Читать книгу Магический спецкурс. Второй семестр - Лена Летняя - Страница 6

– Нас было трое наследников примерно одного возраста: я, Рона и Гордон. Мы знали друг друга с детства, потому что наши государства были самыми крупными в магическом мире и находились рядом. Из нас троих меньше всего шансов на престол имел я, поскольку передо мной в очереди шел старший брат, которому уже подобрали невесту. Да и наш отец был еще довольно молод и крепок. Однако по странной прихоти судьбы именно я первым стал королем. Моя… – он тяжело сглотнул. – Всю мою семью убили, когда мне было тринадцать лет. Я выжил случайно. Это был заговор среди приближенных отца, которые решили свергнуть наш род. Но когда выяснилось, что я остался жив, им пришлось посадить меня на престол. Никто бы не поверил во второй подряд несчастный случай, могли начаться волнения. Тот, кто возглавлял заговор, стал при мне регентом. Двоюродный брат моей матери – самый близкий из оставшихся родственников. Я понимал, что жить мне позволят максимум до совершеннолетия. Поэтому в пятнадцать добился самостоятельного правления, а заговорщиков вместе с дядей… впрочем, про это вам расскажут на Истории. Когда мне исполнилось двадцать, свой престол заняла Рона. Ее отец был немолод, она родилась в его втором браке, а других детей он не нажил. Ей самой тогда было девятнадцать. Еще через год внезапно заболел и сошел в могилу и отец Гордона. Тогда я не придал этой смерти значения, хотя стоило. Но вот мы втроем стали самыми влиятельными людьми в магическом мире. Другие государства так или иначе зависели от кого-то из нас.

Он замолчал, о чем-то задумавшись, а потом признался:

– Я никогда не хотел быть королем. Меня устраивало, что это бремя будет нести брат. Но и оставить власть тем, кто уничтожил мою семью, я не мог. Я понимал, из-за чего возник заговор. Мой отец был жестоким и своенравным. Его жестокость распространялась не только на подданных, но и на меня, и на мою мать. На брата нет, тот был таким же, как и он. Ни одного из них я не назвал бы достойным правителем, но они были моей семьей. Мне сложно оценить объективно, каким королем был я сам. Норд Сорроу остался в истории как довольно жестокий правитель, достойный своего отца. Уверен, мой отец очень удивился бы, услышав это. Он никогда не считал меня достойным.

Он сказал это довольно спокойно, как будто просто упоминал ничего не значащий факт, но мне почему-то показалось, что детская обида все еще живет где-то внутри него. Может быть, очень глубоко, настолько, что он сам ее не осознает, но живет. Возможно, я придумывала на пустом месте, но мне отчаянно захотелось взять Нормана за руку, как-то выразить свою поддержку. Однако он сидел так, что мне было не дотянуться до его руки.

Норман тем временем продолжал:

– За те шесть лет, что я правил самостоятельно, бремя власти начало меня тяготить. Я делал, что мог, отдавал себя Рейвену без остатка, но я знал, что не смогу так всю жизнь. Однако Рейвен я любил и чувствовал ответственность за его судьбу. Я не мог просто отречься от престола и бросить страну на произвол судьбы. Я мог отдать власть только кому-то достойному. А помня о печальной судьбе своей семьи, я мечтал о менее кровавом способе менять правителей…

– Республика была вашей идеей? – неожиданно догадалась я. – Не Роны Риддик.

– Да, – он кивнул. – Между мной и Роной с самого детства существовала определенная симпатия, но только в пятнадцать я взглянул на нее иначе. Не как на друга, а как на женщину. И почему-то с тех пор мне казалось, что со временем она предпочтет мне Гордона. Он был красивым, веселым, беззаботным, в то время как я становился все более угрюмым. Мне приходилось принимать тяжелые решения, к тому же я учился контролировать демона, с которым был связан. Все это сказывалось на моем поведении и характере. Я видел, что Гордон тоже в нее влюблен. Когда он занял свой престол, я решил, что их свадьба – вопрос времени. Это неизбежно привело бы к объединению их государств. Собственно, три наших в свое время выросли в основном на подобных браках и лишь иногда – на войнах. Тогда я поделился с ними идеей объединения в федеративную республику. Фактически я предлагал присоединить к их будущему общему государству и мое, оставив себе только часть полномочий. Рона сразу горячо меня поддержала, а Гордон… полагаю, он просто не хотел ее разочаровывать, а потому тоже согласился. Вот только все пошло не так, как я рассчитывал. Согласившиеся присоединиться к нам менее крупные государства в основном входили в сферу экономических интересов Рейвена. Благодаря им я и стал первым канцлером. Это обязало меня править еще пять лет государством, увеличившимся почти в четыре раза.

