Читать книгу Летопись подвига - Леонид Ефремов - Страница 2

Шёл 1774 год. Была тёплая южная июльская ночь. Капитан Иван Михачевский и подпоручик Матвей Ачкасов, офицеры Брянского мушкетёрского полка, стояли на склоне крутого обрыва и любовались в глади воды, простирающегося до самого горизонта моря, отблеском рассыпанных по ночному небу звёзд. Уставшие от дневного палящего солнца, они с радостью подставляли свои лица летящему со стороны моря прохладному, пропитанному солью ветру.

– Господи, как тут ночью хорошо! – восхищённо проговорил Ачкасов.

– Да, господин подпоручик, неплохо, – ответил капитан и, посмотрев вверх на чистейшее небо, продолжил, – только завтра, похоже, жара ещё больше будет.

– Да будет Вам, господин капитан, всё лучше, чем где-нибудь в Сибири за Уралом зубами от холода стучать.

– Я вот думаю, – продолжил Михачевский, – как бы нам совсем жарко не стало.

– Вы к чему клоните, господин капитан? – удивлённо посмотрев на него, спросил подпоручик.

– Чего-то на душе неспокойно. Вроде, такая тишина кругом и умиротворённость, а душа ноет.

– Так это нормально. Просто по жене да по детишкам соскучились.

– Соскучиться, соскучился, но это не то. Предчувствие плохое.

– С чего так, господин капитан? Всё тихо кругом. Уже, почитай, неделю как в болоте живём. Тишь да благодать.

– Вот это меня и беспокоит, подпоручик. Ни одного столкновения с татарами. Все присмирели, как агнцы божьи.

– Чего плохого? По мне, так лучше в мире жить, пускай и с неприязнью, чем из-за каждого куста пули или стрелы татарской ждать.

– То-то и оно, что из-за каждого куста …, – задумчиво произнёс Михачевский и дружески похлопал подпоручика по плечу, – пойдёмте лучше заглянем к господину Салтанову. К нему, я слышал, посыльный от Хана приезжал. Говорят, с гостинцами. Да заодно казачий пост по пути навестим.

– Согласен, господин капитан. Мне Шульц, кстати, по секрету рассказал, что посыльный от Хана три бочонка вина для солдат прислал и шампанское для офицеров. Надо заглянуть.

– Шампанское – это хорошо, – с напряжением в голосе проговорил Михачевский, – только вот с чего это Хан Герей так расщедрился? Раньше за ним того не примечалось.

– Что поделать, господин капитан, восточные люди совершенно непредсказуемы.

– Тут Вы правы, Ачкасов. Ох, как непредсказуемы. Пойдёмте, подпоручик.

Офицеры развернулись и стали спускаться с крутого каменистого обрыва в сторону деревни Ялта, где квартировались мушкетёры Брянского полка.

* * *

На въезде в деревню располагался казачий пост. Главный из казаков, подхорунжий Прохор, пытался палкой поглубже закопать картошку в не прогоревшие ещё до конца угли. Тут же, под увесистым деревом спали его товарищи, только что вернувшиеся из разъезда. Они мирно похрапывали, лёжа прямо на земле среди разбросанных сёдел. Рядом паслись их боевые кони, пытаясь своими большими губами выдирать из земли пожухлую от палящего дневного солнца траву.

Послышался стук скатывающихся камешков, и из темноты со стороны моря появились две фигуры. Ладони казаков мгновенно легли на рукояти шашек, но, разглядев подошедших, они сразу расслабились. Это были офицеры их Ялтинского поста. Казаки поднялись, и старший из них пробасил:

– Ваше высокородие, казаки ….

– Тише, подхорунжий, – прервал его капитан Михачевский, показав взглядом в сторону спящих, – разбудите. Из разъезда вернулись?

– Так точно, – уже тише проговорил Прохор.

– И как? Спокойно всё?

– Спокойно-то оно спокойно, Ваше высокородие, только …

– Какие сомнения, подхорунжий? – вступил в разговор подпоручик.

– Да як-то уж сильно спокойно. За пять дней разъездов, почитай, ни одного столкновения с местными. Как только проезжаем, какое их село горное, так они шмыг по своим мазанкам – и тишина. Можа замышляют чего недоброго по наши души?

– Может и замышляют, – задумчиво ответил капитан, – знать бы что? Ты будь повнимательней со своими казаками, подхорунжий.

– Так точно, Ваше высокородие! – твёрдо ответил Прохор, – не проспим.

Тут со стороны деревни к ним подбежал запыхавшийся солдат и тут же обратился к капитану:

– Ваше высокородие, Вас требует к себе начальник поста. Срочно.

Михачевский с Ачкасовым переглянулись и быстрым шагом последовали за рядовым в сторону дома, где располагался начальник Ялтинского поста георгиевский кавалер премьер-майор Самуил Салтанов.

– Кажись, началось, – промолвил Прохор, глядя им в след.

Затем он обернулся к стоящим у костра казакам.

– Михайло, ну чего ты зеньки вылупил? Картоха же сгорит.

Два казака схватили прутки и стали разгребать угли, вытаскивая запечённую картошку. Они снова присели у костра. Каждый взял по горячей картофелине и, подбрасывая её в ладонях, чтобы не обжечься, стал по частям отковыривать чёрные, сродни углям, в которых запекалась картошка, корочки.

– Фимка так и не появлялся? – строго спросил Прохор.

– Не-а, – промычал сидящий рядом с ним казак Михайло, пытаясь откусить кусок картофелины, – доиграется Фимка с этой гречанкой, по ночам шатаясь. Получит ночью пулю от какого лихого татара.

– Типун тебе на язык, – строго осадил его подхорунжий, – смотри, накаркаешь ешо!

– Да это я так, пошутил, – быстро проговорил Михайло.

Прохор попытался было ответить, но тут со стороны горной дороги послышался топот копыт. Прямо к костру на вороном коне галопом выскочил Фим-ка Платов. Молодой донской казак, который был родом из одной станицы с Прохором и являлся, к тому же, ему племянником. Остановив коня на полном скаку, он ловко спрыгнул с него.

Фимка отвязал от седла небольшую парусиновую котомку и, улыбаясь, направился в сторону отдыхающих казаков.

– Чего грустим? – спросил он, аккуратно поставив котомку на землю и присев к костру.

Затем, не дожидаясь ответа, огляделся по сторонам и, найдя подходящую веточку, стал разгребать угли, чтобы достать себе картофелину. Вскоре ему это удалось и, перебрасывая её из ладони в ладонь, он вновь с улыбкой осмотрел сидящих вокруг костра казаков. Но, наткнувшись на строгий взгляд Прохора, Фимка перестал улыбаться.

