Читать книгу Под небом - Легитимный Легат - Страница 3

– Значит, легенда. Во плоти. Никак в Гэтшир вернулся? – Рони задрал нос, и от движения заболело все лицо, будто Виктор им раскалывал мостовую. Перекосило его очень правдоподобно: – Что, не так уж хорошо на островах, как сказывают?

– Да ты у нас смекалистый, – неискренне заметил кабан, а Виктор приструнил того жестом. Поднял ладонь, как замахнулся на визгливую собачонку – только злобно замерцали мелкие глаза на жирной харе соседа.

Порадоваться бы, или спать лечь, а Рони взвинчен так, что ни того ни другого не предвидится.

– За бугор не поплыву, – решительно покачал головой Рони, хоть и сжалось от этой перспективы все, что могло сжаться пониже груди. – Не откомандируете.

– За бугром свои умельцы есть, себе не льсти, – без зла сказал Виктор и все-таки зевнул. – Берешься за дело?

Рони шмыгнул носом, пожалел себя и болючую голову. Ляпнул, не думая:

– В легенды я не выучен, много не ждите. – Это чистая правда. – Коли соглашусь, сделаю все, что под силу, – а это, как водится, ложь, – но выше облаков никому не прыгнуть.

– Виктор, да малой, никак, отказать тебе удумал? – кабан прихватил спинку стула, навалившись половиной веса. Мебель скрипнула, в любой момент готовая развалиться.

Рони перевел взгляд на черно-белого, где-то под сердцем зашевелилась светлая вера.

– Почему бы и не отказать. Это возможно, – тот повел плечом, будто и не расстроился бы с отказом, да не имел планов на воробья или городские легенды. – Очень даже.

Кабан шмыгнул носом так, будто собирался сплюнуть в сторону. Виктор потянулся за рюкзаком, который скинул по левую руку. Рони усмехнулся, вдохнув свободнее:

– Право выбора даете? Ну и щедрые же…

Из рюкзака вытащили шкатулку, и слова увязли в горле. Резные бока, золотое покрытие, петли для семи замков. Пустые.

– Выбор есть всегда. У каждого, – Виктор не глядел в его сторону, полностью поглощенный трофеем. – Хорошая работа, кстати. – Приподнял крышку пальцами. – Чистая.

Кабан молчал, только в разнузданной позе пробивалось торжество. Виктор кивнул, будто самому себе, и закончил похвалу:

– Не зря ее клетка без замков.

Рони поджал пальцы на ногах. Там, где Лея – там и Ильяз. А если Ильяз с Леей не удрали, то Серж с Дагом…

– Не верю, – огрызнулся Рони, почти не различая рези на стоптанных ногах. – Кто угодно мог подделать это барахло…

Кабан собрал брови домиком, источая фальшивое сострадание, и покачал головой. Взял совет у Виктора:

– Придется девчонку показать? – в ответ ему зевнули, и Рони вклинился в тот же миг.

– Всех. Если поймали кого, то показывайте… всех, – он уже потерял так много, что дерзить будто и не страшно.

Хоть только и последняя мразь возьмет в заложники членов семьи, а от распоследних мразей пощады не ждут.

– И этого, – кабан прищурился, на носу проявились складки кожи – как кислятины обожрался, – показать?

От дурного предчувствия Рони медленно поднялся со стула, сам и не заметил – как. Виктор последовал его примеру. Обошел кабана по правую руку, хлопнул по предплечью, будто бы это могло заставить того сообразить быстрее. И лениво распорядился:

– Всех и каждого. Спокойной ночи.

– Дня, – буркнул кабан тихо-тихо, так аккуратно, что, кажется, и не стоило вовсе открывать ему рта.

– Что вы с ними сделали?! – угрожающе подался вперед Рони, не зная, бояться ему или уже оплакивать то, чего стоило испугаться раньше.

– Мы, – оскорбленно бросил Виктор, – ничего.

Кабан с жаром закивал:

– Не успели бы, пока тебя пасли.

Рони по привычке втянул воздух носом и издал какой-то жалобный всхлип вместо задуманного рыка:

– Если хотя бы один волосок, да хоть… с любой из голов, я вас…

Целиком его угрозу услышал только кабан – Виктор без намека на раскаяние повернулся спиной и покинул комнату. Дверь захлопнулась тихо, не грубо. Будто и сквозняка у коршунов не водилось.

– А… – Рони так опешил, что надолго прилип взглядом к безучастной двери.

