Читать книгу Гитлер против Сталина - Леонид Млечин - Страница 2

В ночь на 22 июня 1941 года в служебном кабинете наркома обороны маршала Семена Константиновича Тимошенко находились начальник Генерального штаба генерал армии Георгий Константинович Жуков и его первый заместитель генерал-лейтенант Николай Федорович Ватутин.

Наркому звонили встревоженные генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос и генерал-полковник танковых войск Дмитрий Григорьевич Павлов, командующие войсками Киевского и Западного особых округов. Они просили разъяснений: что им следует предпринять?

Тимошенко стереотипно отвечал:

– Сохраняйте спокойствие и не паникуйте.

Слова наркома запутали генералов. Они только что получили директиву № 1, которая предупреждала о возможности «внезапного нападения немцев» и требовала «быть в полной боевой готовности, встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников». А Тимошенко говорит: сохраняйте спокойствие?..

Нарком Военно-морского флота Николай Герасимович Кузнецов превысил свои полномочия и привел военный флот в боевую готовность. Адмирал сделал этот шаг на свой страх и риск.

Первым в Москву в начале четвертого утра позвонил командующий Черноморским флотом вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский и доложил о приближении со стороны моря неизвестных самолетов.

Офицеры в штабе Черноморского флота решили, что это их собственный наркомат проверяет готовность противовоздушной обороны города. Когда самолеты стали бомбить город, офицеры удивленно переговаривались:

– Значит, война? Но с кем?

Бомбардировка военно-морской базы в Севастополе началась в четверть четвертого ночи. Адмирал Кузнецов доложил наркому обороны Тимошенко и секретарю ЦК Маленкову о налете немецкой авиации. Георгий Максимилианович Маленков выслушал Кузнецова недоверчиво и тут же приказал соединить его с командованием Черноморского флота, чтобы перепроверить слова наркома военно-морского флота.

В половине четвертого немцы открыли артиллерийский огонь по всей линии границы. С Тимошенко связался начальник штаба Западного округа генерал-майор Владимир Ефимович Климовских и доложил, что немецкая авиация бомбит крупные приграничные города. Через несколько минут о том же сообщил из Киева начальник штаба округа генерал-лейтенант Максим Андреевич Пуркаев. И, наконец, без двадцати четыре об авиационных налетах доложил командующий Прибалтийским округом генерал-полковник Федор Исидорович Кузнецов.

Тимошенко попросил Жукова позвонить Сталину.

На ближней даче трубку телефона спецсвязи долго не брали. Потом раздался сонный голос, хорошо известный Жукову. К телефону подошел еще не окончательно проснувшийся и весьма недовольный комиссар госбезопасности 3-го ранга Николай Сидорович Власик, начальник 1-го отдела (охрана руководителей партии и государства) Наркомата госбезопасности.

– Кто говорит? – грубо спросил он.

– Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас? Товарищ Сталин спит.

– Буди немедленно! Немцы бомбят наши города. Началась война.

Власик некоторое время осмыслял услышанное и уже другим голосом сказал:

– Подождите.

Через несколько минут Сталин взял трубку.

Жуков коротко доложил о начале бомбардировок и попросил разрешения отдать приказ об ответных боевых действиях. Сталин молчал. Сильная мембрана аппарата правительственной связи доносила только его тяжелое дыхание.

Начальник Генштаба повторил:

– Будут ли указания, товарищ Сталин?

Придя в себя, вождь спросил:

– Где нарком?

– Говорит по ВЧ с Киевским округом.

– Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызывал всех членов политбюро.

Немецкая авиация уже бомбила советские города, наземные части вермахта переходили границу. Но Сталин не хотел верить, что это война.

Должность Александра Николаевича Поскребышева называлась по-разному. В 1923–1924 годах он руководил управлением делами ЦК партии. С 1924 по 1929 год был помощником секретаря ЦК, затем его сделали сначала заместителем заведующего, а затем и заведующим секретным отделом ЦК – делопроизводство политбюро и личная канцелярия Сталина.

Особая роль Власика и Поскребышева была известна.

Разные люди работали в секретариате Сталина. Одних он выдвинул на повышение, от других избавился. Только Поскребышева постоянно держал возле себя. Человек малообразованный (окончил фельдшерское училище), но исполнительный оказался идеальным помощником. Аппаратный склад ума помогал ему угадывать желания вождя, когда речь шла о внутриполитических интригах.

Кабинет вождя в Кремле находился на втором этаже. Для входа в коридор, где сидел Сталин, требовался специальный пропуск. Но никого не проверяли и не обыскивали. Затем шла анфилада комнат – секретариат, комната Поскребышева, от которого, по словам чувствительных к спиртному офицеров госбезопасности, исходил запах коньяка, и комната охраны, где всегда находилось несколько человек. Начальник охраны Власик занимал кресло у двери.