– Дядько, а чого не так? Буде горевать, воно же я, живой и здоровый. Берите тама в котомке лаваши, ещё горячие, поди. Масло оливковое да две бутылки вина айвового.

– Подведут тебя девки под монастырь, – беззлобно, но наставительно произнёс Михайло.

Фимка лишь рассмеялся на его слова:

– А куда ж без них? Я ж молодой! Мне вон дядько Прохор рассказывал, как вы с ним молодыми по девкам бегали, и ничего. А мне…

– Хватит «аскаляться», – строго прервал племянника подхорунжий, – в обратной дороге встречал кого?

Фимка сделался серьёзным и, пожав плечами, ответил:

– Особо нет, только врага твоего, Зуфара-злобного, с двумя татарами в ущелье повстречал. Нос к носу столкнулись.

– И что? – настороженно спросил Прохор, – они тебя просто так отпустили?

– А чего они мне сделают?

Фимка резко вскочил, выхватил из ножен шашку и, пожанглировав, вложил её обратно. Получилось красиво. Клинок, как сумасшедший, прокрутился в руке молодого казака, сверкая сталью в свете луны. Фимка снова сел к костру, залихватски сдвинув на бок шапку.

– Орёл, – сказал Михайло, спрятав усмешку в свои пышные усы.

Остальные казаки, сидевшие у догоревшего костра, так же заулыбались. Все, кроме Прохора. Подхорунжий по-прежнему без тени улыбки смотрел на племянника.

– Шо-то не верю я, чтобы змей этот – Зуфар, да ещё с двумя сподручными, отпустил тебя на все четыре стороны. У него счёт ко мне имеется, а то, шо ты мой родич, он сто пудов знает.

– Знает, не знает… Да я просто расстраивать тебя, дядько, не хотел. Он сказал тебе передать, ежели я его смесь татарского с русским правильно понял, что скоро он встретится с тобой и сделает «секир башка» за сына. Зло сказал. Глаза, как у волка сверкали.

– «Секир башка», говоришь, – задумчиво произнёс подхорунжий, – ну это мы ешо поглядим, чья башка раньше с телом расстанется.

Прохор строгим взглядом обвёл казаков.

– Больше никаких отлучек из лагеря!

– А может…, начал было Фимка, но подхорунжий строго прервал племянника:

– Никаких – может! Это приказ! Затаились татары, похоже, большая драка намечается.

* * *

Самуил Салтанов стоял у стола, на котором была разложена карта Крымского побережья и внимательно её разглядывал. Рядом находились подпоручик Борис Берлизев и прапорщик Пётр Батавин. В углу, раскрыв книгу, сидел лекарь Щульц, всем своим видом показывая, что топографические знания для него предмет запредельный. Щуплый полковой лекарь в очередной раз протёр очки и снова углубился в чтение книги.

В этот момент в дверь постучали и в комнату буквально ввалились запыхавшиеся от быстрой ходьбы капитан Михачевский и подпоручик Ачкасов.

– Господин премьер-майор…, – желая поприветствовать начальника Ялтинского поста, начал капитан, но Салтанов жестом руки остановил его и пригласил обоих офицеров к столу.

– Итак, господа, – начал он, оторвав взгляд от карты, – только что прибыл посыльный с Алуштинского поста от секунд-майора Колычева. Турецкий флот под предводительством сераксира Гаджи-Али-бея встал на якорях напротив Алушты. Когда и как он покинул место стоянки в Керченском проливе – неизвестно. Николай Колычев небезосновательно полагает, что турки готовятся высадить десант. В его распоряжении всего сто пятьдесят егерей Московского легиона. Он просит нас о помощи. Какие мысли, господа?

– Надо трубить сбор и всем идти на выручку алуштинцам, – ни секунды не раздумывая, выпалил самый младший из офицеров прапорщик Батавин.

Салтанов посмотрел на него, покачав головой. Тот немного стушевался из-за своего порыва. Затем, начальник поста перевёл взгляд на Михачевского.

– А Вы что думаете, господин капитан?

– Я так понимаю, что у турок превосходящие силы? – обратился Михачевский к Салтанову.

Тот лишь утвердительно кивнул головой. Капитан продолжил:

– Помочь алуштинцам, конечно, надо. Но возможно, что часть флота Али – бея может и сюда приплыть. Думаю, надо разделиться. Одну мушкетёрскую роту отрядить на подмогу, а вторую здесь оставить.

Капитан замолчал. В комнате наступила тишина. Начальник поста ненадолго задумался и затем снова обратился к офицерам:

– Господин капитан всё правильно заметил. Потому слушай мою команду.

Все офицеры вытянулись в струнку. Даже Шульц подскочил со стула, захлопнув книгу. Салтанов продолжил:

– Солдат поротно делить не будем. Господа подпоручики, вы лучше всех нас знаете своих мушкетёров. Необходимо отобрать сто человек самых крепких и выносливых. Я во главе этой группы с подпоручиком Ачкасовым пойду по берегу моря на подмогу егерям Колычева. За начальника Ялтинского поста остаётся капитан Михачевский.

Тут неожиданно заговорил подпоручик Ачкасов:

– Господин премьер-майор, но там же тропы практически нет! Мне казаки рассказывали. Они уж там всё в разъездах облазили. Казаки местами мысы по воде, коням под холку, обходили. Может лучше в обход?

– Нет, подпоручик, нельзя в обход. Не успеем. Ночью они вряд ли начнут десантироваться, а вот под утро… Надо до утра успеть.

– Так Вы ещё и сейчас хотите выступить? В ночь? – ещё больше удивился подпоручик.

– Сейчас, голубчик. И не я, а мы, и чем раньше, тем лучше.

Салтанов поднял руку, показав, что полемика окончена, и обратился к Михачевскому:

– Господин капитан, прикажите поставить две пушки с гренадёрами на мысе Святого Иоанна около каменной церкви. Там хорошо просматривается берег. А на склоне холма Поликур установите наблюдательный пункт. За деревней со стороны леса соорудите стрелковые ложементы, а заросли вырубите на расстояние выстрела. Думаю, Хан Сахиб Гирей за нашими спинами договорился с турками и готовит нам удар в спину. Остальное, господин капитан, по обстоятельствам.

Салтанов вытащил из нагрудного кармана часы и щелчком открыл крышку.

– Исполняйте, господа. Через час выступаем.

