Читать книгу Грустная книжка - Леонид Жуган - Страница 10

Привет, мой дорогой организм! Вот мы и притопали с тобой к поджидавшему нас на пригорке столбику с табличкой «60+" – и опять тот же фокус: пинка вперёд получить можно и даже очень хочется, а повернуть назад всё равно никаких гравитаций всех Млечных Путей не хватит. Правда, и желания-то особого не обнаруживается: кто нам может гарантировать, что с N-го раза мы осуществимся в N раз более счастливыми?

И чего ж тогда он нас так долго и терпеливо ждал – именно этот столбик? И травка тут такая же, и небо тут такое же над ним, как и у предыдущих. Но к нему мы дотащили… все свои рогатки, всех своих кукол, всех своих мишек и зайчиков! – так учит наука этология, наука о поведении человека как биологического вида: где-то под шестьдесят мы вдруг «забываем» свои взрослые переживания и всеми возможными путями бросаемся в своё детство – бомбим «Одноклассники», мчимся в родные детские места и рады каждому знакомому из той дали, как землянину на Марсе.

Вот такая инстинктивная программа, если не врут этологи, наверно, переключила – если не переглючила! – и меня: и я, не помню, как, но вдруг оказываюсь у компа – и «автоматически», «по инструкциям естественного отбора», играюсь вот прямо в эту минуту с буквами. И любая ерундистика, хоть чуть наталкивающая на то золотое время, сразу же разворачивает мозги «потрогать» прошлое и «поиграть» с ним.

Именно такая «ерунда» каждый день врубает во мне «детские» генетические команды, когда я с удовольствием делаю небольшой крюк от дорожки – и прохаживаюсь со своей тросточкой по ровному бетонному фундаменту будущего дома. Но я не просто прохаживаюсь – я радостно «превращаюсь» в ребёнка: Я ПРОХОЖУ ВНУТРИ СТЕНЫ!

Пусть её нет, но я иду по фундаменту – и мне вот так хватает его, чтобы «почувствовать», что я – человек, который проходит сквозь стену!

А ведь сколько лет на стройках бегал по стенам и фундаментам – и в ум не приходило играться в такое детство! Но, доковыляв до столбика «60+», чувствую: эта «идиотская» инстинктивная программка может издеваться, как ей ни приспичит, и я буду, как миленький, как заведённый прятать плюшевых мишек за диваном.

Но не о программе, не о моём «детском» маразме стучу втихаря буквы, а чтобы объяснить некоторую неизбежность некоторых тем для меня, находящемуся во втором по счёту «плюшевом» возрасте. И теперь, может, получится рассказать о хождениях сквозь стены, и почему я и завтра попрусь расхаживать по фундаменту, даже если все трое моих кошаков опять будут крутить мне хвостами у виска.

Привет, моё беззаботное детство! Привет вам отсюда в незабвенное туда, мои незабываемые друзья и прекрасные враги по песочницам и лужам! Привет нашему самому большому чуду – кино в нашем клубе! Уж наш клуб мы все помним, а киномеханика дядю Антона даже пришельцы со всех Марсов в космосе не смогли бы стереть из нашей детской памяти, любящей дядю Антона ещё больше нас! Кто ж забудет настоящих живых сказочных волшебников?

Даже ЦРУ знало, что тогда в СССР жили детские волшебники и потому нас не победить, но американские агенты думали, что они с Марса, а дядя Антон жил в нашем доме. Мне повезло видеть его волшебные лаборатории – сарай с верстаком в подвале и кинобудку в клубе. А волшебное сердце дяди Антона и сейчас стучит в нашей памяти и дарит частицу той радости, которую мы сразу чувствуем, когда произносим или слышим родное из детства: «Наш киномеханик, дядя Антон», – она называется очень просто: неподдельная и великая любовь к нам, детишкам.

