Читать книгу Археология Москвы: древние и современные черты московской жизни - Леонид Кондрашев - Страница 3

Официальная история Москвы началась с даты 4 апреля 1147 года, в день священномученика Василия и преподобного Исаакия, накануне Великого Двунадесятого праздника 7 апреля (25 марта по ст. ст.) – дня Благовещения Пресвятой деве Марии Богородицы. В этот день в Москве встретились Юрий Долгорукий и его союзник князь Новгород-Северский Святослав Ольгович.

Однако, по мнению многих историков, Москва как город возникла и оформилась раньше этой даты. Еще в 1946 г. академик М. Н. Тихомиров отмечал, что «начинается она (история Москвы) раньше, имеет свой предысторический период, может быть, уходящий корнями в самое отдаленное прошлое». (Тихомиров, 2003. С. 31)

В настоящее время вопрос о реальном возрасте Москвы снова занимает умы широкой общественности. Несмотря на то, что большинство москвичей понимает условный характер «даты рождения», интерес к более точным данным, аналогично определению более ранних дат появления Киева в советское время и Казани в недавнем прошлом на основании данных археологии, продолжает будоражить умы. Многие современные историки скептически относятся к методике установления возраста поселений по косвенным археологическим данным, отстаивая негласную традицию отсчитывать историю городов от первого упоминания в письменных источниках. В то же время условность такого подхода видна по самой традиции празднования «дня рождения Москвы»: празднование 700-летнего юбилея Первопрестольной император Николай I установил в январе, а через сто лет советское правительство – в сентябре. (Жуков, 2013. С. 13)

Итак, как начиналась Москва? Для ответа на этот вопрос нам необходимо тщательно изучить не только короткие обрывки письменных свидетельств, но и полновесные археологические материалы, накопленные за полтора столетия, особенно в конце XX – начале XXI вв.

Теперь, спустя многие сотни лет, нам предстоит разбираться в этой хаотической путанице эпох, выделить из огромного массива информации данные, которые позволяют все же скорее утверждать, чем отвергать, что Москва жила до летописной даты 1147 г. Каким долгим был этот период, сегодня сказать трудно, но все же он был. О чем красноречиво говорят материалы почвенного анализа, фрагменты культурного слоя и остатки ям и сооружений на материке.

Прежде всего важно разобраться, почему место, которое займет будущий город Москва, оказалось столь удобным для поселения, что привлекало сюда множество народа. Отметим, что передвижение, а тем более переселение в то время коренным образом отличалось от современности, в первую очередь своей сложностью, поэтому причины для смены места жительства должны были быть весьма существенными. Палеогеографы отмечают, что Москва расположена на стыке трех физико-географических провинций, а на ее территории можно выделить девять коренных ландшафтов, причем восемь из них сходятся в центральной части города. Урочища пойм и боровые террасы привлекали поселенцев повышенным плодородием из-за постоянного поступления питательных веществ с полыми водами. На склонах теплых экспозиций весной раньше оживали растения, что было очень важно для организации пастбищ. (Культура средневековой Москвы… 2004. Т. 1. С. 42, 43)

Мы уже писали в предыдущей главе, что на территории будущих Москвы и Московской области, удобной для сельского хозяйства, сосуществуют финно-угорские и балтские племена, а с X в. начинают проникать и славяне.

Археологические памятники X–XIII вв. представлены на территории Московской области преимущественно селищами, городищами и курганными могильниками. Весьма многочисленны селища – остатки неукрепленных, в основном сельских поселений, именовавшихся в письменных источниках терминами «село», «погост», «слобода», «займище», «печище» и др., а с XIV в. – и «деревня» (Воронин, 1935; Веселовский, 1936; Успенская, Фехнер, 1956; Романов, 1960; Археология СССР. Древняя Русь… 1985). Некоторые селища, располагающиеся в непосредственной близости от городских центров, могут в отдельных случаях интерпретироваться как остатки городских посадов или слобод. Как уже отмечалось, древнейшие славянские селища появились на рассматриваемой территории в IX–X вв. Количество их несколько увеличилось в XI в. Большинство же памятников этого типа датируется XII–XIII вв., что свидетельствует о значительном росте населения нынешнего Подмосковья именно в это время. В конце XIII в. ряд селищ прекратил свое существование, что может быть связано с татаро-монгольским нашествием (Юшко, 1991. С. 19, 20, 23).

