Читать книгу История православия - Леонид Кукушкин - Страница 7

Часть I. Раннее христианство. Византийский период в истории Православия
Глава II. Первый период: 30—313 гг
От мужей апостольских до Миланского эдикта: 130–313 гг. Итоги первого периода

Оглавление

1. Период, составляющий предмет рассмотрения настоящего раздела, был одним из труднейших в истории христианства: извне Церковь подвергалась гонениям, принявшим систематический и жестокий характер, а изнутри ее ослабляли и разлагали многочисленные секты и ереси. Начало этого временного интервала приходится на последние годы правления императора Адриана. Это был человек просвещенный и весьма ответственно относившийся к своим государственным обязанностям. Он побывал во всех провинциях своей огромной империи и хорошо знал, что распространившиеся в народе слухи о склонности христиан к каннибализму (фиестовские пиршества) и кровосмешению (эдипов грех) – клевета, которая использовалась организаторами погромов, участившихся в то время, для оправдания грабежей и насилия. Поэтому в письме к малоазийскому проконсулу он указал, в каких границах допустимо преследование христиан: «Если жители провинций желают открыто вести дело против христиан и в состоянии будут на суде уличить их, то я им этого не запрещаю; только крики и вопли не дозволяются. Если кто обвинит вышеупомянутых людей и докажет, что они делают что-нибудь противозаконное, то ты должен наложить наказание, соответствующее характеру преступления. Но если кто окажется клеветником, ты должен наказать его за такое негодное дело». Продолжая дело Траяна, чьим приемным сыном он был, Адриан стремился рассмотрение обвинений в адрес христиан поместить в строгие рамки закона, решительно запретив «крики и вопли», т. е. разгул эмоций, провоцирующих незаконные действия. К концу правления Адриана относятся военные операции в Палестине против восставших евреев. Поскольку это событие имеет непосредственное отношение к истории христианства, на нем и на предшествующем ему положении дел в регионе следует остановиться подробнее.

После иудейской войны 66–70 гг., результатом которой стало разрушение Храма, множество жертв и насильственное рассеяние, положение евреев в Римской империи резко ухудшилось. Жить в Иерусалиме и некоторых других городах им было запрещено, а наиболее плодородные земли в Палестине были проданы чужеземцам или отданы пожелавшим поселиться там римским солдатам. В качестве наместника Палестины Траян выбрал свирепого Квиета, который нещадно грабил народ и убивал непокорных. Однако иудаизм по-прежнему оставался официально разрешенной религией, что для большинства евреев служило главным источником надежды, и они молили Яхве о скорейшем приходе Мессии-избавителя, который рисовался им в виде непобедимого воина и царя, способного уничтожить врагов богоизбранного народа. Первые годы правления Адриана несколько успокоил евреев – император отозвал Квиета и даже обещал восстановить Храм. Правда, вскоре выяснилось, что обещанный храм должен был находиться вне пределов Иерусалима, а на месте Храма Соломона Адриан вознамерился построить грандиозное сооружение в честь Юпитера Капитолийского. Это известие вызвало в народе сильные волнения, а их инициатором и вдохновителем стал великий законоучитель, один из основных составителей Мишны, главной части Талмуда, рабби Акива бен-Иосиф. В Вавилонском Талмуде (закончен около V в.) приведена замечательная легенда, в которой упоминается рабби Акива и которая по духу и смыслу утверждений вполне может быть принята христианством. Согласно этой легенде, задача восхождения Моисея на Синай не ограничивалась получением законов. Оттуда Моисей был поднят на небо, где увидел Бога, пририсовывающего какие-то закорючки (буквально «маленькие короны») к буквам Торы. Удивленному этим занятием пророку Яхве объяснил, что через полтора тысячелетия придет человек по имени Акива, который «на каждый сучок Священного Писания нагромоздит груду законов». Моисей пожелал увидеть этого человека и чудесным образом оказался в школе, где рабби Акива с учениками занимался толкованием Торы. Как ни пытался Моисей понять смысл их разговоров, ничего из этого не вышло, и он спросил Бога: «Властитель Вселенной, если у Тебя есть человек, который может столь глубоко толковать Тору, то почему Ты дал ее мне?». «Молчи, – ответил Бог, – Я так решил». В этом всевластном «Я так решил», в частности, содержится объяснение причины многих недоразумений, неизбежных для людей, пытающихся приписать Богу свой мелкий обывательский взгляд на мир, так называемый здравый смысл. Нелепо жаловаться на Всевышнего и делать из Него для себя, своих близких и своего народа, наконец для всего человечества в целом ограду от неприятностей и даже от тяжких испытаний и страданий. Как писал поэт Б. Чичибабин: «Бог не повинен ни в жизни, ни в смерти,/ Мук не приявший вовек не спасется». О смысле страданий, как его понимает христианство, поговорим позже, а теперь пора вернуться в 132 г., когда началось восстание евреев против римского господства. Руководителем восстания стал с помощью рабби Акивы молодой богатырь и талантливый полководец Симон бар-Козиба. Увидев его впервые, Акива вспомнил библейское прорицание: «Взойдет звезда из рода Якова» – и дал ему новое имя Бар-Кохба (Кохба на иврите означает «звезда»), под которым он вошел в историю. Не вняв предостережениям Акивы, Бар-Кохба провозгласил себя Мессией. Христиане осудили подобное самозванство, указав ему на слова Спасителя: «Многие придут под именем Моим, и будут говорить, что это Я, и многих прельстят» (Мк 13:6), за что Бар-Кохба возненавидел христиан и, получив власть, жестоко их преследовал. Однако многие евреи, поверив в божественное предназначение Бар-Кохбы, примкнули в его войску. В 135 г., через три года после начала военных действий, Адриан послал в Палестину знаменитого полководца Юлия Севера. Вскоре после взятия города Бетар, во время которого Бар-Кохба был убит, восстание было подавлено, а Иерусалим по приказу Адриана разрушен до основания. Центр Иерусалима вспахали, что должно было символизировать окончательное забвение всего, существовавшего здесь ранее, а на его месте возвели новый город, давно задуманный Адрианом, – Элия Капитолина (Элий – одно из имен Адриана). Евреям под страхом смерти было запрещено появляться в черте этого города. Здесь римляне поставили статуи Адриана и других императоров, а на месте Храма Соломона воздвигли языческий храм. Для евреев самым чувствительным актом Адриана был строгий запрет на исповедание иудейской веры: суровые наказания ожидали уличенных в исполнении религиозных обрядов, а обучение молодых людей основам иудаизма каралось смертью. Тем не менее рабби Акива свою педагогическую деятельность не прекратил и однажды по доносу был схвачен. Суд приговорил его к мучительной смерти – на эшафоте с него щипцами срывали кожу. Рабби испустил дух со словами: «Бог един», завершающими знаменитую молитву из Второзакония «Шема, Израэль!» – «Слушай, Израиль!» Вместе с Акивой был казнен его ученик и друг Ханина бен-Терадион и еще восемь законоучителей. Таким образом, в последние годы правления Адриана (135–138 гг.) положение иудеев, а отчасти и христиан, стало тяжелее, однако при его преемнике Антонине Пие (138–161 гг.), человеке образованном и милосердном, насколько это мог себе позволить римский император, жизнь христианских общин была сравнительно спокойной. Правда, участились погромы со стороны возбужденной толпы, особенно во времена происходивших тогда стихийных бедствий – землетрясений, катастрофических разливов Тибра, моровой язвы и голода. Сам же император, подтверждая неизменность упоминавшегося рескрипта Адриана, лично дал соответствующие указания правителям ряда городов, дабы умерить их пыл в деле преследования христиан.


Алтарная часть храма. IV в. Монастырь Антония Великого.


Пия на римском троне сменил его сын, знаменитый император-философ, один из образованнейших людей своего времени Марк Аврелий (161–180 гг.). При нем положение христиан в империи заметно ухудшилось. Как свидетельствует историк Евсевий, при Марке Аврелии «с большою силою возгорелось в некоторых странах земли гонение на нас, от восстания черни по городам». Сам император также способствовал преследованиям христиан своим эдиктом, в котором, в частности, говорилось: «Божественный Марк приказал ссылать на острова всякого, кто через суеверные обычаи будет приводить в смятение слабые души людей». Этот указ, возможно, не был предназначен специально для усиления гонений на христиан, но власти некоторых областей, зная о враждебном отношении императора к этой религии, именно так его поняли. В результате от применения эдикта весьма пострадали такие церкви, как Лионская, Вьенская и ряд других. Рассчитывая на ум и образованность императора, один из апологетов христианства Мелитон в своем «Слове», обращенном к Марку Аврелию, писал: «Наша философия, хотя и родилась среди чужого народа, принесла твоему государству счастливое благословение. С тех пор росли величие и блеск Римской империи, желанным владыкой ты пребываешь и будешь пребывать вместе с твоим сыном, если пожелаешь охранять эту зародившуюся во время правления Августа и вместе с государством выросшую философию». Однако Марк Аврелий не внял мудрому совету; более того, подобные слова свидетельствовали об укреплении новой религии, враждебной язычеству, чего император – убежденный язычник и философ-стоик – решительно не хотел. Этот совет лишь через полтора столетия осуществил, хотя никогда его не слышал, талантливый политик равноапостольный Константин Великий. Держаться за дряхлеющую и стремительно терявшую популярность религию было неразумно, в то время как христианство в качестве мировой религии, несомненно, уже тогда могло духовно объединить народы, различные по религиозным традициям и культуре. Марк Аврелий, будучи недальновидным политиком, напротив, стал жестоко преследовать христиан, особенно в конце своего правления. Его сын Коммод, последний император из династии Антонинов, был известен распутством и полным безразличием к делам государства; его главной страстью были гладиаторские бои, в которых он сам, по словам историков, участвовал более семисот раз. При нем христианам жилось сравнительно спокойно, поскольку императору было не до религиозных проблем. После убийства Коммода армия провозгласила императором полководца Септимия Севера (193–211 гг.), который в первые годы правления сделал для христиан много добрых дел, но в 203 г. внезапно изменил религиозную политику государства, запретив подданным креститься и подтвердив в категорической форме прежний запрет на принятие иудаизма. Жертвами соответствующего указа стали христиане таких общин, как Римская, Александрийская, Карфагенская, пострадали также общины Малой Азии и некоторые другие.

С 235 г., когда германскими легионерами был убит Александр Север, последний император из династии Северов, и императором был провозглашен их командующий Максимин Фракиец, начался период калейдоскопических смен правителей, длившийся более полувека. Со слов историка, «после гибели Александра Севера власть захватывали многие императоры, вырывая ее друг у друга; одни из них правили по полгода, другие – по году, самое большее три года». За один 238 г. власть менялась пять раз, и эти императоры-однодневки, естественно, были озабочены лишь тем, как сохранить свою жизнь и подольше удержаться на троне. Их мало интересовали вопросы религии, поэтому преследований христиан со стороны властей в тот период было немного. Правда, в середине III в., сразу же после пышных торжеств 248 г. по случаю тысячелетия Рима (Roma aeterna – вечного Рима, как с тех пор его стали называть), довольно часто стали возникать народные движения против христиан, вызванные кратковременным подъемом языческого духа и сопровождавшиеся кровавыми погромами и разрушениями христианских храмов. Однако и среди императоров этого времени, которым удавалось дольше других удержаться у власти, были жестокие гонители христиан. Так, Максимин Фракиец (235–238 гг.) повелел истребить всех иерархов Церкви как главных распространителей «заразы христианства».

Новый поворот в политике властей по отношению к христианам, знаменовавший их стремлений вовсе искоренить христианство как религию, был начат в правление Декия (249–251 гг.). Он издал эдикт, согласно которому по всей империи создавалось множество комиссий, состоявших из пяти человек и призванных находить христиан и беспощадно уничтожать их пастырей. Св. Киприан назвал поэтому Декия «врагом священников Божиих». Привлеченным к ответу, но исполнявшим ритуальные церемонии перед языческими богами, выдавались удостоверения, «Libelli». Вот текст одного из них: «В первый год самодержца Кесаря Гая Квинта Траяна Декия, благочестивого, почитаемого, некий Аврелий Диоген вкушал вместе с нами, что и удостоверяем». Такие удостоверения получали не только изменившие вере христиане, но и язычники, подозреваемые в причастности к христианству. Эти два года правления Декия принесли мученическую смерть многим верующим, в том числе значительной части епископов. Следующая попытка уничтожить христианство как религию была предпринята при императоре Валериане (253–259 гг.), который в 257 г. издал указ, строжайшим образом запрещающий любые богослужебные собрания и требующий для представителей церковного клира мучительных пыток и смерти: «Епископов, пресвитеров и диаконов забирать под стражу и казнить мечом; сенаторов, высокопоставленных лиц и всадников римских лишать достоинств и отбирать у них имущество, а если они и после этого останутся твердыми в христианстве, то отсекать им головы». Существенные послабления для христиан были предприняты при сыне Валериана императоре Галлиене. Он возвратил им места для совершения богослужений и издал эдикт, предоставляющий христианам ряд привилегий – этот эдикт во многом предвосхитил Миланский эдикт Константина Великого. Галлиен был дружен с создателем неоплатонической философии Плотином, сам писал стихи и обладал ораторским даром. Однако императором он был плохим – в последние годы правления, как утверждают историки, «его сердце зачерствело от наслаждений… Галлиен растрачивал дни и ночи на пьянство и разврат, а в это время почти тридцать тиранов при его попустительстве опустошали империю. Он устраивал спальни из роз, строил укрепления из фруктов и покрывал золотыми скатертями столы». Галлиен был убит в результате заговора в 268 г.; следовавшие за ним императоры относились к христианству достаточно терпимо, вернее равнодушно, пока в 284 г. к власти не пришел далматинец Диокл, назвавший себя на римский лад Диоклетианом.


Христос Вседержитель. Фреска IV в. Монастырь Антония Великого


Сперва Диоклетиан относился к христианству терпимо, но внезапно, в самые последние годы своего правления, организовал такие кровавые и систематические гонения, каких еще не знала история христианства. Будто сам дьявол, предчувствуя близкую победу христианской веры, напряг все силы в тщетной надежде помешать этому и вернуть мир в гибельную стихию язычества. Диоклетиан был умен, энергичен и жесток; со всей присущей ему четкостью и склонностью к систематизации действий он с помощью реформ, проводимых обычно насильственно, неуклонно пытался восстановить прежний блеск империи. Для конца III в., когда мир варваров, как называли римляне тех, кто не был приобщен к греко-римской культуре, пришел в движение и стал активно угрожать целостности государства, а во власти почти все предыдущее столетие царил хаос, замыслы Диоклетиана, несомненно, представляли собой утопию. В качестве единой объединяющей империю религии Диоклетиан выбрал язычество, взяв себе новое имя Иовий (от Юпитера), а мешавшее ему в этом молодое и успешно распространявшееся христианство он решил вовсе стереть с лица земли. С Диоклетиана начался новый период в истории Римской империи, который принято называть временем домината (от латинского dominus – господин), для чего была практически полностью упразднен республиканский внешний вид государственной власти. Историки полагают, что уничтожение христианства было задумано Диоклетианом еще в начале его правления в качестве заключительного акта грандиозной политической программы.