Рони Младший. Заберись хоть на самый высокий шкаф к пяти годам, или башню Хэлт в свои двенадцать. Младший, ненужный, пустое место. Никто не воспримет всерьез – пыжься ли, грозись.

Мир зашевелился вместе с тычком кабана – опять эта увесистая лапа на плече: толкает, помыкает. Оторвать бы ее, и…

«Кого б ты еще испугал, кроме себя самого, мелюзга», – сказал как-то братец. Сказал – на всю жизнь одарил.

– Двигай, ну. Заснул, что ли? – потормошил его кабан, и Рони не сразу заметил, что руки ему освободили: вот иглами колется кровь, вернувшись в сосуды. Не боятся его совсем, и правильно делают – не убийцей уродился, да и старшим всех подвел.

Первые шаги до двери дались со скрипом: и не только от половиц. Пробежать половину города, а то и более – задачка не из легких. Под кожей все горело. Тело, почуяв отдых, сдало все позиции и явно мстило за марафон. К нему присоединилась и голова, упорно бодаясь с реальностью. Рони не верил.

Не верил тому, что выберется малой кровью. И тому, что спускались они в сырой подвал к его стае, а не каким-то недотепам, что к Рьяным отношения не имели. А потом, уже добравшись под конвоем к последней лесенке вниз, не поверил, что ушли его родные, миновав заслон из десятка жандармов.

– Просили же тебя, сто лет под небом, – Рони в Распорядителя и до того не верил, но в этот раз – совсем обозлился, будто сам себя обманул.

Проси – не проси, все одно. Что у графа, что у виконта, что у самого Распорядителя и всех его духовников.

На ржавеющей железно-бетонной лестнице, Рони поверил в худшее.

С чего бы не верить, что звери, стрелявшие в спину, не побрезгуют и заложников брать? Или, что не станут калечить беззащитных, только его носом отделавшись? С чего бы не верить, что кто-то из воробьев уже не вернется по его вине?

– Не хлебай сопли, – отчего-то смилостивился кабан. – Живы твои бандиты.

***

В подвале Кабан красочно расписал, как разделили воробьев по двум клеткам. Только и не пояснил, для чего. Первым делом причиталось посмотреть на Лею и Сержа. В узком коридоре, пригодном больше для хранения закаток и сыров, вширь помещалось полтора человека. Кабан пихнул его вперед, насоветовав долго не задерживаться.

– Я бы вообще с ребятами отсюда ушел, да ключей не дают, – устало огрызнулся Рони.

Он сделал еще пять шагов среди тусклого света, пыли в нишах стен. И увидел камеры. Пока – пустые. Всего две.

– Хедрик! – рявкнул кабан за спиной.

– Чаго еще?! – заголосил кто-то из коридора.

– Гость к тебе, на пяток. Пригляди.

Из-за угла послышалось бурчание и шорох ткани, будто бы поймали Хедрика при исполнении совсем иного долга. Перед природой. Рони повернул, куда указал кабан – за правый угол. И чуть не столкнулся с охранником. В него выдохнули вчерашним перегаром:

– Этот, шоли?

– Этот, – устало ответил он вместо кабана.

– Рони! – донеслось из-за спины Хедрика. Бодро, звонко, знакомо. Рьяные узнают друг друга и по шагам.

И он потеснил жирную тушу перед собой, просочившись вдоль стены, на голос. Четыре шага, под желтушный свет тусклой лампы, к прутьям, почти вплотную. Под грязной, пропотевшей рубахой прошел холодок. На скамье лежал Серж, и по первости казалось, что он не дышит. Легкий всхрап с его стороны прогрел Рони от макушки до костей ног.

За толстыми прутьями из железа – напротив Сержа – на скамье сидела взломщица Рьяных. Живьем, не подбитая, своя. Рони путался в чувствах, бестолково открывая рот, чтобы назвать их по очереди, не зная, с которого начать. С радости – что увидел ее: целую, без синяков. Горечи, что не на воле. Или страха, потому что все это, быть может, надолго. Навсегда.

– Лея…

В полутьме казалась она ему еще краше, чем когда-либо на крышах. Не заметил, как в Ильязовы сапоги влез? А может, всяк становится дороже, чем был, едва замаячит весть о скорой утрате.

Она и сама удивилась – глаза синие широко раскрыты. Не ожидала от него такого промаха. Вот тебе и умелый воробей: ни своих не защитил, и сам попался. Рябчик, птенец, дуралей…

– Тебя били, – не вопрос, не претензия. В голосе – обида, притаенная злость.