В сарае дядя Антон мастерил нам автоматы – стругал и стругал пацанам ППШ, шмайсеры – и я помню, как ходит его рубанок и скоро мой новенький автомат вступит в бой с прячущимися в подвальной темноте тенями под командованием Яшки Левашова. И это было прямо «конвейерное» производство! Все, нуждающиеся в оружии, были постепенно укомплектованы – обиженных не помню. Не помню обиженных и в «боевых действиях» – даже Вовка Яланский, а он всегда был, наверно, чуть ли ни генералом, не трогал эти автоматы.

И, конечно, из-за этих, доставших меня фундаментов и стен, мне приснился дядя Антон: я со своей подружкой-палкой для непослушной ноги уже в сложенном первом этаже нового Ванькиного дома похрамываю по редким свежим доскам пола – пытаюсь дошкандыбать от проёма окна до проёма двери, и только-только добрался до проёма, как вижу: из стены справа выходит дядя Антон и разводит руками, увешанными его деревянными автоматами. Высокий, сильный, светловолосый, добрый – но растерянный! «А где пацаны, воин?» – спрашивает он меня и ищет глазами ребят. Я – во сне же всё! – возьми и брякни: «Дядь Антон, а все в кино». «Так а ты что не пошёл?» – ставит он автоматы к стенке, а одним пододвигает доску на полу, чтоб уменьшить щель. «Меня папка не пускает, но я из будки смотрю» – жалюсь я, а сам ищу в глазах дяди Антона подтверждения, что я, правда, сижу у него в кинобудке – и вот-вот, если это не так, то счас расплачусь. Он кивает на автомат, которым поправлял доску, и подбадривает: «Нравится? Как досмотришь, можешь забрать с собой». «Спасибо, дядь Антон! А после кино я тоже, как Вы, смогу пройти сквозь стену?» – выдыхаю я. Дядя Антон сразу догадался, в чём дело: «Чтобы вернуться в угол незамеченным?»

Пока я вздыхал и соображал, что новенький ППШ всё-таки стоит батькиного ремня, от которого с моей палкой всё равно не убежать, – уже не во сне слышу: «Держи, дед, свою палку, а мне баба сказала, чтобы ты дал мне вкусняшку!» – это говорит внучка Софья, которая… ещё не умеет говорить по малолетству. «Это не палка – это, Сонь, автомат деда! – хвастаюсь я. – Дядя Антон делал и подарил. Конфеты – вредные. Давай лучше с тобой пройдём сквозь стену, как дядя Антон, – и напугаем бабку!» Ага, не тут-то было! Софья сердито стучит палкой об пол (это я, старый хрен, научил её сердиться по-царски) и выкладывает: «Дядя Антон сказал: «Ты плохой. Не даёшь маленькой девочке конфету». От страха и стыда, что дядя Антон так про меня сказал этому ангелу без конфет, бросаюсь к вазе, но цепляюсь за мою чёртову палку – и лечу сквозь стенку! Одно успеваю подумать: «Деревянная, ветхая, может, жить останусь?» Тут чёрный ужас совсем добивает мои нейроны: «Не пустит больше меня дядя Антон в кинобудку!..» – и прожектор кинопроектора начинает крутиться надо мной и слепить меня… это жена включила свет: «Дрыхни, дрыхни, дорогой! А за молоком кто поедет?» – понятно: я проснулся, живой и невредимый.

