Читать книгу Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века - Лекха Вильевна Жукова - Страница 2

Военное духовенство в дальневосточных кампаниях и Первой мировой войне
Проповедническая деятельность военного духовенства в Русско-японской войне

Оглавление

Опубликовано: Военно-историческая антропология. Ежегодник. 2002. М.: РОССПЭН, 2002. С. 148–164.

Война – это не только организованная вооруженная борьба между государствами, нациями (народами), социальными группами. Это всегда и огромная психологическая драма.

Война ставит человека в ситуацию жесточайшего внутреннего противоречия. Во-первых, человек на войне должен сознательно подвергать свою жизнь опасности, преодолевать страх смерти. Здесь наиболее серьезная конфронтация – между инстинктом самосохранения и реалиями войны. В большинстве случаев солдаты «затрачивают слишком много энергии на борьбу с собственным инстинктом самосохранения, и у них не остается духовных сил для проявления какой-либо инициативы»120. Во-вторых, солдат должен сознательно убивать врага. Это приводит к конфликту между внутренним нравственным чувством психически здорового человека и поведением, которое диктуется ситуацией. Часто у солдат развивается комплекс вины, оказывающий серьезное влияние не только на их поведение в ходе боя, но и на дальнейшую мирную жизнь. Другая проблема, которая встает постепенно, особенно при затянувшихся военных действиях, в случаях длительного отступления или передислокации, – накапливающееся чувство усталости, обреченности, неверие в благополучный исход кампании, пассивность. Кроме того, солдату приходится на довольно продолжительное время отказаться от привычных условий жизни, мириться с дискомфортом полевых условий и длительной разлукой с домом и семьей. При этом он должен не только корректировать свои привычки и желания, но и терпеть рядом постоянное присутствие большого количества людей, чьи манеры и характер могут быть ему чужды и неприятны. В противоречие вступают особенности военного быта и стремление к личному благополучию. Главный же момент заключается в том, что солдат должен сохранять сознательную активность на всем протяжении военных действий121.

Выйти самостоятельно из психологического конфликта чрезвычайно затруднительно. Требуется серьезный побудительный мотив, поведенческая установка, которая окажется выше всех личных мотивов, выдвинет на первое место общественные интересы в своеобразном преломлении к нуждам момента. В этом случае чрезвычайно актуализируется воздействие общества на личность. Через пропаганду, воспитательную работу и другие способы общество стремится выработать мотивацию поведения солдата, изменить иерархию его личных ценностей в нужном направлении.

Механизм этого воздействия становится предметом изучения еще во второй половине XIX в., а в начале XX в. военная психология оформилась в самостоятельную научную дисциплину. Толчком для этого послужила Русско-японская война, неудачный опыт которой заставил всерьез задуматься о закономерностях поведения человека на войне, о создании мотивации этого поведения, воспитании патриотизма и т. д.

Исследование неудачного опыта в данном случае оказалось весьма продуктивным и породило целый ряд устойчивых исторических стереотипов. Один из них – несостоятельность в деле «возбуждения духа» армии в ходе проигранной войны. Роль «возбудителя духа» в армии могли играть как офицеры, так и полковые священники, но ни те ни другие, по общему мнению, с этой задачей не справились. Особенно досталось в этой связи военным священникам. Их обвиняли все – и военные специалисты, и общество, да и вся последующая историография. Между тем этот взгляд не совсем верен и возникал, скорее всего, из-за недопонимания роли и задач священника на войне.