Богоматерь с Младенцем. Фреска IV в. Монастырь Антония Великого


Выбрав соправителем Максимиана и присвоив ему титул цезаря, а затем августа, Диоклетиан разделил империю на две части, взяв себе восточную, а Максимиану отдав западную. В 293 г. появились еще два августа – Констанций Хлор и Галерий с резиденциями в городах Треверов (ныне г. Трир в Западной Германии) и Сирмий на территории современной Сербии. Гонение на христиан началось с разрушения великолепной церкви в Никомидии, находившейся невдалеке от резиденции императора. Церковное имущество христиан согласно эдикту подлежало конфискации, а богослужебные книги – сожжению. Девизом действий Диоклетиана в последние годы его правления стали слова «Nomen christianorum deleto» – «Да погибнет имя христианское». Небывалое дотоле по жестокости преследование христиан было связано, прежде всего, с тем, что христианство, широко распространившись и укрепив свои позиции, стало чем-то вроде невидимого второго государства в государстве, а это для Диоклетиана было почти равносильно объявлению ему войны со всеми вытекающими отсюда последствиями. Правда, на Западе власти вели себя гораздо мягче, что обычно принято приписывать христианским симпатиям Констанция Хлора, отца Константина Великого. 1 мая 305 г. Диоклетиан и Максимиан сложили с себя власть, а ставший императором Галерий в первые годы своего правления продолжал жесточайшие гонения. В 311 г. Галерия поразила тяжелая болезнь, которую некоторые из его советников приписали гневу христианского Бога. Он также видел, что кровь христианских мучеников, безропотно идущих на смерть за веру, является теми зернами, из которых появляются обильные всходы новообращенных. По этой же причине во второй половине III в. отношение населения империи к христианам и их вере изменилось: практически прекратились волнения и погромы, направленные против христиан, а позиции язычества заметно пошатнулись. Как неплохой политик Галерий решил издать эдикт, который стал предвестником новой эпохи в истории христианства, начавшейся через несколько лет уже при Константине. Вот выдержки из этого важнейшего документа: «Желая все направить согласно древним законам и общественному строю римлян, мы раньше сего были озабочены тем, чтобы христиан возвратить к благим мыслям, ибо этими христианами почему-то овладело такое настроение, их поработило такое безумие, что они не следовали древним установлениям, какие учредили их предки. Между тем, когда было издано нами повеление, чтобы они возвратились к древним установлениям, многие подверглись опасности, а многие были погублены. Но так как большая часть их осталась при своем настроении, и мы увидели, что они ни богам должного поклонения и служения не воздают, ни христианского бога не почитают, то решили простерть к ним всегдашнюю нашу снисходительность, так что пусть снова будут христиане – et denuo sint christiani – и пусть составляют свои собрания, с тем, однако, чтобы ничего не предпринимать против общественного порядка… За нашу милость христиане должны молить своего бога о нашем здравии и благосостоянии общественном и своем собственном, чтобы и государство во всех отношениях благоденствовало и сами они спокойно обитали в своих жилищах».

Эдикт был подписан Галерием в апреле 311 г., а через месяц он умер. Соправители Галерия Максенций и Максимин осенью того же года возобновили в своих провинциях недолгое, но кровавое гонение на христиан. В 312 г. погиб Максенций, а летом 313 г. – Максимин, после чего восточными провинциями стал править Лициний, а все западные перешли под власть Константина. Отношение новых правителей к христианам было весьма благосклонным; еще в 312 г. ими был подготовлен проект о признании христианства не просто официально разрешенной религией, а привилегированной, так что местные власти обязывались всячески содействовать христианам в постройке храмов и ограждать их от агрессивных посягательств язычников. Максимин отказался подписать такой документ, и эдикт был утвержден Константином и Лицинием в начале 313 г. в Медиолане (современном Милане). Подписание Миланского эдикта стало поворотным моментом в истории христианской Церкви, коренным образом изменившим ее положение в государстве, и несомненно, важнейшим этапом всемирной истории. Некоторые положения этого документа звучат так: «Еще ранее полагая, что свободы в религии стеснять не должно, что, напротив, нужно предоставить право заботиться о предметах божественных уму и воли каждого, по собственному его произволению, повелели мы и христианам соблюдать веру согласно избранной ими религии. Но так как в том указе, которым им такое право предоставлялось, были поставлены различные условия, то некоторые из них вскоре встретили препятствия такому соблюдению. Когда мы прибыли в Медиолан, я – Константин-Август и Лициний-Август, то признали мы нужным сделать постановление, направленное к поддержанию страха и благоговения к божеству, именно, даровать христианам и всем свободу следовать той религии, какой каждый желает, дабы находящееся на небе божество могло быть милостиво и благосклонно к нам и ко всем, находящимся под нашей властью. Посему нам угодно, чтобы по устранении всех ограничений, которые содержались в ранее посланном нашем указе, каждый из желающих содержать религию христиан мог делать это свободно и беспрепятственно, без всякого для себя стеснения и затруднения. Кроме сего, относительно христиан мы постановляем, чтобы те места, в которых они прежде имели собрания, были бы немедленно и безденежно возвращены христианам. И так как известно, что христиане имели во владении не только места, где они обычно собирались, но и другие, составлявшие собственность не отдельных лиц, но общества их, надлежит отдать христианам без колебания и прекословия. Во всем этом следует оказать вышеназванному обществу христиан все возможное содействие, чтобы повеление наше выполнено было в самом скором времени».

Миланский эдикт коренным образом отличается от Никомедийского эдикта 311 г. Если последний был буквально вырван у Галерия необходимостью и его положения, касающиеся христиан, произнесены «сквозь зубы» и содержат ряд серьезных условий, мешающих свободному исповеданию ими своей религии, то Миланский эдикт дает возможность служить Богу беспрепятственно, не опасаясь властей, которым надлежит содействовать им в этом, если понадобится. Однако мнение ряда церковных историков, что Миланский эдикт своим появлением сразу же поставил христианство над другими религиями, является преувеличением. Ведь сам Константин Великий крестился, согласно большинству свидетельств, лишь на смертном одре.


2. Несмотря на жестокие гонения со стороны властей и языческого населения, а чаще всего вопреки им, христианская Церковь в течение двух веков, до Миланского эдикта, из разрозненных общин-островков превратилась в сильную, разветвленную и хорошо организованную структуру, в некое подобие самостоятельного государства внутри Римской империи, а во второй половине III в. начала интенсивно распространяться и за ее пределы. Географический аспект этого процесса эволюции христианства как мировой религии за рассматриваемый здесь период схематически выглядит следующим образом. В течение первого столетия своего существования христианство распространилось почти исключительно в грекоязычной среде, хотя в самой Греции, где язычество было укоренено очень глубоко и осознанно, христиан в первой половине II в. было немного. К началу нашего периода наибольшее число христианских общин приходилось на западные, прибрежные области Малой Азии. Еще Иоанн Богослов на рубеже I и II вв. в Откровении (Откр 1:11) говорит о семи церквях в Асии (или Азии, как тогда этот район называли): в Эфесе, в Смирне, в Пергаме, в Фиатре, в Сардисе, в Филадельфии и в Лаодикии. Самые многочисленные общины находились тогда в Риме, Александрии и Антиохии. Антиохия, которая наряду с Иерусалимом была колыбелью христианства, стала митрополией, т. е. центром большого района, содержащего целый ряд общин. Что касается Иерусалима, где жили в основном иудео-христиане, все уцелевшие евреи были выселены из города в 135 г. после поражения восстания Бар-Кохбы. Общины иудео-христиан к тому времени быстро хирели повсюду: всегда ненавидимые ортодоксальными иудеями, они по ряду причин стали вызывать неприязнь также у христиан, вышедших из языческой среды. Так, например, в некоторых системах лжеименного гнозиса, относящихся к середине II в., Яхве фигурирует лишь как жестокий и мстительный бог-демиург, создавший этот мир из злой материи, а истинный Бог, Бог-Любовь и Бог-Благо, воплотился в Иисусе Христе.

Одна из самых крупных христианских общин находилась в Александрии, где большинство населения составляли греки и евреи. В Малой Азии общины, кроме уже названных, были в Каппадокии, Тарсе, на Кипре и в Эдессе (ныне г. Урфа) – центре небольшого княжества Осроэн на севере Месопотамии, знаменитого тем, что в III в. его князь принял христианство, впервые в мире сделав его государственной религией. В Греции общины были в Фессалониках, Коринфе, Афинах, Македонии и на Крите. В Италии, кроме Рима, – в Путеолах и вдоль южного побережья. В Северной Африке, не считая уже упомянутой Александрии, христиане жили в Фивах, Карфагене и Гиппоне. Наконец, отдельные общины проникли на восток до Армении, на юг – до Аравии, а на запад – вдоль Роны до Лиона и на южное побережье Испании.

Дальнейшее распространение христианства на протяжении рассматриваемого периода сопровождалось неуклонным ростом количества общин и числа верующих в них. Чтобы наглядно представить себе характер этого процесса, можно воспользоваться известной из физики картиной распределения внутри некоторой среды посторонних частиц, концентрация которых изменяется. Сперва, при малом числе частиц, они поодиночке распределены по среде, но с ростом их концентрации возникают коллективные образования – кластеры, сперва разъединенные, однако при дальнейшем росте числа частиц эти кластеры могут соприкасаться, сливаться, и при некоторой достаточно высокой концентрации образуют устойчивую связную сеть, для разрушения которой требуются большие усилия. Нечто подобное происходило в течение примерно двух столетий до подписания Миланского эдикта, и Константин Великий был велик, прежде всего, потому, что сумел предугадать роль христианства в дальнейшей жизни империи и не пытался, подобно своим предшественникам на троне, повернуть историю вспять, насильно насаждая ослабевшее и ветхое язычество. Конечно, были также знамения, подтолкнувшие его к этому историческому шагу, была мать-христианка, направлявшая некоторые его действия, но основополагающей здесь, несомненно, была собственная политическая дальновидность Константина.


Гробница преподобного Антония Великого.


Начало IV в.


К концу рассматриваемого периода значительно выросло число общин в Греции и Италии; христианство проникло внутрь нынешних территорий Испании, Франции, Западной Германии и Бельгии. В III в. первые христианские мученики появились в Британии, самым известным из них был св. Альбан Веруламский, пострадавший, вероятно, при Декии, хотя некоторые историки относят его смерть ко времени Диоклетиана. На месте казни Альбана в VIII в. было построено древнейшее в Англии бенедектинское аббатство Сент-Олбана.

На Востоке христианство проникло в греческие и римские колонии на берегах Черного моря; на Балканском полуострове и в придунайских провинциях к концу III в. язычники составляли подавляющее большинство и оказывали ожесточенное сопротивление враждебной им новой религии. Значительно увеличилось число христиан в Сирии, Месопотамии и особенно в Армении, где в результате трудов равноапостольного св. Григория Просветителя христианство принял царь Тиридат III Великий, провозгласивший в 301 г. христианство государственной религией. Если не принимать во внимание упоминавшееся выше маленькое княжество Осроэн, то первой страной, где христианство стало официально признанной властями государственной религией, была Армения. Центр христианства в Палестине переместился из Иерусалима в Кесарию, но община там была немногочисленной, как и другие палестинские общины. К концу III в. резко выросло количество общин в Северной Африке, где они распространились от Египта до побережья Атлантики. В Египте к Александрии и Фивам, где проживало более миллиона христиан, огромная по тем временам цифра, присоединились пустынные земли вверх по течению Нила и на Синайском полуострове. Там возникли новые формы христианской жизни, главной из которых стало пустынножительство: монахи-пустынники селились либо как отшельники в отдельных пещерах-кельях, либо небольшими коллективами в специально отстроенных монастырях. Павел Фивейский, родившийся в 228 г., прожил в египетской пустыне 90 лет, используя для питания и одежды преимущественно дары пальмы. Там нашел его св. Антоний, который считается основателем монашества. В Египте впервые появились столпники, совершавшие многолетние подвиги «стояния на столбе», и юродивые «Бога ради» в соответствии со словами апостола: «Мы безумны Христа ради» (1 Кор 4:10). Первой из известных по времени юродивых была св. Исидора, жизнь которой описал св. Ефрем Сирин. Это явление спустя тысячелетие приобрело значительный масштаб и силу в России, так что подробно о юродстве будет рассказано во второй книге.


3. Окончание эпохи апостолов и их непосредственных учеников, мужей апостольских, которое по времени совпадает с началом нашего периода, послужило поводом для серьезных перемен в характере и организационной структуре христианской церкви, а также в направленности ее действий.

Осуществлять единство Церкви «в духе и вере» апостолам и мужам апостольским удавалось с помощью посланий общинам, проповеднических путешествий и других трудов в сочетании с неисчерпаемым запасом стяженной благодати. Этому способствовал также единодушный порыв верующих, ожидавших скорого пришествия Спасителя. Однако уже в начале II в. стало ясно, что Второе Пришествие откладывается на неопределенные сроки; ушли в мир иной истинные апостолы (как говорилось выше, с некоторых пор апостолами стали называть также проповедников, переходивших от одной общины к другой), поэтому Церковь оказалась перед реальной угрозой губительного распада. Чтобы избежать распада и гибели, ей пришлось изменить свою тактику по отношению к миру: если до этого времени она всячески старалась уйти от мира и скрыться от чужих глаз, то теперь Церковь повернулась к миру лицом, и язычники, во всяком случае наиболее проницательные из них, смогли увидеть привлекательность христианства как религии и нравственные качества людей, эту религию исповедующих. Невиданная доселе стойкость христиан в утверждении своей веры и их готовность идти за нее на муки и смерть привлекала и подкупала многих, убеждая язычников в искренности христиан и в истинности христианства, так что Церковь постоянно пополнялась новообращенными. Правда, «хвост» сплетен о якобы имевших место ритуальных каннибалистских трапезах и кровосмесительных оргиях во время общинных собраний тянулся еще очень долго и служил оправданием народных волнений против христиан и кровавых погромов.

Поворот Церкви к миру и ее стремление обустроиться на этой земле, живя в согласии с государством и его народом, потребовали существенной перестройки церковной организации. На рубеже I и II вв. духовный уровень верующих обеспечивали апостолы, пророки и учители, совершавшие свои проповеднические путешествия от одной общины к другой, а епископы, пресвитеры и диаконы, занимавшие более низкое положение в церковной иерархии, были связаны с определенной общиной и выполняли преимущественно административные и хозяйственные функции. Однако к середине II в. институт пророков и учителей практически угасает, а их обязанности переходят к пресвитерам под руководством епископа. Власть епископов со временем становится все более единоличной, а совет пресвитеров, призванный коллегиально решать общинные проблемы, как правило, превращается в послушное орудие епископа. Так возник монархический епископат, борьбу против которого стали вести «демократически» настроенные прихожане. Наиболее активные из них сплотились вокруг фригийца Монтана, пытаясь возродить пророческий аспект церковной жизни, а также вернуть общинам коллегиальный характер управления. Борьба монтанистов с епископальной Церковью велась под лозунгом очищения христианства от недостойных иерархов и зачастую носила максималистский характер. Монтанисты требовали от всех верующих строжайшей аскезы и расторжения браков; себя они называли пневматиками, т. е. людьми духовными, а остальных христиан – психиками (душевными), которым, как и язычникам, было отказано в спасении. Подробнее о ереси монтанизма будет рассказано в следующем пункте, а здесь Монтан и его последователи упомянуты лишь постольку, поскольку их секта грозила расколоть Церковь изнутри. Дня борьбы с гностицизмом, монтанизмом и другими ересями, а также для обсуждения проблемы единства Церкви с середины III в. созывались общие собрания епископов различных общин – синоды, прообраз будущих поместных и Вселенских Соборов. Примерно в то же время территориально близкие епископаты стали объединяться в митрополии, главами которых назначались епископы наиболее многочисленных и почитаемых общин – митрополиты. До Миланского эдикта существовали Римская, Антиохийская и Александрийская митрополии, к которым вскоре по праву старшинства присоединилась Иерусалимская, а в IV в. – Константинопольская. Иерархи, возглавившие наиболее крупные митрополии, со временем стали именоваться патриархами (π΄ατρι΄αρχης – греч. родоначальник, что соответствовало титулу первосвященника иудейского синедриона). Первым среди митрополитов считался Римский (с V в. – папа, т. е. отец, отсюда же поп).

