Читать книгу Искусство видеть. Как понимать современное искусство - Лэнс Эсплунд - Страница 3

За последние сто лет ландшафт искусства разительно изменился. Мы уже видели и «Черный квадрат» (1915) Казимира Малевича – абстрактное полотно с изображением черного квадрата на белом фоне, и скандально известный «Фонтан» (1917; ил. 8) Марселя Дюшана – фарфоровый писсуар с подписью художника. В середине века наступило время абстрактного экспрессионизма, с капельной живописью Джексона Поллока, и поп-арта, с шелкографиями Энди Уорхола, изображавшими Мэрилин Монро, банки супа «Campbell’s» и Председателя Мао. Расцвет неодадаизма и концептуализма был ознаменован серией Пьеро Мандзони «Дерьмо художника» (1961) – девятью десятками консервных банок, якобы содержащих по 30 граммов экскрементов самого автора. В 1971 году во время перформанса «Выстрел» руку Криса Бёрдена прострелили из винтовки 22-го калибра по его собственной просьбе. В 2007-м в рамках инсталляции «Ты» Урс Фишер отбойным молотком выдолбил огромный кратер в цементном полу галереи Гэвина Брауна в Нью-Йорке. А в 2016-м Маурицио Каттелан заменил фарфоровый унитаз в одном из общественных туалетов Музея Соломона Гуггенхайма интерактивной скульптурой «Америка» – действующей копией унитаза, отлитой из 18-каратного золота.

Стоит ли удивляться тому, что интересующиеся искусством люди не просто сбиты с толку, но и напуганы? Как им теперь относиться к тому диапазону возможностей, который предоставляют художникам галереи и музеи? Не значит ли это, что Анри Матисс, Пабло Пикассо и Поллок – дела давно минувших дней, а искусство двадцатого века в первую очередь должно озадачивать, шокировать и провоцировать? Может быть, современное искусство, с его мало кому понятными шутками, рассчитано исключительно на художественную элиту? Или объект шуток – мы? И если зрители не спешат выстраиваться в очередь, чтобы увидеть «Америку» Каттелана или ретроспективу Джеффа Кунса, Кары Уокер или Герхарда Рихтера, то они многое упускают? Или речь вообще о чем-то другом? Сегодняшняя публика вполне обоснованно задается этими вопросами. Всегда ли большинство людей шло «не в ногу» с искусством своего времени? А вдруг вся эта неразбериха, все эти сомнения – знак чего-то абсолютно нового, что свойственно исключительно новейшему искусству?

Ответы на эти вопросы – как и искусство, которое мы обсуждаем, – сложны и многогранны. Люди сталкивались с революционным искусством на протяжении всей истории: ошеломляющее натуралистичное изображение пространства, появившееся в начале четырнадцатого века, было таким же непривычным и революционным, как сбивающее с толку антинатуралистичное изображение пространства в кубизме, который в начале двадцатого века положил конец ренессансному подходу; то же самое можно отнести и к обескураживающей беспредметности концептуального искусства конца двадцатого века. Важно понимать, что искусство, несмотря на его отношения с современностью, само по себе является языком – языком, который существует вне времени. Этот язык постоянно эволюционирует и переизобретает себя, и даже сам себя цитирует. Но у новейшего искусства есть особенности, присущие исключительно ему.

В наше время определение искусства – так же, как и многих других понятий, которые используются, чтобы классифицировать его периоды, направления и «измы», – вызывает дискуссии и постоянно меняется. Так что вопрос о том, можно ли назвать то или иное направление действительно «современным» (то есть «недавним»), зачастую вызывает затруднения. Например, можно утверждать, что сюрреализм двадцатого века, который отчасти черпал энергию в бессознательном своих создателей, на самом деле достиг пика в фантасмагорических религиозных нарративах, созданных нидерландским живописцем Иеронимом Босхом (1450–1516); или что такие современные направления, как экспрессионизм и кубизм, в полную силу заявили о себе в угловатых удлиненных формах и изломанных пространствах испанского живописца Эль Греко (1541–1614); или что наиболее оригинальные произведения абстрактного искусства были созданы средневековыми монахинями и монахами или древними египтянами. В этой книге я пролью немного света на эти парадоксальные утверждения и, быть может, сделаю сами названные направления более доступными, выявив сходные черты современного искусства и искусства прошлого.