– И как к этому отнесся Гордон Геллерт? – поинтересовалась я. У меня уже голова шла кругом от того, как все переиначили в официальной истории. Это о многом заставляло задуматься.

– Тогда спокойно. Я поручил им с Роной проект Орты, что его вполне устраивало. Он полагал, что станет следующим канцлером, а пока наслаждался свежим воздухом и флиртом с Роной. О нашем начавшемся примерно тогда же романе он не знал.

– Почему вы его скрывали?

– Именно для того, чтобы он не ревновал. Я ставил благополучие Первой Республики выше личного счастья. Недостаточно высоко, чтобы отказаться от Роны и толкнуть ее в объятия Гордона, конечно. Но он имел достаточно влияния, чтобы на почве ревности развалить то, что я пытался создать. Роне не нравилась тайная внебрачная связь, такое в то время крайне порицалось в нашем обществе, но она согласилась на нее. Мы встречались редко. Здесь, в Орте. Я приезжал раз в несколько месяцев на два-три дня. Якобы посмотреть, как идет дело. Днем мы изображали вежливое равнодушие, а по ночам встречались в хорошо известной тебе тайной комнате.

Я немного смутилась, вспомнив записи в дневнике Роны, где она описывала эти встречи. А потом смутилась еще больше, когда поняла, что он наверняка знает о том, что я их читала. Однако сам Норман выглядел спокойным: то ли его это не смущало, то ли он уже давно смирился с этой мыслью.

– И так пять лет? – недоверчиво уточнила я. Мне бы такое не пришлось по душе. На месте Роны, я бы, наверное, закатывала ему истерики каждый раз. Или вообще послала бы куда подальше.

Он снова встретился со мной взглядом, и я поняла, что никуда бы его не послала. Если бы была Роной, конечно. Меня саму после нескольких месяцев знакомства тянуло к нему, как магнитом. Рона же знала его целую жизнь. И ей он наверняка успел дать куда больше поводов восхищаться собой. В конце концов, мы с ним пока что только целовались…

От этой мысли у меня моментально загорелись щеки, и я отвела взгляд.

– Поверь мне, я считал дни до конца срока своего правления. Я надеялся, что Гордон действительно станет новым канцлером и это как-то смягчит для него удар, когда я объявлю Рону своей невестой. Но все опять пошло не так. Он узнал о нас до того, как прошли перевыборы. И взбесился, конечно. Вся затея с республикой вдруг перестала ему нравиться. Он заявил, что выборов быть не должно. Требовал, чтобы я просто передал ему власть. Полагаю, после этого он попытался бы стать пожизненным канцлером. Произошло то, чего я так боялся: начались смута и разлад. Республика и так была нестабильна, а он начал расшатывать ее еще больше.

– Забавно, что в учебниках все написано с точностью до наоборот, – нахмурилась я. – Почему так?

– Историю пишут победители, – по губам Нормана скользнула печальная улыбка. – А Гордон, как мне ни горько это признавать, меня обыграл. По всем пунктам. Он спровоцировал меня на дуэль… То есть, я позволил себя спровоцировать. Меня подвела моя самоуверенность. Ведь светлый маг – а Гордон всегда был светлым – не может победить темного. Мы по определению сильнее, потому что демоны сильнее людей. Но Гордон оказался хитер. Понимая, что не может меня убить, он решил избавиться от меня другим способом. Расставил ловушку и сбросил меня во временной поток.

– Во временной поток?

– Сложно объяснить, – Норман виновато пожал плечами. – Сначала маги научились пронзать пространство, чтобы экономить время на перемещении. Так у нас появились порталы. Потом мы захотели большего: пронзать еще и время. И даже нашли способ, его назвали погружением во временной поток. Однако оказалось, что с его помощью можно путешествовать во времени только вперед. Движение назад невозможно, прошлое… выбито в камне, оно неизменно. Поэтому временной поток как открыли, так и забыли. А Гордон вспомнил, открыл временной портал и сбросил меня в него. Выбраться я смог только в этом времени. Все, что я знал о мире, в одно мгновение устарело. Все, кого я знал, перестали существовать. Я даже не успел попрощаться с Роной. Она не знала о нашей дуэли и так никогда и не узнала, куда я делся. А я в одно мгновение из главы государства превратился в пустое место. Та, кого я любил больше всего на свете, – в давно истлевшие останки. Вот так это и произошло.