– А, – Рони потер нос – на место его поставили по прибытию в логово, а ныть еще дней пять будет, – да это так, ерунда. Послушай, Лея…

Но его прервал охранник, наплыв тенью из-за спины. Сам встал под свет:

– Пять минут, и тикай отседова.

По виду Хедрик ничем не лучше кабана: ячмень на глазу, форма грязная, обвислая. Показал еще своими кривыми пальцами знак, будто Рони числам не научен.

– Да-да, понял я, понял. – Затараторил Рони, торопясь. – Лея, тот коршун, что за главного… Говорит, ему Джеки нужен.

– Джеки? Тот самый?! Он же не в городе. – Лея аж вспорхнула со скамьи. На второй безмятежно похрапывал Серж, не просыпаясь. – А мы тут каким боком…

– Не обниматься, – рявкнул охранник, голос полнился злобой и, кажется, завистью.

Рони опасливо сделал шаг назад, подняв руки к груди в жесте смирения. И продолжил сбивчиво объяснять:

– Затирали мне там, что вернулся. А я, стало быть, на него теперь охочусь. Таков уговор.

Лея недоверчиво склонила голову на бок, приобняла себя за плечи, будто озябла. Есть над чем задуматься, есть о чем помолчать, когда старшего изловили, чтобы на легенду науськать. Да не на простого ветерана, вроде покойного Стивена, или отошедшей от дел Жанет. А на самого зубастого, если так позволено выразиться, из воробьев!

– На Джеки Страйда, – эхом повторила она.

И самому не верилось. Рони все детство трепетал от уважения, вспоминая зачистку Большой Часовни, налет на рынок Жаклин, дважды успешную кражу в замке Уинтерс…

Теперь он, пусть и не желторотый, но все еще обычный молодняк из Рьяных, положит конец легенде Гэтшира. Против воли, хоть и дали ему скудный, но выбор. Ни одна легенда не стоит своей стаи. Не стоит же? Рони потер лоб кулаком, будто заставляя мозги поработать. Паршиво и тошно. Восхитительно. То по очереди, то одновременно.

«Будто и забыл про свою свободу, да, как чижик мелкий? Поманили тебя славой, может еще и сам за решетку после дельца полезешь, или руку отдашь, а?» – внутри лепетала совесть.

Серж заелозил в дреме на кривых досках.

– Значит, за Джеки теперь свободу дают, а мы, вроде как, гарантия? – Лея цыкнула зубом.

Рони кивнул. Умница Лея, хорошо, что с ней посоветоваться дают.

– Помнишь, что Жанет говорила о коршунах? – Лея моргнула так, как обычно кивают в ответ. Помнит. Светлая голова.

Рони тоже помнил: «Коли коршун тебе на ухо запоет, не верь. Даже если скажет он, что перья у него черно-карие. Ни слову не верь».

– У него, ну, кто слово давал, клеймо, – Рони дернул правой рукой, показывая, – по ту сторону запястья.

Так показал, будто и не спрашивает – сам все знает. Лишь бы не поняли, что стыдоба, а не память у их старшого. Лея прищурилась и воскликнула:

– Перебежчик, значит. – Ее нос тут же поморщился, как учуяв выгребную яму. – Хуже повешенного. Залетный?

Она мотнула головой в сторону порта. Такие славные у него в стае – усади в клетку, а все равно подскажут лучше компаса, где что водится в Гэтшире.

– Божился, что местный, – Рони дернул плечами, почуяв легкость. Теперь-то все на места встало. – С городом знаком. В кобуре – квинс под шесть зарядов. Виктором назвался.

– Брешет псина, – Лея перешла на шепот, хоть в полуметре от нее стоял охранник. – Всех старых воробьев Жанет знает. Особенно таких шустрых. Может, он тебя еле-еле догнал, так? В загоне под ружья попался?

В печени что-то ухнуло, когда Лея с надеждой посмотрела на него. И ведь не скажешь, что коршун землей накормил, что гонял поперек города ради того, чтобы для дела проверить. Будто коня на ярмарке выбирал.

– Вроде того, – затылок страшно зачесался, и Рони потеребил волосы пальцами.

Они помолчали. Серж снова засопел: глубоко, безмятежно.

