Читать книгу Еще одна грустная книжка - Леонид Жуган - Страница 5

И всё-таки я сжёг папку своих «стихов», не черновиков, а беловики. И не в камине, а в старой бочке в огороде, у подсолнухов. Эти «стихи» я сам уже двадцать лет не видел. С двадцати лет двадцать лет они издевались надо мной. Как я ненавидел эти подлунные проказы! Воешь, а хочешь-не хочешь – ночь, кухня, пишущая машинка и зелёный подмигивающий глаз моей рыжей музы. Ну, уж такие женщины и такой походкой выходили из моего мая, так сладко сжимали моё сердце, что из тисков их красоты можно было вырваться, только если напиться вусмерть чернил! Да, потом, когда я их прочитал – через эти самые двадцать лет! – точно: больной нарыв любви…

Но всё-же я заставил себя сделать большой вдох-выдох – и моя рыжая муза, проклинающая меня, грозящая ещё встретиться, с солёными и зелёными глазами упорхнула в окно лифтовой площадки – улетела подмигивать… мне, через двадцать лет. Я ещё склеил детскую книжку-раскладушку стихов для дочек – и всё: пробку в горлышко – и бутылку в море! То есть собрал эти слёзы зеленоглазой в книжку и подписал на обложке единственного для отца экземпляра что-то в роде того, что это – моему единственному, любимому и благодарному читателю. Не могу оставить в забвении одну милую деталь: когда закончил автограф и поднял на батю глаза, не мог поверить и сдержать смеха: он сладко храпел, упав седогривой головой на стол!

«Единственному» – потому что Галины Субботиной уже не было… Такую же книжку с названием «Стихи для стульчика или табуретки», посвящённую её памяти, я засунул в компьютер – для последнего их пути в интернет. Правда, до этого ещё была одна попытка отправить мою Музу Джиновну по морям, но неудачная. Наоборот, ещё и ещё подмигивала мне через тысячу километров на «литературном вечере», устроенном Галей и отцом с ребятами альпинистами по моим чернильным вздохам. Жил такой прекрасный человек, Галина Субботина, и будет вечно жить в моей памяти. Критик она конструктивный, чётко отделила зёрна от плевел, и, в отличие от отца, ни разу не нарушила Общественный договор Руссо, Конституцию и другие межчеловеческие скрижали. А вот батю надо было постоянно стращать Ветхим Заветом авторского права, чтоб никому не раскрывал мой псевдоним. И не зря.

Но вот как-то раз батя вышел за калитку – и боги, народ серьёзный и неумолимый, когда-то щедро подарившие ему горы, оставили ему только его последний билет – туда… Мы с женой прибирались в его кабинете, на полках его любимых книг, и вот тут-то и попалась эта простая бумажная неподписанная толстущая папка, которая, как вы уже догадались, и сгорела в бочке в начале этой истории.

«Может, важные документы?» – развязываю тесёмочки – ба!.. в четырёх экземплярах, под копирку, напечатанные батей, под моим настоящим именем – все мои «стихи»! Вот-те и Конституция! Эту загадку я и не пытался разгадывать. Это был шок и волосы дыбом: полное нарушение договора со мной… И всё же помню, боги, ту внезапную смесь щемящего недоумения и неожиданной нежности к нему. Пусть там были опечатки и исправления – не это не спасло эту найденную папку.

Склонив голову, моля прощение у бати, размазывая пепел под носом, я зорко следил за огнём в бочке до последней искры! Прости меня, бать, но этот закон во мне мне не подвластен. Хотя, ничто не вечно под луной, – может, и осмелюсь когда-то.

Так при чём тут «Макдональдс»?

Так уж случилось, что мои боги – опять мои боги! – с чего-то решили, что день 12 мая 2013 года должен остаться в моей судьбе одним из незабываемых, как чудо. В этот день мне должны были передать книжку у метро «Юго-Западная». Отцовскую книжку о горах, стихи разных поэтов – он составитель и автор тоже. Он ещё успел написать вступление к ней, но вышла она уже с батиным портретом в рамке. Я её ещё не видел. Я знал, что отец составляет и пишет такую книгу, и как-то раз даже видел его за этой работой. Но сам ничего не спрашивал, боясь задеть каким-нибудь моим глупым замечанием. Уже раз был звоночек оттуда, и он спешил, бешено спешил дописать своё последнее слово любви к горам, друзьям и всем-всем, оставившим в них своё сердце.

Вот. И в этот же день я и сын должны были встретиться с его сестричкой, как всегда – на «Югах», у «Макдональдса». Она вернулась из Словении со свадьбы своей подружки, и нам было интересно узнать про тамошние свадебные обряды. А 11 мая была годовщина смерти Венедикта Ерофеева, автора моих любимых «псалмов» «Москва – Петушки». Первый раз после Камчатки в 1979 году я так жадно пил квас!

Ну вот, ждём сестричку и я всё думаю, как бы поменять «Макдональдс» на какой-нибудь кабачок-коньячок? Ждём-ждём, – ладно, думаю, я только аккуратненько достану из упаковки, только глазком гляну – и всё, просмотрю уже книжку дома. Не удержался, раскрыл. Батин траурный портрет, короткая биография. Ладно, пока нет дочки, пробегу содержание. Ага, вот, батины стихи, конечно, все про горы. О! – а за ним однофамилец по моему псевдониму. Интересно, что за парень? Глядь – мои «стихи». Ничего не понял: я привык «С.П.Камышев», а не «Камышев Сергей». Голова и так от вчерашнего никакая – хоть бульку бы одну! – а тут полная прострация: ведь батя мне ничего не говорил про это. Первое, как прошёл испуг и начал соображать, – Господи, не под моей фамилией! И сразу же – как будто бы во мне небо!..

Пришла Настя, и мы многое узнали про европы, пока её братик опустошал подносы. А перед глазами батина «Зависть» и обратная страничка: Камышев Сергей, «Популярная гляциология», «Горы спят», 1975 год – боги, сорок лет назад! – лёгкая, прозрачная, с рисунками геодезиста в горах и ночной палатки. И снова – будто ветер с ледника! И небо стало такое ясное, чудилось: вот, вот же они – изумрудные разводы льдов Южного Кызгыча!

А я только после его смерти понял, что в фильме – это его «Зависть»…

И не смог хоть как-то смириться и понять, зачем бате были нужны эти несчастные четыре экземпляра под копирку…

Вот такое «внимание» и «сыновья благодарность» – и такой заботливый и дружеский привет оттуда у «Макдональдса»…