Одновременно с укреплением и расширением вершины церковной иерархии появляется разветвленный штат низшего клира – помимо положенных для одной общины семи диаконов были учреждены должности иподиаконов, привратников и ряд других. Эта сложная организационная структура, которая начала функционировать уже в конце II в., несомненно, укрепила единство Церкви, но неизбежно глубоко укореняла Церковь в мире, обмирщала ее, что в некотором роде представляло собой измену христианству Иисуса и апостолов. Организационному оформлению Церкви помогали также принятые синодами канонические положения, стиль которых был в значительной мере заимствован у знаменитого римского права.

Однако некоторые черты монархического епископата существовали и в первохристианских общинах. Против такого утверждения возразят, по понятным причинам, протестантские богословы и историки – ведь вожди Реформации разрушили в своей Церкви устоявшуюся организационную структуру на том основании, что она отсутствовала в раннем христианстве. Тем не менее глава самой первой христианской общины св. Иаков Праведный, брат Господень, несомненно, проявлял монархическую власть: он единолично председательствовал на Иерусалимском Соборе (Деян 15:13), ему первому просил сообщить ап. Петр о своем чудесном освобождении из темницы (Деян 12:17), а ап. Павел по возвращении в Иерусалим сразу же посетил Иакова, чтобы отчитаться о своих проповеднических путешествиях. В конце I в. единоначалие было принято в Римской общине, которой тогда руководил св. Климент Римский. Примерно в то же время св. Игнатий Богоносец прямо пишет в своих посланиях церквям: «Вы должны повиноваться епископам без всякого лицемерия; тот, кто обманул бы этого видимого епископа, посмеялся бы над Невидимым… Как Господь без Отца, по Своему с Ним единению, ничего не творит ни через Себя, ни через апостолов, так и вы ничего не делайте без епископов и пресвитеров».


4. В рассматриваемое время ереси в христианстве, по словам историка, множились, «как грибы из земли»; борьба с ними способствовала становлению Церкви и укреплению ее единства. Не менее важным результатом этой борьбы стало очищение и дальнейшее развитие ортодоксального вероучения. Краткое изложение основных положений наиболее распространенных ересей составит предмет настоящего пункта, а следующий будет посвящен жизни Отцов и Учителей Церкви и некоторым из их творений, которые, в частности, послужили опровержением лжеучений.


Монастырь преподобного Павла Фивейского. Основан в IV в.


Прежде всего следует продолжить рассказ о самой ранней ереси – гностицизме. Как уже говорилось, гностики исказили основы христианства идеями греческой философии и некоторыми элементами восточных религий. По словам современного историка Церкви, «гностицизм есть христианизация греческой философии и восточного мистицизма на основе Евангелия», а Гарнак назвал гностицизм «острой эллинизацией христианства». Таковы наиболее глубокие гностические системы Василида и Валентина, во многом предварившие неоплатонизм и заметно повлиявшие на ряд богословских и религиозно-философских построений ортодоксального христианства. Основные проблемы, подробно изученные в гностической литературе, связаны, прежде всего, с понятиями Бога как сверхбытийного Первоначала и материи как независимой от Бога сущности, затем рассмотрен демиург – создатель материального мира и Иисус Христос как Спаситель. Теоретические исследования этих проблем не исчерпывают содержание гностицизма, который по мнению его творцов представляет собой истинное христианство, вершины гностического богословия и философии относятся к середине II в. и связаны с именами Василида, Валентина и их учеников. Василида считают представителем восточного гностицизма, а Вадентина – западного, хотя такое разделение в значительной мере условно. В восточном гностицизме преобладает влияние традиций греческой духовной культуры, персидского дуализма и малоазиатских верований; в западном шире представлена антропология, что отражает обостренный интерес римлян к человеческой личности, а также правовые аспекты общественного устройства и сотериология (проблема спасения). Однако наиболее характерные черты обеих разновидностей гностицизма практически совпадают.

Василид, родом сириец, переселился в Александрию около 130 г. Он бывал в Персии; его учение в том виде, в каком оно известно современным исследователям, было создано в середине II в. Восстановить теософские построения Василида сколько-нибудь полно не представляется возможным, поскольку сведения о них сохранились преимущественно в трудах христианских ересиологов, т. е. писателей, боровшихся с ересями. Вот некоторые отрывки из книги св. Иринея Лионского «Против ересей»: «Василид представлял, что прежде всего от нерожденного Отца родился Ум, от него родилось Слово-Логос; потом от Слова родился Разум, от Разума же – Премудрость-София и Сила, от Силы же и Софии – силы, начальства и ангелы, которые сотворили первое небо. Потом через эманацию (истечение) из них появились другие и создали другое небо, таким же образом в нисходящем порядке произошли новые начальства и ангелы, всего 365 небес. Поэтому и год по числу небес имеет число дней». Василид наделяет число 365 магической силой, а его последователи носили амулеты, на которых было начертано ΄αβράςάς: сумма букв этого слова в их числовом значении равна 365. Удивительно учение Василида о Сверхбытии, или Первоначале, изложенное Иринеем так: «Оно было, когда ничего не было, но это ничто не было чем-то сущим, а – просто – было всецелым ничто». Эта глубочайшая мысль лежит в основе апофатического богословия, в котором Бог принципиально не может быть определен с помощью каких бы то ни было понятий и вещей – Он неизмеримо выше их. Обычно считается, что апофатическое богословие впервые появилось у неоплатоников в учении Плотина о Едином, но у Василида оно уже было столетием раньше. Поскольку природа Первоединого абсолютно несоизмерима с природой нашего мира и всего того, о чем человек в состоянии помыслить, то проблема творения у Василида решается очень громоздко и темно: «Несущий Бог из несущего соделал несущий мир, извергнув и заложив некое семя, содержащее в себе всю всесемянность мира – мира многовидного и многосущного». Эту «всесемянность» (πανσπερμια) – совокупность всевозможных потенций – обычно сравнивают с содержанием яйца павлина, которое рождает весь спектр будущих красок оперения. Мировой процесс, по Василиду, заключается в извлечении из всесемянности «трехчастного сыновства», где под сыновством понимается характер отношения результата эманации к Первоначалу. Первое сыновство мгновенно возвращается к Отцу и поглощается Им. Второе создает Духа Святого, который возвращает второе сыновство к Отцу, а сам остается на границе между вторым и третьим сыновствами. Третье сыновство – это наш мир, в котором со временем является Христос, посланный для возвещения людям тайн бытия. В зависимости от степени приобщения к этой тайне, от способности правильно воспринять ее и следовать учению Христа все люди, согласно Василиду, делятся на пневматиков (духовных), психиков (душевных) и гиликов (телесных). Человек Иисус был достойнейшим из пневматиков, с которым, согласно представлениям некоторых последователей Василида, при крещении соединяется Христос и оставляет его во время крестных страданий. Миссия и жертва Иисуса заключалась в разделении людей на три класса для дальнейшего дела спасения, хотя никакой жертвы в действительности на было – распят был некий Симон Киренейский, принявший облик Иисуса и его муки. Сквозь всю эту мифологию Василида местами сияют изумительные по глубине проблески мысли, которые в дальнейшем вошли как в христианское богословие и философию, так и в языческую мудрость, поскольку христианская идеология и язычество в его учении неразрывно сплетены. Однако основанная Василидом секта уже к началу III в. практически сходит со сцены.

Наиболее известным гностическим мыслителем, создателем стройной богословской системы был Валентин. Он родился в Египте в начале II в., учился в Александрии, затем переехал в Рим, где прошла наиболее важная часть его жизни. Он был христианином и даже собирался стать епископом, но в конце жизни от Церкви отошел, основав большую школу-секту, в которой было много талантливых учеников и продолжателей его учения. Однако после смерти учителя члены секты валентиниан стали активно заниматься магией и практической теургией (теургия, дословно «бог + работа», – попытка с помощью заклинаний и других магических действий подчинить себе волю богов и заставить их работать на себя). Храмы валентиниан в некоторых местах просуществовали вплоть до VI в.


Мощи преподобного Павла Фивейского


Система Валентина изложена в виде поэмы замечательной красоты, главную роль в которой играет, несомненно, София-Премудрость как непосредственная причина возникновения мира и его творческая сила. Сюжет этой мифологической поэмы, изложенный предельно кратко, таков: Первоначало, именуемое Первоотцом, или Глубиной, и понимаемое, как у Василида, апофатически, вместе со своей мыслью, которая во внутреннем, невыраженном состоянии называется Молчанием, порождают пару эонов (эон означает «вечносущее») – Ум и Истину, которые, в свою очередь, производят следующую пару эонов: Смысл и Жизнь, а из последней пары появляются Человек и Церковь. Эти четыре пары эонов составляют совершенную восьмерицу, называемую Плеромой, т. е. полнотой, в качестве своей противоположности Плерома имеет Кеному, т. е. пустоту. Следует заметить, что Человек и Церковь, как и остальные эоны Плеромы, мыслятся предвечно, как некие потенциальные идеи для будущего. Далее в рамках Плеромы появляются еще пять пар эонов, а затем – еще шесть, т. е. Плерома состоит всего из тридцати эонов; последним эоном является София, или Мудрость. В этой заполненной и казалось бы устойчивой Плероме внезапно разыгралась душераздирающая драма: Софию, вопреки смыслу ее имени, начинают обуревать безумные страсти, или, как называет их Валентин, помышления: София решает проникнуть к Первоотцу, нарушив твердо установленную субординацию, т. е. минуя все предшествующие эоны. Чтобы восстановить в Плероме спокойствие, Ум и Истина производят новую пару эонов, Христа и Духа Святого, а Софию в ее стремлении к Первоначалу останавливает Крест или Предел. Это заставило Софию вступить в брак с двадцать девятым эоном, Вожделенным, ее суженым, а все мужские эоны после рождения Христа и Духа Святого становятся Умами и Словами-Логосами, женские – Истинами, Жизнями, церквами и духами. Исключив из себя преступные «помышления», София смогла восстановиться в Плероме, правда, став при этом эоном неполноценным. Христос из жалости восстановил целостность Софии, преобразовав «измышления» и сделав ее Софией-Ахамот (Ахамот – искаженная еврейская Хохма, что означает мудрость, т. е. тоже София). Далее София-Ахамот с Вожделенным рождает Демиурга – создателя материального мира, который призван заполнить Кеному – пустоту. Ахамот также рождает Космократа – начало всего злого в мире. Из-за своей дерзости София-Ахамот лишена возможности рождать совершенные эоны, поэтому созданный ею мир несовершенен и, не имея истинного знания о Плероме, движется сам не зная куда. Видя это, София-Ахамот впала в состояние смятения и печали, и эти ее чувства материализовались в нашем мире: из слез Ахамот на Земле возникла влага, из ужаса – горы, сияние ее улыбки – свет, изредка прерывающий земную скорбь. Из отчаяния появились злые демоны, печаль застыла, образовав твердь, из стремления Ахамот к утраченному совершенству произошел космический ум и душевные существа. В этих трудах ей помогал присланный Христом из Плеромы Спаситель, или Утешитель-Параклет. Его сопровождали ангелы, которые привнесли в мир духовное начало, которому человечество обязано появлением людей духовных, пневматиков, или гностиков. Главная цель мирового процесса заключается в одухотворении, как можно более широком, земного человечества, а приход Спасителя призван отделить пневматиков от остальных людей, собрав таким образом своеобразный «урожай», выросший из «семени жены», т. е. Софии-Ахамот. Пневматики-гностики вместе с ангелами будут взяты в Плерому, праведники из людей душевных во главе с Демиургом после покаяния попадут в Царство Небесное, а люди плотские вместе со всем материальным миром и демонами обратятся в ничто, образовав по меткому выражению кн. Е. Трубецкого «забытый мир», т. е. мир, лежащий за всяким бытием. мощами преподобного Павла Фивейского

В этой грандиозной картине мироздания, выраженной в изумительной поэтической форме, присутствуют греческая философия, восточный мистицизм и элементы христианства. Таким образом, гностицизм можно представить себе в виде Вавилонской башни, которую возвели строители, говорившие на разных языках, и потому довольно быстро разрушили труды Отцов и Учителей Церкви. Однако многие конструкции этой «башни» были эффективно использованы в дальнейшем как в религиозной философии неоплатонизма, так и в христианском богословии и продолжают использоваться поныне. Конечно, неоплатонизм с его глубокой и тонкой диалектикой и чеканной формой не может быть сведен целиком к идеям гностицизма, но некоторые важнейшие принципы философии Плотина, такие как апофатическое богословие, учение об эманации и связанной с ней иерархией божественной жизни, несомненно, взяты у гностиков. Поэтому категорические утверждения, что эти принципы автор Ареопагитик перенял у неоплатоников, заставляют задуматься, не был ли прав св. Максим Исповедник в своих комментариях к Ареопагитикам, когда называл неоплатоников ворами, укравшими многие свои идеи у св. Дионисия Ареопагита, в авторстве которого он не сомневался.

Факт несомненной пользы некоторых положений гностицизма, несмотря на неудачу его притязаний быть системой христианского богословия, делает уместным привести здесь поучительный эпизод, свидетелем которого автор был в свои студенческие годы. Тогда МГУ организовал представительную конференцию, посвященную математическим методам в теоретической физике. В одном из сообщений предлагался математический аппарат, который, по мнению автора сообщения, можно было использовать для решения важной физической задачи. Выступившие в прениях физики утверждали, что метод для этой задачи не подходит. Тогда поднялся замечательный математик акад. П.С. Александров и сказал следующее: «Я не берусь судить, насколько предложенная теория пригодна для конкретной задачи, но уверен, что такая красота не может пропасть даром». Содержащаяся в этих словах мысль помогла автору на всю жизнь усвоить, что красота есть понятие не только эстетическое, но и гносеологическое, т. е. для человека, обладающего неким «шестым чувством» – способностью воспринимать красоту, она является важным критерием истинности как умозрительных построений, так и практических действий, разумеется, наряду с другими критериями. О красоте духовной как необходимом критерии истинности православной жизни писал во Введении к своей книге «Столп и утверждение истины» о. П. Флоренский: «Что такое церковность? – Это новая жизнь, жизнь в Духе. – Каков же критерий правильности этой жизни? – Красота. Да, есть особая красота духовная, и она, неуловимая для логических формул, есть в то же время единственно верный путь к определению, что православно, а что нет. Знатоки этой красоты – старцы духовные, мастера «художества из художеств», как святые отцы называли аскетику».

И наконец, еще одно добавление к рассказу о гностицизме: духу русского Православия близка идея воплощения в материальной природе и природных явлениях переживаний и действий Софии-Ахамот, о чем говорилось выше в связи с системой Валентина. Подтверждение этому – отрывок из «Голубиной книги» – шедевра древнерусского духовного фольклора: «У нас белый вольный свет зачался от суда Божия,/ Солнце красное от лица Божьего,/ Самого Христа, Царя Небесного,/ Млад-светел месяц от грудей Его,/ Звезды чистые от риз Божиих,/ Ночи темные от дум Господних,/ Зори утренни от очей Господних,/ Ветры буйные от Свята Духа,/ Дробен дождик от слез Христа,/ Самого Христа, царя Небесного». Трогательная и глубокая поэзия «Голубиной книги» заставляет вспомнить принцип «подобия сущего» (analogia entis), в той или иной форме присутствующий в богословских построениях практически всех религий. Так в «Ригведе», древнейшей из священных книг индуизма, есть «Гимн Пуруше» – пантеистическая версия гностических мифов и приведенных стихов: «Тысячеглавый, тысячеглазый и тысяченогий Пуруша./ Четвертая часть его – все сущее, три другие – бессмертное в небе./… Боги, совершая жертвоприношение, принесли Пурушу в жертву…/ Когда разделили Пурушу, чем стали его уста, чем руки, чем бедра, ноги?/ Брахманом стали его уста, руки – кшатрием,/ Его бедра стали вайшьей, из ног возник шудра./ Луна родилась из мысли, из глаз возникло солнце./ Из дыхания возник ветер, из пупа возникло воздушное пространство, из головы возникло небо./ Из ног – земля, страны света – из слуха. Так распределились миры». Элементы апофатического богословия прослеживаются в уже упомянутом выше знаменитом «Космогоническом гимне» из той же «Ригведы». Таким образом, можно сказать, что гностицизм находится в длинном ряду учений теософского характера, если теософию понимать как мистическое богопознание, свободное от узких конфессиальных рамок и рутинных процедур церковной обрядности. В этот же ряд можно поместить труды таких европейских мистиков, как Я. Бёме, Парацельс, Э. Сведенборг и их последователей, испытавших заметное влияние гностицизма. В России идеи гностиков, например, неявно присутствуют в богословских работах Вл. Соловьева, а явно – в трактате Д. Андреева «Роза мира», написанном в середине XX в., т. е. уже в советское время.