* * *

Дорога вдоль побережья и вправду оказалась труднопроходимой. И, хотя небо было безоблачным, и яркая луна оказалась на стороне отряда Салтанова, освещая им путь, картина из нависающих валунов и преграждающих путь огромных каменьев была жуткой. Но солдаты, невзирая на падения, под соскальзывающими потоками мелких камней вставали вновь и упорно продвигались вперёд. Никто не ныл и не стонал от полученных ран и ушибов. Терпелив русский солдат.

Подпоручик Ачкасов оказался прав. Во многих местах горная тропа обрывалась, закрытая каменными глыбами, и отряду приходилось обходить по воде и их, и попадающиеся по пути, выступающие в сторону моря мысы. Так и шли они измождённые, промокшие до нитки, стиснув зубы, на помощь алуштинскому посту.

При этом вокруг были безмятежное спокойствие и тишина. Это настораживало. Ещё не успел наступить рассвет, как, пройдя Гурзуф, со стороны Партенита и Алушты послышалась глухая канонада. Что там происходило, оставалось только догадываться. Салтанов приказал подпоручику найти и позвать подхорунжия, которого в числе четырёх конных казаков он взял с собой в этот непростой переход. Вскоре показался Прохор. Коня он вёл под узду.

– Ваше высокородие, подхорунжий Степнов по вашему приказанию прибыл.

– Подхорунжий, бери своих казаков, и впереди отряда пробирайтесь к алуштинскому посту. Разведайте, нет ли засад вражьих вдоль побережья, да по прибытию в Алушту сообщите секунд-майору Колычеву, что подкрепление уже близко. За сколько сможете добраться до Алушты?

– Через пару вёрст будет дорога подходящая. Правда, не вдоль побережья, а по ущельям. Она длиннее будет, но зато почти весь путь можно верхом, то рысью, то галопом. Всяко быстрее Ваше высокородие получится, чем так, пешим и с конём под узду.

– Вот и хорошо, действуй подхорунжий, а мы, пройдя Партенит, будем вас ждать на берегу. Главное – обстановку разведайте досконально.

– Слушаюсь, Ваше высокородие! – отчеканил Прохор и направился к своим казакам.

Вскоре лучи утреннего солнца стали пробиваться из-за гор. Когда же тропа стала более проходимой, и до Алушты оставалось не так много вёрст, Салтанов, поднявшись на один из холмов, откуда можно было лучше осмотреть береговую линию, решил дать отряду привал для отдыха. Пушечных выстрелов слышно уже не было, и он решил здесь дождаться конный разъезд казаков, посланных в разведку.

Солдаты расположились для отдыха, а премьер – майор с подпоручиком Ачкасовым поднялись на крутой край скалы, находившейся рядом, дабы внимательно обозреть береговую линию.

То, что они увидели, не добавило им радости. Опасения Салтанова оказались не напрасны. И со стороны Алушты и справа у них в тылу на якорях стояли многочисленные корабли неприятельского флота, начиная от кончебасов и заканчивая большими трёхмачтовыми кораблями. Количество их впечатляло. Салтанов с Ачкасовым насчитали более сотни.

– Господин подпоручик, – обратился Салтанов к Ачкасову, – возьмите кого-нибудь из унтер-офицеров и пару солдат. Организуйте здесь наблюдательный пост. Чтобы о всех перемещениях турецких судов было известно. Докладывать незамедлительно.

Примерно через час к расположившимися в тени небольшого дерева Салтанову и Ачкасову подбежал встревоженный подпрапорщик.

– Господин премьер-майор, часть кораблей у Алушты снялась с якоря и начала движение в сторону группы кораблей, стоящих у нас в тылу.

Салтанов и Ачкасов быстро поднялись и направились с подпрапорщиком в сторону наблюдательного пункта. Положение отряда становилось критическим.

– Господин премьер-майор, – с тревогой в голосе проговорил подпоручик, – если они надумают высадить десант, то мы окажемся в ловушке.

– Вы правы, подпоручик, – задумчиво произнёс Салтанов, – придётся принимать решение, не дожидаясь казаков.

Но тут послышался топот копыт, и на место отдыха отряда из ущелья выскочила лихая четвёрка конных казаков. Прохор ловко соскочил с коня и, узнав у солдат, где располагаются офицеры, бегом стал взбираться на скалу. Салтанов и подпоручик направились ему на встречу.

– Ваше высокородие, деревня Алушта сожжена. Там кругом одни турки, да татары. Егерей майора Колычева нигде не видно. Уничтожили их или им удалось отступить – неизвестно. Но алуштинского поста больше нет, – печально закончил подхорунжий.

Только Салтанов успел поблагодарить Прохора за службу, как со скалы раздался крик подпрапорщика:

– Господин премьер-майор, остальные корабли тоже снимаются с якоря. Похоже, они намерены плыть в сторону Гурзуфа, а возможно и Ялты.

– Час от часу не легче, – проговорил Салтанов и повернулся к Ачкасову, – господин подпоручик, отряду подъём и обратно на пост, в Ялту. Мы должны их опередить. Обязаны опередить.

* * *

Отряд брянских мушкетёров под командованием премьер-майора Салтанова, преодолев тяжелейший горный переход во второй раз и всё-таки опередив турецкий флот, прибыл в Ялту восемнадцатого июля. Вечер на Ялтинском посту прошёл спокойно, что дало возможность отдохнуть уставшим от переходов солдатам и более тщательно подготовить оборонительные сооружения в ожидании противника.

Рано утром отряд был поднят по тревоге. К побережью Ялты подошёл турецкий флот. Большие трёхмачтовые корабли и кончебасы встали на якоря подальше от берега и стали спускать шлюпки, которые, заполнившись турецкими солдатами, сразу брали курс к берегу. Малые же суда османского флота подходили почти к самому берегу, а турки просто прыгали за борт и, держа оружие на вытянутых руках, с криками и воплями шли по горло в воде в сторону берега.

Одна из рот брянских мушкетёров во главе с капитаном Михачевским спустилась на берег и залегла за рыбацкими фелюгами, которыми заранее по приказу Салтанова были накрыты кучи собранных на берегу камней.

Когда турки подошли к берегу на расстояние выстрела, русские солдаты открыли по ним огонь. Многие из турецких воинов так и не успевали достичь берега и, вскидывая руки, навсегда исчезали в солёной черноморской воде. Заработала и русская батарея, состоявшая из четырёх лёгких орудий. Взлетающие вверх столбы воды разбрасывали в стороны людские тела.

Хотя туркам был нанесён значительный урон, а прибрежные воды уже приобрели алый цвет крови, османцы продолжали неистово накатывать на берег, как саранча. И не было числу их предела. А тут ещё заработали пушки с турецких кораблей, нанося удары по береговой линии, где за нехитрыми ограждениями из рыбацких фелюг располагались брянские мушкетёры первой роты.