Одной из причин неудач пропагандистской работы в армии был изначально неверный подход: война в перспективе представлялась как «маленькая победоносная». Вопреки всем ожиданиям, она затянулась надолго. Опасения, высказывавшиеся некоторыми священниками, что они не успеют добраться на Дальний Восток до окончания военных действий, не оправдались. Приехав в Маньчжурию перед Пасхой 1904 г., большинство из них сможет покинуть ее только зимой 1905 – осенью 1906 гг. Все это время священникам предстояло не только «разделять со своей паствой все лишения и опасности в трудные минуты»122, исполнять требы, проводить богослужения, но и вести определенную проповедническую работу. Это оказалось, пожалуй, самым сложным. Если правила заполнения метрических книг, время проведения богослужений, снабжение необходимыми церковными вещами так или иначе регулировались в централизованном порядке, то собственно проповедническая деятельность оставалась делом личных усилий полкового и госпитального священника. Говоря о проблемах в этой области, сразу следует отметить, что некоторые священники, чаще всего из бывших епархиальных, просто пренебрегали этой деятельностью в силу малой подготовленности и нежелания обременять себя. Иногда работа с нижними чинами не проводилась из-за отсутствия времени. Попытки вести внебогослужебные беседы и напутствовать солдат перед боем не всегда были успешны из-за отношения офицерства. Но помимо этих трудностей был и ряд других проблем123. Одна из них – отношение к пастве. Священник, оказавшийся на войне, имел определенный стереотип представления о своей пастве, сложившийся не столько в ходе практической работы, сколько в силу полученного образовании124, с одной стороны, и определенного общественного стереотипа восприятия – с другой. Этот стереотип предполагал, что, во-первых, солдаты в своем большинстве – неразвиты, необразо-ванны и мало способны к обучению. Во-вторых, солдату априорно приписывались определенные черты характера и нравственные качества – такие, как наивность, доброта, благородство, самоотверженность и жертвенность, оптимизм и т. д. В-третьих, становясь солдатом, человек в значительной степени утрачивал индивидуальность и оказывался своеобразным воплощением группового и коллективного сознания, в своих поведенческих реакциях детерминированного, с одной стороны, принадлежностью к определенной группе (полк, военные товарищи) и, с другой стороны, военной дисциплиной (устав, приказ). В-четвертых, гипотетический солдат желает воевать уже в силу своего общественного статуса. В-пятых, поведение солдата в основном мотивируется преданностью вере, царю и Отечеству и безусловной готовностью защищать их.

На братском собрании в начале апреля 1904 г. обсуждался вопрос об индивидуальной работе священника с нижними чинами. Докладчики отмечали «умственную неразвитость значительной части своей паствы, слабость и лукавство человеческой природы»125.

В этом же духе были выдержаны и теоретические изыскания по военной тактике и психологии, а также наставления для солдат126, написанные военными специалистами. Например, в работе М. И. Драгомирова «Подготовка войск в мирное время» говорится о том, что «наш солдат, в общем, необуздан и потому не в силах держаться прилично и сдержанно во всех случаях», кроме того, прост, малоразвит и нуждается в руководящей нити для поведения127. Исходя из убежденности в малой развитости, малограмотности и низкой обучаемости солдат, военные специалисты предлагали определенные методы работы с нижними чинами. В частности, Драгомиров выделяет следующие «условия успеха преподавания (солдатам. – Л.Ж.): 1) сообщать понемногу – одну, много две мысли в раз, и тотчас же требовать повторения; идти дальше не иначе, как вполне убедившись, что пройденное понято; 2) избегать книжных слов; 3) при малейшей возможности прибегать к примеру, или еще лучше – к показу; 4) брать из преподаваемого не все сплошь, а в порядке важности, начиная с того, без чего солдат обойтись не может»128. «Простого человека нужно учить не словом, а делом. <…> Сразу о многом ему не толкуй. <…> Пока учишь, никогда не сердись»129.

Может быть, не так прямолинейно, но те же рекомендации давались на братском собрании в январе 1904 г.: внебогослужебные беседы проводить «с показанием световых картин», книг солдатам на руки не давать, так как «непривыкший к обращению с книгами солдатик в два-три дня помнет полученную брошюрку, запачкает ее, местами порвет, а то и вовсе затеряет. <…> Солдат наш, как известно, редко требует для себя объемистую книгу; ему скорее нравится чтение краткое и разнообразное по содержанию. Такое чтение солдату, пожалуй, и полезнее, ибо несомненно, что краткие брошюрки и листки способны всего скорее пробудить простого человека от умственной и нравственной слепоты»130.