Значит, Виктор не пальцем деланный, потому что сам в воробьях числился. Рони не вспомнил про оттиск клейма лишь оттого, что такого еще не встречал. Десятки их, этих оттисков: с якорем у невольников с моря, с кругом нахлебники ходят, а остальных – как бы упомнить, да различить. Выходит, черно-белый то хуже, чем коршун. Бывший воробей.

Перед внутренним взором замелькали картинки, в ушах – обрывки фраз. Если воробей, значит со стаей ходил. Какой, сколь давно? Поймали его, или сам пришел? Рони дернул головой: кто же сам приходит?

Может, Виктора так же прижали… Только и здесь неувязка! Так от чего не сбежал, коли оснастку дали, да квинс под шесть патронов? Надоела подпольная жизнь, убийцей быть краше? Золота мало собрал за свои годы? И Рони теперь ждет та же участь?

А время все бежит, никого не щадя: часов нигде в подвалах не держат. Как приспичит Хендрику, так и погонят прочь.

– Лея, что же мне делать? – Рони поник, собрал пальцы в замок. Сел напротив, как чистильщик обуви на переулке – даже пнуть жалко.

– Пф, тоже мне, старшой. У меня совета ищешь?

– Ты всегда с головой дружила, – оправдался Рони. Не скажешь ведь, что охотнее бы обратился к своднице. – Мастерица, любую дверь откроешь.

– Дверь и оконце с грядущим не путай. Не гадалка я тебе.

«А лучше бы в гадалки пошла, родная», – чуть не взмолился Рони, почуяв только сейчас вес этой ночи. Прутья, грязь под ногтями у Леи, тяжелый замок, в тарелке – остывшая жижа…

– Сам чего думаешь? – она украдкой показала жест, чтобы лишнего при ушах чужака не сболтнул. И он сменил тему.

– Меня еще кое-что гложет. Я не видел Ильяза и остальных. Божились мне, что целы, – Рони не успел довершить свою мысль, как Лея выдохнула спокойно.

– Живы были с час назад, но целы не все. Ильязу крепко досталось, – она отвела глаза, будто извиняясь за чужую оплошность, – полез, куда не стоило. Рванул под конвоем, чтобы я уйти смогла.

Рони проглотил загустевшую слюну, всем взглядом выпрашивая продолжения.

– По ногам стреляли. Похоже, и правда в последний раз летал, – сказала и смолкла. В понурых плечах – вина, как у матери, что обязалась неразумное дитя сберечь.

– Лея, это не твоя вина. – Что верно, то верно – он один повинен. – Я проведаю их после вас, но… ты сперва скажи, что думаешь… Не дело это – с коршунами дела вести?

– Дурак ты, Рони, какой твой выбор? А вроде из Рьяных, – вдруг разозлилась она. – Лучших воробьев в коршуны вербуют за крутые деньжата. Такой слух не вчера родился. Здесь ни обмана, ни тайны нет.

Рони с сомнением поглядел на нее, пытаясь прикинуть, сколько ему предложили. Выкуп, цена за свободу – это по какому тарифу нынче? Полсотни? Помножить на стаю, если тех пустят… Больше двух десятков вылазок, если не считать еды, ночлега.

Может, и правда неплохая сделка. Одна беда – воробью коршун не товарищ.

– Ты там нос вороти как хошь, а я бы в дело пошла. И гадалки не нужны, – вздохнула она с чувством. – Жаль, что не меня позвали.

Жаль? Так вот, как емко и по делу можно описать весь денек и вылазку, если они живыми выберутся. Четыре буквы. И еще четыре добавить бы для достоверности: очень жаль.

– Успеешь еще. Позовут. Сто лет под небом, Лея. Обещаю. Слышишь? – обещание вышло наружу придушенным, как глухой удар обуха.

– Ты еще и в Распорядители добровольцем пошел…

Она отвечала уже беззлобно, даже улыбалась. Улыбка подходила ее лицу больше всего. Казалось, что Лея никогда на него и не злилась до того. А зря. Прощались они скомкано, под едкие замечания охранника, да Сержев храп. И уходил Рони понурый, будто все еще связан по ногам, и нормально шага ступить не может. А это все еще лучше, чем у Ильяза.

А заслужил он – худшее.

Из-за него их всех прижучили. Вот и расплата за легкое крыло, звериную чуйку, и известность среди воробьев. Вся нога Ильяза была перемотана, как у калеки с войны. А сам он – бледнее Виктора.

Оказавшись запертым в крохотном чулане без окна, Рони еще долго вытирал слезы, и злился на то, что под небом равных ему – раз-два, да обчелся.