Читать книгу Право палача - Леда Высыпкова - Страница 4

IV. Колдовать

Оглавление

В лекарне вставали затемно. Мейстер вошёл и, обнаружив, что Клавдия не спит, вручил ей вещи для работы.

– Вот ботинки. Ношеные, но прослужат какое-то время. Фартук позволит ни в чём не измазаться. И маска. Она совсем новая, не отдавай никому. Даже стёкла целые. Без неё лучше никуда не выходи. Снимать в домах запрещаю. Сейчас Каспар принесёт завтрак, твоя тарелка медная. Слушайся его, если обнаружит в тебе тягу к учёбе, предложит задания почище. Не знаю, сколько времени ты проведёшь с нами, но рекомендую в споры не вступать.

Когда за ним закрылась дверь, а женщины стали со вздохами выбираться из постели, Клавдия осмотрела тот собачий намордник, который ей предоставили. Он закрывал всё лицо, имел два ремешка и подобие очков, дававших не лучший обзор. Нос и рот защищала выдающаяся вперёд ёмкость, набитая ветошью.

– Свиной пятачок, – проговорила Клавдия.

– Благодари бога, что сегодня наши маски такие короткие. Значит, идём снова в ночлежку. Там все вымерли от оспы. А вот когда тебе дадут другую…

– Прекрати трещать как сорока! – перебила Тома, натягивая платье. – Накличешь беду и отправят в чумной дом.

Поскольку верная армия склянок осталась у Лейта в логове, Клавдия рассудила, что с маской дело будет обстоять даже проще. Кроме того, по утрам в лекарне не будет ни хорошего света, ни часа в распоряжении. Даже имея при себе краски, она не смогла бы ими пользоваться. Не то чтобы окружавшие её теперь люди могли испугаться рытвин на коже, просто изъяны были тайной, которую не хотелось выставлять напоказ.

Через несколько минут вошёл подмастерье с тремя тарелками. Он торопливо составил их на стол, стараясь не глядеть в сторону работниц и ничего не уронить. «Да он монах – носит капюшон и рясу. Только вот подпоясан широким ремнём. Странно, из какого же он ордена? – цепкий взгляд Клавдии скользнул по тёмной фигуре, зацепив и лицо. – Совсем молодой человек. Не уродливый, как вчера показалось, но в глазах какая-то грусть или… смирение. Конечно, смирение».

Еда снова была неожиданно приятной на вкус и почему-то разной у всех. На тарелке у Клементины лежало яйцо, сваренное без скорлупы, у Томасин – белое птичье мясо и краюха серого хлеба. Новоприбывшей же досталась горка каши с масляным жёлтым пятнышком.

Ели все не садясь; видимо, времени на сборы всегда было мало.

– Что-то вид у тебя ещё более помятый, чем вчера, – покосилась Клеманс.

– Я не сомкнула глаз, – Клавдия покачала головой. – Этот людоед за стеной гремел стеклом.

– Кто людоед? Каспар?! – редкие брови Томы поднялись на лоб.

– Если бы мне сказали, что он питается человечиной, я бы не удивилась, но это был бы самый кроткий и безобидный во всём свете людоед, – проговорила Клеманс.

– Да если бы не Кас, мы бы так и ходили под мейстером, ели бы один капустный суп. От такой кормёжки мои прелести чуть не сошли на нет!

За окном залаяли собаки. Кто-то крикнул на них. Женщины побросали тарелки и ринулись к выходу. На бегу Клавдии удалось завязать фартук, а уже на улице она справилась с ремешками маски. Привычка переделывать причёску по нескольку раз за день, иногда вслепую, пригодилась.

Все работники собрались у дверей лекарни. Мужчин было пятеро, каждый стоял с деревянным шестом. Возглавлявший их Каспар выглядел в наморднике до крайности зловеще. «Если к тебе приходит такой врач, лучше сразу распорядиться о похоронах» – Клавдия вспомнила о напомаженных придворных эскулапах, у которых вечно сыпалась пудра с париков. Лечение на водах они считали панацеей.

Внезапно разговоры смолкли, воцарилась напряжённая тишина, все переглянулись, Каспар кивнул и стали хором читать псалом.

