Читать книгу Право на возвращение - Леон де Винтер - Страница 3

В прошлой жизни Брам с Рахель беззаботно бродили по переулкам Яффы. Малыш был надежно упакован в специальный рюкзачок, висевший у Брама на груди. Арабов в ту пору почти невозможно было отличить от израильтян, их женщины носили юбки и не закрывали лиц. Именно тогда приводили в порядок старые дома, повсюду появлялись кафе с террасками, пассажи и рестораны, туристы фотографировали белые камни, с которых только что смыли пыль веков; древняя крепость казалась юной – не старше ребенка, спавшего у него на груди.

Теперь дамы Яффы носят паранджу, а мужчины отрастили бороды и нарядились в долгополые джеллабы и шлепанцы.

Старый город Яффы невелик, однако они потратили на поиски нужного адреса целых двадцать минут. Наконец, свернув в узкую улочку, застроенную высокими домами с покосившимися балкончиками и облезлыми оконными рамами, Икки остановил автомобиль перед дверями кафе.

Они вошли.

Зеленоватый свет падал на деревянные столы и куфии десятка арабов. Пол был выложен грязно-желтой плиткой; вентилятор, подвешенный к потолку, взбалтывал тремя широкими лопастями тяжелый, провонявший табаком, дымный воздух. Никто даже не взглянул на них, словно появление евреев здесь – дело обычное. Один из арабов сидел в одиночестве перед чашкой чаю, облокотясь на стол и зажав в пальцах сигарету. Как и остальные, он не сводил глаз с экрана, висевшего над дверью. На экране шел матч чемпионата США по баскетболу. Черные гиганты, пританцовывая, перебрасывались мячом. Икки обернулся к Браму, словно тот мог ему помочь. Но чем мог помочь Брам, если встречу назначал Икки? Икки, подумав, подошел к одинокому арабу и нахально уселся за его стол. Араб принял это как должное, кивнул, окинул Брама быстрым, подозрительным взглядом и снова уставился на экран.

Икки говорил Браму, что они специально условились о встрече на людях: араб не мог поверить, что они явятся безоружными. Полный бред, если кто-то просит о встрече на людях, значит, ему комфортнее быть среди своих. В кафе любой мог прийти на помощь арабу. Брам взял стоявший поблизости стул и сел рядом с Икки.

Араб ткнул сигарету в переполненную пепельницу. Голову его покрывала куфия, как у всех, но лицо было чисто выбрито. И никаких следов пота на щеках. На правой руке красовался «ролекс», без сомнения – поддельный. Прикидывается, что баскетбол интересует его больше, чем деньги Брама. Сплошная показуха. Ничего, кроме денег, ему не надо.

– Джонни – это ты? – спросил Икки.

Араб покосился на него и кивнул. Ум и ирония светились в его глазах.

– Джонни, да. А тебя зовут Шон?

– Шон, – согласился Икки.

– Чудесное ирландское католическое имя, – вздохнул Джонни.

– Меня назвали в честь американского актера, – пояснил Икки. – Шон Пенн.

– Знаю такого, у него отец был еврей.

– Прекрасный актер, – заметил Икки, пораженный широтой познаний собеседника. Мрачное выражение наконец исчезло с его лица.

– Но глуп, как пробка, – оживился Джонни. – Нечего было ему лезть в Сенат.

Икки посмотрел на него весело и спросил:

– А тебя в честь кого назвали?

– В честь Тарзана. Джонни Вайсмюллера.

Икки радостно хихикнул. Абсурдность Джонни ему нравилась.

– Вайсмюллер был прекрасным пловцом. Но плохим актером, хотя и безумно популярным. Родители его – эмигранты из Венгрии.

Продолжая следить за игрой, Джонни заметил:

– Говорят, его мать была еврейкой. И я считаю его хорошим актером.