Для начала стоит обсудить терминологию, принимая во внимание, сколько в этой области проделано работы, сколько существует мнений, философских теорий, программ и подходов. «Современными» я называю произведения искусства, созданные с 1863 года, когда Эдуард Мане представил свое скандальное полотно «Завтрак на траве» (ил. 1) в «Салоне отверженных», не принятое академиками официального Парижского салона. Картина «Завтрак на траве», изображающая обнаженную женщину, которая отвлеклась от беседы с парой денди и смотрит на зрителя, была среди первых произведений искусства, вполне осознанно высмеивающих священные традиции и правила живописи. В данном случае именно сюжет превращает классическую обнаженную из богини в распутницу, чуть ли не проститутку, чему способствует и намеренно небрежный стиль живописи. Но мы могли бы взять за точку отсчета и более ранние бескомпромиссно-реалистичные полотна Гюстава Курбе или более поздний кубизм Пикассо и Жоржа Брака. Современное искусство включает в себя не только импрессионизм Мане, но и такие прогрессивные движения, как реализм и кубизм, а также символизм, фовизм, экспрессионизм, сюрреализм, дадаизм, абстракционизм и многие другие. Современный художник скорее не тот, кто связан с определенной эпохой или движением, а тот, кто выбирает определенную философию и позицию в отношении искусства и процесса его создания.

На этапе становления модернизм олицетворял освобождение и независимость. Модернисты создавали новые радикальные способы художественного выражения. Они осваивали новые материалы, технологии, новые художественные приемы и темы – включая фотографию, конвейер, машинную эстетику, кинетизм, пластмассу, абстракцию, экспрессионизм, мусор, железобетон и сталь – те же материалы, которые позволили создать небоскребы. Их вдохновляло искусство других культур – например, плоское пространство, орнаментика и бытовые сюжеты японских гравюр и свободная, вертикальная организация японской архитектуры; упрощенные формы так называемых «примитивных» масок и тотемов и другая всевозможная экзотика. Модернисты, свободные в выборе тем, также смотрели и внутрь, их занимали не только кабаре, бордели и скачки, но и они сами, их культура – как низовая, так и высокая, – и само искусство: то, как они чувствовали себя в мире, который менялся с нарастающей скоростью, становился всё более глобальным, наполнялся новым искусством, новыми культурами, новыми технологиями и изобретениями, а вместе с тем и новыми идеями, оставляя старое и знакомое далеко позади.

Модернисты отвергали многое из того, что считали устаревшим и академичным. Они больше не считали, что искусство должно рассказывать о мифологии и религии или о королях и королевах. Не считали, что искусство должно зеркально отображать мир или что перспектива должна быть организующим принципом картины (почему бы вместо этого не организовать ее в соответствии с чувствами художника, почему не сделать произведение искусства самоцелью?). Модернисты считали, что скульптура не обязательно должна быть обособлена и установлена на пьедестал, что она представляет собой концентрацию масс (поэтому пьедестал может быть ее неотъемлемой и равнозначной частью – как в примитивном тотеме, как в модернистских произведениях Константина Бранкузи и Альберто Джакометти?).

Модернисты стремились освободить пьедестал, скульптуру, массу и даже само неподвижное и неизменное произведение искусства: пространство – пустота – было превращено кубистами в объем; неподвижный объект стал свободным, получил возможность двигаться и взаимодействовать со зрителями, как, например, мобили американского скульптора-модерниста Александра Колдера. Но при этом модернисты, отдавая должное новым технологиям, новому к мышлению и новому чувствованию, с их главенством индивидуальности, не отвергали прошлое полностью. Они принимали новое наравне со старым, чтобы творить в настоящем, заново открывая прошлое и таким образом обеспечивая непрерывность художественной традиции. Французский живописец-реалист Гюстав Курбе, модернист-первопроходец 1800-х, говорил: «Я просто хотел обрести в полном знании традиции осмысленное и независимое чувство моей собственной индивидуальности. Знать, чтобы мочь, – так я рассуждал. Быть в состоянии выразить нравы, идеи, облик эпохи в соответствии с собственной оценкой, одним словом, творить живое искусство – такова моя задача».