Образцом такого подхода к солдатам становятся как пропагандистские листки, писавшиеся военными специалистами (причем предпочтение отдавалось «доходчивым» лубочным картинкам), так и опубликованные «нравоучительные» рассказы и беседы, подделывающиеся под гипотетически наивного и недалекого солдата и стремящиеся сложные вопросы объяснить «по-простому». Надо отметить, что ни военные специалисты, ни военные священники, собственно, не ставили перед собой задач образовательного характера. Скорее, напротив. «Драгомиров считал, что воспитание важнее образования, что военное дело “более волевое, нежели умовое”»131.

Военные священники также смотрели на дело образования солдат под определенным углом. Вот что писал, например, по этому поводу священник Николаевского Адмиралтейского собора Иван (Бугославский): «Каждому, вступившему в ряды воинства, открывается прежде всего поле для умственного его развития. <…> Каждое знание дает человеку возможность улучшить свою жизнь. Поэтому и для собственной пользы, и для пользы службы каждому воину следует приложить все старание, чтобы выучиться на службе чему-нибудь полезному и не потерять удобного для такого обучения времени. Говоря о пользе грамотности и знания разных ремесел, нужно помнить, что эти познания не составляют для воина первой необходимости. Главная и существенная обязанность каждого воина заключается в знании воинского дела, требований службы и в добросовестном выполнении их. Эти познания служат самым существенным условием успеха на поле бранном. <…> Плох и бесполезен в ратном деле солдат, плохо знающий свое воинское дело. В изучении этого дела должно проходить для воина все время его службы. Воинские уставы, ружейные приемы, стрельба, сторожевая служба – это великие помощники в сражении. От знания их зависит успех сражения и тысячи жизней, участвующих в битвах. Очевидно для каждого, что сотня хорошо вооруженных и опытных солдат имеет больше значения в сражении, чем целая тысяча людей, не имеющих понятия в воинском искусстве»132.

В принципе с этим трудно не согласиться. Но, помимо утилитарного подхода к образованию солдат, нивелирования солдатской массы и низведения ее до «малоразвитых» «детей»133, нередко происходит прямое противопоставление «интеллигенции» и «простого» солдата, в котором последний выигрывает именно в силу своей неразвитости, воспринимающейся как синоним моральной чистоты и духовной возвышенности134. Вообще представление о солдате как об обладателе определенного набора нравственных качеств было распространено очень широко. Например, генерал-лейтенант Генерального штаба И. П. Маслов выделял верность клятве и слову, честолюбие, жажду славы, честь, великодушие как качества, присущие русскому солдату135. Лазаретный врач г. Харбина был убежден, что «наши солдатики – народ, рвущийся в бой и желающий успехов»136. Интересно проследить избирательность восприятия солдатской массы о. Митрофаном (Сребрянским). «Солдаты на стоянках резвятся, как дети, кувыркаются, рвут цветы, траву. <…> Никто из них не скучает»137, – пишет он в июне 1904 г. «Бесхитростность, простодушие, вера и сила, сила могучая, не падающая, не теряющаяся при напастях, а идущая все вперед и вперед. <…> Я <…> теперь в восхищении от их терпения, безропотности»138. «На станции Юрти встретили санитарный поезд. <…> Кто без ноги, кто без руки, у кого обвязана голова и пр. – но все имеют бодрый вид»139. «Все и все устали, не спали, и все-таки везде смех, шутки, прибаутки – что за люди наши солдаты?»140

В августе восторженная уверенность в непоколебимости солдатского духа несколько потускнела: «…погонов нет ни у кого, ни шинелей, ни сумок, ни белья: что на себе только, остальное бросили на позиции при отступлении <…> лица бледны». И все же: «Уныния не заметно: идут, шутят, шагают под проливным дождем. <…> Истинные герои!»141 «И завет воинский “Сам погибай, а товарища выручай”, не рассуждая. <…> Да, жив еще дух Христов и дух истинного товарищества между нашими воинами!»142 И через несколько дней: «…взглянул я на них: кровь, воспаленные глаза, бледные лица, раны, стонут. <…> Крики, брань: обоз каждой части хочет пройти вперед и потому старается сбить соседний»143. Неохотно расставаясь с образом героя-воина, о. Сребрянский и дальше будет говорить о спокойствии, мужестве, безропотности солдат, но о героизме, желании воевать – гораздо реже.