– Этого я не знал, – удивленно промолвил Икки и покосился на Брама. Он явно находил разговор забавным: чего угодно можно было ожидать, но встретить поклонника Тарзана в Яффе…

Джонни кивнул, удовлетворенный ответом. Не отрывая глаз от экрана, он сказал:

– Ты многого не знаешь из того, что знаю я. В тысяча девятьсот двадцать четвертом году, сто лет назад, Вайсмюллер выиграл золотую медаль во время Олимпиады в Париже, на дистанции сто метров вольным стилем. Ровно пятьдесят девять секунд. Сейчас рекорд сорок одна и восемнадцать сотых. Но в его время это был сенсационный результат. Фантастическая жизнь. А умер совсем один, в Мексике. В Акапулько. Дом сохранился, они называют его Casa de Tarzan, принадлежит какому-то отелю, его можно снять. Круглый дом, розовый, я видел фотографии. Был женат пять раз, это его и доконало. Все деньги на этих сук спустил. Но фильмы о Тарзане перестали снимать, а в другие его почти никогда не приглашали. Одно время он, чтобы заработать, нанимался в казино в Лас-Вегасе – встречал в дверях гостей. Представляешь? Великий Вайсмюллер в вестибюле казино! Я так никогда и не узнал, какое казино это было: «Фламинго» или «Дворец Цезаря». Умер в бедности, и все-таки его не забыли. Похоронен в Акапулько. На его могиле можно послушать знаменитый «зов джунглей». Смотри-ка, хороший бросок.

Брам повернулся к экрану и увидел замедленный повтор броска. Игрок взлетел к кольцу и обеими руками опустил в него мяч. Мужчины в кафе зааплодировали.

Джонни пояснил:

– Измаил Хамдар. Его родители уехали из Хеврона в двухтысячном году. Родился в Хьюстоне. Два метра пять. Я поставил на него три сотни.

Он подозвал человека, разливавшего у соседнего стола черный, как деготь, кофе, высоко поднимая серебристую джезву и элегантно наклоняя ее над чашечками, и спросил по-арабски еще два стакана чаю.

– Если Хамдар заработает тридцать очков, я получу вдвое больше.

– Тридцать – это много, – заметил Икки.

– В последних десяти играх он набирал в среднем по тридцать шесть очков, – парировал Джонни.

– Сколько тебе еще осталось?

– Двадцать два.

– Много.

– Хамдар сейчас в наилучшей форме. Ему надо только чуть-чуть разогреться.

Джонни вытянул из мятой пачки сплющенную сигарету, прикурил от древнего «ронсона» и сказал:

– Когда-нибудь я посмотрю его игру вживую.

– В Хьюстоне?

– В «Хьюстонских ракетах»[4]. В зале «Тойота».

– Тогда и я с тобой поеду, – сказал Икки.

Джонни повернулся к Браму:

– А ты?

– Что – я?

– Ты с нами поедешь?

– Конечно, поеду.

– Втроем, значит, – с удовольствием заключил Джонни.

Брам подумал, что пора заканчивать ритуальные пляски:

– А чем-нибудь другим мы не можем втроем заняться?

– Мы можем посмотреть на лос-анджелесских «Клип-перов», – кивнул Джонни, освобождая место на столе для прибывшего тем временем чая. – И конечно, на Casa de Tarzan.

Икки обхватил ладонями стакан, словно хотел согреть руки; на самом деле ему стало неловко из-за вмешательства Брама. В кафе было не меньше тридцати градусов. А вентилятор лишь равномерно разгонял дым по всему помещению.

– Брам имел в виду девочку, – проговорил Икки.

Джонни поднял глаза:

– Брам – это ты?

– Да. Брам. Авраам. Ибрагим.

Икки смотрел на него выжидательно, хотел, чтобы как можно скорее стало ясно: он – подчиненный Брама.

– Я хочу перейти к делу, – сказал Брам.

Джонни скрылся за дымовой завесой.

– Конечно, перейдем к делу, хоть сейчас.

– Мы должны сперва разобраться, что каждый из нас имеет в виду.

– Вне всякого сомнения, – равнодушно ответил Джонни.

– Я пока не видел подтверждений.

– У меня они есть.

– Можно посмотреть?

Джонни пошарил под столом и достал кожаную папку. Он открыл замочек, вытащил конверт и протянул Браму:

– Только здесь не открывайте. После посмотрите.

– Но я должен получить подтверждение сейчас.

– Не теперь. Я не хочу, чтобы другие видели.

Икки шепнул:

– Самир сказал, что ты все знаешь.

– Самир ведет себя, как глупая баба. Он ничего не знает.

– Мы перейдем наконец к делу или нет? – спросил Брам. Он понимал, что давить на араба неразумно, но не мог справиться с накатившей злобой. В конце концов, они не подержанную машину приехали покупать.

– Мне не нравится вести дела, – холодно отрезал Джонни, – если мы заранее не договорились, в чем они состоят.

