Читать книгу Последний постскриптум - Леонид Жуган - Страница 5

Пришёл мужик, молодой, весёлый, открытый, и Иван не выдержал, сразу прямо спросил его: «Скажи, кончилась война?» Мужик не понял: «Какая война? У вас учения? Или это кино снимаете, как сын сказал, раз в зимней форме?» Иван в ответ замотал головой и начал выдавливать из себя слова, которым и сам не верил: «Уж… ты не пугайся… я вижу: ты наш, русский… Но я… только что с фронта, с задания, я с товарищем был. Но там была зима и 42-й, а тут – весна и 61-й… вроде как? – и достаёт найденный журнал из сапога. – Вы тоже в раю? Давно, видать, а я ещё не обвыкся, выходит?» Солдат вытер пот шапкой и уже бойчее продолжил: «И своего товарища я не нашёл. Ваську Борисова, с которым на задание пошли. Паренёк совсем молодой, девятнадцать лет только. Не объявлялся? Фрицы огонь открыли, Вася ответил. И вот я тут, не пойму где, хотя это место нашей обороны от Тешелово до Брыни», – и показал красноармейскую книжку.

Мужик аж присел. Повертел головой. Как выискивал что-то вокруг. Но встал, предложил «Казбек» странному солдату и жадно затянулся. Но тут же представился: «Фёдор. Фёдор Лесонков», – хозяин дома твёрдо протянул руку, хотя глаза его тонули в море изумления. «Иван. Иван Сергеевич Жуган. Гвардии рядовой, 37-й гвардейский стрелковый, 12-я гвардейская 16-й армии», – обрадовался Иван Фёдору и осторожно пожал его руку, будто проверял Фёдора: не ангел ли он небесный? И вытер непрошенную слезу. Тут-то Фёдор понял, что какой-то необычно помешанный в армейском зимнем обмундировании перед ним. «А из ближайшей больницы в таком виде никак бы до Охотного не добрался – кто ж выпустит? Да ещё с автоматом путешествует! И где он одежду ещё военную достал? У Ивана красноармейская книжка, вооружённый, и ничего о настоящем не знает. На вид, так, добрый, но потерянный какой-то весь, – запрыгали мысли Фёдора, но про рай отшутился: – Чем ни рай, Иван Сергеич, – не война же!» А про войну уже серьёзно ответил: «Иван Сергеич, Иван, солдат дорогой, война пятнадцать лет назад 9 мая в сорок пятом закончилась, добили мы фашистов в Берлине! И тебе, Иван Сергеевич, мой поклон». И тут получил бомбу по мозгам от солдата: «У вас на памятнике воинам я и свою фамилию с инициалами нашёл. Можешь проверить. И Васькину… Я ни про свой, ни про ваш рай не шучу, но и понять ничего не могу. Но победой ты меня обрадовал, Федя, как никто в жизни».

Опомнился Фёдор, засуетился как хозяин дома: «Давай, усталый солдат, проходи в дом, дорогим гостем будешь» – и показал солдату, как обойти изгородь до калитки. Ведёт Ивана в дом, а мысли белкой по веткам скачут: «Господи, повезло не ляпнуть обидное. Грешным делом ещё похвалить хотел, что роль так здорово читает. Девятнадцать лет где-то быть? Только сейчас узнать про конец войны? Да и слишком запоздалый театр с однофамильцем на памятнике – из лагерей всех ещё осенью в 55-м освободили. Значит, врать солдатику причин нет? Какой-то странный случай, но ничего опасного, разве кроме ППШ. Втираться в доверие под фамилией убитого и с документами убитого да ещё в таком виде – слишком мудрёная уж шпионская операция. И я ж не сумасшедший. А в такой космический день порадовать хоть столом и чаркой странного воина – ничего ни с кем не случится. Да и как на Ивана в доме посмотрят – тоже интересно. Но про рай – если это его подвинутость – разуверять слишком не надо рваться. С этим только врачи справятся. А помочь вернуться к врачам или сообщить в милицию – это, наверно, придётся? Пушка у Ивана не игрушечная».

Идёт Иван, а всё кругом на дворе, как в мирное время. И в доме ни следочка войны, ни немцев. В доме за праздничным столом, накрытым на скорую руку, сидят жена хозяина Марья и шебутной сосед Игорь, пришедший в гости с самогоном побазарить по случаю полёта в космос советского человека. Фёдор представил жену и соседа Ивану, а про гостя сказал чётко, как если бы докладывал генералу, но с серьёзным теплом: «Солдат Иван, с боевого задания, зашёл к нам водички попить». Хозяйка пригласила Ивана за стол. Фёдор помог раздеться. Пока Марья обновляла стол, Фёдор пристроил автомат солдата к серванту под вопросительный взгляд соседа, и показал ему кулак, что, мол, все вопросы – потом. Конечно, на столе невиданные Ивану консервы, вокруг невиданная домашняя утварь. Репродуктор на стене невиданный, и портрета Сталина нигде нет. И невиданный прибор в углу – домашний холодильник «Саратов». Один самовар – довоенный знакомец. Понятно, пропустили по рюмочке за знакомство. Ивану объяснили стрельбу в селе и тоже поздравили с полётом Гагарина. Сосед Игорь не удержался и снова наполнил рюмки: «За новый великий день в стране – только День Победы ему равен и День Революции! Человек в космосе!» И начали хрустеть мозги у всех: Иван не врубается в слова хозяев и их соседа о полёте человека в космос, а они не могут поверить его странному появлению в селе.

Иван снова рассказал, уже подробно, о боевом задании зимой, о памятнике с его фамилией и что ничего не понимает, где он: во сне, в коме, в раю? Марья с Игорем в полной прострации – она за сердце держится, он за рюмку. Мозги об стенку бьются. Слова к языку присохли. А Иван показал ещё свою солдатскую книжку. Потом диск от автомата отсоединил, чтоб никто не волновался, и продолжил: «Не могу знать, для чего немцам такой масштаб обманухи перед нашим наступлением устраивать, с людьми, детьми и памятником. Но весну пока только солнце умеет делать. И откуда бы они взяли настоящие фамилии для памятника? И машина у магазина чу́дная. Но чему я удивился больше всего – одному только: в раю – и есть захотелось». «Это Гришкина, мужа продавщицы нашей Клавки машина, „Волга“, наша, советская модель, – пытается отвлечь всех от „райских“ тем Фёдор. – И „Победа“ ещё легковушка есть, её до „Волги“ делали». Он встал и поднял рюмку: «За Победу! За тебя, Иван! За новую победу! В космосе! За Юрия Гагарина!» – и понеслась душа по тостам в рай советского человека: выжили! победили! а теперь и в космос полетели! Все с радостью угощают растерянного солдата. Тарелки и чарки летают над столом, звенят весёлые вилки! Кто плачет, кто смеётся от радости! А Иван грибочком закусывает, в ус дует и репу чешет: «Кто ж издевается над мозгами человеческими? Мои глаза и уши верить отказываются, что я на земле. Вон, как в раю людям хорошо. Но в раю – и памятник погибшим? Я же не помешался. Вон, все едят, пьют за праздничным столом, за Гагарина и за Победу. А все сразу – не смогли же сойти с ума? Хотя с ума-то сошли все от радости и неслыханного события. И всё же я в раю, как ни крути. Сна про полёт в космос мозги не придумают. И в раю тоже едят?! И горькую пьют?! И в раю, значит, тоже командуют чувства – и голода, и радости, и страха?! Как ни крути, а я ж всё выискиваю за каждым углом фашистскую морду…»