Читать книгу Лейтенант Копылов. Армейский роман - Леонид Канашин - Страница 18

***

Чуть ли не на следующий день после нашего прибытия в Безречный Веселовского назначили в наряд старшим патруля. Ему выдали красную повязку, пистолет без патронов и придали двух солдат, вооруженных штык-ножами. Патруль должен был выявлять и задерживать самовольщиков и вообще следить за порядком в поселке. Однако в частный сектор поселка с наступлением темноты патрулю заходить запрещалось, так как были случаи нападения на патруль неустановленных лиц с целью отъема пистолета.

Патроны же не выдавались уже почти год, после того, как подвыпивший начальник патруля – вольнонаемный прапорщик из танкового полка – застрелил свою жену и сослуживца капитана. Поздним вечером, патрулируя около родимых окон, прапорщик не удержался и просто так, без всякой задней мысли, зашел домой и обнаружил, что его жена на брачном ложе отнюдь не одна…

Зоной особого внимания для патрулей был гарнизонный Дом офицеров, где воскресными вечерами устраивались танцы, и где, случалось, возникали стычки между офицерами и половозрелыми аборигенами мужского пола, которые, будучи в подпитии, заходили сюда в поисках своих заблудших подруг и для демонстрации своего забайкальского норова. И вот как раз в воскресный вечер и выпало дежурить Андрею Веселовскому. Выставив вперед повязку и стуча сапогами, зашел он со своими бойцами в Дом офицеров и сразу обнаружил непорядок. Какой-то оголтелый, хоть и в возрасте, штатский сцепился с офицером и все норовил ударить того в область лица. Андрей видит, что окружающие пытаются их разнять, но делают это как-то не очень энергично, как бы для виду. «За мной!» – дал команду Андрей своим патрульным и решительно бросился к дерущимся. Первым делом он нейтрализовал наглого штатского – заломил ему руки за спину, а затем поволок его к выходу, несмотря на то, что гражданин лягался, как бешеная лошадь, и ругался, как сапожник. Андрюша, хоть и занимался в студенчестве, на первом курсе, вольной борьбой, удерживал штатского не без труда, так как противник значительно превосходил его в весе. Тут Андрей заметил, что солдаты его действуют как-то бестолково. Вместо того чтобы хватать дебошира за ноги, не давая ему брыкаться, они, стараясь перекричать грохот музыки и шум, сопровождающий всю эту возню, пытаются дать ему, Андрею, какие-то инструкции… До слуха Веселовского доносится: «Наш, это наш! Майор Тодоров!». «Какой Тодоров? – соображает Андрей, – причем здесь Тодоров?». И тут вдруг до него дошло, руки его опустились, и он понял, что произошло страшное и непоправимое. Тот, кого он скрутил, был никто иной, как начальник штаба нашего саперного батальона майор Тодоров, который как раз накануне и инструктировал Андрюшу перед выходом в наряд. Андрей не узнал его, так как начштаба пришел на танцы в штатском, и вообще Веселовский видел его второй раз в жизни.

На высоком крыльце Дома офицеров разгоряченный Тодоров произнес обращенную к Андрюше громовую пламенную речь, в которой и сам Андрей, и все его ближайшие родственники во всевозможных вариантах словосочетались с названиями разных срамных мест.

Начальник штаба майор Тодоров был большим и шумным. Где бы он ни начинал держать речь, его рокочущий бас без всяких усилий с его стороны легко достигал самых укромных уголков расположения части и распространялся далее, накрывая соседние полки и батальоны. Тодоров был завзятым матерщинником и кладезем специфического армейского юмора. Его слегка одутловатое лицо с красным пористым носом указывало на его любовь к выпивке, вместе с тем за все время нашей службы не было случая, чтобы он находился в расположение части в нетрезвом виде. Первые дни мы с Веселовским боялись начальника штаба больше других старших офицеров батальона и старались обходить его стороной, но вскоре поняли, что этот громогласный майор на самом деле добрейшей души человек. Провинившемуся солдату или офицеру нужно было только смиренно переждать гром, молнии и матерщину, потому что за ними неизбежно следовали прощение и доброжелательное наставление. Срок службы майора Тодорова подходил к концу, он не ожидал уже ни повышения в звании, ни повышения в должности. И, может быть, не только одной его природной добротой объяснялось его отеческое отношение к подчиненным, а еще и тем, что ему уже не нужно было выслуживаться, а можно было просто служить.