Среди христианских ересей II в., близких к гностицизму, значительную роль в течение продолжительного времени играло учение Маркиона, жившего почти одновременно с Валентином. Родился он в семье епископа г. Синопа на южном берегу Понта (совр. Черное море) и был крещен еще в детстве. Став крупным судовладельцем, разбогател, но вскоре раздал имущество бедным и основал христианскую общину. Отец отлучил сына от церкви за его проповеди, но Маркион продолжал свою проповедническую деятельность в Малой Азии, а с 144 г. – в Риме, где основал собственную церковь, общины которой широко распространились по Малой Азии, Италии, Галии и Африке. Впитав основательно гностические идеи, Маркион, тем не менее, не стал гностиком в полном смысле, поскольку не интересовался метафизикой и прочими умозрительными построениями. Его делом была реорганизация Церкви в соответствии, как ему представлялось, с заветами ап. Павла. Тертуллиан писал, что «отличительным и первоначальным делом Маркиона было разделение Закона и Евангелия». Учение ап. Павла о Ветхом и Новом Заветах как об откровениях закона и благодати Маркион превратил в учение о двух богах – Боге Авраама, Исаака и Иакова и Боге Иисуса Христа. Согласно Маркиону, Бог Авраама, Исаака и Иакова – демиург, создавший этот злой мир из злой материи, «сам зол, как злы его творения», он – «дикий и воинственный судья». Обещанный им мессия придет, чтобы подчинить все народы избранному им еврейскому народу; этот мессия – Антихрист. А Христос послан на землю истинным Богом любви и благодати для спасения всего человечества. Так что Маркион был первым убежденным, сознательным антииудаистом, или по современной терминологии – антисемитом, ведь очевидно, что народ, избранный злым богом-демиургом для исполнения его целей, не может быть хорошим. Впрочем, Бог Авраама, Исаака и Иакова справедлив, хотя его справедливость носит законнический характер и неполноценна, а иногда даже противоречит истинной, христианской справедливости. Главным источником мирового зла Маркион считал Сатану.

Истинный же Бог, которого Маркион называет Богом Неведомым, чужд этому миру и его творцу – Его надлежит любить и не следует бояться. Неведомый Бог появился в синагоге Капернаума, приняв видимое тело Иисуса, и сразу стал проповедовать Свое учение. Он совершенно иной природы, нежели сотворенные демиургом люди. Христос, возлюбив мир, своей кровью выкупил этих людей, а ведь купить можно лишь то, что тебе не принадлежит, чужое тебе. Маркион считал земное существование Иисуса кажущимся, как считали докеты, учение которых было рассмотрено выше. Поэтому Маркион соответствующим образом «отредактировал» единственное из признаваемых им евангелий, Евангелие от Луки, убрав из него все, что не согласуется с его построениями, например описание рождений Иоанна Крестителя и Иисуса. Маркион проповедовал строгий аскетизм и вел яростную борьбу с «нечистыми», по его представлениям, священниками. Св. Поликарп Смирнский, заставший в конце своей долгой жизни проповедь Маркиона, назвал его «первенцем Сатаны». Впоследствие маркиониты слились с манихеями (см. ниже), породив многочисленные секты, среди которых можно назвать павликан (VII–IX вв.), болгарских богомилов (XI–XII вв.), западноевропейских катаров и альбигойцев (XI–XIV вв.). Маркион был не только еретиком, но и раскольником, что совсем не одно и то же. С раскольничеством маркионитов христианская Церковь боролась особенно упорно, стараясь сохранить недостаточно устойчивое единство.

Раскольником и еретиком был и живший в том же II в. Монтан. Он выступил впервые в Малой Азии, на границе Мизии и Фригии, «с новым пророчеством», как писал историк Евсевий, выдавая себя за Утешителя-Параклета, которого, согласно Евангелию от Иоанна, обещал прислать вместо Себя Христос. В сохранившихся пророчествах Монтана говорится, например: «Я есмь Отец, Сын и Параклет» – и далее: «Я – Господь Бог, пребывающий в человеке». Его сопровождали две пророчицы, Максимилла и Праскилла. Как писал раннехристианский историк, «они имели множество книг и утверждали, что из них можно научиться больше, чем из закона, пророков и евангелий». К Ветхому и Новому Заветам монтанисты собирались присоединить новейший как окончательное откровение Бога. Тонкими проблемами богословия и метафизикой в целом монтанисты интересовались мало, более того, они считали их расслабляющими и вредно влияющими на единство Церкви, которая должна сплотиться перед близким концом света и не отвлекаться ни на что иное. Новизна монтанизма по сравнению с принятой тогда церковной практикой заключалась преимущественно в ужесточении морально-аскетических требований и в призыве к последнему покаянию. «Он расторгал браки и издавал законы о постах», – писал Евсевий. Монтан даже указал новое место второго пришествия Христа – небольшие города Тимон и Петузу во Фритии, которые он называл Новым Иерусалимом и в которые намеревался собрать всех христиан, исповедующих его учение (традиционно принятое место Второго Пришествия – место Вознесения, т. е. Масличная гора в Иерусалиме). Наибольший успех проповедь Монтана имела в восточных провинциях – в V в. общины монтанистов можно было еще встретить в Каппадокии, Фригии, Галатии, Киликии и в Константинополе, а в VIII и IX вв. они частично объединились с павликанами. На Западе Монтана восприняли прохладно, и лишь благодаря поддержке одного из первых и крупнейших Учителей Церкви после-апостольского периода, пламенного Тертуллиана, монтанизм на некоторое время утвердился и там.


Церковь Св. Дмитрия Солунского. 415 г. Фессалоники


Крайним аскетизмом отличалось также одно из самых распространенных и опасных для христианской Церкви еретических течений – манихейство, возникшее в III веке (Персия). Его основатель по имени Мани, согласно большинству свидетельств, происходил из древнего рода магов и славился как ученый и художник; по другим источникам, западным, он был вольноотпущенным рабом и звали его Кубриком. По первым источникам, его мать принадлежала к парфянскому царскому роду Арзакидов, а сам Мани родился в 216 г. в Вавилонии. В середине III в. Мани объявил себя посланником истинного Бога и начал проповедовать манихейство при дворе персидского царя Шапура I. До этого времени он был примерным христианином и даже избирался пресвитером одной из церквей. Изгнанный за еретические проповеди из Персии, Мани долго скитался по Китаю, Индии и Туркестану, всюду основывая свои общины. По возвращению в Персию он сперва был принят благосклонно, но в 277 г. при царе Бахраме I после диспута с магами, на котором Мани был признан побежденным, его распяли по требованию зороастрийских священников.

Мани написал ряд трактатов и посланий – «Книгу гигантов», «Послание основоположное» и другие, но от них сохранились лишь отдельные отрывки в сочинениях христианских ересологов. Религия манихеев синкретична, т. е. представляет собой смешение представлений, взятых у разных религий. Главные компоненты этой смеси – древнеперсидский зороастризм и гностицизм. За основу взят родной для Мани зороастризм с его дуализмом и наглядным, без тонкой метафизики, богословием. Гностицизм фигурирует в манихействе в упрощенном виде – без апофатического богословия и без сложной, использующей диалектику, космогонической картины мира. У христианства Мани заимствовал хорошо известную ему структуру церковной иерархии, а также некоторые методы аскетики и элементы литургики. Учение манихеев, если попытаться изложить его схематично, основано на вере в существование двух самостоятельных начал: одно, доброе и светлое, персонифицировано в Ахуре-Мазде, или Ормузде, а другое, злое и темное, олицетворяет Ангра-Майнью, или Ариман. Зависть и злоба толкают Аримана на войну со светлым царством Ормузда. Для защиты царства Ормузда благим богом, с помощью «матери жизни», иначе говоря, мировой души, был сотворен Первочеловек. Во время жестокой борьбы темным силам удалось вырвать у Первочеловека частицу света и смешать ее со злой материей – так возникло вещество, из которого создан видимый мир. Поэтому природа и человек содержат «искру бога», и смысл истории заключается в освобождении света из уз темной материи. Не оскверненный материей Христос, облачив себя для видимости в человеческое тело, сходит из царства света на грешную землю, чтобы помочь людям освободить свет и самих себя из темницы материи. Однако люди не поняли его проповеди, и поэтому Христос, вернувшись в свое царство после кажущейся казни, послал на землю Утешителя, Параклета, в облике Мани для проповеди истинного христианства, извращенного людьми. По окончании процесса освобождения света верные последователи Мани, пневматики, или совершенные, вознесутся в царство света, а все остальное непросветленное творение сгорит в пламени очистительного огня. Хотя в учении Мани упоминается Троица, но Сын и Святой Дух в раннем манихействе представляют собой эманации Отца, а в позднем – лишь различные Его наименования.

После сложных, глубочайшим и тончайший образом продуманных построений таких гностиков, как Василид и Валентин, упрощенная мифология манихеев может показаться детской сказкой. Но, возможно, именно эта простота, как и простота их религиозных ритуалов, привлекала многих верующих; кроме того, манихеи вели очень строгий и праведный образ жизни, что также не могло не вызвать одобрения и подражания. Даже блаженный Августин, один из величайших умов христианской Церкви, в молодости был манихеем, и в «Исповеди» описал это свое почти девятилетнее увлечение. Быстрое и широкое распространение манихейства очень беспокоило православную Церковь. Включив в свое учение элементы многих религий, Мани надеялся покорить им весь мир; он поощрял переводы своих книг на разные языки и проводил активную миссионерскую деятельность. Манихейство проникло в Северную Африку, в начале IV в. пришло в Рим, затем – в южную Галлию и Испанию. Однако в IV в., преследуемое христианской Церковью, оно практически исчезает из Европы, а из Азии – после гонений со стороны ислама, вскоре распространившегося там. Однако отдельные общины манихеев существовали как на Востоке, так и на Западе вплоть до конца средневековья.

К III в. относятся еще два еретических учения, которые заслуживают внимания лишь постольку, поскольку борьба с ними помогла Церкви четче прояснить понятие Триединого Бога и тем проложила дорогу к принятию в IV в. Никео-Константинопольского Символа веры.

В начале века выступили монархиане (от μονηαρχή – единое начало). Их еще называли антитринитариями, т. е. отрицающими Троицу. По учению некоторых из них, так называемых динамитов, Христос был обычным человеком, в котором действовала особая сила Святого Духа; другая группа монархиан и вовсе отрицала разделение на три Ипостаси. Ипостась одна при трех наименованиях, подобно тому как Солнце действует на нас трояко: как свет, как тепло, а смотрится, как шар. Этих монархиан называли патрипассианами (страдающий Отец), поскольку из их учения следовало, что при распятии страдал Сам Отец.

Учение Савелия из Ливана, савелианство, появилось в конце III в. и представляет собой учение о Боге как о чистой монаде, находящейся в состоянии абсолютного покоя и молчания. Однако потребность творить заставляет Бога нарушать этот покой, открываясь людям поочередно в виде Отца в Ветхом Завете, Сына – в Новом, а после Сына являться нам как Святой Дух. Когда открывался Отец, Сына еще не было, с началом действий Утешителя, Святого Духа, Сын перестает существовать. По окончанию мирового процесса в божественную монаду возвратится Святой Дух, и Бог снова обретет полный покой и безмолвие.

Кроме рассмотренных выше ересей в первые три века нашей эры существовало много таких, которые бесследно исчезли вскоре после своего появления. Но поскольку эти мелкие ереси не сыграли сколько-нибудь заметной роли в истории христианства, даже простое упоминание о них в настоящей книге представляется излишним.


5. Борьба Церкви с ересями способствовала очищению и углублению христианского вероучения; на эту положительную роль ересей указывал еще ап. Павел. Отцы и Учители Церкви, жизнь и труды которых будут рассмотрены в настоящем пункте, обычно выступали одновременно как ересеологи, т. е. борцы с ересями, как апологеты (απολογια – оправдание, заступничество), разъясняя истинную сущность христианства, тем самым оправдывая и защищая его, а также как создатели систем ортодоксального христианского богословия.


Интерьер церкви Св. Дмитрия Солунского. 415 г. Фессалоники.


Первым значительным апологетом и ересеологом послеапостольского времени был св. Иустин Философ. Он родился в начале II в. в зажиточной семье «уроженцев Флавия Неаполя в Сирии Палестинской», как написано в его «Апологии». Этот город был построен на месте древнего Сихема, между Галилеей и Иерусалимом, здесь Иисус у колодца Иаковлева говорил с самаритянкой. Население города составляли в основном греки-колонисты, и Иустин до 30 лет оставался язычником. В молодости он серьезно изучал философию, увлекался творениями Платона и получил право носить мантию философа, которую не снимал и после обращения в христианство. Перебравшись после крещения в Рим, где философам было позволено жить, Иустин основал религиозно-философ-скую школу, где излагал слушателям также основные положения христианского вероучения, что в те времена жестоко преследовалось. По доносу философа-язычника, которого он уличил в невежестве, св. Иустин в 166 г. был приговорен к побиению палками, а затем, отказавшись отречься от своей веры, обезглавлен. С мужеством перенес Иустин страдания и, по словам Евсевия, «увенчал светлую жизнь святым мученичеством».

К подлинным сочинениям Иустина следует отнести две «Апологии в защиту христиан», «Диалог с Трифоном иудеем», «Обличение всех бывших ересей» и «Против Маркиона». Наиболее известен «Диалог с Трифоном», где подробно описана эволюция взглядов св. Иустина на христианство. Прототипом Трифона, по мнению исследователей, был известный своей ученостью рабби Тарфон, ученик и сподвижник рабби Акива, одного из создателей Талмуда и вдохновителя восстания Бар-Кохбы. «Диалог» состоит из трех книг: в первой рассмотрен вечный и больной вопрос о взаимоотношении христианства и иудаизма, во второй Иустин излагает свое понимание сущности христианства, причем особое внимание уделено исследованию учения о боговоплощении, в третьей книге христианство представлено как окончательное откровение единого Бога, адресованное всему человечеству. В отличие от гностиков, относящихся к Ветхому Завету, как правило, отрицательно и даже считавших его создателем некоего Демиурга, злого творца нашего несовершенного и грешного мира, св. Иустин рассматривает Ветхий Завет наряду и даже выше языческой философии, как важнейшую ступень в процессе движения человечества к истинному Богу в процессе богопознания. Вера в бытие Бога есть, согласно Иустину, «природное для человеческого естества мнение». Единый Бог сперва открылся избранному Им для этой цели народу, евреям, и Ветхий Завет представляет собой первоначальное откровение истинного Бога. Новый Завет был дан всем людям Земли воплотившимся Богом, Иисусом Христом, но иудеи не захотели увидеть в Нем Мессию, и в этом их несчастье. Языческие религии и языческая мудрость происходят от неистощимого стремления людей познать истинного Бога, но их разум был затуманен и искажен древними традициями и невежеством. Христианство призвано просветить все народы, и в том его главная миссия: «Бог медлит разрушить мир ради семени: христианства». Богословие Иустина исходит из того, что «ранее всех созданий Бог породил из Себя Самого некую Словесную Силу, которая иногда называется Мнением Господа, иногда – Мудростью, иногда – Ангелом, иногда – Господом и Словом». Перворожденное Слово не перестало пребывать в Боге, но это Слова – «нечто иное», чем Отец, хотя «не по понятию, а по числу», «другой Бог», «служитель Отца всяческих». Эта иерархия внутри Троицы так или иначе присутствует в завуалированном виде во всех творениях апологетов рассматриваемого периода. Прояснение понятия Триединства, исключающее всякую иерархию, есть великое достижение Отцов и Учителей Церкви, живших в IV в. В «Апологиях» св. Иустин проводит ту же мысль об иудаизме и языческих религиях, вместе с их мудростью-философией, как о подготовительных этапах-ступенях, по которым человечество поднимается к высшей религии – христианству.