Раскопки А. Г. Векслера 2001–2004 гг. «дьяковского» селища у подножия Дьякова городища

Большинство селищ XI–XIII вв., как, впрочем, и позднесредневековых, тяготеет к речным долинам, располагается в различных геоморфологических условиях – на всхолмлениях в поймах, на низких или высоких террасах, в краевой части коренного берега. Высота их над нынешнем уровнем рек колеблется от 1–2 до 30 м. Очень редко они фиксируются на водоразделах, причем обычно на берегах оврагов, имевших в древности, по-видимому, небольшие водотоки. Размеры селищ варьируют от нескольких сотен до 72 тыс. м², большинство имеют площадь от 4 до 10 тыс. кв. м. Это свидетельствует, что далеко не все древнерусские сельские поселения были однодворными. Сильно различаются селища и по мощности культурного слоя, которая колеблется от 0,10–0,15 до 1,0–1,5 м. Мощность культурного слоя в известной степени может служить показателем длительности и интенсивности жизни на поселении. (Культура средневековой Москвы, 2004. Т. 1. С. 66, 67).

В большинстве случаев селища тянутся неширокой полосой вдоль русла реки или ручья, по краю террасы или коренного берега, а на водоразделах – вдоль оврагов. Реже памятники этой категории занимают мысы коренных берегов или террас. Планиграфические особенности селищ с учетом этнографических данных (Витов, 1953; Бломквист, 1956) позволяют предполагать, что большинство сельских поселений имело рядовую застройку, когда дома располагались одним или двумя параллельными рядами, образуя улицу. Известны селища, распространение культурного слоя которых заставляет думать о кучевой застройке, при которой строгой системы в расположении построек выявить не удается.

При раскопках на селищах исследованы остатки наземных бревенчатых построек, нередко с подпольными ямами, глинобитных печей и печей-каменок, найдены орудия, связанные с сельским хозяйством и промыслами. Установлено, что некоторые сельские поселения являлись одновременно и небольшими ремесленными центрами, обслуживавшими своей продукцией соседние поселения. Так, на селище, возникшем на месте более раннего Успенского городища в Одинцовском районе, обнаружены следы гончарного, ювелирного и кузнечного производств, на поселении Десна в Ленинском районе – железоделательного, кузнечного, ювелирного. Неоднократно встречены на селищах и украшения, имеющие племенную специфику, например, семилопастные височные кольца на территориях, подвергшихся вятичской колонизации, браслетообразные – в более северных и восточных районах, которые заселялись кривичами.

Большая часть небольших по размерам селищ домонгольского времени в Подмосковье группируется вокруг крупных, образуя гнезда поселений. Близ таких гнезд селищ располагаются также крупные курганные могильники, а иногда и городища, служившие убежищами. Такие группы памятников должны интерпретироваться как поселения и кладбища отдельных сельских общин. Территория, занятая общинами, имела площадь 20–30 кв. км. (Юшко, 1991. С. 32–35, 37–43)

Поскольку наша книга посвящена археологии Москвы, нельзя не упомянуть раннесредневековые памятники на территории современной Новой Москвы. При этом следует подчеркнуть, что люди, выбирая место поселения, конечно, не думали, каким через много веков будет административное деление. Среди памятников этого периода, на которых были проведены археологические исследования, можно упомянуть курганные могильники: курганная группа «Ознобишино-1»; курганная группа «Ознобишино» (XII–XIII вв.); курганная группа «Ознобишино-4» (XII–XIII вв.); курганная группа «Сатино-Татарское-1» (XII–XIII вв.) и селища: селище «Батыбино-1» (XII–XVII вв.); селище «Батыбино-2» (XIV–XVII вв.); селище «Батыбино-3»; селище «Ознобишино-2» (XIV–XV вв.); селище «Ознобишино-3»; селище «Ознобишино-3а»; селище «Ознобишино-4» (XIII–XIV; XVII–XVIII вв.); селище «Ознобишино-4а»; селище «Ознобишино-5» (XIII–XVII вв.); селище «Ознобишино-6» (XII–XIV вв.); селище «Роднево-1»; селище «Русино-1»; селище «Русино-2» (XIII–XIV вв., XVI–XVII вв.); селище «Русино-3» (XIV–XVII вв.); селище «Троицкое-2» (XIV–XVII вв.); селище «Троицкое-4» (XII–XIV вв.); селище «Троицкое-5» (XIV–XV вв.) и многие другие.

Исследуемая территория Троицкого административного округа города Москвы в XII – первой половине XIII вв., вероятнее всего, была поделена между двумя княжествами. Западная и южная части входили в состав земель Смоленского княжества, а восточные и северные – Московского княжества. Административным центром данной местности, смоленской ее части, являлось селение Добрятино на р. Пахре (позднее центр Добрятинской борти). Во второй половине XIII в. исследуемый участок перешел под протекцию Рязанского княжества. Позднее эти земли были включены в Московское княжество в Серпуховской удел, в Лукомский и Ратуев станы и Добрятинскую борть 1340–1350 гг. В краткую эпоху расцвета Перемышльского княжества исследуемый регион переходит во владение Василия Владимировича, младшего сына Владимира Храброго, в 1410–1427 гг. и переименовывается в Молоцкий стан.