Стереотипно-идеализированный взгляд на личность солдата был характерен не только для о. Сребрянского, это – общее в большинстве воспоминаний, заметок и рассказов о войне, публиковавшихся в «Вестнике военного духовенства». Даже для о. Шавельского, отличавшегося куда большим скептицизмом, чем о. Митрофан (Сребрянский), который помещает в «Вестнике» прямо-таки идиллическую картинку резвящихся, поющих и танцующих солдат144.

Стереотип восприятия личности бойца отразился не только в прямых оценках, но и в подходах к составлению проповедей, назидательного чтения, пропагандистских изданий. Чаще всего и в церковных изданиях, и в пропагандистских листках и брошюрах, составлявшихся военными, использовались исторические примеры, описания подвигов именно самопожертвования, храбрости, находчивости, товарищества и т. д. Из качеств, присущих отдельному бойцу, большинство авторов выделяли патриотизм, религиозность и желание воевать.

В этом плане интересны рассуждения военных специалистов и психологов. И те и другие полагали, что религиозность присуща армии в очень большой степени и при создании мотивации использование религиозного мотива должно стоять на первом месте, даже по сравнению с идеями защиты царя и Отечества. Причем само понятие патриотизма и защиты Отечества неразрывно связывалось с защитой православия и религиозностью войск145. Именно к идеалам православия апеллировали военные специалисты, составляя «Памятки» для солдат146.

Совсем не так оптимистично смотрело на этот вопрос само духовенство. На братском собрании в начале апреля 1904 г., помимо общей неразвитости паствы, отмечалась ее непросвещенность в делах веры: «Русский солдат – вообще дитя в деле веры и сильно нуждается в <…> попечительном надзоре и всестороннем руководстве. <…> Младенец в деле веры, русский солдат нуждается в систематическом воспитании религиозном. Он поступает на службу, не умея сознательно положить на себя крестное знамение, нередко в течение своей жизни не бывавши на исповеди, даже не бывавши в церкви!»147 Речь шла также и о равнодушии к вере: «…среди них возможны люди нерадивые о своем спасении, невнимательные к слову Божию, нечувствительные ни к каким убеждениям, беспечные и рассеянные, наконец, просто неспособные к самостоятельному анализу своего душевного состояния или не умеющие точно выразить и ясно формулировать свою мысль»148.

Отправление культа в армии было отнюдь не добровольным делом – на этом настаивали сами священнослужители.

На том же братском собрании о. Федор (Ласкеев) говорил о том, что «самая систематичность воспитательных приемов требует наряда как средства, при помощи которого все люди данной части подвергаются обновляющему духовно действию церкви. <…> В принятых в военной среде условных формах и общем тоне воинской жизни, основанной на командном приказе и проникнутой принципом повиновения без права выбора, предоставление нижним воинским чинам полной свободы в посещении церковных богослужений косвенно, но неотразимо <…> незаметным, но постоянным влиянием своего диссонанса со всем складом солдатской жизни приводило бы к совершенно нежелательному исходу. В глазах команды оно низводило бы посещение церкви в низший разряд безразличных по своему значению явлений, в число тех из них, где по их незначительности предоставляется полная свобода выбора самому солдату»149.

По сути дела, полковые священники не очень полагались на сознательность солдат, в основном надеясь на их подчинение военной дисциплине и перекладывая роль организатора коллективного отправления культа в армии на офицеров: «Для солдата безусловным авторитетом должен быть, да и есть, офицер. Он должен быть для солдата авторитетом во всех возможных случаях, а потому в круг обязанностей его должно непременным образом входить образование, поддержание и развитие религиозно-нравственных устоев в своих подчиненных под руководством священника»150.