Многие ныне работающие художники согласятся с Курбе. Важно понимать, что модернисты не просто реагировали на современный им мир и осваивали любой новый материал и технологию, которые попадали им под руку. Они были и остаются индивидуалистами, ценящими свои идеи, чувства и путь, по которому идет их искусство. Не так важно, что современные художники освоили новые материалы, технологии и сюжеты. Важно то, что художники делали и продолжают делать с обретенными сокровищами. Относительность пространства, присущую кубизму Пикассо и Брака, связывали с теорией относительности Альберта Эйнштейна, но кубизм не был иллюстрацией идей физики; он был порождением формальных интересов и внутренних потребностей своих создателей – порождением их независимости и индивидуальности. Тот занимательный факт, что современное искусство и современная наука иногда двигались по сходным траекториям, к делу отношения не имеет.

У искусства и художников свои пути. Несмотря на принадлежность к определенным направлениям, художники могут сами по себе быть направлениями. Современное искусство многообразно и всеядно – оно вбирает в себя и провокационные предметные полотна Мане, и абстрактный текстиль Анни Альберс, и сюрреалистическое фигуративное искусство Джакометти, и световые инсталляции Дэна Флейвина, и минималистическую скульптуру Дональда Джадда, и лэнд-арт Роберта Смитсона, и Мемориал ветеранов войны во Вьетнаме Майи Лин. Несмотря на популярное представление о том, что модернизму давно пришел конец, есть множество новейших художников, которые считают себя модернистами.

Важно помнить, что история искусства – штука своенравная. Художники входят в моду и выходят из нее. О некоторых художниках прошлого, которые восхищают нас теперь, никому не было известно десятилетиями и даже столетиями. Мы всё еще зажаты в тисках модернизма. Нам предстоит отойти на достаточное расстояние, чтобы объективно судить о модернизме, не говоря уж о многих модных художниках нынешнего времени, которых история искусства выбросит на свалку. Существует множество недооцененных, практически неизвестных сейчас, создающих новейшее искусство художников, которых оценят по достоинству лишь будущие поколения.

Что вообще такое «новейшее искусство»? Хотя может показаться, что дать ему базовое определение проще простого, для многих художников, искусствоведов, кураторов и художественных критиков это совсем не так. Однажды я участвовал в панельном обсуждении под названием «Что делает новейшее искусство новейшим?». Среди приведенных определений и требований фигурировали следующие идеи: чтобы новейшему искусству стать «новейшим», то есть «востребованным», оно должно освещать новейшие политические и социальные проблемы; оно должно использовать новейшие технологии и затрагивать тему глобализации; оно должно быть мультимедийным, революционным, критически оценивать, осваивать и ниспровергать искусство и художников прошлого – особенно «модернистов». Некоторые участники дискуссии утверждали, что новейшее искусство началось с поп-арта, или с концептуализма, или с постмодернизма; ориентировочно в 1945-м или 1970 году; или что к новейшему искусству можно отнести только произведения, созданные с 1990-го или 2000 года. Кто-то предложил считать представителями новейшего искусства всех художников, рожденных после 1950 года. Еще один оратор сказал, что произведение новейшего искусства по определению должно быть создано «сегодня» или хотя бы «вчера» художником моложе тридцати лет. Кроме того, я узнал, что самым видным новейшим художникам совсем не обязательно создавать произведения искусства; они скорее представители службы быстрого реагирования и активисты, которые, когда и если это необходимо, направляют свою энергию на борьбу с чрезвычайными ситуациями, социальной несправедливостью или способствуют политическим переменам. Следуя их примеру, некоторые кураторы новейшего искусства переквалифицировались из организаторов выставок в организаторов активистской деятельности.