Весьма многочисленны остатки укрепленных поселений, имеющих напластования XI–XIII вв. В большинстве случаев эти городища, как и более ранние, располагаются на мысах коренных берегов и высоких террас при вхождении в речную долину другой реки или ручья, на стыке одного или двух оврагов. Часть памятников этого типа занимает всхолмления или останцы в поймах и на речных террасах, некоторые располагаются в петлевидных изгибах речных берегов, будучи с двух или трех сторон ограничены рекой. Наконец, иногда городища располагаются в краевой части коренного берега, речной или озерной террасы и не ограничены какими-либо естественными рубежами. Размеры площадок городищ варьируют от нескольких сотен до 50–60 тыс. кв. м, высота над уровнем воды в реке – от 5–10 до 30–40 м. Значительная часть городищ имеет напластования более раннего (дьяковская культура) и более позднего времени. Укрепления городищ весьма разнообразны. Городища, располагающиеся на мысах, всегда имеют с напольной стороны вал высотой до 6–7 м и ров перед ним. Те из мысовых городищ, которые возникли в период существования дьяковской культуры, нередко имеют систему из нескольких рядов валов и рвов (она функционировала иногда и в древнерусское время). Некоторые мысовые городища имели укрепления по всему периметру. Как правило, это только вал, причем менее высокий, чем с напольной стороны. Городища, располагающиеся в петлевидных изгибах речных берегов, на холмах-останцах и в краевых частях речных террас или коренного берега, как правило, укреплялись по всему периметру. В тех случаях, когда укрепления изучались стационарными раскопками, в насыпи вала фиксировались уплотняющие его мощные слои сырой или обожженной глины, деревянные конструкции, часто заполнявшиеся глиной, а также остатки более или менее мощной деревянной стены, шедшей по гребню вала, а иногда и башен.

Городища, которые в древнерусское время могли быть центрами сельских территориальных общин, по А. А. Юшко, имеют более или менее значительную площадку (около 5–6 тыс. кв. м). При раскопках на них находят значительное количество племенных украшений, часто – остатки ремесленных мастерских (Юшко, 1991. С. 123). Таковы, например, городища Боровский курган (раскопки А. Г. Векслера) и Боршева (Крис, Чернай, 1975; 1978) в Раменском районе. Как уже отмечалось, общинными центрами могли быть и неукрепленные поселения.

Перемышль, а точнее, Перемышльское городище, расположенное на правом берегу р. Мочи (правый приток р. Пахры) примерно в 12 км к юго-западу от современного Подольска, впервые попадает в поле зрения археологов в середине 20-х годов XX столетия. Справедливо отождествленное с одноименным летописным городом, оно в дальнейшем постоянно фигурировало как в многочисленных исследованиях по истории и археологии земель Московского княжества, так и в работах, посвященных общим вопросам русской истории. В 1954–1955 годах на нем проводятся довольно масштабные археологические раскопки (750 кв. м), детально изучается система укреплений. Тем не менее до сих пор дискуссионными остаются вопросы о времени возникновения и роли города в системе городских центров Залесской Руси. В литературе прочно утвердилась точка зрения, согласно которой крепость Перемышля своим появлением обязана строительной деятельности Юрия Долгорукого. Основываясь на сообщении В. Н. Татищева, называется даже точный год основания города – 1152 г. Однако в духовной грамоте Ивана Калиты, датированной около 1339 г., Перемышль упоминается как село, что определенно указывает на отсутствие укреплений в это время. Согласно летописному рассказу, Перемышль служит местом сбора войск князей Владимира Андреевича Серпуховского и Владимира Дмитриевича Пронского. Располагаясь в Перемышле, объединенные силы князей угрожали литовцам, осаждавшим Москву, ударом с тыла. Расположение крепости представляется весьма выгодным в стратегическом отношении: она находилась примерно на расстоянии одного дневного перехода от Москвы, была выдвинута в направлении юго-западной границы княжества, проходившей по течению Оки, и контролировала дорогу, ведущую в верхнеокские земли.

Однако доминирующее положение в пределах удела Перемышль теряет очень скоро; после строительства в Серпухове укреплений и основания Высоцкого монастыря, а также существенного расширения территории княжества на запад (в 1378 году, по просьбе митрополита Алексея, к владениям Владимира Андреевича были присоединены Боровск и Лужа) значение его падает. Уже в начале XV столетия он не рассматривается как престижное владение – князь Владимир завещает его младшему из своих пяти сыновей, Василию, в удел которому досталась небольшая территория на севере Серпуховского княжества.