Очень интересны мысли Иустина о свободе воли человека: он утверждает, что мировая история наряду с действием Провидения, благодати Божьей, определяется свободным волеизъявлением людей. Отдельные события, в которых может участвовать свободная воля человека, не предопределены Богом с необходимостью, а за свободные поступки человек либо награждается Богом, либо Им наказуется. Свобода может привести к гибели, а может – к спасению, к вечным мукам или к вечному блаженству. Далее идут рассуждения о возможности телесного воскресения, как о реальном воссоединении элементов тела, распавшихся в результате смерти. Не Бог виновник смерти, но и человек не бессмертен, поскольку он – не Бог; человек «способен и к тому, и к другому». Человек как личность не дан при рождении, он лишь задан, и эта идея Иустина находится в русле ортодоксальной христианской антропологии. Сказанным можно заключить разговор о св. Иустине Философе, перейдя к крупнейшему представителю ранних апологетов св. Иринею Лионскому.

Ириней родился в Малой Азии около 130 г., так что застал еще в тех краях мужа апостольского св. Поликарпа Смирнского, ученика апостола и евангелиста Иоанна Богослова, и учился у Поликарпа и у пресвитеров, также сподобившихся слушать любимого ученика Иисуса. Ириней получил широкое образование, он хорошо знал греческую философию и поэзию. В житии св. Иринея рассказано, как еще совсем молодым человеком он был послан св. Поликарпом в помощь св. Фотину, епископу христианской общины галльского города Лиона. Вскоре Ириней был избран пресвитером этой общины и отправлен с посланием в Рим. Составители послания высоко оценили достоинства молодого пресвитера: «Мы его очень уважаем, – писали они, – как ревнителя завета Христова». Во время пребывания Иринея в Риме мученически погиб епископ Фотин, и сразу после возвращения Ириней становится епископом Лиона. В те годы ереси лжеименного гнозиса и монтанизма широко распространились среди христиан, и Ириней вел с ними трудную, но успешную борьбу, проповедническую и литературную. Живший в IV в. выдающийся историк св. Григорий Турский так охарактеризовал св. Иринея: «Первый епископ лионский Фотин пострадал во имя Христово. А блаженнейший Ириней, преемник сего мученика, посланный блаженным Поликарпом в этот город, отличался удивительными добродетелями; своей проповедью он вернул в лоно Церкви почти всех христиан города».

Кроме дел епископских и активной литературной деятельности, где Ириней выступал одновременно как ересеолог, апологет и первый самостоятельный и глубокий богослов послеапостольского времени, он участвовал в разрешении общецерковных проблем. Так, в 190 г. разгорелся ожесточенный спор о времени празднования Пасхи: восточные Церкви продолжали отмечать ее одновременно с иудеями, а западные, по примеру Рима, – в первое воскресенье за восточной. Спор обсуждался на синоде, и уже в то время чуть не привел к разделению Церквей. Схизмы тогда удалось избежать трудами, главным образом, Иринея: он убедил папу Виктора I не разжигать открытую вражду из-за этого расхождения, поскольку единство Церкви несравненно важнее.

У Евсевия приведено письмо св. Иринея к пресвитеру Флорину, впавшему в гностицизм, выдержку из которого здесь уместно привести: «Я был отроком, когда видел тебя в Малой Азии у Поликарпа. Я сохранил самые живые воспоминания о тех днях, ведь то, что узнаешь в детстве, развивается вместе с формированием души, укореняясь в ней. Поликарп говорил о своих отношениях с Иоанном и с другими, кто видел нашего Господа, я помню, как он пересказывал их слова и то, что он узнавал от них о Боге, о Его чудесах, о Его учении, – одним словом все, что он говорил, полностью соответствовало Писанию, ведь Поликарп воспринял предания тех, кто своими глазами видел Слово жизни.

Я внимал всему этому по милости, оказанной мне Богом, и я записал это не на бумаге, а в своем сердце, и по милости Божьей я не перестаю размышлять об этом. Я могу свидетельствовать перед Богом, что если бы сей блаженный старец и апостольский муж услышал нечто подобное гностическим доктринам, он бы заткнул себе уши, он сказал бы по своему обыкновению: «О, Боже милостивый, до чего ты сподобил меня дожить, неужели я должен терпеть все это», – и он бежал бы от того места, где услышал подобные речи». Григорий Турский так описал мученическую кончину св. Иринея: «Когда начались гонения на христиан, диавол подстрекнул некоего тирана начать жестокую войну, и так много было убито христиан за исповедание имени Господня, что по улицам текли реки христианской крови, число и имена их мы не смогли установить, но Господь вписал их в книгу жизни. Блаженного Иринея мучитель приказал в своем присутствии подвергнуть различным пыткам и предал его мученической смерти ради Господа нашего Христа». Было это в 202 г., во время правления императора Септимия Севера.

Наиболее известное из дошедших до нашего времени сочинений св. Иринея – «Обличение и опровержение лжеименного гнозиса» – состоит из пяти книг и написано на греческом языке. По словам самого Иринея, этот труд он предпринял по просьбе некоего друга, желавшего понять сущность гностического учения и причины его ложности. В первой книге Ириней излагает происхождение и основные положения гностицизма. Надо подчеркнуть, что материалы «гностической библиотеки», найденной в 1945 г. в Наг-Хаммади, подтверждают, как сейчас говорят, научную добросовестность Иринея – он нигде тенденциозно, в угоду своим взглядам, не искажает содержание гностических текстов и смысл учения гностиков. Во второй книге содержится диалектико-философский анализ гностицизма и раскрывается его внутренняя противоречивость. Здесь критикуется учение гностиков об истинном Боге и о созданном им демиурге, творце злого мира из злой материи, учение о многочисленных эонах. Ириней также решительно отвергает идею некоторых гностиков о переселении душ. В третьей книге опровергается еретическое утверждение о происхождении Ветхого Завета, якобы данного людям злым демиургом, а не благим Богом, Которому принадлежит лишь Новый Завет. В четвертой книге дается христология по Иринею и связанная с ней антропология. Это уже богословие в буквальном смысле, поскольку речь здесь преимущественно идет о Боге-Слове. И наконец, пятая книга рассматривает вопросы эсхатологического характера – в ней подробно рассмотрено тысячелетнее царствование антихриста, представление о Страшном Суде и о реальном воскресении плоти. Богословие Иринея отличается удивительной чистотой; читателя не оставляет впечатление, что ему в полной мере присуще некое «шестое чувство», не позволяющее уклоняться от истинного христианства при решении сложнейших проблем. Это чувство присуще Иринею даже в большей мере, чем таким гениальным творцам богословских систем, как Ориген или Августин. Он писал: «Всегда присущи Богу Слово и Мудрость, Сын и Дух, через Которых и в Которых Он все свободно и вольно творит». И далее: «Сын – мера Отца, ибо Его восприемлет, поэтому безмерный Бог измерен в Сыне». «Отец – невидимое Сына, Сын – видимое Отца».

Правда, понимание Троицы как «неслиянного и нераздельного» триединства у Иринея не могло быть полным – это понимание стало делом великих Отцов Церкви IV в. и Вселенских Соборов, которые сформулировали и утвердили эти прозрения. Как говорит сам Ириней: «Если кто-нибудь спросит нас, каким образом ниспослан Сын Отцом, мы скажем ему, что никто не знает об этой эманации, или о рождении, или об откровении, или – как бы там ни называли неизреченное Его рождение». В рассуждениях Иринея о спасении есть замечательное по своей глубине и краткости утверждение, своего рода афоризм: «Бог стал человеком, чтобы человек мог стать богом», т. е. по позднейшей православной терминологии обожиться. Через полтора столетия эти слова повторил Афанасий Великий. Афористичность стиля произведений Иринея позволяет увидеть в нем поэта. Важнейшая заслуга Иринея перед христианским богословием заключается также в том, что он сумел впервые затронуть многие важнейшие проблемы, для решения которых тогда еще не пришло время. Можно отметить в заключение, что апологет Ириней отрицательно относился к богословским построениям некоторых из апологетов, которые, используя античную философию в качестве языка своих апологий христианства, вплотную подходили к гностицизму, а иногда сами впадали в ересь. Против такой эллинизации христианства св. Ириней активно боролся.

Конец II и первая половина III вв. ознаменовались небывалым для послеапостольского времени подъемом в области христианского богословия и апологетики. В этот период одним из наиболее активных районов распространения христианства стала Северная Африка, Магриб, как ее называли несколько веков спустя арабы, принесшие туда ислам. Александрия и Карфаген наряду с Римом являлись тогда крупнейшими митрополиями – на синоды из этих мест собиралось более сотни епископов.

Грекоязычная Александрия была центром восточного христианства, а латиноязычный Карфаген – западного; оттуда вышли два религиозных гения, Тертуллиан и Ориген, которые своим творчеством надолго определили развитие христианского богословия.

В трудах св. Иринея, их предшественника, гармонично сочетались вера и разум, и в этом его истинное Православие. Пламенный Тертуллиан, ересеолог и апологет, риторик и публицист, был крайне категоричен и нетерпим в вопросах веры, ему приписывают знаменитую формулу: credoguia absurdum est, т. е. «верую, ибо это нелепо».


Святой Нестор. Фреска X в.

Церковь Св. Дмитрия Солунского. Фессалоники


Ориген многому научился у гностиков и всегда очень высоко ставил греческую мудрость. Если попытаться наглядно представить христианское вероучение тех времен, воспользовавшись образом дерева, растущего из корней Нового Завета, апостолов и мужей апостольских, то деятельность св. Иринея следует отнести к стволу, далее от ствола в разные стороны расходятся две мощные ветви – учения Тертуллиана и Оригена. Учитель Оригена Климент Александрийский не дал этим ветвям слишком далеко отойти от ствола, а цветущую крону образовали в IV в. творения Афанасия Великого, «великих каппадокийцев» и первых монашествующих Отцов Церкви. На рубеже IV и V вв. дерево пышно расцвело творениями крупнейшего вероучителя Западной Церкви блаж. Августина, а на Востоке несколько позже – Ареопагитиками, трудами св. Максима Исповедника и ряда других Отцов и Учителей Церкви. Приведенную картинку, разумеется, не следует воспринимать слишком буквально: сказанное, например, вовсе не означает, что Тертуллиана, человека широко образованного, глубоко знавшего и ценившего греко-римскую культуру, можно обвинить в обскурантизме. Ориген же был горячо верующим христианином, совершенно справедливо считавшим, что веру людей, склонных к умозрениям, напременно следует укреплять знанием, гнозисом, но гнозисом церковным, а не лжеименным. Теперь расскажем о них и об их окружении подробнее.

Квинт Септимий Флорент Тертуллиан, согласно свидетельству близкого к нему по времени историка Иеронима, содержащемуся в книге «О знаменитых людях», родился в Карфагене около середины II в. в языческой семье проконсульского центуриона. В Карфагене он получил хорошее образование, философское и юридическое, которое затем завершил в Риме, где учился также риторике. Как пишет сам Тертуллиан в своей «Апологетике», в молодости он относился к христианству враждебно; эти его взгляды коренным образом изменились в Риме, где он мог наблюдать удивительную твердость и самоотверженность в отношении христиан к своей вере. То, что молодой Тертуллиан видел своими глазами, произвело на него сильное впечатление, и, вернувшись в Карфаген, он крестился и вскоре стал пресвитером. Однако к 210 г., сочтя нравственный уровень окружавших его христиан недостаточно высоким, Тертуллиан вышел из ортодоксальной Церкви и примкнул к движению монтанистов. Затем, увидев ересь в учении Монтана, он основал собственную секту, которой руководил вплоть до своей смерти, последовавшей после 220 г.

Литературное наследие Тертуллиана, по словам современников, было весьма обширным, но большинство его трудов погибли, и мы знаем о них лишь по ссылкам. Пароним говорил, что Тертуллиан дожил до преклонного возраста и «написал множество трудов, но не все из них сохранились до нашего времени». Уже в ранней «Апологетике» в полной мере проявляется бурный темперамент и резкий характер Тертуллиана, здесь он выступает как страстный риторик, и его стиль не становится спокойнее с возрастом. Вот небольшой отрывок из «Апологетик»: «Судьи римской империи! Вас поставили отправлять правосудие, но вы не осмеливаетесь открыто расследовать обвинения против христиан. Ваша власть боится и стыдится гласности, блюсти которую есть первейшее правило справедливости. Мы виним вас, прежде всего, в слепой ненависти к христианству. Она тем более несправедлива и преступна, что вы с ним не знакомы. Что может быть беззаконнее, чем ненавидеть неведомое тебе? Для ненависти нужно иметь достаточные основания, иначе слепая ненависть и оправдывать себя сможет не иначе, как вслепую… Итак, добрые правители, которых тем больше почитает чернь, чем больше христиан вы приносите ей в жертву, мучайте нас, подвергайте нас пыткам, приговаривайте к смерти, уничтожайте: ваше беззаконие есть только доказательство нашей невиновности. Все ваши ухищрения лишь умножают притягательность нашей «секты», нас становится еще больше, как только вы собираете среди нас свою жертву – кровь христиан служит новым семенем… И вот повсюду стоит крик, что город захвачен, что христиане проникли в деревни, на острова и в крепости: все, без различия пола, возраста, положения, даже именитые граждане, примыкают к христианам. И это оплакивается, как бедствие, а между тем почему-то не приходит на ум, что здесь скрыто истинное сокровище. А ведь еще Анахарсис (скиф из царского рода, живший в IV в. до н. э., которого греки нарекли Мудрым. – Авт.) резонно укорял невежд, дабы не судили знающих». Не правда ли, приведенный пассаж по блеску стиля, по напору мысли и чувств может сделать честь публицистической работе любого времени, включая наше? Поэтому творчество Тертуллиана принадлежит также истории мировой литературы и ораторского искусства. Он стал одним из реформаторов латинского литературного языка, а введенные им термины, религиозные символы, церковные понятия вошли в формулы христианского богословия. Это относится, прежде всего, к выражениям persone – личность, unitas in trinitate – триединство, unius substantiae – единосущие, хотя смысл, который Тертуллиан вкладывал в эти понятия, не всегда совпадал с церковным их содержанием, проясненным значительно позже, во времена Вселенских Соборов. Тертуллиан был предшественником блаж. Августина в деле создания богословия Западной Церкви, хотя сколько-нибудь законченной собственной системы христианского вероучения у него не было.