Михачевский отдал приказ роте отступить к деревне и занять оборону. Это было очень своевременно, так как из глубины полуострова из сосняка с воплями и гиканьем на деревню Ялта бросилось большое множество татар, которые, нарушив договор с Россией, перешли на сторону турок.

Но, как бы ни было велико множество турок, высадившихся на берег, и татар, подгоняющих себя воинственным и устрашающим гиканьем, сходу захватить Ялтинский пост им не удалось. Открытый берег в низинке и вырубленная чаща вглубь полуострова давала русским стрелкам большое преимущество. Нападавшие вынуждены были отступить.

Во время небольшого затишья Салтанов собрал всех офицеров в своём доме, где он располагался.

– Господа, положение наше на данный момент – отчаянное. Алушта под турками, остальные промежуточные малые посты, по-видимому, тоже уничтожены. Мы окружены бесчисленным войском турок и великим множеством подло предавших нас татар крымского Хана. Помощи ждать не откуда. Будем стоять на рубежах наших до последнего. Солдатам я отдам приказ лично.

– Господин премьер-майор, – обратился к Салтанову присутствовавший на совещании подпрапорщик, – разрешите попробовать проскочить из окружения и успеть за подмогой? Вдоль берега у церкви есть гряда каменная. Она вроде как непроходимой считается, но можно попытаться.

Салтанов внимательно посмотрел на вытянувшегося подпрапорщика, в уме прикидывая реальность предложенного.

– Ну, коли так, то можно попробовать. Других путей у нас нет. Хотя я думаю, что у казаков больше бы шансов было прорваться в сторону леса. Я возглавлю оборону у береговой линии, а капитан Михачевский оборону в ложементах со стороны леса. Подпоручик Ачкасов, помогите подпрапорщику выбрать путь и поговорите с казаками, может им легче прорваться из окружения. Но, … – Салтанов вздохнув, на секунду задумался, а затем продолжил: – за подмогой, думаю, они, по-видимому, не успеют, а вот ежели получиться прорваться, то необходимо довести до сведения командующего второй армией генерал-аншефа князя Василия Михайловича Долгорукова о том, что девятнадцатого июля сего года Ялта со всех сторон сошедшими с флота турками и великим числом татар окружена и штурмована была, но пост не сдала и приняла бой.

– А, что с жителями деревни делать, господин премьер-майор? Они хотя и греки, но по вере – христиане. Их иноверцы изрежут. Ведь ни детей, ни женщин не пощадят, – спросил подпоручик Берлизев.

– Вот уж не знаю. Вы, подпоручик, сходите к отцу Спиридону, с ним посоветуйтесь. Надо, чтобы они какие пожитки собрали и все пока в церкви спрятались. Она всё же каменная, да и ядра пушечные с кораблей до неё не долетают. А там посмотрим. Всё, расходимся по местам, господа.

Пока турки готовились к следующей атаке, подпрапорщик попытался вырваться из окружения по каменной гряде, проходящей под самым верхом нависающей над морем скалы. Ачкасов с Прохором внимательно наблюдали за происходящим. Когда казалось, что он уже прошёл то место, где располагались вооружённые татары, подпрапорщик поскользнулся на камнях и чуть не сорвался со скалы, успев зацепиться руками за одинокий куст, росший на её краю. Татары, услышав подозрительный шум камнепада, подошли к месту, где над обрывом повис подпрапорщик. Радости их не было предела.

Ачкасов и Прохор, стиснув зубы в бессильной злобе, смотрели, как они издеваются над беспомощным унтер-офицером. Один из татар, вооружённый пикой, подошёл вплотную к обрыву и вонзил её в правую ладонь подпрапорщика, раздробив один из его пальцев. Ачкасов отчётливо видел повисшую, как плеть, руку и искривившееся от боли лицо унтер-офицера. Восторгу татарина не было предела, он бился в конвульсиях изуверского танца, а потому не смог заметить то, что не ускользнуло от глаз капитана и подхорунжего.

Подпрапорщик, держась за спасательный куст левой рукой, с неимоверным усилием воли второй, раненой, вытащил из ножен саблю. Когда, пританцовывая под радостные возгласы соплеменников, татарин вновь подошёл к краю скалы и хотел вонзить пику в запястья русского воина, подпрапорщик вскинул вверх руку с клинком и резко полосонул врага по ноге. Татарин, заорав от боли, завалился на землю рядом с отрубленной по колено ногой.

Подпрапорщик, выронив саблю, успел схватить его за отворот куртки. Левая рука соскользнула с куста, и с диким стоном и воплями они вместе так и рухнули в пропасть. Ачкасов на секунду закрыл глаза, а Прохор, лишь наполовину вытащив из ножен шашку, со злостью резким движением вставил её обратно.

В этот момент послышалось дикое гиканье и стрельба со стороны моря, где оборону держала первая рота брянских мушкетёров под командой Салтанова. Турки снова пошли на штурм русских укреплений.

– Премьер-майор прав, подхорунжий, – сказал Ачкасов, – только твои казаки и смогут прорваться. Нам, похоже, отсюда не выбраться живыми, так что посылай их по одному, пока не прорвутся. Главное – донесение князю доставить. Давай, подхорунжий, действуй, а я к Салтанову.

– Есть прорваться, Ваше высокородие, – ответил Прохор и, пригнувшись, побежал к своим казакам.

* * *

Второй штурм, как и первый, был отбит. Но положение защитников Ялты становилось критическим. Половина гренадёров у орудий была убита, да и среди мушкетёров потери были. Но главное, что заканчивались заряды для пушек и патроны. У казаков с прорывом тоже ничего не получилось. Шесть казаков поочерёдно пытались проскочить неприятельские позиции с разных сторон, но все были убиты.

Во время очередной передышки к месту, где располагались понурившие головы казаки, подошли капитан Михачевский и подпоручик Ачкасов.

– Ну что, подхорунжий, не прорвались казаки? – устало спросил подпоручик.

– Никак нет Ваше высокородие, – ответил Прохор, – шесть человек положили. Какие хлопцы были!

– Что ж, не судьба, видать, вырваться, – грустно глядя на него, промолвил капитан Михачевский.

И тут из-за спины Прохора выскочил Фимка. Как всегда, с неизменной улыбкой на лице и залихватски сдвинутой набок казацкой папахе.

– Ваше Высокородие, а можо я попробую. Я смогу.

Подхорунжий резко обернулся и зло крикнул:

– Ты куда, сосунок, поперёд батьки в пекло лезешь! Я вот сейчас тебя розгами, да ….

– Это что за герой такой, подхорунжий? – улыбнувшись, спросил капитан.

