Читать книгу Самый дружелюбный пёс на свете. Железный Дым - Леонид Анатольевич Сергеев - Страница 9

Я проснулся от дождя – он громко барабанил по крыше Малыша; но, приподнявшись, я обнаружил, что никакого дождя нет – наоборот, сквозь деревья в лицо светило яркое восходящее солнце, а по кузову Малыша… разгуливают птицы! Их было огромное множество, всех видов и расцветок – видимо, они слетелись со всего леса – ясное дело, не каждый день увидишь в лесу такое механическое чудо. Заметив меня, птицы стали через стекла с любопытством рассматривать мою заспанную физиономию, но как только, зевая и растирая глаза, встал Челкаш, тут же вспорхнули – не иначе приняли моего друга за свирепого хищника.

Мы вылезли из Малыша. Я ополоснул лицо из бутылки с водой и стал на примусе готовить рисовую кашу.

Челкаш всегда начинает утро с гимнастики; не изменил себе и в этот раз: потянулся, сделал несколько приседаний, побегал для разминки взад-вперед по просеке, затем вновь залез в машину, сложил постель и вообще навел в салоне порядок – я же говорил, он аккуратист, каких поискать.

После завтрака я сфотографировал место нашей ночевки (сами понимаете, Челкаш не упустил возможность сняться на фоне редколесья); мы выехали на дорогу и помчали навстречу восходящему солнцу. Как все путешественники, мы хотели заглянуть за горизонт, увидеть что-то новое, неизвестное.

Ближе к полудню стало слишком жарко, друзья, слишком жарко. Только когда мы подъехали к Верхнерузскому водохранилищу, потянуло прохладой.

Перед нами открылась потрясающая картина: сверкающая на солнце гладь воды, на противоположном берегу не просто деревья, а зеленые терема, и под ними, точно детские кубики, светлые домишки. К этому времени Малыш уже тянул не так резво, как утром, – в общем, просил передышки. Для несведущих в технике поясню. Дело в том, что у «Запорожца» нет водяной рубашки – то есть он охлаждается только воздухом и в жаркие дни немного перегревается. Зато в холодную погоду работает лучше всех машин, поверьте мне – лучше всяких иномарок.

Ну так вот, подъехали мы, значит, к водохранилищу и вытаращили глаза на открывшийся пейзаж.

– Красотища! – вымолвил Челкаш. (Я же говорил, его тонкая натура не может не отметить прекрасное.)

– В самом деле, потрясающий вид, – согласился я. – Не хватает только музыки.

Точно по волшебству, музыка тут же появилась – от домов, стоящих за березами на нашем берегу, донесся петушиный хор. Я взял фотоаппарат, мы вылезли из Малыша и направились в сторону деревни.

Мы шли по тропе среди высоких берез; то и дело останавливались – я делал снимки, Челкаш обнюхивал цветы, рассматривал жуков на кочках – он без меры любопытный, во все сует свой нос. Сейчас-то он знает, что не все ползущее и летающее безопасно, а в молодости не раз попадал впросак. Помню, как-то стал ловить осу – подумал, обычная муха. Ну, оса и ужалила его. Нос Челкаша распух и превратился в малиновый кабачок. Дня три мой друг страдал от боли, и я делал ему примочки.

Так вот, мы шли по тропе и внезапно увидели художника – парня, голого по пояс, в панаме. Он сидел на пригорке перед этюдником и писал водохранилище. Мы подошли поближе, но не очень близко, чтобы не спугнуть вдохновение художника. Парень заметил нас и махнул рукой:

– Подходите, не стесняйтесь, мне зрители не мешают, – и, когда мы подошли, спросил: – Как, ничего?

На мой взгляд, этюд был замечательным, и я искренне сказал:

– Красиво.

– Во всяком случае, реалистичный этюд, согласны? – Парень отложил кисть. – Ведь есть красота – это то, что естественно. А есть красивость – это все показное, нарочитое… По большому счету, там, где нет реализма, правды, там обязательно есть уродство. Ну, то есть я хочу сказать – искусство, в котором нет любви к природе, к человеку, – разрушительно… Настоящий художник никогда не хитрит, не ловчит, у него вообще нет таких черт, как хитрость, притворство, согласны?

Я кивнул, но тут же вспомнил сразу нескольких приятелей, первоклассных художников и хитрецов – будь здоров! Я уже открыл рот, чтобы возразить парню, но… вокруг была слишком прекрасная природа, и затевать спор расхотелось. Странное дело – почему-то среди красоты хочется говорить только о хорошем, и кажется, что вообще в жизни хорошего гораздо больше, чем плохого, вы заметили?

Парень встал, представился Володей, достал из брюк сигареты, предложил мне закурить. Покуривая, мы спустились к воде.

– Сейчас полно всяких формалистов, – сказал Володя. – Смотришь на их картины – какие-то квадратики, загогулины. Некоторые говорят: «Это гениально!». Чепуха! Лев Николаевич Толстой говорил: «Великие произведения искусства потому и великие, что понятны всем».

Я с готовностью согласился и с парнем, и с Львом Николаевичем.

– Хотя, – парень вдруг засмеялся, – формалисты со своей красивостью нужны – после них особенно ценишь реалистов, согласны?

Я подтвердил, что все жизненное, правдивое мне гораздо интересней самой захватывающей выдумки.

– Потому вот и катаюсь по Подмосковью со своим другом, – заключил я и, обернувшись, показал на Челкаша, а он… он сидел перед этюдником и, высунув язык от усердия, что-то старательно выводил лапой на работе художника.

Мы подбежали к нему и ахнули – на этюде темнели отпечатки лап. Челкаш так увлекся, что я с трудом оттащил его от этюдника.

– Ты что делаешь?! Кто тебя просил?! Всю работу испортил! – Я и смеялся, и отчитывал «новоиспеченного художника».

Парень тоже смеялся:

– Решил подрисовать что-то. Ничего, сейчас исправим. Не ругайте его, не такая уж провинность с его стороны.

А Челкаш и не чувствовал себя провинившимся, он чувствовал себя обиженным – он не любит, когда над ним смеются (как и многие люди, кстати).

В общем, в тот день Челкаш открылся в новом качестве, и по возвращении в Москву, чтобы поощрить его склонность к творчеству, я купил ему гуашь. С того дня он рисовал каждый день; я открывал банки с краской и стелил на полу лист бумаги, и он начинал рисовать: поочередно окунал лапу в банки и выводил на бумаге разноцветные линии; когда они пересекались, получалось нечто таинственное. Закончив очередную «картину», Челкаш на трех лапах скакал в ванную и я тщательно отмывал его лапу-«кисть». А его «картину» вешал на стену.

Скоро Челкаш натворил столько «картин», что квартира превратилась в галерею. Приятелям я подробно объяснял тайный смысл творений Челкаша.

– Ладно врать-то! – возмущались приятели. – Если занялся абстрактной живописью, так и скажи! Нечего все валить на Челкаша.

Челкаш возмущался – выходил на середину комнаты и гавкал, подтверждая, что именно он, а не кто иной, автор «картин». В конце концов приятели ему поверили – все, кроме писателя-историка Михаила Никитича Ишкова.

– Не верю, хоть лопни! – кричал писатель.

Пришлось Челкашу при нем продемонстрировать свое мастерство. Он выдал одну из лучших своих «картин» – что-то очень похожее на водохранилище, где «подправил» этюд художника. Писатель-историк был ошеломлен и сразу купил эту «картину» за довольно приличную сумму – на десять котлет Челкашу. Ну да ладно, хватит об этом, вернусь на водохранилище.