Таким образом, ситуация сложилась несколько парадоксальная. К началу Русско-японской войны те, от кого так или иначе зависел моральный настрой армии, подошли с традиционным лозунгом «За веру, царя и Отечество», но военные сомневались в действенности «за царя и Отечество», а духовенство не надеялось на «за веру».

Однако в официальных выступлениях духовенство ни на минуту не позволяло себе вслух усомниться в религиозности армии. Большинство речей и проповедей, говорившихся по случаю отправления солдат на фронт, особенно упирало на задачи христолюбивого воинства в деле защиты веры, царя и Отечества.

Например, в «Вестнике военного духовенства», описывая прощание с солдатами, уходящими на фронт, о. Федор (Ласкеев) говорит: «Открылось для меня много удивительного, неожиданного, трогательного: и твердая вера в Бога, и упование на Промысел Его, и преданность воле Божией, и верность долгу и присяге, и осмысленная любовь к Отечеству, и нежная, трогательная любовь к семье, и все это правдиво, искренно, в непоколебимой силе, чистоте и высоте»151.

На братском собрании 4 февраля 1904 г. священник Турбин говорил, что в отправляемых на фронт полках «рядом с похвальной ревностью пастыря к духовной пользе своих пасомых какая твердая вера в Бога у нижних воинских чинов!»152 Но были и попытки «обойти» «скользкий» момент. Особенно в местностях, где соседствовали различные конфессии. Интересна в этом плане речь протоиерея Стрелковой офицерской школы Григория (Лапшина), который, говоря, что «главная наша сила состоит в крепкой связи всего народа русского с нашим государем», что «проснулась Русь великая <…> отбросила постыдное равнодушие к Родине и самоунижение, которыми, к сожалению, многие из русских людей были заражены»153, воспользовался рядом традиционных «объяснительных» идей (например, заносчивость и бесчестность Японии, миролюбие и стремление сохранить мир России) и даже стихами Тютчева и кратким экскурсом в историю России с XIII в. с особенным упором на события 1812 г., но «религиозная» идея может усматриваться только в эпитете по отношению к Японии – языческая.

Тем не менее религиозный момент, наряду с убежденностью в желании солдата воевать, широко использовался в пропагандистской литературе, правда, большей частью составлявшейся военными специалистами.

Для религиозной проповеди более характерны были или апелляция к воинскому долгу, или непременное упоминание царя и Отечества: «…приготовив себя к бою, воин должен без колебаний и сомнений исполнять то, чего требует от него долг службы»154. «А который воин не радеет об исполнении своих обязанностей в походе и на маневрах, тот ненадежный слуга царю и Отечеству, на такого воина нельзя будет положиться в военное время»155.

Большое влияние на авторов-пропагандистов оказывало представление о солдате как части военного коллектива, при этом индивидуальные личные качества просто не брались в расчет.

Анализируя литературу по военной тактике и психологии, подполковник Генерального штаба Н. Н. Головин отмечал, что обычно «боец рассматривается как существо, отказавшееся от своей сложной, одухотворенной природы и превратившееся в бесчувственную пешку»156. Бой военным тактикам представлялся как коллективное действие армий, а не отдельных индивидов. Это актуализировалось широким применением дальнобойных орудий, которые не давали солдатам шанса четко оценить свою роль в сражении. Отсюда – попытки ориентации воспитания солдат именно как военного коллектива.

Кроме того, представлялось, что индивидуальные формы работы с отдельными военнослужащими не дают большого эффекта: «… способ воздействия на массы через единицы <…> имеет ограниченное, так сказать частичное, то есть медленное распространение; он годится как прием воспитания, практикуемый день за днем, непрерывно, постоянно, при всяком удобном случае. А на войне время – все; медленные приемы не у места; нужно действовать на всех разом, огулом»157.

Осознается и трудность создания мотивации у отдельного индивида: «…нужно существование сильных импульсов <…>. Импульсы <…> выработанные людьми, конечно, не будут иметь всеобщего признания, так как тут многое зависит от взглядов, вкусов, ширины умственного кругозора, наконец, от силы обычаев. Все эти условия для людей неодинаковы, а потому и предъявленные людьми идеалы будут пониматься различно и неодинаково влиять на людей»158.