– Этот малец – племяш мой, Ваше высокородие, – играя желваками на лице, ответил Прохор, – ешо молоко на губах не обсохло, а уже на подвиги потянуло.

– Дядько, так всё равно нам отсюда живыми не выбраться. А я смогу прорваться. Я ж на Дону у нас в станице первый по джигитовке был. А?

Прохор только успел глубоко вздохнуть, чтобы отчитать племянника по новой, как капитан рукой дал знак ему помолчать и обратился к Фимке:

– И как же ты это сделаешь?

– Тут, Ваше высокородие, надо брешь у них найти и живым до их позиций доскакать. А там пущай стреляют, притворюсь убитым. Главное Ваше Высокородие до леса добраться, а там снова на коня и галопом до ущелья.

– А поверят, что подстрелили тебя?

– Ешо как поверят, Ваше высокородие, – снова улыбнувшись, уверенно ответил Фимка.

– Тебя как звать-то, казак, – поддавшись незаурядному оптимизму парнишки, улыбнулся капитан.

– Ефим Платов, рядовой донской казак, – вытянувшись ответил Фимка.

Капитан повернулся к Прохору.

– Подхорунжий, а может, попробуем? Я понимаю, что племянник, родная кровь. Но здесь у него шансов выжить ещё меньше будет. А так… Лихой казак, может и проскочит. Что скажешь, подхорунжий?

– Не знаю, Ваше высокородие, смерть – она на войне всегда рядом. Так-то он при мне. Ежели его убьют, а я жив останусь, что я его батьке скажу? Хотя, может Вы и правы, Ваше высокородие, тут хоть какой-то шанс.

Капитан вновь обратился к Фимке:

– Когда готов будешь?

– Так я уже готов, Ваше высокородие. Надо поспешать, пока бусурманы снова на штурм не пошли.

– А где прорываться будешь?

– Тамма, вон, – показал Фимка рукой на небольшую брешь между расположением турецких янычар и готовящейся к новой атаке группой татар.

– Мне главное – до них доскакать, пока они за оружие не схватились, а между ними проскочить уже легше будет. Не будут же они друг в друга стрелять?

– Умён ты не по годам, Ефим Платов. Когда поскачешь?

– Так сейчас коня возьму и поскачу, Ваше высокородие.

– Ну, тогда удачи тебе, донской казак Ефим Платов.

* * *

Капитан, подпоручик и подхорунжий подошли к участку укрепления напротив того места, которое указал им Фимка. Янычары и татары находились на расстояние, не дающим возможность сделать прицельный выстрел, и потому вели себя достаточно расслаблено. Вдруг за спиной наблюдавших раздался стук копыт. Они даже не успели развернуться, как через невысокое укрепление, буквально над их головами пролетел конь, на котором восседал Фимка, и галопом поскакал в расположение врага.

– Вот парень даёт! – восхищённо воскликнул подпоручик.

А Фимка на полном скаку, пригнувшись к самой шее своего коня, нёсся вперёд. Турки, как и татары, какое-то время прибывали в ступоре от неожиданности, глядя на сумасшедшего казака с шашкой «на голо», который в одиночку приближался к ним. Когда до них оставалось метров тридцать, они стали хватать лежавшие в стороне мушкеты и открыли беспорядочную стрельбу. Причём, второпях стреляли, не целясь.

Только раздались первые выстрелы, Фимка, пришпорив напоследок коня, повис на стременах сбоку у лошади, волоча руки по самой земле. Так и пролетел он на полном скаку между двух позиций под дикое улюлюканье неприятеля, посчитавшего его убитым.

– Неужели убили? – воскликнул подпоручик, настолько всё было правдоподобно.

– Нет, Ваше высокородие, шашка в руке, значит, жив, – осторожно проговорил Прохор, – вот сорванец. А ведь может и проскочить.

Только он сказал эту фразу, как Фимка, подтянувшись за седло, ловко запрыгнул на коня и, пришпорив его, помчался в ущелье. Татары и турки так и застыли в изумлении, но через некоторое время, выйдя из оцепенения, побежали к своим лошадям, чтобы броситься в погоню за наглецом.

– Лихой у тебя племянник, подхорунжий. Хорошую смену вырастил.

– Ешо какой лихой, Ваше Высокородие, – проговорил казак Михайло, стоявший за спиной Прохора и наблюдавший оттуда за всем происходящим, – главное, чтоб теперь только на засаду парень не нарвался.

– Покаркай мне! – зло бросил на него взгляд подхорунжий.

– Да ты што, Прохор я же за Фимку…, – обиженно проговорил Михайло, но на всякий случай все-таки перекрестился.

Примерно через час в стане противника произошло непонятное оживление. Но вскоре всё стало ясно. С моря дул порывистый ветер в сторону укреплений защитников Ялты. Турки притащили откуда-то пуки соломы и стали раскладывать их по периметру русских укреплений со стороны моря. Замысел был понятен. Они хотели поджечь жухлую от жары траву и сухой кустарник, а ветер, летящий с моря, должен был погнать огонь на русские позиции. Стены огня, конечно же, не было бы, но дым должен был выкурить солдат из укреплений.

Турки запалили солому. Стелящийся ковром по земле огонь и клубы дыма стали приближаться к укреплениям. Салтанов принял решение отходить, прикрываясь дымом, в единственно возможное место. За каменную ограду церкви. Она должна была стать последним форт – постом для защитников Ялты.

Именно в этот момент, когда до солдат довели приказ начальника Ялтинского поста об оставлении позиций, Прохор услышал страшный крик Михайло. Он обернулся на крик, как и все остальные солдаты и офицеры. Увидев в глазах Михайло ужас, Прохор проследил за его взглядом. Всё внутри его, прошедшего множество баталий и много повидавшего, замерло. Не было сил двинуться. Впервые в жизни у сурового казака на глаза накатили слёзы.

Пред клубами дыма на лошади гарцевал Зуфар, с диким в животной радости оскалом на губах. В руке он потрясал пикой, на которой была нанизана отрубленная голова Фимки. Голова его любимого племянника.

Зуфар, увидев слёзы на глазах своего кровного врага, поднял глаза к небу и рассмеялся во весь голос. В мозгу Прохора всё помутилось. Он, схватившись за рукоять шашки, бросился было в сторону ненавистного врага, но капитан успел крикнуть мушкетёрам, чтобы они остановили подхорунжего. Шестеро солдат еле справились, чтобы удержать его.