В раннем периоде своего творчества Тертуллиан написал ряд сочинений, посвященных нравственным нормам христианской жизни. В них он выступает как наставник и моралист, хотя некоторыми из добродетелей он сам не обладал, о чем ему было хорошо известно и о чем он писал: «Мною, к несчастью, всегда владела лихорадка нетерпения». Богословские построения Тертуллиана основаны на понятии Бога-Личности. Он был первым, кто назвал Бога Личностью, хотя это обстоятельство изначально предполагалось иудейским монотеизмом. Далее его концепция выглядит примерно следующим образом: как всякая личность, Бог рассуждает наедине с Собой, но испытывает потребность в созидании как личность творческая. Результатом Его желания творить стало рождение Логоса – творческого Слова, предназначенного сотворить мир. Вместе с Сыном от Бога Отца произошел Святой Дух, «сила, замещающая Сына». Из этих слов западные богословы извлекли печально знаменитое filiogue, т. е. исхождение Святого Духа также и от Сына. Через Августина filiogue проникло в западный символ веры и послужило одним из главных поводов для разделения Церквей.

Согласно Тертуллиану, самостоятельное существование Логоса – явление временное, и после исчезновения мира Сын снова соединится с Отцом, и Бог станет «всем во всем». «Логос так относится к Отцу, как луч к Солнцу, ключ к источнику, как ствол к корню». Здесь нетрудно увидеть иерархичность внутри Троицы, и вообще вся эта картина напоминает построения гностиков, если бы не одно важное утверждение, провозглашенное Тертуллианом и составляющее одну из основ христианского богословия: все три ипостаси единосущны и каждая есть Бог. В своей христологии Тертуллиан также предвосхитил некоторые идеи о двух природах Иисуса Христа: «Чудеса Его засвидетельствовал Дух Божий, страсти – плоть человеческую».


Развалины монастыря Симеона Столпника.


Посл. четверть V в. Сирия


Многие мысли Тертуллиана парадоксальны и звучат, как афоризмы. Его слова «душа по природе своей христианка» повторил блаж. Августин в начальной главе своей «Исповеди», а кредо: «верую, ибо нелепо», уже упоминавшееся выше, считается чуть ли не его визитной карточкой, хотя в сохранившихся трудах Тертуллиана именно такой формулировки нет. Близкие ей по смыслу фразы встречаются довольно часто – так, в «Апологетике» есть слова: «Что общего между философией и христианством? Между учеником Греции и учеником Неба? Между искателем истины и искателем вечной жизни?» или в сочинении «О прескрипции (т. е. возражениях) против еретиков»: «Итак: что Афины – Иерусалиму? что Академия – Церкви? что еретики – христианам? ведь «Господа должно искать в простоте сердца», как учил Соломон. В любознательности нам нет нужды после Иисуса Христа, а в поисках истины – после Евангелия». Ближе всего к знаменитому афоризму слова из трактата «О плоти Христа»: «Умер Сын Божий – это совершенно достоверно, ибо нелепо, и, погребенный, воскрес – это несомненно, ибо невозможно». Через полтора тысячелетия с Тертуллианом перекликается Паскаль в своей заветной предсмертной записке: «Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова, а не философов и ученых», а еще через три столетия русский религиозный мыслитель Лев Шестов сделает главной темой своего творчества тему несовместимости «Афин» как символа человеческого разума и «Иерусалима» – символа веры.

Среди учеников Тертуллиана наиболее известен Отец и Учитель Церкви св. Киприан Карфагенский, епископ Карфагена. Литературное наследие Киприана обширно, в большинстве своих трудов он продолжает развивать идеи Тертуллиана. Однако прежде всего св. Киприан знаменит как выдающийся деятель Церкви и мученик, казненный во время гонений Валериана.

Родился Киприан в начале III в. в Карфагене в богатой и знатной языческой семье. Получив блестящее по тем временам общее образование, он стал известным адвокатам и преподавателем риторики. Уже в зрелом возрасте под влиянием пресвитера Цецилиана принял крещение и резко изменил образ жизни, раздав почти все свое имущество бедным и обратившись к строгой аскезе.


Остатки столпа Симеона Столпника.

Развалины монастыря Симеона Столпника. V в. Сирия


В Предисловии к «Исповеди» Киприан описал чудесное воздействие, которое произвело на него таинство крещения: «Когда я оставался в глубокой ночной мгле и носился волнами мечтаний и сомнений, не понимая жизни моей и далекий от света истины, я думал – невозможно, чтобы при таких привычках исполнилось надо мною обещание божественного милосердия о возрождении, чтобы спасительным омовением я был оживлен для жизни новой и чтобы при той же плоти изменился мыслями и душой. Но когда возрождающая вода очистила нечистоты прежней жизни, свет ясный и тихий снизошел с неба в сердце мое и второе рождение Духом Небесным изменило меня в нового человека: чудным образом укрепился я против сомнений, открылись тайны, осветилось темное и я узнал, что жившее во мне по плоти для греха принадлежит земле, а началось теперь Божие, живущее Духом Святым». Вскоре после Крещения Киприан был рукоположен в пресвитера, а в 249 г. по желанию общины и клира стал епископом Карфагена. Его активная и успешная реформаторская деятельность была прервана гонениями во времена Деция – по настоянию горожан Киприан почти полтора года скрывался недалеко от города, поддерживая постоянную связь с общиной.

Главной заботой св. Киприана во все годы его пастырского подвига было единство Церкви и связанная с ним борьба с ересями и расколами. Девизом этой борьбы стала его слова: «Никому не дано назвать Бога Отцом, не назвав Церковь матерью». После указа императора Валериана о преследовании христиан Киприана пытались заставить, принести жертвы языческим богам. После решительного отказа его сослали в городок Курубис, откуда он продолжал опекать свою епархию. Там у него было видение о своей близкой мученической кончине. Через год вышел еще более строгий указ императора, по которому Киприану надлежало вернуться в Карфаген и предстать перед проконсулом. Вот запись диалога-разбирательства: «Ты ли Фасций Киприан?» – «Да, это я». – «Ты ли здешний папа этих святотатцев?» – «Да». – «Божественные императоры повелели всем принести жертву». – «Я знаю». – «Обдумай». – «Обдумывать тут нечего. Делай то, что тебе приказано». – «Повелеваем, чтобы Фасций Киприан был предан смерти через отсечение головы». – «Благодарение Богу». На месте казни св. Киприан погрузился в молитву, затем щедро одарил палача и сам наложил себе наглазную повязку, дав связать себе руки диакону и священнику. Казнь совершилась в 258 г. Долгое время св. Киприан считался небесным покровителем Африки, а в Карфагене ему посвятили несколько храмов.

Историк Иероним свидетельствует со слов человека, знавшего секретаря св. Киприана, «тогда уже старца, и тот рассказывал, что Киприан обыкновенно ни дня не проводил без чтения Тертуллиана и то и дело говорил ему: «Подай учителя», – имея в виду Тертуллиана». Влияние Тертуллиана сказалось не только на литературных трудах Киприана – в его споре с папой Евтихием о необходимости повторного крещения еретиков, из которого Киприан вышел победителем, явно прослеживаются монтанистские заблуждения Тертуллиана. Самостоятельными являются трактаты св. Киприана о Церкви и о молитвенной соборности: «Молитва наша должна быть открытой и совокупной, вознося моление, надлежит молиться не только о себе, а обо всем народе христианском, ибо с ним со всем едины. Господь мира и согласия учит нас единению, и Он желал, чтобы каждый молился обо всех, как и Сам Он свел нас всех воедино… Господь, собирая единодушных в доме Своем, введет в свои предвечные небесные обители лишь тех, кто молился совокупно, заодно с другими. Мы говорим «Отец», ибо все содеялись сынами Его».

Примерно в двух тысячах километров на восток от Карфагена расположена Александрия, с которой тесно связаны имена многих Отцов и Учителей Церкви. Этот город наложил неизгладимый отпечаток на созданные здесь творения духовной культуры, поэтому уместен небольшой экскурс в его прошлое. Александрия была основана Александром Македонским на оживленном перекрестке многих морских и сухопутных дорог, город быстро рос и вскоре стал столицей Египта, резиденцией династии Птолемеев. При дворе Птолемеев было создано учреждение под названием Мусейон, т. е. храм муз, нечто вроде Академии наук и искусств. Здесь трудилась целая плеяда величайших ученых – геометр Евклид, астроном Птолемей, физик Архимед, географ Эратосфен и многие другие. У входа в Александрийскую гавань был возведен знаменитый маяк, шедевр архитектуры и строительной техники, одно из семи «чудес света», а совсем рядом возвышаются египетские пирамиды, еще одно из «чудес света». В Александрии находилась крупнейшая в мире библиотека, содержавшая более миллиона рукописей, большинство из которых безвозвратно погибли во время пожара.

Александрия была городом многонациональным, но подавляющее большинство ее жителей составляли греки и евреи. Это обстоятельство наложило определяющий отпечаток на характер религиозной жизни города, а также на возникшие здесь в первые века христианства богословские и религиозно-философские течения. Так, во II в. до н. э. здесь впервые был осуществлен перевод на греческий язык книг Ветхого Завета, так называемая септуагинта. Во времена земной жизни Иисуса Христа здесь жил и творил один из основателей еврейского эллинизма Филон Александрийский, или Филон Иудей (примерно 20 г. до н. э. – 50 г. н. э.), выдающийся религиозный мыслитель и апологет иудаизма, оказавший заметное влияние на христианское богословие своим учением о Логосе и аллегорическим методом толкования Св. Писания. Согласно Филону, Ветхий Завет целиком аллегоричен и в иносказательной форме содержит всю мудрость мира ('а\\г|уор1а – иносказание, а смысл произведения, содержащего аллегорию, выходит за рамки его буквального понимания). Кроме аллегорического плана, раскрывающего высший, «духовный» смысл Писания, оно имеет, разумеется, план исторический, буквальный, «телесный», и план нравственно-назидательный, или «душевный». Этим же подходом пользовались Климент Александрийский и Ориген, основоположники христианского гнозиса, противостоящего гнозису лжеименному, главные представители которого Василид и Валентин незадолго до них также учили в Александрии. В дальнейшем христианские мистики дополнили аллегорию анагогией (от (΄αλληγορια – восхождение). Францисканец Николай Лирский обо всем этом писал так: «Буква учит фактам; тому, во что надо верить, учит аллегория. Мораль учит тому, что надо делать; тому, к чему надо стремиться, учит анагогия». В Александрии находилась старейшая богословская школа, целью которой была подготовка язычников и иудеев, изъявивших желание принять христианство, к таинству крещения, поэтому школа называлась катехизаторской. Однако программа школы и состав ее учителей выходили далеко за пределы такой задачи: на начальной ступени там изучалась математика и естественные науки, на следующей – философия и богословие, так что это был, по сути, первый христианский университет. В конце II в. главой Александрийской богословской школы был Пантен, а основана она была, по преданию, еще евангелистом Марком. Пантена сменил его знаменитый ученик Климент Александрийский.


Лавра Св. Саввы Освященного

Иудейской пустыне. Основана в VI в.


Родился Клемент, во-видимому, в Афинах в середине II в. в языческой семье и получил классическое образование, его труды свидетельствуют о хорошем знакомстве с греческой философией и литературой. Обстоятельства обращения Климента неизвестны, но полагают, что крестился он еще в Афинах, затем, как большинство его богатых сверстников, Климент отправился в путешествие, объездив Италию, Сирию и Палестину. Наконец, в Александрии он нашел себе учителя в лице Пантена, и дальнейшая жизнь Климента в этом городе связана с богословской школой, которой он после отъезда Пантена на Восток руководил вплоть до 203 г. Гонения императора Септимия Севера заставили Климента переехать в Кесарию Каппадокийскую к своему ученику св. Александру Каппадокийскому, епископу тех мест. Умер Климент около 215 г.

Климент Александрийский считается основоположником христианского гнозиса, утверждавшего, что единая Истина открывается человечеству постепенно. Отдельные ее аспекты были известны еще древним грекам, евреям и некоторым восточным народам: Ветхий Завет и греческая мудрость представляют собой такие предварительные ступени. Окончательное откровение, вместившее в себе полную Истину, было явлено Иисусом Христом. Таким образом, православная вера – основа истинного знания, гнозиса, к которому должен стремиться каждый христианин. Путь к гнозису труден, его описание составляет предмет главного труда Климента – трилогии «Слово увещательное», «Педагог» и «Строматы». В первой книге, призванной помочь язычникам подготовиться к таинству крещения, говорится: «Так как Слово было прежде твари, Оно было и есть первоначальной причиною всего, но поскольку Оно именуется давно предвозвещенным именем Христа, Оно ново. Прежде, находясь в Боге, Оно дало нам бытие, а ныне дает новую жизнь, поскольку Слово стало человеком. Оно есть и Бог и человек, и потому начальная причина всякого блага». Здесь же, вслед за Филоном и Иустином, высказана мысль, что мудрость древних содержится в Писании и проясняется им.

«Педагог» содержит христианскую этику. Это – практическая философия, стержнем которой является истинный Педагог – Христос, и лишь Ему, как непорочному образу, следует уподобляться, насколько способен к тому слабый и греховный человек. Вслед за верой и спасительным страхом Божиим появляются и постепенно укореняются в душе начальные добродетели, ведущие к главной, к любви. Любовь же есть истинный гнозис, уподобляющий человека Богу и соединяющий с Ним. Название последней и главной части трилогии «Строматы» означает «ковер из лоскутов». «Строматы» состоят из восьми книг. «Эти книги, – говорит Климент, – содержат христианскую истину, перемешанную с наставлениями философии, вернее прикрытую и скрытую под ними, как в скорлупе скрыто ядро ореха». При этом постоянно подчеркивается первичность веры в процессе познания: «Вера есть завязь, познание – плод». «Строматы» содержат первую и достаточно полную для тех времен систему христианского богословия.

Климент был одним из зачинателей христианской мистики, как теоретической, так и практической. И хотя его идеалы далеки от идеалов монашества, монашеская духовность ему не чужда – Климента, например, считают одним из первых учителей непрерывной молитвы. Надо признать, однако, что роль Климента как учителя Церкви гораздо скромнее роли его знаменитого ученика, «славы Александрии» Оригена.

Имя Ориген означает «рожденный Гором»; Гор – один из верховных египетских богов, сын Осириса и Изиды, который обычно изображался в виде человека с головой сокола, а его символом было крылатое Солнце. В христианской литературе Оригена часто называют адамантовым, т. е. бриллиантовым (адамант также может означать сталь) за ясность, блеск и красоту его учения, за твердость в отстаивании своих взглядов и за фантастическое трудолюбие. Родился Ориген в 182 г. в христианской семье учителя одной из начальных александрийских школ, «грамматика» Леонида. Отец был глубоко верующим человеком и крестил своего старшего сына еще в раннем детстве, он же был его первым учителем. Впоследствии Ориген блестяще закончил богословское училище, где его преподавателем был Климент Александрийский.

Во время гонений Септимия Севера в 202 г. мученически погиб отец Оригена Леонид, не пожелавший отречься от своей веры, а имущество семьи власти конфисковали. Ориген решил идти на казнь вместе с отцом, но мать и шесть младших братьев, оставшиеся без средств к существованию, его с трудом удержали. В 204 г. Оригену было предложено место огласителя александрийского училища, откуда перед этим ушел Климент, а в 205 г. епископ Димитрий назначил его начальником училища. Свои философские познания Ориген расширял и углублял, посещая лекции основателя неоплатонизма Аммония Саккаса (прозвище Саккас, т. е. мешочник, Аммоний получил в бытность свою носильщиком). Одновременно с Оригеном у Аммония Саккаса обучался Плотин – будущий создатель глубочайшей мистической системы неоплатонизма, достойно завершившей величественное здание античной религиозной философии. У некоторых исследователей факт совместного обучения Оригена и Плотина вызывает сомнение, но в его пользу свидетельствует близость стиля их творений, и не только стиля – в системе христианского богословия Оригена встречаются некоторые черты неоплатонизма, а Плотин, в свою очередь, заимствовал некоторые свои идеи из христианского гнозиса, нещадно критикуя его при этом за «чуждые сказки». Для обеих систем характерно стремление к строгости изложения, свойственной точным наукам, – ведь не зря Александрия славилась своими достижениями в области математики, механики, астрономии и физики.