Во 2-й половине XV – начале XVI вв. Перемышль перестает быть центром удела, оставаясь лишь местом сбора дорожных пошлин. Писцовые книги начала XVII в. фиксируют на месте бывшего города распахиваемое городище.

Возникновение и последующая история Перемышля Московского довольно показательны в контексте развития политической и экономической ситуации на западных рубежах Московского княжества. Построенный изначально как удельный центр и сильная крепость на стратегически важном направлении, он теряет свое значение в результате быстрого расширения контролируемых московскими князьями территорий. Оставшись далеко от границы, город в то же время слишком близко располагался к Москве, для того чтобы стать столицей крупного удельного княжения в условиях усиливающейся централизации, и находился далеко от Оки – основной торговой магистрали региона. Перемышль не мог конкурировать с приокскими городами – крупными торговыми и ремесленными центрами, что предопределило его постепенное запустение. В 1481 году в заточении в Угличе скончался последний князь Боровский – Василий, и Перемышль окончательно вошел в состав московских владений.

Остатки укрепленных феодальных усадеб, своего рода замков – другого вида археологических памятников – обычно характеризуются мощными оборонительными сооружениями при относительно малых размерах площадок, находками предметов вооружения и конского снаряжения, типичных для быта феодалов, стеклянных браслетов и других дорогих украшений, значительной имущественной дифференциации среди обитателей таких поселений, которая проявляется, в частности, в характере, размерах и планировке построек (Арциховский, 1934; Третьяков, 1952; Седов, 1960. С. 51). Нередко они бывают окружены селищами, которые можно рассматривать как остатки владельческих сел. Городища-усадьбы возникают не ранее начала XII в., в период интенсивного формирования на рассматриваемой территории феодальных отношений. Ряд городищ-усадеб функционируют и в позднем Средневековье. Примерами таких памятников могут быть, например, городища у с. Городище на оз. Тростенское (Луковня на р. Пахра, Тушков городок и др.) (АКР, 1994. С. 29–55).

Итак, чтобы понять возраст и характер поселения, мы должны проанализировать культурный слой археологических памятников и содержавшихся в нем находок, особенно тех, которые позволяют нам определить хронологические рамки бытования данных предметов.

Возникновение города должно было характеризоваться постройкой укреплений (собственно наименование «город» обозначает огороженное место). Однако по другим параметрам историки продолжают вести оживленную дискуссию.

В советский период, время торжества марксистских воззрений в исторической науке, большинство ученых, прежде всего М. Н. Тихомиров, Б. Д. Греков и Н. Н. Воронин, считали причиной появления городов роль внутреннего рынка, удовлетворяющего потребности сельскохозяйственной округи, то есть наличие отделенного от сельского хозяйства ремесла. Другие ученые указывали, что ремесленники селились прежде всего около замков феодалов или крупных племенных центров. Близка к данным воззрениям точка зрения А. Н. Насонова, отдававшего предпочтение социальным (наличие феодального принуждения) причинам возникновения города над экономическими. То есть ремесленники в зарождающихся городах должны были обслуживать феодалов и подвластное им население. В 70-е годы XX столетия В. В. Мавродин и И. Я. Фроянов, оспаривая взгляды М. Н. Тихомирова, указывали на первостепенное значение транзитных торговых путей.

И все-таки наступило понимание, что причины возникновения города могут быть многообразные. Об этом писали Л. В. Алексеев и М. Г. Рабинович. И даже выдающийся исследователь древнерусского зодчества Н. Н. Воронин, подводя, как он считал, итоги дискуссии о возникновении городов, в 1945 году призывал не останавливаться на единой схеме. (Воронин, 1945)

Итак, современные ученые выделяют следующие факторы, совокупность которых должна свидетельствовать о городском характере археологизированного поселения:

1. Наличие одной или нескольких укрепленных частей, с возможным расположением возле них неукрепленных селищ – посадов.

2. Выделение центра поселения – жилища феодала, собора, вечевой площади и. т. п., также должны выявляться элементы усадебной застройки членов городской общины.

3. Среди находок должны быть орудия труда ремесленников, сельскохозяйственный инвентарь в меньшем количестве, очень важно обнаружение привозных вещей и товарных пломб – свидетельство развитых торговых связей.

4. Свидетельством административного управления будут вислые свинцовые печати князей и церковных иерархов.

5. О наличии военного гарнизона и проходящих воинских контингентов расскажут находки оружия, доспехов, снаряжения коня и всадника.