И тогда, глядя на Зуфара, Прохор заорал диким голосом, больше похожим на вой волка. Даже солдатам, державшим его, стало жутко. Солдатам, но не Зуфару. Он размахнулся и бросил пику с отрубленной головой в сторону русских. Взгляды Зуфара и Прохора на мгновение встретились. И столько в них было злости и ненависти, что казалось, ещё секунда, и между ними вспыхнет сверкающий разряд молнии, превратив одного из них в пепел.

– Я найду тебя, Зуфар! – в неистовстве закричал Прохор, – Я достану тебя! Хоть на этом свете, хоть на том!

Зуфар ничего не ответил. Он лишь привстал на стременах, плюнул в сторону подхорунжего и провёл большим пальцем по горлу. Затем развернул коня и скрылся в клубах дыма.

* * *

Когда дым над деревней рассеялся, турки попытались осуществить ещё один штурм последнего укрытия русских мушкетёров по горячим следам. Но попытка снова оказалась безуспешной, и они отступили. По-видимому, пытаясь избежать новых людских потерь в сражении с несгибаемыми русскими, которые и не думали сдаваться, турки и часть выступивших на их стороне татар пошли собирать по деревне всё, что могло гореть, параллельно грабя дома, которые уцелели от пожара. Цель была одна – запалить костры вокруг засевших за каменной оградой церкви защитников Ялты с подветренной стороны и попытаться «выкурить» их на открытое пространство.

Пока, используя временное затишье, оставшиеся в живых мушкетёры Брянского полка отдыхали за каменной оградой у церкви, Салтанов снова созвал всех офицеров на совещание.

– Господа, – обратился он к ним, – положение наше весьма печальное. Хотя потери и невелики, но кончились заряды для пушек, да и патронов практически не осталось. Я вижу два варианта развития событий. Мы можем встретить врага штыками и с честью умереть за Отечество в неравном рукопашном бою. Либо, когда они только запалят костры, построиться в каре и попытаться на штыках прорвать строй противника, чтобы вырваться из окружения. Главное – дойти до леса, а там надо пытаться прорываться отдельными группами через горы в сторону Бахчисарая, где находятся наши основные силы.

Премьер-майор посмотрел на сосредоточенные лица своих подчинённых, которые с должным вниманием выслушали слова своего начальника. Салтанов ещё немного помолчал, сосредоточенно продумывая варианты, и твёрдо сказал:

– Я, господа офицеры, выбрал второй вариант.

Слово взял капитан Михачевский:

– А как быть с мирными жителями деревни, которые спрятались в церкви? Турки с татарами их не пощадят.

– Думаю да, не пощадят, – в сердцах ответил Салтанов, – подпоручик Ачкасов, позовите настоятеля церкви, отца Спиридона. Надо с ним поговорить.

Через некоторое время подпоручик вернулся вместе со священником. Отец Спиридон был высокого роста и худощав, что ещё больше подчёркивало его чёрное одеяние. Лицо его, выражавшее полное спокойствие, несмотря на всё, что творилось вокруг, снизу обрамляла небольшая, но довольно пышная чёрная борода. А такие же чёрные, как смоль, длинные волосы развевались на ветру. Хотя священник был греком по национальности, он хорошо говорил по-русски.

– Вы меня звали, господин майор? – спросил он, подойдя к Салтанову.

– Да, отец Спиридон. У нас положение критическое, кончились патроны. Мы будем пытаться вырваться из окружения. Но, что делать с жителями деревни? Ведь османцы их всех убьют, когда нас не будет. Может, собрать их в наше построение и попытаться вырваться вместе? Хотя, если честно – шансы невелики.

– Нет, господин майор, – ни на секунду не задумываясь, спокойным голосом ответил священник. Спасибо, но моя паства мирные, а не военные люди. Рыбаки и земледельцы, их жёны и дети. Мы будем для вас только обузой. И нас не спасёте, и сами погибните. Мы лучше будем молить Господа о прощении грехов наших, и, если будет воля его на то, чтобы мы выжили, так и будет. Если нет, то значит так угодно воле божьей, и тогда мы будем молить его о том, чтобы он принял души наши грешные во царствие своем.

Сказав это, он продолжил громким голосом, так, чтобы услышали его все русские солдаты, отдыхавшие по периметру каменной ограды:

– Я хочу благословить вас, воинов русских, защитников веры православной, на подвиг сий ратный. Дабы не дрогнула рука ваша над иноверцами занесённыя, и да чтоб не закрался в душу вашу страх перед числом врагов на пути вашем стоящих. С Богом, братья мои.

Офицеры сняли головные уборы и приклонили головы, а солдаты, поднимаясь в полный рост, услышав речь священника, сделали тоже самое. Отец Спиридон, прикладывая по очереди ладонь к головам каждого офицера, произносил:

– Спаси и сохрани раба твоего божьего.

Затем переходил к другому офицеру. Такое же благословение он проделал и с солдатами, не пропустив ни одного. Ни здорового, ни хворого, ни раненого.

Когда священник закончил, он пошёл в сторону церкви, но, пройдя несколько шагов, остановился. Повернулся к оставшимся в живых защитникам Ялты и произнёс на прощание:

– И да пусть Господь прибудет в сердцах ваших, братья мои.

Что-то изменилось во взглядах усталых солдат. Хотя в них и так не было ни страха, ни смятения. Но засветилась в глазах их искра предвкушения смертельной битвы за правое дело.

Офицеры надели головные уборы. Салтанов обвёл всех взглядом. Лица сосредоточены. Ни страха, ни паники в глазах нет.

– Что, господа, – начал он, – надо готовиться к атаке. Они точно этого от нас не ожидают. Как только пойдёт дым, выходим за ограду и строимся в каре. Раненые пусть соберутся посередине. Я и капитан выступаем во главе отряда. Подпоручики Ачкасов и Берлизев идут во фланговых шеренгах. Остальные унтер офицеры располагаются в замыкающей шеренге.

– А где мне располагаться, господин премьер – майор? – спросил полковой лекарь Щульц, постоянно поправляя очки, сползающие на нос.

Салтанов посмотрел на нескладную фигуру лекаря. В любой другой ситуации он наверно не смог бы сдержать улыбки, но сейчас … Салтанов был предельно серьёзен.

– Вы, господин Шульц, пойдёте в середине каре вместе с ранеными. Там вы нужнее всего. Так, господа, теперь о наших действиях. Выстроившись в каре, стараемся быстро преодолеть полосу дыма. Идём молча, но в быстром темпе в направлении позиций татар, в сторону леса. Думаю, это станет для них неожиданностью, и потому несколько минут у нас есть. Когда они придут в себя и начнут стрелять, я подам команду. Мушкетёры, не теряя строй, сразу бросаются бегом в штыковую атаку на позицию врага.