– Господь препоясал меня силою. И дал мне в руки меч, чтобы я разил им врага. Ты дал мне щит спасения Твоего, и десница Твоя поддерживает меня, и милость Твоя возвеличивает меня.

Погружённые в молитву выглядели пугающе, почти патетически, словно приверженцы мистического культа во время ритуала. Простые и грубые лица стали отрешёнными. Это явно и был ритуал.

– Ты обратил ко мне тыл врагов моих, и я истребляю ненавидящих меня: они вопиют, но нет спасающего; ко Господу, – но Он не внемлет им; я рассеваю их, как прах пред лицом ветра, как уличную грязь попираю их.

«О чём это они? Кого они идут разить с одними палками?»

Каспар сделал пару шагов назад и блуждающий взгляд графини утратил его из виду. Прикосновение к позвонкам шеи было внезапным, но осторожным. Он развязывал красную ленту. Наклонившись к её уху, произнёс:

– Впредь не носите ничего такого. Сейчас сядете в телегу. Когда приедем – пойдёте с Томой и Клеманс, они будут собирать вещи, выносить и сжигать. Всё очень просто. Если повезёт, управимся до конца дня и сможем зажечь серу. В худшем случае придётся доделывать завтра и жалование поступит позже.

К ночлежке ехали на двух телегах. В этом не было острой нужды, здание располагалось совсем близко, но тела мертвецов требовалось после ревизии увезти на кладбище. Вид притона заставил Клавдию, измождённую тряской, совсем пасть духом. Когда-то это была тюрьма или склад, а теперь чёрные от копоти рты окон безмолвно вопили о том, что внутри недавно буйствовали ужас, бессилие и агония и, натешившись, оставили жуткие следы своего пиршества. Полуоткрытая, словно веко мертвеца, дверь звала в засасывающую черноту. Каспар вошёл первым, за ним потянулись женщины. Перед входом лежал коврик, сотканный из ветоши, он напитался грязью и сливался с тёмным каменным полом, напоминая о себе только мягкостью под подошвами. В гулком помещении не было стен, лишь обрывки мешковины, сшитые меж собой, служили подобием перегородок. Костры для обогрева и кормёжки жгли прямо на полу, дым выходил в дыры на крыше. Одни пережидали таким образом лихие времена, а другие жили целыми поколениями, умудряясь заводить детей. Остатки этой жизни напоминали о себе разбросанными тряпичными куколками, рисунками углём на стенах, но теперь только топот крысиных стай тревожил посмертную тишину убежища.

Дождавшись отмашки, Клеманс принялась собирать всё, что попадалось под руку: обрывки материи и бумаги, хворост, подстилки и гнилые подушки с россыпями плесневых пятен. Томасин искала что-то своё, срывая перегородки. Наконец она наклонилась и за ногу вытащила труп из-под вороха тряпья.

– Собаки объели, чёрт бы их побрал, – донёсся её голос из чрева притона.

– Плохо, – отозвался Каспар, – но надеюсь, мы отловим их.

Под окнами ночлежки лениво занялся костёр, поглощая отсыревшие тюфяки и простыни. Кузов телеги, где ехали работники, стал наполняться телами разной степени сохранности. Клавдия была счастлива, что миазмы не проникают под маску, но видеть изувеченных покойников ей было невыносимо. Стараясь не обращать на них внимания, она хватала уже не нужные им вещи и носилась взад-вперёд, от костра к кучам хлама. «Разве это были люди?! – успокаивала она себя. – Это даже не звери. Скорее, насекомые. Клубки червей, личинки в осином гнезде».

Пока внутри кипела работа, у огня так и стояли с шестами мужчины.

– А они не желают нам помочь? – спросила графиня Клеманс, остановившись перевести дух.

– От костра нельзя отходить.

– Почему?

– Скоро увидишь.

Когда с уборкой было покончено, часть работников принялась заколачивать окна, вгоняя гвозди в остатки деревянных косяков. К костру стали собираться бродяги, но их тут же отгоняли. Они просились «лишь погреться», а сами так и норовили умыкнуть что-нибудь из пламени, забалтывая стоящих в обороне. Вскоре толчки шестами перестали их пугать, но один вид трости Каса с тяжёлым набалдашником, которым он невзначай похлопывал по ладони, вернул им благоразумие.