6. Городам должен соответствовать определенный уровень культуры и богатства, поэтому среди выявленных артефактов должны быть памятники эпиграфики, орудия письма, книжные застежки и накладки, дорогая металлическая, стеклянная посуда, произведения прикладного искусства. (Русское градостроительное искусство: Древнерусское градостроительство X–XV веков. 1993. С. 28.)

Давайте теперь рассмотрим известные к настоящему времени археологические данные, чтобы понять: можно ли считать городом открытый археологами комплекс раннесредневековых поселений в историческом центре Москвы.

На территории Москвы в пределах МКАД археолог Н. А. Кренке насчитал 5 городищ, обитаемых еще со времен дьяковской культуры, а также 3 городища, о которых есть только упоминания в документах, но археологические находки не зафиксированы, и 53 селища (археологические остатки неукрепленных поселений). (Культура средневековой Москвы. 2004. С. 67.)

Наиболее древним из славянских ныне известных является селище, открытое археологом Л. А. Беляевым около Даниловского монастыря, датируемое Х веком. (Беляев, 1994). Древности подобного круга были обнаружены на реке Пахре, селищах «Заозерье-2», «Дьякова пойма», «Мякинино-1», «Краснолужском» и других. (Культура средневековой Москвы. 2004. Т. 1. С. 67, 68.)

Особый интерес представляют находки кладов арабских дирхемов на территории Москвы. Во-первых, датированные монеты всегда дают исследователям точный хронологический репер. В данном случае мы не будем рассматривать и руководствоваться методикой, разработанной казанскими коллегами, установившими тысячелетний возраст Казани по находке части одной монеты, тогда, как мы увидим ниже, нам пришлось бы праздновать тысячедвухсотлетний юбилей Москвы.

Специалисты отмечают, что обнаружение кладов с дирхемами на поселениях на территории современной Европейской России, где присутствуют артефакты скандинавского круга, свидетельствует о наличии раннесредневековых путей. Действительно, купцам, чтобы оказаться в этих краях, в центре густых лесов, надо было быть уверенными, что будет с кем торговать. А таких кладов на территории Москвы найдено несколько.

Самый знаменитый клад был обнаружен при сооружении огромного котлована на глубине 9 метров при строительстве храма Христа Спасителя в 1837 г. рядом с глубоким оврагом, прорытым ручьем Черторый (черт рыл). К сожалению, в то время еще не понимали важность фиксации обстоятельств находки клада, и мы не знаем, были ли эти монеты укрыты в культурном слое поселения или, наоборот, в укромном месте вне жилищ.

Были обнаружены тахиридская монета халифа Муста ибн-Биллаха, чеканенная в Мерве (Туркмения) в 862 г., и аббасидская монета халифа Мутеэз-Биллаха, чеканенная в Двине (Армения) в 866 г.

Некоторые исследователи Москвы, опираясь на датировку данных монет, полагают наличие поселения в середине IX века на месте храма Христа Спасителя. Как они считают, именно тогда часть славян-вятичей отступила с Оки на север по Москве-реке от нашествия хазар (южные вятичи платили им дань) и выстроила возле устья Неглинки городки: Турыгин (? Чертольское городище), Остров (холм под домом Пашкова) и Бор-город – «град власти» московлян с двумя линиями укреплений (на Боровицком холме). Торжок и образовался посреди трех городков возле брода через Москву-реку. Однако археологическими данными эта версия не подтверждается, и славянских поселений ранее X века, тем более в данном районе, не обнаружено. (Мокеев.)

Арабские дирхемы X в. Пекуновское селище (поселение Крева). Фото Игоря Зинина

Другой клад дирхемов IX в. был найден близ Симонова монастыря тоже в XIX в. (Кренке. 2004. С. 61)

Третий клад был найден в 1998 г. на северном склоне площадки Кунцевского городища В. А. Зарихиным и состоял из четырех половинок дирхемов. По определению Г. А. Федорова-Давыдова, это монеты, чеканенные в ал-Мухаммадие анонимным чеканом по типу 191–192 г. х. (806–808 гг.), ал-Мумином в бытность его наследником халифа 180 г. х. (790 г.), подражание дирхему Мединет ас-Салам эпохи халифа Махди 136–158 г. х. (753–775 гг.), подражание дирхему халифа Махди 136–158 г. х. (753–775 гг.). (Там же.)

Таким образом, купцы, имевшие в распоряжении арабское серебро, неоднократно проникали в эти края как минимум с IX века (если учесть, что монеты могли достаточно долго обращаться вне стран, где их чеканили). Также мы видим синхронные монетам поселения в ареале Москвы, но не на Боровицком холме. Клады скандинавских украшений, обнаруженные на территории современного Кремля ближе к Красной площади, связывают уже с другой эпохой – монгольским разорением Москвы XIII века. (Панова, 2013.)