Оценивая соотношение мотивов, некоторые специалисты настаивали на том, что во время боя чувствительность индивида существенно притупляется, а на первое место выходит коллективное действие. Поэтому очень важно организовать войско именно как коллектив, которому присущи чувство взаимной выручки, способность переносить все труды и лишения, храбрость и т. д.159 В то же время отмечалось, что «в помощь таким импульсам приходится придавать понудительные меры, значение которых будет тем большим, чем слабее будут влиять на людей сами идеалы»160.

К воспитанию солдатского коллектива, его консолидации и повышению нравственности стремилось и военное духовенство. Такие формы работы, как организация полковых праздников, беседы с новобранцами и старослужащими, приготовление новобранцев к принятию присяги должны были сформировать у солдат ощущение сопричастности к жизни полкового коллектива, воспитать чувство ответственности и товарищества, облегчить вхождение в коллектив новобранцев, способствовать расширению личностных связей у отдельных солдат и т. д.

Таким образом, готовясь к служению на войне, священник имел некоторое идеальное представление о будущей пастве. Помимо этого идеального, многие священники имели и практическое представление о солдатах, полученное в ходе предыдущей работы в полках. Однако военная действительность оказалась совсем другой.

Методы воспитания, практиковавшиеся в армии, в том числе и военным духовенством, были рассчитаны на долгосрочное воздействие и выработку определенных качеств у солдат на протяжении длительного времени. При этом основной упор делался все же не на формирование мировоззрения отдельного бойца или военного коллектива в целом, не на выработку определенных психологических реакций, а на формальное овладение необходимым набором навыков; широко использовалось силовое давление, нивелирующее индивида, лишающее его самостоятельности.

Работая в полках, священники добивались определенных успехов в основном за счет личных отношений с отдельными членами паствы. Однако, анализируя довоенный опыт проповеднической работы, можно обратить внимание на то, что священники почти никогда не ставили перед собой задач воспитания именно солдата. Из тематики довоенных проповедей можно выделить чисто богословские, дающие солдатам представление о значении и истории тех или иных религиозных обрядов; нравственные – о вреде сквернословия и богохульства; военно-бытовые – об отношении к новобранцам со стороны старослужащих; и собственно военные – о необходимости верности присяге, атрибутам полка и т. д. При этом собственно военная тематика играла довольно незначительную роль в проповеднической работе довоенного периода.

Новые назначения приходились во вновь сформированные полки, пополнявшиеся в основном за счет новобранцев. Говорить о едином коллективе в этом случае не приходилось. Довольно долгая дорога, может быть, могла бы способствовать установлению личных взаимоотношений с солдатами, однако сами условия пути способствовали разобщению священника с паствой. В результате, прибывая на театр военных действий, священник не знал свой полк почти совершенно. Нередко священник и полк вообще прибывали на Дальний Восток врозь.

Новобранцы служили в значительной степени деструктурирующим элементом полка, как и предполагали военные специалисты. Именно они привносили не только незнание особенностей и обычаев военной жизни, нежелание воевать, стремление уклониться от участия непосредственно в военных действиях, но и негативизм по отношению к самой идее войны. Неоднородность социального состава армии делала ее еще более аморфной структурой, превращая практически в толпу со всеми вытекающими последствиями.

Сама военная жизнь оставляла священнику довольно мало возможностей для проповеднической деятельности. Между тем именно от священнослужителей ожидалось «поднятие боевого духа» войск.