Я не считаю, что новейшее искусство должно быть каким-то определенным или что его представители должны иметь политическую программу. Но я полагаю, что у лучших художников есть собственное мнение, им есть что сказать, и они обладают достаточными художественными средствами, чтобы сделать это хорошо. Это может быть всё что угодно: особые свойства света на закате, или вес и цвет лежащего на столе баклажана, или чувство утраты в истории об Орфее и Эвридике, или современная политика. Мне гораздо интереснее оригинальный натюрморт или пейзаж, чем эпигонский и скучный политический перформанс. Равным образом мне интереснее захватывающая мультимедийная инсталляция, чем банальный пейзаж, видео-арт или абстракция. Для меня «новейшее искусство» – это любое искусство, созданное любыми живущими или недавно ушедшими из жизни художниками, молодыми или старыми, вне зависимости от того, какие выразительные средства, материалы и объекты они используют.

Термин «постмодернизм» часто служит синонимом всего «новейшего» или «современного», но на самом деле постмодернизм – это подкласс направлений новейшего искусства. Как и модернизм, постмодернизм чрезвычайно эклектичен и охватывает самые разнообразные, порой взаимоисключающие явления. Он повлиял на современную культуру во всех ее проявлениях: от архитектуры, литературы, музыки, театра и танца до философии и критики. Как и модернизм, постмодернизм несет в себе освобождение – пусть это и освобождение от того, что называют оковами и идеалами модернизма.

Хотя истоки постмодернизма следует искать в девятнадцатом столетии, большинство исследователей относят его расцвет ко второй половине двадцатого; он появился как ответ на индивидуализм и воинственность абстрактного экспрессионизма – Виллема де Кунинга, Поллока и других, – а также на господствовавшую тогда послевоенную эстетику интернационального стиля в архитектуре, породившего безликие коробки из бетона, стекла и стали – машины для жилья. Однако многие считают, что постмодернизм возник примерно в 1915 году, с появлением реди-мейдов Дюшана – предметов, купленных в магазине или произведенных промышленным способом, которые экспонировались как произведения искусства. Дело в том, что постмодернизм, как и модернизм, определяется скорее философией художника, чем временем.

Приверженцы постмодернизма работают так, будто модернизма давно не существует или он тлеет, как угли, которые нужно раз и навсегда потушить. Есть и те, кто считают постмодернизм предсмертным хрипом или последним «ура» модернизма.

Мы определяем постмодернизм как любое искусство, возникшее наперекор модернизму. Постмодернизм, с точки зрения которого модернизм и особенно формализм изжили себя (в последних главах я коснусь ошибочности этого суждения), обращается к иронии, юмору, теории и плюрализму. Это искусство, соотносящееся исключительно с самим собой, искусство, которое намеренно критикует, а порой и высмеивает другое «Искусство» – искусство с большой буквы. Позиция постмодернизма антиэстетична и нигилистична, он отрицает любую иерархическую ценность чего бы то ни было и утверждает, что не существует таких эстетических различений, как «плохое» и «хорошее», «меньше чем» и «больше чем». С точки зрения постмодернизма всё искусство субъективно, не существует истин, есть только интерпретации, а так называемые ценности и авторитетные мнения модернизма незначительны и неизмеримы. Постмодернисты полагают, что смыслы и иерархии – элитистские изобретения, наследие прошлого, что обсуждать и оценивать формальные качества произведения искусства и верить, что Рембрандт, Пикассо или Поллок могут быть лучше, чем какая-то случайная мазня, – полнейшая чушь.

Приверженцы философии постмодернизма уверены, что важно создать равные условия для всех, они ценят инклюзивность и одинаково охотно принимают всё – как высокую, так и низкую культуру – и особенно случайность, уродство, дисгармонию и китч. Тому, что видится им как ограничивающий, пуританский рационализм модернизма, они предпочитают свободу и неупорядоченность иррациональности. Судя по всему, постмодернисты считают модернизм гораздо более однородным и гораздо менее хаотичным и всеядным, чем он есть на самом деле. И стремятся если не разнести его в пух и прах, то хотя бы нарушить эту цельность.

Многие постмодернисты полагают, что зритель-участник столь же важен, как и художник, если не более, и что намерения художника лишены смысла. Эта антиформалистская, антиэстетическая позиция привела к созданию таких движений, как процесс-арт, представители которого ценят непостоянство и бренность (их произведением может быть, например, сноп сена, оставленный под открытым небом, во власти стихии); или концептуальное искусство, в котором идея или концепция ценится больше, чем законченное произведение искусства, подчас вообще не находящее материального воплощения. Иногда в концептуальном искусстве сами зрители должны создать или попросту вообразить – увидеть внутренним взором – нематериальное «произведение» или художественное «действие».