С учетом изложенных данных, вывод Н. А. Кренке о том, что крепость на месте Кремля была построена «не на месте уже существовавшего города (протогорода) с формирующейся сельской округой», представляется очень важным и интересным и нуждается в более подробном освещении. (Культура средневековой Москвы, 2004. Т. 1. С. 68.)

Итак, Боровицкий холм, где располагался московский Кремль, изначально считался местом, откуда развилась современная Москва.

Со времен М. С. Гастева, опубликовавшего сведения об обнаруженных следах рва и «палисада» при строительстве Большого Кремлевского дворца (Гастев, 1841. С. 4), и И. Е. Забелина, обобщившего эти данные: «этот зародыш занимал Боровицкий острый угол Кремлевской местности на протяжении немного более ста сажень» (Забелин, 1905. С. 63), историки и археологи придерживаются версии о небольшом городе, помещавшемся на вершине Боровицкого холма.

Более точные археологические материалы были получены при раскопках, которые проводились в западной части Кремля в конце 50-х годов прошлого века, на месте Дворца съездов (руководители работ Н. Н. Воронин и М. Г. Рабинович). Особый интерес вызывает находка системы крепления вала, так называемая «хаковая конструкция» («хак» переводится с польского как «крюк») (Панова, 2013. С. 251).

Подобные крюковые сооружения однорядного и двухрядного строя были обнаружены у с. Лепляво, где прослеживалось пять ярусов бревенчатой кладки, а ее поперечное сечение имело подпрямоугольные очертания, схожие с нижней частью вертикальной стены. Таким же образом устроен томиловский вал на Роси рядом с Белой Церковью – вероятной точкой переправы архиепископа Бруно (Моргунов, 2009. С. 208).

Первоначальный облик крюковых преград не всегда понятен из-за их деформации, тем не менее однорядные образцы лучшей сохранности дерева во многом сходны с «галльскими стенами», конструкция которых описана Гай Юлием Цезарем (Цезарь, 1948. С. 153).

В поднепровских и западнославянских образцах нет только лицевых каменных облицовок, поэтому неудивительно, что крюковые сооружения интерпретируются современными зарубежными исследователями как руины крепостных стен, как, например, построенные в VIII в. крепостные преграды Торнова.

Любопытно, что на территориях массового распространения этого вида строительной техники он не был единственным. Как и в змиевых валах, в гданьских стенах X в. срубные конструкции чередовались с крюковыми. Укрепления Познани в IX – начале X в. строили из срубов, а во второй половине X в. реконструировали в крюковую систему. Обратная картина наблюдалась при возведении стен Колобжега: в середине X в. они были построены по крюковой схеме, а во время реконструкции в середине следующего столетия на том же месте были возведены стены из забутованных срубов. Сходная ситуация прослежена в Алчедаре, где поверх крюковых укреплений обнаружены остатки срубных стен. (Моргунов, 2009. С. 210.)

В Московском Кремле хаковые конструкции располагались как раз поверх срубной. (Панова, 2013. С. 60.)

Ю. Ю. Моргунов отмечал: участки среднеднепровских укреплений крюкового строя являются материальными остатками привнесенной на Русь иноземной фортификации. (Моргунов, 2009. С. 257.)

Реконструкция дерево-земляных укреплений Московского Кремля (хаковая конструкция). Раскопки М. Г. Рабиновича, 1959 г.

Данный вывод развивают исследователи Москвы В. А. Кучкин и Т. Д. Панова, полагающие, что к сооружению такой фортификационной системы могли быть привлечены выходцы из западных областей, возможно, входящие в княжескую дружину. Правда, Т. Д. Панова относит эти конструкции к ремонту фортификаций после атаки рязанского князя Олега в 1177 г.; в любом случае такие работы могли осуществляться только под руководством входившего в княжескую дружину специалиста.

Таким образом, все больше археологических данных свидетельствуют о том, что валы и стены на Боровицком мысу окружали резиденцию представителя княжеской власти, где одновременно жители сельской округи могли укрыться в случае военного нападения. В археологии даже введен термин «городища-убежища» (Руса- нова).

Отдельные находки прямо свидетельствуют об административно-представительском характере поселения на месте Кремля. Н. С. Шеляпиной была сделана замечательная находка свинцовой вислой печати, которую В. Л. Янин определил временем княжения Святополка Изяславовича, 1093–1096 гг. (Векслер, Мельникова, 1999. С. 40.)

Находки актовой печати 1093–1096 гг., а также поливной керамики киевского производства, шиферных пряслиц, безусловно, указывают на тесные связи древнейшей Москвы с Киевом.