Дальнейшая жизнь Оригена в Александрии некоторое время протекала сравнительно благополучно – он много разъезжал как педагог и проповедник, посещая Рим, Аравию, Палестину и Сирию. Свои многочисленные произведения Ориген диктовал специально нанятым для этого писцам-стенографам. В 230 г. епископы Кесарии и Иерусалима возвели Оригена в сан пресвитера, не поставив в известность александрийского епископа. Возмущенный таким отношением иерарх заявил, что отныне запрещает Оригену даже появляться в Александрии. С этих пор Ориген продолжал свою деятельность в Палестине, основав там несколько богословских центров. Во время гонений Декия Ориген перенес, по свидетельству Евсевия, «оковы, телесные мучения, пытки железом, муки заключения в глубокой темнице, мужественно выдержав все, чему подвергли его враги». Истерзанный пытками, Ориген скончался в 254 г., его могила в Тире, на территории нынешнего Ливана, долгое время служила местом паломничества христиан.

Сочинения Оригена, по утверждениям современников, составили шесть тысяч книг. Правда, в те годы книгой могло быть названо небольшое эссе, но даже если иметь в виду это обстоятельство, его литературная плодовитость поразительна. Глубина и идейная насыщенность творений Оригена исключает всякие подозрения в графомании. По причине, о которой будет сказано ниже, до нас дошла лишь небольшая часть произведений Оригена, а его главное богословское сочинение «О началах» (Περιάρχον) сохранилось только в далеком от точности латинском переводе Руфина. Оригену принадлежат обширные комментарии на большинство книг Ветхого Завета и толкование этих текстов, преимущественно аллегорические. Ориген был первым, кто упорядоченно и четко изложил в книге «О началах» положения христианской философии, став основателем систематического богословия, как теперь эта дисциплина называется. Ориген также стоит у истоков практического богословия. В качестве примера можно привести его комментарии к Песни Песней, где раскрывается мистический смысл этой загадочной библейской книги: неудержимое стремление человеческой души, невесты, к Христу, своему небесному Жениху. Мотив супружества с Христом, пламенная любовь к Нему является постоянным фоном для христианской аскетики, а данный Оригеном образ служил и служит до сих пор излюбленным мотивом многих произведений религиозной литературы. Ориген, по словам Иеронима, победил своими книгами многих врагов христианства, но в толковании Песни Песней превзошел самого себя. В предисловии к переводу бесед Оригена о книге пророка Иезекииля Иероним назвал Оригена «вторым после апостолов Учителем Церкви». Правда, тот же блаженный Иероним в конце своей жизни обнаружил в оригеновых «Началах» положения, якобы противоречащие догматам, принятым на первых Вселенских Соборах, и стал так же неумеренно, как раньше превозносил, проклинать его как злейшего еретика. Такие полярные оценки учения Оригена могут быть отчасти оправданы – будучи одним из величайших мыслителей в истории христианства, он не был при этом писателем церковным и не претендовал на обязательность своих представлений и толкований. Метод, которому неизменно следовал Ориген, предполагал, прежде всего, исключительно бережное, можно сказать благоговейное отношение к текстам св. Писания как к откровению Бога. В остальном Ориген не был склонен жестко связывать свою творческую интуицию и богословские утверждения строил на основании положений и фактов, взятых из текстов Ветхого и Нового Заветов, примерно таким образом, как задолго до него его знаменитый земляк Евклид строил доказательство геометрических теорем, беря за основу сформулированные им аксиомы. Однако ситуация здесь была гораздо тоньше и сложнее, чем в геометрии, поэтому Оригена иногда «заносило» в дебри еретических умозрений, а православная Церковь, начиная с IV в., единственным критерием истинности своих догматов считала решения Вселенских Соборов.

Целью своего главного богословского труда «О началах» Ориген считал создание строгой системы христианского вероучения, основанной на Св. Писании и церковном предании. Произведение состоит из четырех книг: первые три содержат богословие Оригена, а в четвертой говорится о богодухновенности источника вероучения, Св. Писания, и о способах его толкования.

Бог, по Оригену, «во всяком смысле монада» – Он прост и в качестве Первоначала не допускает никакой сложности, иначе составляющие Его элементы должны были существовать прежде Него. Он превыше пространства и времени: «Для Него всегда «сегодня», ибо нет у Него «вчера», нет и «завтра». Его сущность абсолютно непостижима для человеческого ума, и в этом смысле Его можно, следуя гностикам и Клементу, называть Мраком и Бездной. Однако Сам Себя Он сознает, поскольку является Личностью. Ориген отказывается понять, как возможно самосознание у существа неограниченного, поэтому Бога он считает ограниченным, правда в необычном смысле этого слова: «Если бы мощь Божия была беспредельной, она не мыслила себя самое, ибо беспредельное по природе своей необъятно». Бог есть само Благо, и это утверждение содержится в признании Бога началом всего существующего: «Все мы, т. е. тварь, не были ранее, чем сотворены, поэтому то, что мы есть, – воля Творца. И поскольку было время, когда нас не было, то называть нас сущими нельзя. Лишь Бог всегда обладал тем, что есть Он, и сказал Моисею: «Я есмь Сущий, и это имя Мое». Поэтому все сущее есть благо, а зло не есть сущим: «Зло или лукавство – противоположно благу, а не-сущее – противоположно сущему, поэтому лукавство и зло – несущее… Бог истинно благ, и я убежден, что Божье «Я умерщвляю» не менее дышит благостью, чем «Я оживляю», и «Я поражу» не менее благо, чем «Я исцелю». Ориген первым произнес слова, и поныне принятые Церковью как один из важнейших догматов: «Три Ипостаси и одна Троица», однако иерархичности Ипостасей внутри Бога он не сумел избежать, как и остальные апологеты. Признавая внемирность и непостижимость Бога, Ориген чувствовал потребность в чем-то «существующем посредине между природой Несотворенного и природою сотворенного». И он говорит о Логосе, Слове или Разуме, «Посреднике между всеми тварями и Богом, Который был рожден прежде всякой твари, через Которого сотворено все видимое и невидимое». Этот Логос – Иисус Христос, «энергии Отчей Зерцало неоскверненное». Помимо этого «домостроительного» (греч. οικονομια – икономия) учения о Логосе у Оригена есть начатки глубокого «имманентного» учения о Нем, согласно которому Сын родился из сущности Отца: «Говорим мы, отсекая всякое чувство телесное, что Слово и Мудрость рождены из невидимого и нетелесного Отца. И не будет нелепым сказать «Сын Любви», если мыслить под Любовью и Волю». Сын, в отличие от Отца, – потенция всяческого: «Бог – единое и простое, Спаситель же наш ради многого становится многим». Безвременность Бога, по Оригену, требует существования кроме нашего мира, имеющего начало и конец, «бесчисленных миров, но не по Эпикуру, т. е. в одно и то же время, а так, что после конца одного мира наступает начало другого, каково же число их я, признаться, не знаю». Эта грандиозная космическая картина чередующихся миров, или эонов, требует постоянного Боговоплощения.


Пещера Св. Иоанна Дамаскина в лавре Св. Саввы Освященного


Однако Ориген не отвергал возможности окончания подобного сценария, когда будет «всяческое и во всяческом Бог». О третьей Ипостаси Троицы, Св. Духе, он говорит мало и, в основном, в связи с проблемой спасения. Св. Дух – освящающая и благодатная сила, одухотворяющая пророков и святых, объединяющая и созидающая Церковь. Спасающийся «нуждается и в Отце, и в Сыне, и в Духе Святом: он не спасется, если не будет полной Троицы. Невозможно стать причастным Отцу или Сыну без Духа Святого». Христос входит в каждого из истинно верующих через Церковь, тело Свое, обитает в них благодатью Св. Духа и преображает их: «В каждом духовно рождается Христос, Церковь носит во чреве и испытывает муки рождения, пока не изобразится в нас Христос». Именно Христос, ведущий мир по Богочеловеческому пути, – главный нерв богословской системы Оригена, именно с Ним связан основной пафос его творчества.

Первая книга сочинения «О началах» содержит также учение о разумных существах, сотворенных Богом, и об их разнообразии, которое вызвано подаренной этим существам свободой воли. Свобода воли есть одновременно великий дар, приводящий к спасению, и причина зла, однако, в конце концов, даже демоны, падшие и злые ангелы, пройдя нечто вроде католического чистилища, могут просветиться и спастись, чтобы уступить полностью очищенное место новой мировой эпохе. Эта теория всеобщего апокатастасиса (восстановления) резко осуждается Церковью.

Главным предметом второй книги служит мир, населенный людьми. Здесь приведены рассуждения о материи, из которой состоит космос и которая является основой всего чувственного мира. Далее предложен сценарий богочеловеческой истории видимого мира, поворотными пунктами которой Ориген считает откровения Бога в виде Ветхого и Нового Заветов. Ориген опровергает еретиков, считающих разными богами Бога Ветхого и Бога Нового Заветов, одного злого, а другого – доброго, и доказывает тождество Бога Закона и пророков и Триединого Бога Нового Завета, Бога праведного и благого. Во второй книге говорится также о духовной, нетелесной природе человека, излагаются разные взгляды на сущность души и ее происхождение.

В третьей книге Ориген рассуждает о свободе воли, стараясь выяснить взаимоотношение человеческой свободы и Провидения Божия. Значительная часть книги посвящена этике, в ней рассказывается о соблазнах, исходящих от злых духов, и об аскетических способах борьбы с ними. Еще раз дается картина мировой истории, в которой сотворение мира сопровождается актом низвержения падших духов в чувственный мир с предоставлением им свободы воли. Эта свобода привела к развращению и порче падших существ, которые оказались не в состоянии должным образом воспользоваться божественным даром. Помощь падшим существам пришла от Бога, пославшего в мир Искупителя, что положило начало всеобщему восстановлению греховного творения. В завершение книги приведена эсхатология Оригена, согласно которой будущее мира рисуется ему как богоподобное блаженное состояние свободы от зла и состояние обожения.

Заключительная, четвертая книга является методическим дополнением к первым трем, собственно богословским. Здесь подробно описаны правила толкования текстов Св. Писания, близкие, по сути к упомянутому выше методу Филона Александрийского. Ориген предполагает в откровении три смысловых слоя: телесный, или буквально-исторический; душевный, или нравственно-назидательный, и духовный. Последний слой аллегоричен, и автор предлагает различные способы толкования символов, определяющих содержание слоя. Книга заканчивается гносеологическим пассажем: «Разумный дух может достигнуть совершенного познания, восходя от видимого к невидимому, – ибо он находится в теле и потому восходит от чувственного, или телесного, к умопостигаемому. Но чтобы кому-нибудь не показалось нелепым выражение, что умопостигаемое – сверхчувственно, приведем изречение Соломона: «Ты найдешь божественное чувство», т. е. умопостигаемое нужно исследовать не телесным чувством, а каким-то другим, которое он называет божественным. Этим-то чувством мы должны исследовать и созерцать все то, о чем говорили выше».

Ориген стал основателем большой и влиятельной богословской школы. Среди ближайших его учеников такие знаменитые Отцы и Учители Церкви, как свв. Григорий Чудотворец и Дионисий Александрийский. Идеи Орагена лежат в основе трудов священномученика Памфила Кесарийского и блаж. Иеронима (правда, в последние годы своей жизни Иероним, как было сказано выше, яростно хулил учителя). «Великие каппадокийцы» свв. Василий Великий и Григорий Богослов составили из творений Оригена сборник «Оригеново добротолюбие», а третий «великий каппадокиец», св. Григорий Нисский, глубочайший христианский мистик, считается из троих наиболее «оригенствующим». Серьезное воздействие Оригена испытали свв. Максим Исповедник и Иоанн Златоуст, а в более позднее время следы его учения можно найти у величайшего богослова и философа периода раннего Возрождения кардинала Николая Кузанского.

Тем не менее, судьба сочинений Оригена, как и его личная судьба, глубоко трагична. Русский богослов и церковный историк И.Д. Андреев об этой трагедии писал так: «Все ожесточение, которое накопилось во время борьбы с арианством (одна из наиболее распространенных ересей, о которой будет рассказано ниже. – Авт.), обрушилось на систему Оригена. Оно приняло форму открытой борьбы в самом конце IV в. […] Оригенисты в результате были смяты: Руфина затравили, а Златоуста сослали. Во всех этих спорах редко доходили до сути дела. Имя Оригена стало разделять, в конце концов, не еретиков и православных, а просвещение и мракобесие. Лучшая пора богословия была уже позади. Нахлынувшая в церковь духовная чернь заглушила науку и проникновенное понимание христианства. Все перерождалось и упрощалось. Окончательно Ориген был опорочен в IV в. в правление Юстиниана. Второй анафематизм (предание проклятию, анафема) собора 553 г. поразил память Оригена, шестой и седьмой Вселенские Соборы повторили это осуждение». Сам Ориген предчувствовал возможность подобного развития событий, когда писал: «И любовь бывает опасна, если преступает предел. Тот, кто любит, должен учитывать природные качества любимого. Если он преступит меру любви, то и любимый, и любящий окажутся в грехе. Это мне довелось испытать в церкви. Многие меня больше, чем заслуживаю, и на словах и на деле превозносят и слова и учение мое, чего не одобряет моя совесть. А другие поносят мои трактаты и обвиняют меня в таких мыслях, о которых я и не знаю. Но и те, которые слишком любят, и те, которые ненавидят, – не на пути правды: одни ошибаются по любви, другие – по ненависти».

А теперь коротко о ближайших учениках Оригена, деятельность которых относится к рассматриваемому периоду, св. Григорий Неокесарийский, епископ и чудотворец, родился в 213 г. в знатной языческой семье и до крещения звался Феодором. Блаж. Иероним так пишет о нем: «Феодор в раннем возрасте пошел из Каппадокии в Кесарию палестинскую, сопровождаемый своим братом. Когда Ориген заметил их выдающиеся способности, он поощрил их изучать философию, в которой, постепенно вводя их в веру Христову, он сделал их своими последователями. Проучившись у него пять лет, они отправились в обратный путь, а Феодор написал благодарственный панегирик Оригену. Особенно славился Григорий знамениями и чудесами, которые совершал во время своего епископства к великой славе церквей». Епископом Григорий был избран совсем молодым человеком. Он посвящал много времени миссионерской деятельности: когда в 270 г. епископ умер, оказалось, что благодаря его трудам все граждане Кесарии за исключением семнадцати человек стали христианами.


Мавзолей Галлы Плацидии. У в. Равенна.


Св. Григорию принадлежит один из древнейших символов веры; бабушка двух «великих каппадокийцев» блаж. Макрина привезла этот символ в Каппадокию и читала его своим внукам. Пятый Вселенский Собор одобрил символ Чудотворца, который в сокращенном изложении звучит так: «Един Бог – Отец Слова живого, премудрости самосущей и силы… Един Господь, Единый от Единого, Бог от Бога, выражение и образ Божества, Слово действенное, сила творческая для всего творения… и Един Дух Святой, от Бога посредством Сына явившийся… неразделяемая Троица совершенная славою, вечностью и царством».

Другим знаменитым, учеником Оригена был Дионисий Великий, епископ Александрийский. Достоверных сведений о его рождении нет, но известно, что крещение Дионисий принял уже в зрелом возрасте и не без влияния Оригена. Сперва он был назначен начальником александрийского богословского училища, а в 247 г. стал епископом Александрии. Был известен своей бескомпромиссной борьбой с ересями, особенно с савеллианством, и с церковными расколами. В 264 г. св. Дионисий Великий скончался.