Среди постмодернистов, как и среди модернистов, есть представители множества художественных подходов. Постмодернисты ценят иронию, концептуализм и деконструкцию. Они обращаются и к апроприации – одалживают, а иногда даже крадут и заново используют произведения других художников. Так, художник-апроприатор Ричард Принс, фотографируя и изменяя винтажные рекламы сигарет, приспособил образ Ковбоя Мальборо к своим целям. А Кристиан Марклей в 2010 году смонтировал тысячи фрагментов фильмов и телевизионных сюжетов в непрерывное двадцатичетырехчасовое видео «Часы». Постмодернисты также берут на вооружение ностальгию по академическому искусству, против которого изначально выступали модернисты. В постмодернизме то, что когда-то считалось «плохим» или безвкусным, считается «хорошим» – хотя бы уже потому, что это идет вразрез с модернистскими представлениями о «хорошем» и «плохом». Важно заметить, что постмодернизм, который сместил модернизм в 1980-х и 1990-х годах, сейчас является господствующей идеологией в галереях и музеях, на факультетах истории искусства и в художественных школах.

Постмодернизм – как и многие представители и произведения новейшего искусства – ставит протест во главу угла. Действительно, часто нам говорят, что одна из главных функций новейшего искусства – бросить нам вызов, призвать нас к радикальности. За прошедшие двести лет искусство часто было прогрессивным, спорным и провокационным, а рождение модернизма совпало с началом индустриальной революции и кровавыми революциями в США и Франции. Умышленно или неумышленно, но нередко модернистские художественные инновации были радикальными. Если человек раньше не видел ничего, кроме предметной скульптуры из бронзы и мрамора, то абстрактный кинетический мобиль Колдера однозначно вызовет у него сильные чувства. А иногда художникам, которых игнорировал истеблишмент, приходилось использовать революционные тактики просто для того, чтобы их услышали. Однако зачастую понятия инновации и революции ошибочно принимали за лозунги современного и новейшего искусства, их raison d’être. Поскольку некоторые наиболее значительные произведения современного искусства шокировали своей новизной, сейчас считается, что цель любого искусства состоит в том, чтобы нарушить статус-кво.

Если рассуждать об искусстве с той позиции, что оно должно быть каким-то определенным, мы рискуем упустить из виду много ценного в современном и новейшем искусстве, а также ограничить наши представления о сущности искусства. А полагая, что наше новейшее искусство для нас важнее и актуальнее, чем то, что было создано десять, сто или тысячу лет назад, мы принимаем позицию мнимого превосходства, точку зрения, которая, всё больше изолируя нас от нашей истории, отчуждает нас от самих себя. Когда мы последовательно концентрируемся на новом, мы принимаем каждую новинку по привычке, а не по необходимости. Когда провокация в искусстве становится привычной, она теряет пикантность, художники и искусство в целом начинают восприниматься как источник издевательств. Подрыв статус-кво сам становится статус-кво, и прошлогоднюю «революционность» каждый раз сбрасывают с пьедестала, чтобы освободить место для новой. Если мы слепо принимаем новейшее искусство как лучшее и более актуальное, чем предшествующее ему, то каждый раз, когда мы одобряем очередную модную вещь, мы отказываемся от части чего-то, что прежде было для нас значимо.

«Искусство видеть» учитывает взаимосвязь между искусством прошлого и искусством настоящего. Эта книга признает тот факт, что представители современного и новейшего искусства состоят в диалоге с искусством прошлого, перерабатывают и переосмысляют его. Хотя в основном я собираюсь говорить о том, как ориентироваться в современном и новейшем искусстве, я приглашаю вас к взаимодействию с искусством вообще, – а не только с тем, которое появилось за последнее столетие или десятилетие, – взаимодействию на самом глубоком уровне, ведь это даст возможность увидеть, что искусство недавнего прошлого и настоящего помогает нам открыться искусству прошлого. Я также призываю вас развивать эстетические суждения – критическое мышление, критический взгляд, – начать доверять себе и увидеть искусство так, как его видят художники.