О преимущественно военном характере Кремля свидетельствует находка 1975 года. В заполнении рва был найден меч с подписным двусторонним клеймом западногерманской оружейной мастерской Этцелина (Гицелина). Наиболее вероятная дата изготовления клинка – 1130–1170 гг. (Типологическое и хронологическое определение А. Н. Кирпичникова.)

Итак, вопрос о времени возникновения и характере поселения на Боровицком холме остается дискуссионным. Был ли это раннесредневековый укрепленный город, окруженный посадом, или княжеская резиденция, выполнявшая одновременно в случае нападения роль убежища? Или еще раньше на этом месте существовал общественный склад – «кром», превратившийся впоследствии, по мере заселения княжеской дружиной в «детинец»? (Русское градостроительное искусство, 1993. С. 44.)

Здесь уместно отметить, что И. Е. Забелин первым обратил внимание «любителей старины», что наборы металлических предметов вятичей, найденных на Кремлевском холме, явно свидетельствуют об оседлом образе жизни в этих местах (Векслер, Мельникова, 1999. С. 39). Особенный интерес для археологов представляли находки, связанные с городским ремеслом; металлургический шлак и каменные литейные формы, кожевенные изделия и сотни обломков разноцветных стеклянных браслетов (археологи считают, что стеклянные браслеты в Древней Руси носили только горожанки). Как мы уже писали, многие археологи датировали культурный слой, прослеженный как в нагорной части Кремля, так и на нижней террасе берега Москвы-реки, XI–XII вв. (Рабинович, 1971.)

Однако другие, не менее авторитетные ученые оспаривают эту раннюю дату и считают, что Москва как город сформировалась не раньше середины XII в. В это время, как они считают, были сооружены упомянутые выше мощные укрепления – земляной вал с хаковой (крюковой) конструкцией основания. А ров, зафиксированный на Ивановской площади, свидетельствует о росте города во второй половине XII в. При этом Т. Д. Панова, обобщив результаты долгой истории археологического изучения Кремля, солидарно с выдающимся исследователем Москвы академиком Тихомировым считает, что первоначальное поселение, известное по летописям как Кучково, находилось не на данном месте.

Чтобы разобраться с этим вопросом, нам необходимо сделать отступление и подробней рассмотреть отношения князя, местных предводителей племен – некоторые историки считают, что здесь более уместен термин вождества (Горский, 2016. С. 13) – и местного населения.

Первоначально славянское население рассматриваемой территории, вероятно, лишь номинально подчинялось киевским князьям. Судя по письменным источникам, вятичи, например, вплоть до 2-й половины XI в. жили относительно обособленно от других русских земель. В то время как в других районах Руси уже возникали и развивались государственные образования, вятичи управлялись, по-видимому, родоплеменными старейшинами и вождями (ПСРЛ. Т. 1 Стб. 248). Хотя со времен Святослава (966 г.) они платили дань Киеву (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 19), княжеская власть над ними долгое время была достаточно эфемерной. Выплата дани часто прекращалась, князья совершали все новые и новые походы на вятичей, причем не всегда, вероятно, удачные (ПСРЛ. Т. 1. Стб. 19, 61, 82, 248 и др.). Однако не позднее середины XI в. положение изменилось, и территория нынешней Московской области стала ареной борьбы за влияние между несколькими крупными феодальными центрами. Поход Киевского князя Изяслава на балтское племя голядь в 1058 г. стал ярким свидетельством, упомянутым многими летописями, интереса княжеской власти к окскому региону. Отметим, что в Москве есть речка Голяданка. (ПСРЛ. Т. 2, с. 151.)

Академик М. Н. Тихомиров отмечал стратегическое значение для коммуникаций проходящего в том числе через ареал современной Москвы пути «сквозь вятичи», который в конце XI века прошел Владимир Мономах. (Тихомиров, 2003. С. 49.)

К середине XII в. почти вся интересующая нас территория была поделена между владимиро-суздальскими, черниговскими, смоленскими и рязанскими князьями. Долина Москвы-реки, кроме ее верхнего течения и низовья, а также земли к северу и востоку от нее вошли в состав Владимиро-Суздальского княжества. Низовья Москвы-реки и прилегающая часть левого и правого берегов р. Ока составили часть Рязанского княжества. Выше по течению Оки простирались черниговские земли. Запад и юго-запад нынешней области, включая верховья Москвы-реки и Протвы, находились, вероятно, в сфере влияния Смоленского княжества. Наконец, на крайнем северо-западе области, в районе Волоколамска, располагался небольшой анклав Новгородской земли (Погодин, 1848; Насонов, 1951; Зимин, 1961; Кучкин, 1969; 1984). Процесс активной феодализации земель Волго-Окского междуречья совпал с направлением сюда еще одного колонизационного потока – из южнорусских, прежде всего киевских земель. Вероятно, этот поток переселенцев, нередко представленный горожанами и оседавший в формировавшихся здесь городских центрах, принес в междуречье Волги и Оки южные названия рек и городов, такие как Трубеж, Лыбедь, Переяславль, Звенигород, Вышгород, Перемышль и т. п.