– Девочка, – сказал Брам, – Сара Лапински. Пропала три года назад.

Брам вытащил из кармашка рубахи сложенный листок бумаги и положил на стол. Это была копия цветной фотографии. Брам вспотел, и бумага стала чуть влажной. Джонни даже не притронулся к ней.

Брам сказал:

– Посмотрите. Это компьютерная обработка старой фотографии: так Сара должна выглядеть теперь, ей через три месяца исполняется восемь лет. Три года назад она исчезла с пляжа. Ее искали, прощупали морское дно в окрестностях, сделали объявление по телевидению. Ее видели в Герцлии, в Рамалле, даже в Норвегии, в Осло. Какие-то психи задерживались на работе, чтобы послать мэйл, что видели ее во сне и абсолютно уверены, что ее продали в гарем, в Эр-Рияд или Исламабад. Или что она пасет овец на ферме в Новой Зеландии. Пришло время вернуть ее домой. Мы привезли деньги. Так что мы готовы перейти к делу, если ты поможешь нам ее найти. Мы больше не будем задавать вопросов. Мы хотим одного: вернуть ее домой.

Мужчины позади Брама зааплодировали. Джонни поглядел на экран:

– Осталось двадцать очков.

– Слушай, Джонни, речь идет о девочке. – Голос Брама звенел от злости. – Ты можешь понять, что есть люди, которые ее очень любят? Или у тебя мозги усохли и в голове осталась только ненависть к жидам и восторг перед великими талантами арабских торговцев? Так мы как раз и приехали кое-что купить.

– Думаешь, ты чего-то добьешься, если будешь меня оскорблять? Одно неверное движение, и мы с удовольствием отрежем тебе голову. Фильтруй базар.

– Ты блефуешь, – отозвался Брам, понимая, что отступать нельзя. – Тебе нечего нам дать. И ты ни хрена не знаешь о девочке.

– Я деловой человек, – ответил Джонни. – Я знаю, когда могу добыть просимое, а когда нет.

– Просимое – Сара.

– Вы меня не поняли. Сары больше нет.

Икки облизал губы и испуганно поглядел на Брама.

– Ты, значит, вызвал нас сюда, ничего не собираясь нам дать? – спросил Брам агрессивно.

Джонни равнодушно пожал плечами:

– Самир – он у нас мечтатель.

– Пошли отсюда. – Брам поднялся со стула, но Икки схватил его за руку.

– Я много лет знаю Самира. Он сказал, нам надо поговорить с тобой.

– Не понимаю, чего я тут с вами разговариваю, – отозвался Джонни. – Ну ладно, Самир собирался сообщить вам нечто особенное. Поэтому я вас и позвал.

– Что? – Брам сел.

– Что она умерла.

– Умерла? – повторил Икки, вцепляясь титановыми пальцами в руку Брама.

– Что девочка умерла полгода назад.

– А Самир знал об этом? – спросил Брам.

– Нет.

Икки лихорадочно подыскивал слова, но так ничего и не сказал.

– Умерла от чего? – спросил Брам.

Внимательно рассматривая тлеющий кончик своей сигареты, Джонни сказал:

– Насколько мне известно, она заболела семь или восемь месяцев назад. И через несколько недель скончалась. – Он снова поглядел на экран. – Я хочу сказать, нам не о чем говорить, раз она умерла. Этого не должно было случиться, но это случилось. И ее не бросили, как собаку, в яму. Ее похоронили, как положено.

– И кадиш прочли? – пробормотал Икки.

Джонни покачал головой:

– Ты на какой звезде живешь? Конечно, нет.

– Она была еврейкой, – произнес Икки непреклонно.

Джонни затушил сигарету и тут же достал новую. «Ронсон» в его руке выплюнул язычок пламени. Он старался вести себя, как крутой парень, но видно было, как тяжело ему сообщать такие новости.

Брам спросил:

– Ты можешь назвать имена?

Джонни поглядел на него с жалостью:

– Ты это серьезно?

– Где она похоронена? – спросил Икки.

– В освященной земле. Она теперь, должно быть, в раю, иншалла, – он снова поглядел на экран. – Осталось восемнадцать очков. Грандиозный парень. – И повернулся к Икки: – Мне очень жаль. Могу себе представить, что вы чувствуете. Такая, excusez le mot[5], херня вышла…