Несмотря на разные философские подходы и ключевые идеи, искусство настоящего и искусство прошлого имеют много общих элементов и говорят практически на одном языке. Именно поэтому в своей книге я перемежаю рассуждения об искусстве разных периодов и культур, подчеркивая их преемственность. В большинстве случаев я говорю о живописи, поскольку она является одной из древнейших и наиболее последовательных и распространенных форм визуального искусства; она также заключает в себе большинство универсальных элементов искусства: цвет, линию, движение, форму, фигуру, ритм, пространство, напряжение и метафору.

Те же элементы встречаются и в современных ассамбляжах, перформансах, а иногда даже и в концептуальном искусстве. Когда вы сталкиваетесь с новым и необычным произведением искусства, имеет смысл поискать в нем ппереклички с более знакомыми произведениями, не фокусируясь исключительно на том, что кажется вам уникальным или радикальным. Обратившись к основам искусства, вы увидите: то, что сперва выглядело странным, может оказаться вполне привычным.

Я разделил «Искусство видеть» на две части. Первая называется «Основы». В этих пяти главах я рассказываю о своем личном опыте знакомства с искусством, исследую его элементы и языки, использование метафоры и ценность равнозначного обращения как к субъективности, так и к объективности при взаимодействии с произведениями искусства. В пятой главе после обзора подходов к искусству всех столетий мы поговорим о природе современного и новейшего искусства и затронем тему возникновения постмодернизма.

Второй раздел под названием «Близкие контакты» посвящен вдумчивому прочтению различных произведений современного и новейшего искусства: живописи, скульптуры, видео-арта, инсталляций и перформансов. Эти эклектичные работы открывают мир глубоких и удивительных переживаний, которые зрители могут испытать.

Я прекрасно понимаю, что подробная интерпретация опасна, так как она может нанести вред хрупкой, замысловатой, таинственной внутренней жизни произведения искусства, а также стать ловушкой, в которую попадают многие толкователи. Но, пожалуйста, наберитесь терпения и следуйте за мной сквозь эти главы, поскольку именно в разборе и толковании тонкостей произведений искусства, а также в анализе, чтении и попытках разобраться, для чего же нужны эти очертания и тропинки, куда они ведут и зачем, произведение искусства раскрывается и обнажает свою внутреннюю жизнь.

Мы ищем вопросы и возможности, а не ответы. Для искусства важны не столько ответы, сколько возможность вдохновить вас на то, чтобы вы расширили и углубили свой чувственный и интеллектуальный опыт. Я не считаю свои впечатления от произведений искусства, которыми делюсь, определяющими. Я представляю набор возможностей и ответов. Следуя за мной, не теряйте связи с самими собой, приблизьтесь к правде произведения и правде своих ответов – я делал и делаю то же самое. Сначала просто смотрите, доверившись интуиции. Потом начинайте задавать вопросы произведению искусства, мне и себе. Спросите себя, совпадают ли ваши ответы и ощущения с моими. Спросите себя, куда зовет вас это произведение, какие мысли вдохновляет; прекрасно, если работа вызывает чувства, нравится или не нравится, но гораздо лучше знать, почему происходит именно так, а для этого нужно ввести в оборот не только чувства, но и мысли, чтобы в своем восприятии произведения искусства вы смогли достичь точки, где идеи поддерживают, воспламеняют и развивают друг друга, где они объединяются.

Заключительная глава «Взгляд в будущее» содержит рассуждения об изменчивой природе художественных музеев, лакунах в использовании технологий и их вмешательстве во взаимодействие с искусством, а также о роли и значимости художника. Я также немного расскажу о том, как сохранить собственные суждения, путешествуя по изменчивой территории искусства.