Салтанов осмотрелся вокруг и нашёл глазами стоящего поодаль Прохора.

– Подхорунжий, у вас сколько казаков осталось?

– Вместе со мной – четверо.

– Тогда попридержитесь здесь за оградой. А как крики «ура» услышите, шашки наголо и по двое, обойдя нас с флангов, врезаетесь в ряды противника, помогая прорыву.

Салтанов снова оглядел внимательно вслушивающихся в его слова офицеров.

– А ежели до леса доберёмся, строй не держать – бесполезно. Стараемся небольшими отрядами прорываться через горы в сторону Балаклавы. Туда, где наши основные силы. Наверняка турки с татарами организуют погоню. Поэтому, как только углубимся в лес, солдаты, находящиеся в последней шеренге, во главе с унтер-офицерами разворачиваются и принимают бой, чтобы дать остальным хоть немного оторваться от противника. Задача ясна?

– Так точно! – практически одновременно выпалили офицеры.

– Тогда давайте, братцы, к солдатам. Разъясните им, что да как делать надобно.

* * *

Когда всё, что могло гореть, было разложено со стороны моря, откуда продолжал дуть ветер, турки, под дикие возгласы, запалили костры. Огонь разошёлся, и они стали бросать в него заранее заготовленные в большом количестве сосновые ветки. Плотные, гонимые ветром клубы дыма поползли в сторону ограды церкви, где засели оставшиеся в живых защитники Ялтинского поста.

Клубы дыма от зелёных сосновых веток плотным потоком, как огромная морская волна, неумолимо накатывали в сторону церкви. Салтанов отдал приказ к построению. Мушкетёры Брянского полка перебежали за каменную ограду церкви и построились в каре.

Лекарь Щульц и раненые расположились в его середине.

Начальник Ялтинского поста Самуил Салтанов и капитан Михачевский стояли во главе боевого порядка русских солдат. Премьер-майор вытащил из ножен саблю. Все офицеры последовали его примеру. Солдаты взяли на перевес мушкеты с примкнутыми штыками. Напряжение, читавшееся на их лицах, казалось, материализовалось в гнетущую тишину, встречавшую набегающие клубы дыма. Когда волна эта вплотную подошла к позиции русских, Салтанов развернулся к солдатам и, подняв высоко над головой саблю, крикнул:

– Братцы, не посрамим оружия русского.

Затем, он развернулся и шагнул в клубы дыма. Русские мушкетёры, не проронив ни единого слова и не нарушая строй, набрали полные лёгкие воздуха и последовали за премьер-майором.

* * *

Турки и татары, подбадривая себя громкими возгласами, неспешно шли в отдалении дымовой завесы в сторону, где засели русские. Они, конечно же, были готовы, что часть солдат, задыхаясь от дыма, может выскочить на них. Но то, что произошло дальше, всё-таки стало для них неожиданностью и чуть не привело к панике.

Из плотных клубов дыма вышли два русских офицера с поднятыми вверх саблями, а следом показались русские солдаты, выстроенные в безупречное каре, и молча, строевым шагом пошли в сторону онемевших татар, за которыми виднелись холмы, поросшие сосняком.

Но вскоре противник пришёл-таки в себя, и раздались выстрелы с его стороны. Турки выстроившись в линию пошли на Ялтинский отряд со стороны моря. Тогда Салтанов обернулся к солдатам и громко крикнул:

– Вперёд, братцы! Покажем османцам русский дух! Ура! – и бросился в самую гущу татар.

Раздалось громогласное «УРА», которое, казалось, заполнило собой всё окружающие пространство, и солдаты, выставив вперёд штыки, бросились на врага. Звон стали, глухие стоны раненых и умирающих раздавались над местом битвы, но никто не уступал. Несмотря на численный перевес противника, русские солдаты медленно продвигались в сторону леса. Уже в самые первые минуты схватки погиб, увлекая за собой мушкетёров в атаку, премьер – майор Самуил Салтанов, заколотый татарскою пикой. Уже стали редеть шеренги прорывавшихся русских солдат. Как вдруг, из клубов дыма показались казаки во главе с Прохором. С гиканьем и свистом, разделившись по двое, пронеслись они вдоль флангов сражающихся русских солдат, наводя ужас на врага. Казацкие шашки, сверкая в лучах палящего солнца, с неимоверной скоростью взлетали вверх и опускались на головы врагов. Татарские воины дрогнули, не выдержав натиска, и расступились.

Казаки и солдаты, под началом взявшего на себя командование капитаном Михачевским, бросились в образовавшуюся брешь, в сторону спасительного леса. За ними помчались в погоню и татары, и подоспевшие на подмогу турки. Но сразу углубиться в лес им не удалось. Как и приказал перед боем премьер – майор, замыкающая шеренга в каре русских мушкетёров развернулась на окраине леса и приняла неравный бой, прикрывая отход своих товарищей.

Силы были слишком не равны, и вскоре неприятель всё-таки прорвался вглубь леса. Особенно злобствовали янычары. В бессильной злобе, замутившей их рассудок ненавистью, они отрубали головы и разрубали на части своими ятаганами тела уже убитых русских солдат и офицеров.

Помимо бросившихся в погоню за строптивыми мушкетёрами врагов в лесу их поджидали новые, ещё большие опасности. Это были засады татар из окрестных горных деревень, перешедших на сторону сераксира Гали-Аджи-бея, которые прекрасно ориентировались в родной местности.

Уже солнце начало клониться к закату, а леса в горах наполнялись людскими криками, стонами и зловещим звоном стальных клинков.

Прохор, в очередной раз, смог одолеть двух турок, наскочивших на него в лесу, но при этом он отбился от своих казаков, которые пробивались в горы вместе с оставшимися в живых небольшими группами мушкетёров. Коня подхорунжего давно убили, и он шёл, держась рукой за левое плечо, откуда сочилась кровь. Рана была не опасная, но кровоточила. Пройдя ещё метров тридцать, он вышел на открытый склон скалы и осмотрелся.

Внизу вдали виднелась деревня Ялта или, вернее, то, что от неё осталось. Он увидел, как турецкие солдаты, сломавшие, наконец, ворота в церковь, выволакивали оттуда за волосы женщин, а мужчин и детей малых либо хватали и тащили в сторону своих кораблей, либо просто сбрасывали со скалы. Подхорунжий видел, как вывели из церкви отца Спиридона и, отрубив ему голову, сбросили его труп со скалы. Прохор смотрел на всё это, и запоминал. Запоминал, сжимая до хруста пальцев в ладони рукоять шашки.

