Читать книгу Мелодия весны. иллюстратор Белослудцева Ю. А. - Лена Сергеева - Страница 10

Когда мы познакомились, Таточке было немного за сорок, хотя выглядела она гораздо моложе. Большие зеленые глаза, черные, как смола волосы и гибкое живое тело. Да, да, именно живое! Столько в нем было кошачьей грациозности. Когда Таточка шла впереди, не возможно было не любоваться, как ее изящные округлые бедра плавно раскачивались, а ноги так мягко ступали, что казалось, каждым шагом они целуют землю под собой.

Украшения из камней – серьги, бусы, перстни, браслеты – все, что прежде ассоциировалось у меня с атрибутикой бабушек, так гармонично смотрелось на Таточке, придавая ее образу особое женское очарование. А ее атмосферные наряды! Иногда мне казалось, будто они каждое утро рождаются ниоткуда, специально под ее сегодняшнее настроение.

Таточкины руки были постоянно чем-то заняты. Заваривали крепкий кофе, готовили ароматный обед или занимались хитросплетениями пряжи. Таточка, крючок и пряжа были для меня практически синонимами. Яркие платья, воздушные юбки, кокетливые кофточки – все это волшебным образом появлялось на глазах, стоило Таточке только дотронуться до крючка.

А еда! Как искусно она орудовала на кухне!

– Ты любишь рыбу? – спрашивала она у меня.

– Наверное, да. Только я не очень умею ее готовить, – говорила я, пожимая плечами, как бы извиняясь, за свое неумение.

– Все очень просто! Смотри! – произносила озорным голосом Таточка, и ее руки принимались колдовать над рыбой. Нежными движениями она натирала ее специями, выжимала сверху сочный лимон, и все это с таким воодушевлением на лице! С таким аппетитом и любовью, что казалось, рыба сейчас оживет и будет наслаждаться Таточкиными прикосновениями.

Рядом с Таточкой и, правда хотелось быть собой, и никем иным. Можно было плакать и смеяться, злиться и раздражаться, и она спокойно это принимала. Возможно потому, что принимала все эти эмоции в самой себе! Таточка, как природа, могла быть разной – бушующей, как море в непогоду, с раскатами грома и молниями, мягкой и нежной, как первые весенние цветы, томной и жаркой, как летний зной. И все эти состояния вызывали у меня восторг и миллион вопросов. Как можно так естественно себя проявлять в мире? Неужели если тебе что-то не нравится, можно об этом говорить? И злиться? Можно открыто рычать, если тебе делают больно или пытаются забрать то, что ты считаешь своим?

– Да, Аль, все это не можно, а нужно делать. Где ты выросла? В джунглях?

– …я молча пожимала плечами.

– Я буду звать тебя Маугли, – улыбалась своими мудрыми глубокими глазами Таточка.

– А ты будешь моей Багирой, – вторила я ей.

– Смеяться и плакать, переживать боль и радость – это нормально. Это говорит о том, что ты живая. У тебя есть сердце и душа. А вот если все это держать в себе, то можно незаметно стать мумией и перестать жить.

– Багира, как же научиться жить в этом мире?

Таточка подвела меня к большому зеркалу и спросила

– Тебе нравится, что ты в нем видишь?

– Нет, не совсем, – пытаясь не смотреть в отражение, ответила я.

– Тогда сделай что-нибудь с этим. Что с твоей прической? Когда ты последний раз мыла голову? К чему эти балахонистые черные вещи? А эта походка вперевалочку, как у старушки, – Таточка недвусмысленно вздохнула и смерила меня своим пронзительным взглядом. – Ты должна понравиться самой себе, полюбить себя. А уж потом думать о том, чтоб тебя полюбил мужчина.

Мне тяжело было признавать, но я совершенно не понимала, как это ухаживать за собой, делать своему телу приятные вещи, любоваться отражением. Казалось, будто эта функция не встроена в меня. А если и встроена, то глубоко повреждена. Я никогда не относила себя к тем девушкам, которые могут часами крутиться перед зеркалом, разглядывая каждый сантиметр своего лица и тела. Скорее наоборот, мне было комфортнее не думать о себе, занимая свои мысли заботами о близких.

Не знаю, что было в этом разговоре особенного, ведь, по сути, он был горький и вскрывал все то, о чем так долго я старалась не думать. Но именно после него у меня появилось жгучее желание начать относиться к себе, как к самой красивой девочке. Холить и лелеять свое тело, чувства, и, главное, мне захотелось создать вокруг себя такую же ауру волшебства, которую излучала Таточка. Я хотела переродиться, обновиться, сменить имя и перестать таскать за собой эту разъедающую тревогу и неуверенность.

Придя домой в тот день, я скинула с себя в мусорное ведро черные одежды. Расставила в ванной горящие ароматные свечи. И принялась аккуратно, чтоб не напугать саму себя пристальным вниманием, изучать свое тело. Такое нежное, такое чувственное, оно жаждало опыта других прикосновений. Теплых, пропитанных любовью и принятием.

– Никто больше не будет тебя обижать, – говорила я, по-матерински укачивая и обнимая себя за плечи.

А чуть позже этим же вечером, я, включив на всю громкость Jeff Buckley и его Hallelujah, песню, которую накануне для меня открыл Андрей, я совершала таинственный обряд приготовления рыбы. Лимонный сок стекал по кончикам пальцев на свежую рыбу, а я словно зачарованная смотрела на это. Никогда еще я не готовила с такой душевностью. Я делала привычные вещи, но моя голова была необыкновенно пуста и ни одна суетная мысль не смела даже возникнуть в ней. Мое внимание все было приковано к тому, что происходило здесь и сейчас. Только рыба. Соль. Перец. И этот лимонный сок, так соблазнительно стекающий на нежные чешуйки рыбы. И все вокруг было наполнено таким зыбким, но таким желанным умиротворением.

– Как это удивительно, – подумала я, – так просто почувствовать мир снаружи, когда внутри тебя царит спокойствие.

Неужели это секрет счастья? Но об этом я не успела подумать. Магия музыки и лимонного сока уводили меня все дальше и дальше, в такой неизведанный и девственный мир счастья…

The minor fall and the major lift

The baffled king composing hallelujah…

Hallelujah, hallelujah…