Методы проповеднической работы духовенства в годы войны практически не изменились – оставались коллективные богослужения и проповеди, полковые праздники, организация чтений и снабжение солдат религиозной и пропагандистской литературой. Что касается богослужений и молебнов перед началом боевых действий, то их эффективность разные источники оценивают по-разному, но это и понятно. Очень низко оценивали эффективность проповеднической работы на войне органы печати, вообще негативно относившиеся к войне и обвинявшие «все и вся». Достаточно прохладно отнеслись к служению священников на войне офицеры. Сами зараженные индифферентизмом, они, кроме того, недооценивали роль коллективного богослужения, не стремились использовать его для поднятия боевого духа солдат, а иногда и чинили препятствия священникам. Само духовенство как раз видело в коллективном богослужении большой потенциал. «Придет человек на молитву с холодным сердцем, вдруг запели все, он невольно начинает подтягивать и увлекается общей молитвой»161, – вспоминал о. Митрофан (Сребрянский). Такое коллективное действие способно не только одушевить и сплотить войска перед атакой, но и удержать их от пессимизма во время продолжительных отступлений, которыми так богата была Русско-японская война.

В то же время часть богослужений хотя и проводилась с большой торжественностью и в присутствии полкового и армейского начальства, носила не только обязательный, но и формальный характер. Это были обязательные богослужения, проводившиеся по указанию главнокомандующего.

Некоторые из богослужений проводились также по желанию великих князей и княжон, по случаю рождения наследника престола, дней тезоименитств и больших религиозных праздников. Проповеди на таких богослужениях не отличались оригинальностью или продолжительностью. Здесь гораздо большее значение имела общая обстановка единения без различия сословий и званий162.

Гораздо большее значение имели богослужения в полковых церквях, менее обязательные и формализованные. Проповеди на таких богослужениях могли составляться священнослужителями самостоятельно, а могли использоваться «беседы», публиковавшиеся в «Вестнике военного духовенства».

120

Серебрянников В. В. Социология войны. М.: Научный мир, 1997. С. 242.

121

Об этом подробнее см.: Сенявская Е. С. Психология войны в XX веке. Исторический опыт России. М.: РОССПЭН, 1999. 382 с.

122

ГАРФ. Ф. 1486. Oп. 1. Д. 15. Л. 9 об.

123

Говоря о проповеднической деятельности на войне, приходится иметь в виду в основном именно кадровое военное духовенство, не только подготовленное к такого рода деятельности, благодаря полученному образованию, но и обязанное ею заниматься в силу своего статуса.

124

В духовных академиях изучались педагогика и психология. По академическому уставу 1884 г., педагогика считалась обязательным предметом и преподавалась вместе с пастырским богословием (§ 100). Психология, по Уставу 1884 г., была общеобязательным предметом, преподававшимся вместе с логикой и метафизикой. Психология читалась для студентов 2-го курса по плану: введение в психологию (предмет, задачи, методы науки, обзор истории и литературы), общая психология (исследование общих условий и форм душевной жизни, исследование психофизических, метафизических и общих психологических проблем), специальная психология (анализ элементов познавательной деятельности). В 1900 г. Синодальная типография в Петербурге издает собственный учебник – «Записки по психологии» архимандрита Иннокентия, составленные на основе академических чтений профессора Светилина, книги А. Мальцева «Основания педагогики», сочинения «Пытная психология» И. Гобчанского и «Пособия к изучению психологии» священника А. Гиляревского. Педагогика в духовных академиях читалась на 3-м курсе по плану: история педагогики дохристианской и христианской до трудов Песталоцци, причем с особенной подробностью рассматривались системы Коменского, Локка, Руссо; теоретическое обсуждение основных вопросов педагогики (о цели воспитания, его объекте и субъекте) и дидактики (о воспитательном значении различных предметов обучения).

125

Вестник военного духовенства. 1904. № 8. С. 240.

126

См., например: Домбровский М. К. Памятка пехотинца: По руководящим приказам ген. Драгомирова. СПб.: Типография Э. Арнгольда, 1896. 30 с.

127

Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время: воспитание и образование. Киев: Типография Окружного штаба, 1906. С. 45, 23.

128

Там же. С. 22.

129

Там же. С. 87.

130

Вестник военного духовенства. 1904. № 9. С. 273–275.

131

Калашников И. А. Обучение и воспитание в Российской армии XVII–XIX вв. М.: ВИА, 1993. С. 27.

132

Вестник военного духовенства. 1905. № 2. С. 38.