Совещание в Кремле началось без пятнадцати шесть утра. Первыми приехали нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов и нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия. Вслед за ними в кабинет вождя зашли Тимошенко, Жуков и армейский комиссар 1-го ранга Лев Захарович Мехлис, назначенный накануне начальником Главного политического управления Красной армии и заместителем наркома обороны. Позже появились секретарь ЦК Маленков, заместитель главы правительства Анастас Иванович Микоян, нарком путей сообщения Лазарь Моисеевич Каганович, бывший нарком обороны маршал Климент Ефремович Ворошилов, первый заместитель Молотова в Наркомате иностранных дел Андрей Януарьевич Вышинский, генеральный секретарь исполкома Коммунистического Интернационала болгарский коммунист Георгий Димитров…

По словам Жукова, Сталин был очень бледен и держал в руках не набитую табаком трубку. Первое, что он спросил у военных:

– Не провокация ли это немецких генералов?

Даже Тимошенко не выдержал:

– Немцы бомбят наши города на Украине, в Белоруссии и Прибалтике. Какая же это провокация?

Сталин не мог поверить в очевидное:

– Если нужно организовать провокацию, то немецкие генералы будут бомбить и свои города. Гитлер наверняка не знает об этом. Прикажите огня не открывать, чтобы не развязать более широких военных действий.

Он обратился к Молотову:

– Позвоните в германское посольство.

Там ответили, что посол сам просит его принять.

Когда посол граф Фридрих Вернер фон Шуленбург попросил о встрече, у Сталина, похоже, шевельнулась надежда: все сейчас выяснится, это – все что угодно, только не война. Может, Гитлер решил пошуметь на границе, чтобы придать весомости своим требованиям?

Молотов ушел в свой кабинет.

Тем временем Жукову в сталинскую приемную позвонил его первый заместитель генерал Ватутин, доложил, что немецкие сухопутные войска перешли государственную границу и наступают. Жуков и Тимошенко попросили Сталина разрешить отдать войскам приказ нанести контрудар.

– Подождем возвращения Молотова, – ответил Сталин.

Ночью шифровальщик немецкого посольства сообщил послу Шуленбургу, что из Берлина получена особо секретная телеграмма имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа, адресованная лично послу.

В срочном послании Риббентропа говорилось:

«1. По получении этой телеграммы все зашифрованные материалы должны быть уничтожены.

Радио должно быть выведено из строя.

2. Прошу Вас немедленно информировать господина Молотова, что у Вас есть для него срочное сообщение и что Вы поэтому хотели бы немедленно посетить его.

Затем, пожалуйста, сделайте господину Молотову следующее заявление:

«Советский полпред в Берлине получает в этот час от имперского министра иностранных дел меморандум с подробным перечислением фактов, кратко суммированных ниже…»

Далее на нескольких страницах Советский Союз обвинялся в подрывной деятельности, в концентрации войск на германской границе и в переговорах с Англией о военном сотрудничестве против Германии. Документ был состряпан на скорую руку, но никто в ведомстве Риббентропа и не озаботился тем, чтобы придать ему минимальную достоверность: чего зря стараться, если Россия уже обречена?

Немецкие дипломаты заметили, что Молотов очень устал. Шуленбург едва ли выглядел лучше. Помощник наркома иностранных дел Семен Павлович Козырев рассказывал потом, что у немецкого посла дрожали руки и губы. Он трагически переживал то, что ему предстояло объявить.

В кабинете Молотова Шуленбург зачитал меморандум Риббентропа, который заканчивался такими словами:

«Советское правительство нарушило договоры с Германией и намерено с тыла атаковать Германию в то время, как она борется за свое существование. Поэтому фюрер приказал германским вооруженным силам противостоять этой угрозе всеми имеющимися в их распоряжении средствами».

– Что означает эта нота? – спросил Молотов.

Шуленбург коротко ответил:

– По моему мнению, это начало войны.

Риббентроп приказал послу «не вступать ни в какие обсуждения этого сообщения».

Вячеслав Михайлович был возмущен:

– Германия напала на страну, с которой подписала договор о дружбе. Такого в истории еще не было! Пребывание советских войск в пограничных районах обусловлено только летними маневрами. Если немецкое правительство было этим недовольно, достаточно было сообщить об этом советскому правительству, и были бы приняты соответствующие меры…

Молотов закончил свою речь словами:

– Мы этого не заслужили!

Он задал Шуленбургу риторический вопрос:

– Для чего Германия заключала пакт о ненападении, когда она так легко его порвала?

Шуленбург ответил, что ему нечего добавить к уже сказанному, и горько заключил:

– Я шесть лет добивался дружественных отношений между Советским Союзом и Германией, но судьбе противостоять невозможно…

Нарком и посол пожали друг другу руки и разошлись.

Молотов вернулся в кабинет Сталина. Вождь был уверен, что Шуленбург передаст Молотову список политических, экономических и территориальных требований Гитлера и можно будет как-то договориться.

Но нарком иностранных дел вернулся со словами:

– Германское правительство объявило нам войну.