С учетом полыхавшей в середине XII века феодальной войны владимиро-суздальский князь Юрий Долгорукий основывает укрепления (города) по границам княжества. Эта политика, кроме военных резонов, способствовала привлечению под защиту новых крепостей большого количества поселенцев.

Татищев, правда, не указывая источник, приводит такую речь советника Юрия Долгорукого Громилы:

«Ты весьма изрядно судил, что начал города строить и людей населять. И за твое малое время сколько оные князи (противники в феодальной войне) войнами своих земель опустошили…

Поскольку к тебе, слыша тишину и благоденствие, а кроме того, правосудие в земле твоей, идут люди не только из Чернигова и Смоленска, но много тысяч, из-за Днепра и от Волги придя, поселялись, и людей, следственно всяких доходов и обилий, умножается, и для того еще полей и лесов много. Того ради советую тебе оставить их, самому прилежать дома об устроении земли. И узришь вскоре плоды сих трудов твоих, что у тебя будет более градов и сел, нежели у них». (Татищев, 2003. Т. 2. С. 222.)

Эти сведения в целом подтверждаются археологическими исследованиями в Московском Кремле. Если XI веком мы можем датировать, да и то условно, только отдельные артефакты, то в середине XII века наблюдается бурный рост города. Культурный слой, связанный со временем Юрия Долгорукого и его ближайших потомков, занимает площади гораздо большие, чем обычно в малых городах этого времени в данном регионе.

Среди факторов бурного роста города именно в XII веке можно отметить исследованное Б. А. Рыбаковым перепрофилирование работы ремесленников с «на заказ» в «на рынок». (Рыбаков, 1948.)

Радиоуглеродный анализ угля, собранного в ямах и около сооружений у начала улицы Ильинка, показывает, что в XI веке эта территория, которая в будущем станет границей Красной площади, использовалась как полевые угодья, но веком спустя застраивается с нарастающей плотностью.

Результаты калибровки дат, полученные по пахотному горизонту и нижнему горизонту культурного слоя с Ильинки, показывают, что первичный дубово-ясеневый лес был сведен под пашню во второй половине XI – первой половине XII вв. Застройка появляется во второй половине XII века, а собственно городская застройка – в первой половине XIII в. Период распашки датируется от середины XI или начала XII веков до конца XII века. (Александровский и др., 1993, 1999, 2000.) Полученные датировки во многих случаях хорошо совпадают друг с другом, например, даты по углю широколиственных пород из пахотного горизонта с обоих раскопов: 920±60, 935±35 и 920±60 лет назад, даты по горизонтам с глубины 315 и 325–335.

Даты с глубины культурного слоя 315 см у начала Ильинки (калиброванный возраст 1223 и 1230 годы н. э.) хорошо соответствуют археологическим данным. Здесь была выявлена постройка с комплексом вещей XIII века, в частности, со стеклянными киевскими браслетами. В постройке и у ее стен также были найдены литейная форма, полихромная бусина, витой трехпроволочный браслет.

Крупномасштабные археологические исследования на Манеже и Манежной площади (раскопки А. Г. Векслера в 1993–1995, 2004 гг.), Волхонке, Ильинке и Старом Гостином дворе (раскопки А. Г. Векслера в 1995–1999 гг.), в Романовом дворе (раскопки Н. А. Кренке в 1996–1999 гг.) еще раз подтвердили тезис о том, что в Москве есть культурные слои долетописной даты. Например, в раскопках в Манеже в 2004 г. на уровне погребенной почвы обнаружен грунтовый могильник с погребениями домонгольского времени (Векслер и др., 2005). По данному могильнику получено 26 радиоуглеродных дат, в основном по костной ткани. Для увеличения точности датирования по 6 погребениям было получено по 2–3 даты из каждого. По останкам из погребений, содержавших домонгольский археологический материал, была получена серия дат с высокой точностью, для чего использовались большие образцы хорошей сохранности: 960±40, 980±40 лет (третья дата по древесине – 930±50); 990±40, 970±40 лет и другие. Результаты калибровки: 10 дат из шести погребений ранней группы в основном укладываются в интервал XI – первая половина XII вв. Но и в этом случае наиболее вероятный возраст ранних погребений из Манежа будет относиться к началу или первой половине XII вв. Сходные даты получены и по образцам древесины (Александровский, 2012).