Он замолчал, и я тоже не знала, что сказать. Норман был прав как минимум в одном: история показалась мне очень грустной. Мне было отчаянно жаль его. По его рассказу выходило, что у него не было ни одного по-настоящему светлого периода в жизни. Детство отравил отец, в юности пришлось быстро взрослеть и бороться за свою жизнь. Даже роман с любимой женщиной складывался не так, как им обоим хотелось. А потом его и вовсе лишили всего и оболгали, перевернув события тех лет с ног на голову. Ректор говорил мне, что в тот момент он был сломлен. Я не могла себе представить, как это выглядело, да и не хотела представлять, но теперь верила.

Сев на кровати, я придвинулась ближе, провела рукой по его лицу и осторожно поцеловала в лоб, пытаясь разгладить залегшую между бровей складку.

– Мне очень жаль, – прошептала я. – То есть… Мне жаль, что вы прошли через все это, но… – я не знала, как сформулировать. – Но я сейчас эгоистично счастлива от того, что вы здесь.

– Все это было уже давно, – отмахнулся он. Складка между бровей разгладилась, и улыбка перестала быть печальной. – Прошло почти одиннадцать лет. Я смирился со своей судьбой, научился жить в новом для меня мире. И жизнь эта мне даже нравится. Ректор Ред, каким бы странным он ни был, очень мне помог. Дал мне новое место и новый смысл жизни. Орта, – он поднял глаза к потолку, а потом обвел взглядом помещение лазарета, – стала мне домом. Когда-то это был наш с Роной проект: моя задумка, ее воплощение. Совместное детище. Единственное хорошо знакомое мне место, что осталось с тех времен. И единственное, что мне осталось от нее.

Что-то больно кольнуло в груди, настала моя очередь хмуриться. Во рту появился горький привкус и к горлу подкатил ком. Черт побери, с кем я собралась тягаться? С королевой, героиней, великой женщиной и магом, святой и непогрешимой великолепной Роной Риддик? Той, которую он знал с детства, рядом с которой вырос, которую любил большую часть жизни? Смешно. Что я, Таня Ларина, могла ему предложить? Странно, что он вообще обратил внимание на мое существование. И то, видимо, только потому, что я за полгода обучения в Орте уже три раза чуть не погибла.

– Вы ее очень сильно любили, да? – я с неожиданным интересом смотрела на собственные колени и нервно мяла руками край одеяла.

– Очень, – не стал спорить он, но после небольшой паузы добавил: – Но она умерла. Очень давно. Я смирился с этим. Тоже уже давно.

Он коснулся пальцами моего подбородка и приподнял лицо, так чтобы я посмотрела на него. Я упрямо смотрела вниз, не желая встречаться с ним взглядом. Не хватает только, чтобы он понял сейчас, как я завидую Роне Риддик, будь она трижды проклята. Норман ничего не стал говорить, просто еще раз наклонился к моим губам, едва касаясь их в поверхностном поцелуе. Словно предлагая мне самой решить, чего я сейчас хочу больше: дуться и ревновать к женщине, чей прах давно истлел, или целоваться с ним. Надо ли упоминать, что именно я выбрала? Может быть, я уступала Роне Риддик во всем и никогда не смогу значить для него столько же, сколько значила она, но у меня перед ней имелось одно большое и важное преимущество: я пока была жива.

Его поцелуи распаляли меня все больше, я уже забыла о том, что мы вообще-то находимся в общедоступном месте и вовсю тут нарушаем закон. Мне отчаянно хотелось нарушить его уже целиком и полностью, но Норман, как и следовало ожидать, настолько сильно голову не терял.

– Тебе нужен отдых. Ложись-ка ты спать. Завтра будет непростой день: Ротт жаждет допросить тебя. Он внял твоим словам насчет Нота и приставил к нему охрану, но пока не арестовал его. Нот будет отпираться. Тебе потребуются силы. Нам всем они потребуются.

Я тяжело вздохнула, признавая его правоту. Не хотелось, чтобы он уходил. Вдруг завтра при свете дня все это окажется сном или моей больной фантазией? Я еще раз жадно прижалась к его губам, хотя понимала, что нацеловаться впрок все равно не получится, и покорно легла обратно. Он снова заботливо укрыл меня одеялом. Как ребенка, честное слово! Однако уходить он как будто не собирался.

– Вы останетесь здесь? – недоверчиво поинтересовалась я.

– А ты хочешь, чтобы я ушел?

– Нет! Конечно, нет. Мне здесь одной страшно до ужаса…

– Вот я и побуду здесь, чтобы ты не боялась. Не для того я тебя спасал, чтобы снова подвергать твою жизнь опасности.

Я улыбнулась и закрыла глаза. Не знаю, сидел ли он со мной всю ночь или ушел, как только я провалилась в сон, но уснула я быстро и проспала до самого утра безмятежно.

Утром в лазарете я снова оказалась одна, гадая, действительно ли он приходил или все это было только сном.