133

Несмотря на то, что социальный состав армии очень неоднороден, большинство священников видит в солдатах исключительно вчерашних крестьян, с их (тоже гипотетическими) крестьянскими интересами и складом характера.

134

Это противопоставление возникает неслучайно и именно в 1905 г. Причиной его, очевидно, становится рост общественного движения и негативизм, источником которого видится прежде всего интеллигенция со своими «умными» вопросами.

135

Маслов И. П. Научные исследования по тактике. Вып. II. СПб.: Типография Тренке и Фюсно, 1896. С. 384.

136

Шумков Г. Е. Рассказы и наблюдения из настоящей Русско-японской войны: (Военно-психологические этюды). Киев: Типолитография Товарищества И. Н. Кушнеров и К°, 1905. С. 40.

137

Сребрянский М. В. Дневник полкового священника 51-го драгунского Черниговского ее императорского высочества великой княгини Елисаветы Феодоровны полка Митрофана Васильевича Сребрянского, с момента отправления его в Маньчжурию 11 июня 1904 года по день возвращения в г. Орел 2 июня 1906 года. М.: Православное сестричество во имя преподобномученицы Елизаветы, 1996. С. 12.

138

Там же. С. 26–27.

139

Там же. С. 32–33. И без комментариев остается то, что в эшелоне два вагона с душевнобольными солдатами. См.: С. 45.

140

Там же. С. 36–37.

141

Там же. С. 65.

142

Там же. С. 73.

143

Там же. С. 82–83.

144

Из боевой жизни 33-го Восточно-Сибирского стрелкового полка // Вестник военного духовенства. 1905. № 9. С. 522–523.

145

См., например: Гершельман. Военный сборник. 1893–1894; О нравственном элементе в войсках; Маслов И. Научные исследования по тактике Генерального штаба генерал-лейтенанта И. Маслова. Вып. II. СПб.: [Б. и.], 1896; Яковлев П. П. Влияние веры на военное дело в нашей и иностранной армиях. М.: [Б. и.], 1900; Речь полковника Баратова // Вестник военного духовенства. 1905. № 5; Драгомиров М. И. Подготовка войск в мирное время. Киев: Типография Окружного штаба, 1906; Драгомиров М. И. Учебник тактики. Киев: Типография Окружного штаба, 1906 и т. д.

146

Как православный русский воин должен готовиться к бою. [Б. м.]: [Б. и.], 1904; Богданович Е. В. Памятка. СПб.: [Б. и.], 1906.

147

Вестник военного духовенства. 1904. № 8. С. 253.

148

Там же. С. 244–245.

149

Там же. С. 253.

150

Там же. 1903. № 1. С. 19.

151

Там же. 1904. № 9. С. 287–288.

152

Там же. № 2. С. 25.

153

Там же. № 9. С. 302.

154

Как православный русский воин должен готовиться к бою // Вестник военного духовенства. 1904. № 1. С. 1.

155

Часть неофициальная «Советы священника-воинам перед выступлением их в лагерный сбор» // Вестник военного духовенства. 1904. № 10. С. 300.

156

Головин Н. Н. Исследование боя: исследование деятельности и свойств человека как бойца. СПб.: Экономическая типолитография, 1907. С. 45.

157

Драгомиров М. И. Военные заметки. СПб.: Типография Главного управления уделов, 1894. С. 10.

158

Яковлев П. П. Влияние веры на военное дело в нашей и иностранных армиях. М.: Типолитография Товарищества И. Н. Кушнерев и К°, 1900. С. 19.

159

Там же. С. 30–34.

160

Там же. С. 19.

161

Сребрянский М. Указ. соч. С. 178.

162

Хотя это единение и носило условный характер. На такие богослужения солдат выстраивали офицеры, а впереди стояло начальство. Образцом проповеди на такого рода богослужениях стала «Речь о любви и преданности к царю (по поводу войны с Японией)», опубликованная: Вестник военного духовенства. 1904. № 10. С. 301–302.

Военное духовенство в России в конце XIX – начале XX века

Подняться наверх