– Здесь совершенно не на что смотреть, уважаемые господа! – громко сказал он и претенциозно раскланялся, вызвав хохот обслуги. – Извольте посетить театр, оперу или куда вы там ходите каждый божий день. Уверяю – для таких искушённых зрителей наша постановка слишком слаба. Режиссёр из меня посредственный, хоть я и стараюсь.

Вскоре послали к старьёвщику за прогорклым жиром, выкупили весь и залили в костёр. Пламя взмыло выше человеческого роста, накрывая собой пожитки. Каспар выдал нескольким мужчинам с наскоро сделанными факелами пару жёлтых головок серы и, когда те скрылись внутри здания, обратился к женщинам:

– Успели! С ночлежкой покончено. Я поеду на кладбище, вы – ступайте домой и по дороге можете перекусить.

Клавдия обнаружила, что еле переставляет ноги. Под почерневшим потолком ей было страшно, воздуха не хватало и перед глазами всё тонуло в жёлто-красном шуме. Теперь от пережитого в теле поселилась противная дрожь. Заподозрив неладное, Томасин ослабила ремешки её маски.

– Удивительно, что ты вообще жива осталась. Ничего, расторопная.

– Куда мы идём?

– К пекарю, пока не закрылся. Клементина без своих булок жить не может.

Проулок встретил острой кошачьей вонью, смешанной с запахом горелого хлеба и липкой полутьмой. Клавдию и так мутило, а от вида треснувших тёмных корочек за захватанным стеклом витрины стало совсем тошно, и она поспешила отвлечься на колотящую в дверь Клеманс. Внутрь никого не пускали с самого первого дня, когда квартал сделали закрытым. Вскоре угрюмый пекарь с сажей на фартуке показался из своего убежища.

– Мне как обычно, – Клеманс высыпала монеты на ладонь, пекарь молниеносно сцапал столько, сколько счёл нужным.

– Вот это да! – Не удержалась Клавдия, увидев, с чем тот явился через минуту. – Десять су за крохотную булочку. А говорили, здесь нищий квартал. На ценнике в окне написано, что она стоит два. Или девушка должна тебе денег?

Тома оглянулась, отыскала глазами обрывок бумаги с цифрами.

– И правда, стоит два. Я-то не покупаю сласти, меня с них несёт как утку.

– Ты чего, пёс, с кручи упал?! – закипела Клеманс. – Так и знала, что обираешь меня!

Пекарь юркнул за дверь, не желая иметь дело с пудовыми кулаками Томы и когтями разъярённой Клеманс.

– Доберусь до тебя!

Работница с чувством пнула дверь булочной и обернулась к Клавдии.

– Глядите-ка. А из тебя может выйти толк. Ты, небось, и писать умеешь. Меня Кас учил-учил, только время зря потратил.

В лекарне Клавдия наконец-то разулась. Ноги страшно саднили и кровоточили. Старые ботинки напитались водой и вряд ли высохли бы к утру, а в горле уже начало першить и голос осип.

– Кажется, я застудила ноги, – сказала она, сев у печи, куда Клеманс бросила пучок хвороста, намереваясь разжечь.

– Не смей нам тут разболеться! Перезаражаешь всех. Сейчас натрём тебя салом, к утру будешь как новенькая.

– Всё бесполезно без хорошей обуви.

– Уж какая есть. Мейстер тебя и так бережёт.

Впечатлённая обманом лавочника Тома решила проведать свои гроши, которые хранила в маленьком тряпичном мешочке. Она высыпала их на стол и принялась так и этак перекладывать да собирать в стопки, словно играла сама с собой в «Счастливый дом». Что-то у неё явно не сходилось. Через некоторое время на её лице появилось крайне озабоченное выражение.

– Придётся отдать цыганке целый талер, – пожаловалась Тома подошедшей к столу подруге, уплетавшей злополучную булочку.

– За что?

– За гадание.

– Вздор.

– Ничего ты не знаешь! Прокажённому Жаку она предсказала скорую смерть и он внезапно помер через год!

– Между прочим, колода карт у нас есть. Меня мама учила, да уж всё из головы вылетело. Эй, ведьма рыжая, умеешь толковать карты?

– Конечно, – соврала Клавдия, не моргнув глазом.