Из дошедших до нас сочинений Дионисия наиболее известен натурфилософский и одновременно богословский трактат, первый на подобную тему в христианской литературе. Критическая часть произведения направлена против сторонников чисто материалистического взгляда на происхождение и судьбы мира: «Когда говорят, что из атомов составилось прекраснейшее целое и устроилось ими без намерений и мысли – как можно слушать их? Как слушать, будто этот великий дом, состоящий из земли и неба, называемый космосом, получил свой порядок и убранство от беспорядочно носящихся атомов?» В книгах против Савеллия сделана попытка доказать, что материя не может быть безначальной. Дионисия, как и его учителя, обвиняли в ошибочных богословских суждениях, хотя речь часто шла лишь о недоразумениях терминологического характера. Архиепископ и историк Церкви Филарет Московский в середине XIX в. писал: «Случай с Дионисием поучителен тем, что показывает, как неосновательно некоторые и ныне поступают, когда, не находя у древних учителей какого-либо слова, введенного впоследствии, утверждают, что и самой мысли, выраженной тем словом, не было у тех учителей». Можно упомянуть несколько книг св. Дионисия, в которых приведены аллегорические толкования текстов св. Писания, написанные в духе его учителя Оригена.

Этот пункт завершит короткий рассказ о святом великомученике Пантелеймоне, враче и чудотворце, которого поныне и повсеместно чтит православная Церковь. Он родился в середине III в. в Никомедии, к востоку от современного Стамбула, в богатой языческой семье. Несмотря на жестокие преследования христиан в те годы, молодой Пантелеймон крестился. Обучался он у известного врача Евфросина, но вскоре превзошел своего учителя, поскольку обычное лечение целебными травами сопровождал молитвами. Отец Пантелеймона принял христианство, увидев, как сын исцелял безнадежно слепого. Все наследство, доставшееся ему после смерти отца, Пантелеймон тратил на бесплатное лечение стекавшихся к нему толпами больных. Это вызвало зависть и злобу других врачей, а на святого посыпались доносы, в которых его обвиняли в распространении христианской веры. Пантелеймона подвергли жестокой пытке, но, как свидетельствует его житие, раны на теле мгновенно затягивалась, дикие звери его не трогали, а из котла с расплавленным оловом он вышел невредимым. Тогда император Максимиан в 305 г., в последний год своего правления, приказал обезглавить святого целителя. Голова и другие мощи Пантелеймона хранятся в древнем и самом большом русском монастыре на Афоне, Пантелеймоновом, и до сих пор их чудодейственной силой пользуются посетители монастыря.

На Руси Пантелеймон под именем Пантелея-целителя или государя-Пантелея всегда был одним из наиболее почитаемых народом святых. Пантелей-целитель, собирающий лечебные травы, изображен на картине Н.К. Рериха, святому великомученику посвящена замечательная баллада А.К. Толстого. После рассказа о целителе и молитвы о даровании помощи в болезни поэт гневно обрушивается на безбожников-материалистов: «А еще, Государь, – / Чего не было встарь —/ И такие меж нас попадаются,/ Что лечением этим гнушаются./ Они звона не терпят гуслярного,/ Подавай им товара базарного!/ Все, чего им не взвесить, не смеряти,/ Все, кричат они, надо похерити!/ Только то, говорят, и действительно,/ Что для нашего тела чувствительно;/ И приемы у них дубоватые,/ И ученье-то их грязноватое!/ Вот на этих людей,/ Государь Пантелей,/ Палки ты не жалей суковатыя!»

Православная Церковь кроме молитв, обращенных к святому Пантелеймону как целителю, использует его имя во время таинства елеосвящения и при освящении воды.


6. Со второй половиной III в. связано начало важнейшего движения в истории христианства – монашества (от |юл/а)(6с; – живущий уединенно). Основателем монашества считается св. Антоний Великий, хотя задолго до него, во II в., а возможно, и ранее, в пустынях Фиваиды в Египте, в Сирии и Палестине поселялись христиане-отшельники, анахореты (от αναχωρήτος – удалившийся от мира), проводившие жизнь в неуставной молитве и подвергавшие себя суровой аскезе. Христианские монахи-подвижники отличались от аскетов и отшельников, существовавших среди язычников еще до появления христианства, принципиально иным отношением к материальному миру, который как творение Бога не может быть для христианина злом самим по себе. Разное отношение к миру обусловило различие взглядов на смысл бесстрастия, главной цели аскетизма: для христиан, в отличие от язычников, недопустим переход в состояние бесчувствия – так, например, легенда об Оригене, якобы оскопившем себя, чтобы не мучиться похотью, была использована Церковью в качестве дополнительного аргумента при осуждении его учения на Вселенских Соборах. Правда, Платон вплотную подошел к христианскому пониманию смысла монашеской аскезы. В «Теэтете» он писал: «Очевидно, какое усилие требуется применить, чтобы как можно скорее бежать от низшего к высшему. Побег от низшего означает посильное для нас уподобление Богу». К этой мысли часто возвращается Плотин, который в жизни был строгим аскетом, беспощадно истязавшим свою плоть.

Возникновение христианского монашества связано, прежде всего, со стремлением верующих держаться подальше от мира, источника соблазнов, губящих душу и препятствующих делу спасения: «Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей, ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего» (1 Ин 2:15). Не последнюю роль в процессе возникновения и роста монашеского движения сыграли жестокие гонения первых веков, особенно после того, как заметно поугас энтузиазм, с которым первохристиане радостно шли на муку и смерть в ожидании скорого спасения. Кроме того, необходимо было сохранить для будущих поколений драгоценное учение: «И Ангел мне сказал: иди, оставь их грады,/ В пустыню скройся ты, чтоб там огонь лампады,/ Тебе доверенный, до срока уберечь,/ Дабы когда тщету сует они познают,/ Возжаждут Истины и света пожелают,/ Им было б чем свои светильники возжечь» (А. Майков).

Итак, отцом отшельнической, монашеской жизни в православной агиографии называют св. Антония Великого, вспоминая обычно и его наставника св. Павла Фивейского, поселившегося в пустыне на четверть века раньше Антония. Св. Антоний был основателем и идеологом скитского монашества, он первым установил четкие правила единожития. Другая форма ухода от мира, так называемые киновитное монашество, предполагала общежитие в лавре; ее основателем был последователь Антония св. Пахомий Великий, по времени принадлежавший следующему периоду.

Жизнь и труды св. Антония описал его ученик, один из величайших деятелей Церкви IV в., победитель арианской ереси епископ Александрии св. Афанасий Великий. Родился Антоний в 251 г. в среднем Египте в зажиточной семье христиан-коптов. Рано осиротев, он раздал наследство, оставив немного лишь для младшей сестры, которую поместил в обитель девственниц, а сам уединился в пещере на берегу Нила. Здесь он пробыл отшельником более двадцати лет, предаваясь подвижничеству и ручному труду, т. к. «если кто не хочет трудиться, тот и не ешь» (2 Фес 3:10), полностью отказываясь от помощи тех, кто хотел приносить ему пищу. Антоний руководил поведением других отшельников, поселившихся поблизости от наставника. Около 335 г. по настойчивому приглашению Афанасия Великого св. Антоний приходил в Александрию для обличения еретиков. Огромные толпы народа собрались вокруг, ожидая чудес и поучений. Антоний умер в пустыне около 355 г., прожив более ста лет и завещая ученикам не открывать места своего погребения во избежание паломничества. «Он охотно и покорно принимал уроки подвижничества от других пещерников, с которыми ему доводилось видеться, – писал об Антонии Великом св. Афанасий, – и перенимал от них добродетели и аскетические наития, все они отличены были благоговением ко Христу и взаимной приязнью. Затем он возвращался в свою пещеру и усердствовал в аскезе, стремясь вместить и освоить все виденные добродетели. Зависти в нем не было ни к кому: он жаждал лишь не отстать от других в устремлении ко благу. И поступал он так, что никому не было от него печали, все сорадовались вместе с ним и называли его другом Господа».

Вот несколько отрывков из первого в истории христианства «Устава отшельнической жизни», составленного св. Антонием: «Даю сии правила, как изречет их Господь устами моими, для тех, кто хочет подпасть под тяжелое иго отшельничества.

Духовные отцы наши утверждают, что пустыня есть самое пригодное место для размышления о смерти и верное убежище от увлечения вещами мирскими, тревожащими плоть.


Христос – Добрый Пастырь. Мозаика. Мавзолей Галлы Плацидии. Равенна


Кто живет в пустыне и безмолвствует, тот избавлен от трех браней: от брани через слух, от брани через язык и от брани через видение того, что может уязвить сердце его. Но смотри, чтобы не обольстил тебя помысл, внушая, что пустыня есть место прохлаждения. Пребывая в келии своей, держи следующие три занятия: рукоделие, чтение псалмов и молитву. Тело надобно порабощать и утомлять долгим трудом, поэтому сидя в келии, налегай на рукодельные труды, но при этом имени Господа не отпускай от себя, постоянно вращай его в уме твоем, поучайся Ему в сердце твоем и хвали Его языком твоим, говоря: Господи мой, Иисусе Христе, помилуй меня; или: Господи Иисусе Христе, пошли мне помощь Твою; или: Хвалю Тебя, Господи мой, Иисусе Христе.

Старайся проходить следующие, мною тебе предлагаемые подвиги: труд, нищету, странничество, лишения и молчание. Они сделают тебя смиренным, а смирение принесет тебе отпущение грехов.


Мозаика. Мавзолей Галлы Плацидии


Не отступай ни от одного из этих наставлений, и Господь наш Иисус Христос даст тебе покой и совершит в мире дело, к какому ты приступил. Совершенные отцы наши и те, которые им подражали, от их исполнения стали совершенными. А кто не будет исполнять всего прописанного, тот подвигнет Бога на гнев. Итак, приклони ухо твое к словесам моим и сокрой их в сердце своем, и знай, что этими заповедями я предаю тебя Творцу. Ходи же в сих заповедях – и Бог будет с тобою, и станешь ты святилищем Богу, как и все святые, и встретишь, наконец, Господа с веселием и радостью и услышишь глас, говорящий: «Хорошо, добрый и верный раб! в малом ты был верен, над многими тебя поставлю, войди в радость Господа твоего» (Мф 25:21).


7. Окидывая взглядом путь, пройденный христианством за неполных три века с момента возникновения Церкви до времени правления Константина Великого и подписания Миланского эдикта, трудно не увидеть в произошедшем руки Провидения. Здесь явно прослеживается одна из глубочайших интуиций Православия: история есть Богочеловеческий процесс, движимый как свободной волей людей, так и благодатью Божией, которые в этом процессе участвуют «неслиянно и нераздельно». Уместно в связи с этим наблюдением напомнить читателю слова, сказанные мудрым рабби Гамалиилом членам синедриона, замышлявшим убить взятых под стражу апостолов: «Говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их: ибо, если это предприятие и это дело – от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его: берегитесь, чтобы вам не оказаться и богопротивниками» (Деян 5:38,39). Действительно, картина исторического процесса первых веков христианства изобилует чудесными явлениями, объяснить которые сколько-нибудь убедительно невозможно, если ограничиться только естественными причинами: небольшая группа нищих и безоружных последователей распятого проповедника Иисуса, которых сперва ожесточенно преследовали соплеменники-иудеи, а затем – крупнейшая и могущественнейшая мировая держава, не просто выжила, но за сравнительно короткий период времени, распространившись и укрепившись, победила эту державу вместе с ее многовековыми религиозными традициями, глубоко враждебными христианству, победила истиной своего вероучения и небывалой силой духа адептов этой веры.

Приведенную историю можно, конечно, представить себе, как длинную цепочку случайных и крайне маловероятных событий, произошедших к тому же в нужное время и в нужном месте. Однако вероятность реализации такой цепочки настолько мала, что практически она не могла быть осуществлена без помощи внешних целенаправленных сил. Поэтому здесь налицо ситуация чуда, понимаемого так, как оно было описано во Введении, а именно: в чудесном явлении законы сотворенного мира не нарушаются – Творец не меняет их в угоду земным событиям, но реализация этих явлений по необходимости предполагает направленное действие Провидения (от греч. πρόνοια – промысл), иначе говоря, божественных сил и энергий. Поэтому чудо решительным образом противостоит повседневности, а роль благодати в его осуществлении – сделать возможным практически невозможное событие.

Понять смысл приведенных рассуждений о природе чуда может помочь, по мнению автора, известный пример, предложенный в свое время, правда для совершенно иной цели, одним из основоположников современной физики Максвеллом. Итак, пусть имеется закрытый сосуд с газом, находящийся при определенной, скажем комнатной, температуре. Несмотря на значительный разброс скоростей различных молекул, хаотически движущихся внутри сосуда, среднее значение энергии газа, а значит и температуры, в любом месте сосуда с большой степенью точности одинаково. Однако ничто не мешает умозрительно представить себе ситуацию, когда в результате так называемой флуктуации, т. е. отклонения от обычно наблюдаемого распределения молекул по объему сосуда, вблизи, например, правой стенки соберется больше «быстрых» молекул, чем вблизи левой, – тогда температура у правой стенки окажется выше, чем у левой. Если поставить эксперимент, присоединив к этим стенкам два термометра и ждать, когда их показания станут заметно разниться друг от друга, то ждать придется очень долго, гораздо дольше времени существования Вселенной. Чтобы все-таки попытаться реализовать, пусть только умозрительно, эту практически невероятную ситуацию, Максвелл предложил мысленно поместить внутрь сосуда существо, сортирующее молекулы по скоростям, которое назвал демоном: быстрые молекулы трудами демона отправляются преимущественно направо, а медленные – налево. Возвращаясь к основной теме разговора, можно сказать, что в истинном чуде Провидение выполняет работу демона Максвелла, обеспечивая реализацию практически невероятного события, когда Всевышнему понадобится, чтобы оно произошло. Разумеется, пример с «демоном Максвелла» есть лишь грубое наводящее соображение, бледная иллюстрация, предназначенная в помощь читателям, склонным понять роль таинственного явления чуда в богочеловеческой истории, и для автора было бы непозволительной дерзостью претендовать на большее.

Чудесная история первых веков христианской Церкви напоминает известную сказку Х.К. Андерсена «Гадкий утенок». Поэтому автор в завершение главы предлагает короткое метафорическое отступление: помните, осенью среди уток, кур и прочей живности птичьего двора появился птенец «небесных птиц», лебедей, который благодаря трудам молодой утки вылупился из неизвестно откуда взявшегося яйца. Обитатели двора отнеслись к чужаку враждебно, ведь непривычное и непонятное обычно вызывает у домашних птиц и, к сожалению, не только у них, чувство раздражения и злобы – «даже братья и сестры сердито говорили ему: хоть бы кошка утащила тебя, несносного урода! Утки клевали его, куры щипали, а девушка, которая давала птицам корм, толкала ногой. Не выдержал утенок и – через изгородь!» Так оказался он один в неприветливом большом мире. Осень и зима выдались суровые – «гадкий утенок голодал, замерзал и не раз оказывался на грани жизни и смерти, но чудом выжил. Однажды весной, когда уже пригрело солнце и появился подножный корм, он увидел трех белых лебедей. «Полечу-ка я к этим царственным птицам. Они, наверное, убьют меня за то, что я осмелился приблизиться к ним, но пусть! Лучше пусть они меня убьют, чем сносить щипки уток и кур, толчки птичницы да терпеть холод и голод зимой!» И он поплыл навстречу красавцам лебедям. «Убейте меня!» – сказал бедняжка и опустил голову, но что же увидел он в чистой, как зеркало воде? Свое собственное отражение, но был он уже не безобразным темно-серым птенцом, а – лебедем! Не беда появиться на свет в утином гнезде, если ты вылупился из лебединого яйца!.. Он был чересчур счастлив, но нисколько не возгордился – доброе сердце не знает гордости, – он помнит то время, когда все презирали и гнали его… И вот крылья его зашумели, стройная шея выпрямилась, а из груди вырвался ликующий крик: «Мог ли я мечтать о таком счастье, когда был еще гадким утенком!»

История православия

Подняться наверх