Непонятно только пока про кинобудку – вторую волшебную лабораторию дяди Антона. Да как во сне, так оно примерно и было. Помню только это: стою в углу, не помню, за что наказанный, и умираю от мысли, что все пацаны будут сейчас смотреть «Человек проходит сквозь стену», а я в углу – и мне завтра не выйти во двор: никто даже не подойдёт к тому, кто не видел «такого кино»! Даже сестра-двойняшка Галка меня поняла и не застучала родителям, когда я тихо улизнул из своего угла в клуб. Ничего не помню, как бежал к клубу, как просил дядю Антона посмотреть картину из кинобудки, ведь я был без денег, и не помню, как вернулся обратно. Помню: вот опять стою в углу, и даже небитый, и весь космос радости бушует во мне: «Я видел это!» Моё маленькое счастье ликовало совсем не потому, что я как равный мог появиться во дворе. На самом деле фильм был «фильм всем фильмам»! И тогда – и сейчас. Одним махом просмотрел ещё раз картину недавно, а боялся всё же, что детская память подведёт, как случалось ни раз. Прекраснейший-препрекраснющий фильм! Смотришь – и себе завидуешь!

Представляю, какими глазками я просил спасти меня дядю Антона! Ведь он, конечно, понял, что я без родительского разрешения, сбежал. Искать, заламывая от горя руки, не будут – сестра Галка расколется. Но это же дядя Антон! Маг и «рентген» детских сердец! Он видел: пацану и вправду надо посмотреть такую картину, и – прямо сейчас!

Как дядя Антон догадался, что мне не выжить без этого фильма? Ведь года четыре назад, ещё в детском саду, меня постигло несусветное, тяжеленное с земной шар горе: меня не пустили на спектакль в этом же клубе – «По щучьему велению». Нам с Галкой дали не сорок, а двадцать копеек, и из-за слов воспитательницы, что пойдёт тот, кто будет лучше себя вести, я сбежал из сада на работу к маме за деньгами. В этих бегах попадаю под грузовик на глазах заведующей садика, она с сердцем в больнице – я в углу под строжайшей охраной папы. Весь мир видел, как распускаются по щучьему велению розы, но не я!

Конечно, великая, невообразимая любовь к детям дяди Антона всё ему «рассказала», когда я падал в бездну и просился посмотреть на «чудо света» на пороге его кинобудки. А ведь он знал, что и я кричал с мальчишками: «Рамку! Рамку!» – когда шёл скучный для нас фильм «Война и мир». Когда все Элены и Наташи Ростовы пялились на нас крупным планом и на экране «обрезалось» их умопомрачительное декольте, мы не могли этого вынести – и орали как зарезанные.

Но в этом же клубе дядя Антон крутил «только для меня» Олега Стриженова в «Сорок первом», хотя отец сидел тут же рядом в зале. «Конец фильма можно было бы и вырезать! – плакал я тогда. – И тётя была бы хорошей!» А кино про нашего лётчика? про Уточкина! – помните, как изысканно заикался Стриженов: «А-а что?»? Но мир перевернулся на черно-белом «Гамлете»! Может, поэтому мне до сих пор жаль девчонок всего мира и всех возрастов? Так было жаль Офелию!!! а не этого придурка, вякающего всякую ерунду черепу, когда все, кроме него, уже знали: быть или не быть ему на месте бедного Йорика, то бишь убитым. Но какие башни! А какой голос у тени отца Гамлета! И, всё равно, Гамлет – это только Смоктуновский! Он с Вертинской в «Гамлете» остались у меня в детском альбоме на почтовой марке – можно было рассматривать вечно!

Мне, уже маленько повзрослевшему ёжику, понятно, что в руках дяди Антона помещался весь тогдашний запас «опиума для народа» – кино. Но я точно знаю, дойди я хоть до столбика «600+», я так и не открою тайну – никакими этологическими отмычками! – откуда приходят к нам эти великаны любви ко всему живущему? Им что червячок, что дурачок – все будут одарены, поняты и согреты душой, которая вместе с душой рубанка умеет радоваться, когда вечно стругает, стругает и стругает детские автоматы…

Не мне ломать голову над непостижимыми тайнами. Хорошего понемножку: постоял у столбика им. дяди Антона, протёр очки на табличку «60+», покачал головой, поцокал языком, согрелся доброй памятью, и стаканчиком тоже, – и пошёл дальше: там тоже ещё много чего мне непонятного.

18. 09. 2018