«Искусство видеть» никоим образом нельзя считать энциклопедической, дающей ответ на все вопросы книгой (таких просто не бывает). Я написал о том, что для меня истинно, о том, что я выяснил, рассматривая картины всю свою жизнь; о том, во что верю. Эта книга скорее увлекательное введение в предмет, чем исчерпывающий текст о современном и новейшем искусстве, – некоторые идеи вы можете опробовать, взять на вооружение и бежать дальше. Книга такого размера и охвата не может и рассчитывать на то, чтобы учесть абсолютно всё. (Множество художников, направлений, философий, жанров и «измов» в книгу не вошло.) Я хочу сделать акцент на том, чтобы научить вас основам искусства и дать вам инструменты, которые позволят смотреть и думать за себя, помогут понять, что влечет вас самих. Когда вы нащупаете свои собственные точки опоры в искусстве, вы начнете доверять себе и своему опыту. Моя цель – помочь вам научиться верить своим глазам, сердцу и интуиции и чувствовать себя уверенно, самостоятельно интерпретируя произведения искусства, то есть помочь вам начать мыслить как художник. Это не искусствоведческая книга и не книга про арт-рынок. Это не сборник лучших произведений искусства. И не краткий справочник самых важных, новаторских, дорогих, революционных или шокирующих произведений искусства прошлого века или десятилетия. Хотя я трачу много времени и энергии на рассказ о том, что сам думаю и чувствую о произведениях искусства, я не пытаюсь убедить вас, что мой взгляд – единственно верный или что искусство, которое я люблю, должны полюбить и вы, что искусство, собранное на моем личном алтаре, украсит и ваш алтарь. Скорее, я хочу приобщить вас к языку искусства, помочь вам открыться искусству, которое может казаться непривычным, еще глубже взаимодействовать с искусством, которое уже интересует вас – будь оно современным, новейшим или древним, – и начать собирать свой собственный алтарь.

Моя цель – дать вам инструменты, чтобы вы могли сами приняться за работу. Считайте «Искусство видеть» руководством для оттачивания ваших навыков восприятия и умения фокусироваться на истинности собственного опыта. Вам не нужно соглашаться со мной, разделять мои художественные предпочтения или видеть то, что вижу я. Гораздо важнее, чтобы, стоя перед произведением искусства, вы сами начали видеть и чувствовать. Я не могу передать вам мой опыт или любовь к искусству. Вы должны получить свой собственный опыт и полюбить искусство по-своему. И вам просто необходимо увидеть произведения искусства вживую, потому что ничто не может заменить личную встречу с искусством.

Многие говорят, что не знают, как смотреть на произведение искусства: они переживают из-за того, что недостаточно образованны, не увидят чего-то важного или сконцентрируются не на том; искусство (особенно современное и новейшее) вызывает в них неуверенность и неловкость. Люди боятся, что свидания с искусством не приблизят их к глубокому чувствованию и пониманию предмета, а только обнажат их невежество, и это будет способствовать дальнейшему отчуждению. И наоборот, некоторые не замедлят подчеркнуть: они-де сами знают, что им нравится, а что нет, и когда дело касается искусства, им не нужны эксперты или арт-критики, указывающие, на что и как смотреть. Все эти чувства обоснованны и в той или иной степени свойственны каждому из нас. При этом абсолютно необходимо понимать, что искусство – явление невероятно щедрое, гостеприимное и вдохновляющее. Искусство – это подарок. И к нему нужно подходить с детским любопытством.

Великое искусство открывает бесчисленные двери и приглашает войти в ту самую, заветную, созданную специально для вас. Великое искусство простым языком рассказывает то, что вам нужно знать, и ведет вас туда, куда вы стремитесь попасть. Важно помнить, что ваше понимание искусства, хотя оно может быть и близко к общепринятому, по своей сути – как и ваше понимание любви – принадлежит только вам.

Отправляя своих студентов в музей, я напоминаю им, что искусство предполагает в чем-то похожую на первое свидание встречу, во время которой нужно быть достаточно открытым, чтобы суметь воспринять то, что искусство хочет нам поведать. Для успешного свидания необходимы флирт, соблазнение и химия. Кроме того, важно создать атмосферу доверия и достичь определенного уровня самоосмысления и самоуверенности. Прежде чем узнавать чужую правду, нужно понять свою. Крайне важно не забывать о собственных предубеждениях. Погружение в искусство подобно свиданию, так что задавайте вопросы и внимательно слушайте ответы; будьте любопытны, терпеливы и наблюдательны. Не делайте скоропалительных выводов, с ходу решая, что произведение искусства «не в вашем вкусе». Иначе, как на свидании, вы можете упустить вашу родственную душу или любовь всей своей жизни.