Домов в Ялте практически не осталось. После разграбления турки сжигали их. Тащили всё, что имело хоть какую-либо ценность. Краем глаза подхорунжий заметил, как из дома, где ранее квартировался начальник Ялтинского поста премьер – майор Салтанов, состоявшие на службе у сераксира наёмники с радостными воплями вытащили бочонки с вином и, выбив из них пробки, с неистовым наслаждением, проливая часть жидкости на себя, пили его, передавая друг другу. Но не ведали убийцы и насильники, что вино, подаренное предателем Ханом Саиб Гиреем Самуилу Салтанову и предназначенное для русских солдат, было отравлено. Вкусное персиковое вино, разбавленное ядом, приятной теплотой растекалось по внутренностям их организмов, готовое неизбежной карой через небольшой промежуток времени разъесть их изнутри. Ведь ничто на земле не проходит безнаказанно. Но, Прохор не знал о яде, содержащимся в вине, и, потому, лишь со злостью сплюнул в их сторону.

Через мгновенье он почувствовал, что кто-то стоит сзади. Не было слышно ни шагов, ни хруста веток, ничего. Просто Прохор звериным чутьём почувствовал взгляд, направленный ему в спину. Подхорунжий резко развернулся, вытянув вперёд шашку.

Перед ним стоял Зуфар с ятаганом в руке. Рядом находился ещё один татарин, как две капли воды похожий на него. Это был родной брат Зуфара – Хасан. Он держал в одной руке пику, а другой придерживал рукоять сабли, засунутой за пояс. Взгляды Прохора и Зуфара встретились. Стало ясно, что на сей раз одному из них живым не уйти.

– Ну что, овца паршивый, – со злостью в голосе выдавил из себя Зуфар, – сегодня твой голова, как и родич малый на пике мой брата будет красоваться. Только твою, я за сын мой, собакам скормлю!

– Кто чьей головой обедать будет, мы ешо поглядим, – с той же долей злости в голосе, как и у Зуфара, ответил Прохор, сконцентрировав внимание на его руках.

Честного поединка один на один, зная его подлую сущность, он не ждал. И не зря. Справа, из-за близко расположенного куста, на него неожиданно выскочил ещё один из людей Зуфара и попытался нанести ему удар клинком. Подхорунжий успел среагировать, подавшись влево, но острый клинок всё же зацепил ему ногу чуть выше колена. От яркой вспышки боли Прохор присел на землю. Этого нельзя было делать. Человек Зуфара поднял высоко над головой клинок, чтобы обрушить его на неверного, но замер с искажённым от боли лицом. С левой стороны его шеи из перебитой артерии хлестала кровь. Он, захрипев, так и рухнул навзничь.

За его спиной стоял с ошарашенными глазами и с исцарапанным ветками лицом полковой лекарь Шульц. Очков у него не было, и он, прищурившись, с удивлением смотрел на поверженного врага. Удар, который он нанёс выскочившему из кустов татарину, был несильный, но оказался на удивление очень точным. Шульц, по-видимому, и сам не понимал, как это у него получилось.

Зуфар резким движением вырвал из рук брата пику и с силой бросил её в Щульца. Она прошила тело лекаря насквозь. Он даже не закричал, не успев понять, что произошло. И лишь всё с тем же удивлением на лице посмотрев на торчащее из груди древко, завалился на бок.

– Всё! Конэц тэбе, нэверный, – зло выкрикнул Зуфар и, проведя большим пальцем по горлу, продолжил: – Хасан, брат, давай кончать с ним.

Зуфар и Хасан стали приближаться к Прохору, пытаясь оттеснить его к краю обрыва. Но это не входило в планы подхорунжего. Он сделал выпад в левую сторону, где находился Хасан, и, переместившись вдоль обрыва, прижался спиной к невысокой сосне, одиноко пробивающейся из расщелины на самом краю скалы. Теперь стало меньше шансов оступиться во время схватки и упасть в пропасть.

Хасан бросился на Прохора первым. Сверкнула сталь. Но подхорунжий отбил его выпад. Тогда, Зуфар и его брат переглянулись и одновременно бросились на Прохора. Ему, несмотря на то, что противники атаковали его одновременно, удавалось отбиваться. Но, в очередной раз, отразив атаку Зуфара, он пропустил удар в левую руку от его брата. Прохор, взревев от боли, развернулся и резким ударом рассёк ему грудь. Хасан упал, как подкошенный.

Зуфар же, подобравшись в этот момент поближе, выбил из руки подхорунжего шашку.

– Вот и всё, – грозно промолвил Зуфар, и занёс над ним ятаган.

Но Прохор в последний момент чудом умудрился отклониться в сторону, перехватив руку кровного врага, сжимающую рукоять ятагана, дёрнул его на себя и со всей силы ударил головой о стоящее за спиной дерево. Зуфара развернуло, и он оказался на краю пропасти, махая руками в попытке поймать равновесие, чтобы не свалиться в неё. Подхорунжий наклонился за шашкой и, взяв её, повернулся лицом к пытающемуся поймать равновесие на краю скалы Зуфару.

Обращаясь к кому-то невидимому там, на небесах, Прохор произнёс:

– Я же говорил, ешо посмотрим, кому «секир башка» будет, – и взмахнул шашкой.

Обезглавленное тело Зуфара рухнуло в пропасть. Прохор вытер шашку от крови о кафтан распластанного на земле Хасана и, подойдя к Шульцу, преклонил колено. Он аккуратно прикрыл ему ладонью глаза и, сняв папаху, перекрестился. Затем, ещё раз взглянув на своего спасителя, Прохор поднял глаза к ночному небу, усеянному звёздами.

– Как всё-таки неисповедимы пути господни, – подумал он. Щуплый и несуразный, с вечно сползающими на нос очками с огромными круглыми линзами, полковой лекарь Шульц оказался на деле таким смелым человеком, настоящим воином.

Кто только ни подшучивал над его нелепым спасителем, и он в том числе.

К чувству горечи и жалости за гибель лекаря, добавилось разъедающее душу чувство сожаления и стыда за эти недостойные поступки. В одну минуту Прохор осознал: физическая сила это не главное. Главное, чтобы человек был силён духом.

* * *

Силуэты семнадцати израненных русских воинов в окровавленных мундирах, поддерживающих друг друга, освещали первые лучи утреннего солнца, пробивающиеся сквозь верхушки деревьев. Они смотрели в сторону холмов, за которыми находилась Балаклава. Это был последний остаток пути, который им необходимо было преодолеть. Смотрели с гордостью. С гордостью за себя и за погибших товарищей.

Семнадцать русских воинов, исполнивших приказ командира. Семнадцать оставшихся в живых из двухсот двадцати двух защитников Ялтинского поста.