– Так чего молчишь?

Графиня расположилась у стола. Ей дали карты, она с загадочным видом перетасовала колоду и разложила их крестом, рубашками вверх. Так делала в салоне одна мадам.

– И на что гадаем?

– Так ты же можешь сама это понять. Вот и выясни мою тревогу, раз умеешь.

«Томасин. Что её может так волновать? Что мы не можем подчинить себе до такой степени, что прибегаем к магии? Была не была», – Клавдия перевернула первую карту. На её счастье, там оказался бубновый валет.

– Юноша интересуется тобой.

Край пухлой губы исчез во рту: Тома явно забеспокоилась. Умению скрывать свои чувства она не была обучена.

Вторая карта была девяткой треф.

«Крестик. И загнутый хвост».

– Он… у тебя… уже на крючке! – азартно прошептала Клавдия.

Следующей выпала шестёрка черв, и тут Томасин сама предположила:

– Сердце – это ведь любовь?

– Верно. Но ещё очень мало любви. Если бы туз…

Последней оказалась дама пик.

– Соперница, да?

«Как легко быть гадалкой! Клиент сам говорит нужные слова!»

– Точно. Соперница.

– Как же быть?! Мой Пьер к ней сбежит! – Тома не на шутку встревожилась.

– Конечно сбежит, – задумчиво проговорила Клавдия, снова тасуя колоду, – но знаешь, в высшем обществе почти каждая владеет той или иной магией. Иным образом удачно выйти замуж сложно. Могу научить кое-чему.

Гадание вселило в Тому веру, и она подсела ближе, готовая внимать. Графиня хотела отшатнуться и чуть не свалилась вместе со стулом назад.

– Твой случай сложный, но приворожить вельможу куда труднее, чем простака. Твой Пьер ведь…

– Торгует рыбой.

– А столько суеты, будто он герцог! Так-так. Слушай. На рынке ведь ещё не все разошлись?..

Тома вернулась через полчаса, купив всё по списку.

– Вот! – она выложила на стол из корзины горшочек с поташным мылом и лыковое мочало. – А что вы сделали с моим выходным платьем?!

Обиженно свесив завязки, сырое платье уже сушилось на верёвке и чуть колебалось от горячего воздуха, вздымавшегося над печью.

– Клеманс его любезно постирала.

– А оно не выцвело?

– Оно всё было в пятнах. Особенно сзади. Всё в порядке, цвет остался таким же мерзким.

Клавдия распечатала мыло и сунула нос в горшочек, о чём мгновенно пожалела. Коричневая гуща пахла гарью, щёлоком и сыростью, но едкий застарелый пот всё равно смердел куда хуже.

– Ты не торговалась, надеюсь?

– Нет.

– Отлично. Теперь нужно нагреть воды и раздобыть корыто.

Священнодействие было в самом разгаре, когда в будуар вошёл мейстер. Узрев Тому обнажённой, он отпрянул, споткнулся в коридоре и воскликнул, едва удержавшись на ногах: «Господи, помоги!».

– Вот видишь! Даже старик – и тот воспылал, а ведь я ещё не добралась до твоего лица! – сказала Клавдия, не переставая орудовать мочалкой.

Когда с мытьём было покончено, графиня принялась за урок хороших манер. Она дефилировала из угла в угол, прихрамывая на больных ногах, но для начала годилось и такое. Томасин покорно ковыляла следом.

– Ты идёшь так, словно тебя тянут вверх за ниточку. Плавно, величаво. Улыба-а-а-айся! Улыбайся так, будто тебе очень легко жить и все вокруг – прекрасные люди. И говори с ними так же. Рано или поздно вокруг тебя всё покорится, всё станет послушным, очарованным. Всё и все. В крайнем случае, мы слепим из воска куколку и всласть истыкаем её булавками, тогда этот Пьер умрёт ничтожным девственником.

– Если он клюнет, то я ему бесплатно сбагрю и тебя в придачу, будете вместе ему полы протаптывать, – проворчала Клеманс, которой пришлось самой нести ужин.

– Если клюнет, то долг платежом будет красен, дорогая Томасин. Надеюсь, ботинки достойного качества окажутся у меня уже к вечеру.

Право палача

Подняться наверх