Жуков и Тимошенко попросили разрешить, наконец, войскам приступить к активным действиям и нанести удар по немецким войскам.

– Дайте директиву, – согласился Сталин. – Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.

«Трудно было понять Сталина, – вспоминал потом маршал Жуков. – Видимо, он еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом…»

Сталин не понимал, что Красная армия сможет перейти границу только через несколько лет. Да и Тимошенко с Жуковым еще пребывали в плену иллюзий и думали, что Красная армия легко отразит немецкий удар и перейдет в контрнаступление.

В начале восьмого утра Тимошенко, Жуков и Маленков (как член Главного военного совета) подписали директиву № 2:

«22 июня 1941 г. в 04 часа утра немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу.

В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз

ПРИКАЗЫВАЮ:

1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на вражеские силы и уничтожить их в тех районах, где они нарушили советскую границу.

2. Разведывательной и боевой авиацией установить места сосредоточения авиации противника и группировку его наземных войск.

Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить основные группировки его наземных войск.

Удары авиацией наносить на глубину германской территории до 100–150 километров. Разбомбить Кёнигсберг и Мемель. На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний налетов не делать».

В войска директива № 2, которую долго передавали, а потом расшифровывали, попала лишь через несколько часов. Но исполнить ее было невозможно.

Судя по воспоминаниям членов политбюро, вождь находился в состоянии отчаяния. Красная армия отступала. Он не знал, что предпринять, и, судя по всему, был готов на многое, только бы остановить стремительное наступление вермахта в глубь страны.

Уже после смерти Сталина и ареста Берии, 7 августа 1953 года, генерал-лейтенант госбезопасности Павел Анатольевич Судоплатов написал записку, которая многие годы оставалась секретом:

«Докладываю о следующем известном мне факте.

Через несколько дней после вероломного нападения фашистской Германии на СССР, примерно числа 25–27 июня 1941 года, я был вызван в служебный кабинет бывшего тогда народного комиссара внутренних дел СССР Берия.

Берия сказал мне, что есть решение Советского правительства, согласно которому необходимо неофициальным путем выяснить, на каких условиях Германия согласится прекратить войну против СССР и приостановит наступление немецко-фашистских войск. Берия объяснил мне, что это решение Советского правительства имеет целью создать условия, позволяющие Советскому правительству сманеврировать и выиграть время для собирания сил. В этой связи Берия приказал мне встретиться с болгарским послом в СССР Стаменовым, который, по сведениям НКВД СССР, имел связи с немцами и был им хорошо известен.

Берия приказал мне поставить в беседе со Ста-меновым четыре вопроса. Вопросы эти Берия перечислял, глядя в свою записную книжку, и они сводились к следующему:

1. Почему Германия, нарушив пакт о ненападении, начала войну против СССР;

2. Что Германию устроило бы, на каких условиях Германия согласна прекратить войну, что нужно для прекращения войны;

3. Устроит ли немцев передача Германии таких советских земель, как Прибалтика, Украина, Бессарабия, Буковина, Карельский перешеек;

4. Если нет, то на какие территории Германия дополнительно претендует.

Берия приказал мне, чтобы разговор со Стаменовым я вел не от имени Советского правительства, а поставил эти вопросы в процессе беседы на тему о создавшейся военной и политической обстановке и выяснил также мнение Стаменова по существу этих четырех вопросов.

Берия сказал, что смысл моего разговора со Стаменовым заключается в том, чтобы Стаменов хорошо запомнил эти четыре вопроса. Берия при этом выразил уверенность, что Стаменов сам доведет эти вопросы до сведения Германии».

Судоплатов добавил, что вечером того же дня его вновь вызвали к Лаврентию Павловичу: «Берия строжайше предупредил меня, что об этом поручении Советского правительства я нигде, никому и никогда не должен говорить, иначе я и моя семья будут уничтожены».

Судоплатов на следующий день позвонил в болгарское посольство. С Иваном Стаменовым, который приехал в Москву в 1940 году, они встретились на площади Маяковского и на машине поехали в ресторан «Арагви».

Там Судоплатов и провел порученный ему более чем деликатный разговор с болгарским посланником. Его слова означали, что Москва хотела бы вступить в секретные переговоры с немецким правительством и готова на территориальные уступки. Новый Брестский мир? В 1918 году Владимир Ильич Ленин пошел на все, лишь бы остановить наступление кайзеровской армии и прекратить войну с Германией.

Об исполнении поручения Судоплатов тем же вечером доложил наркому Берии. Тот все внимательно выслушал и уехал к Сталину…

В 1953 году допросили и самого Берию. Он подтвердил, что его в первые дни войны вызвал Сталин. Неожиданным образом вождя интересовал болгарский посланник:

– Стаменов в Москве?

Сталин велел Берии выяснить через болгарского дипломата:

– Чего добивается Гитлер, чего он хочет?

Почему в качестве посредника использовали болгарского посланника в Москве Ивана Стаменова?

Болгария была союзником Гитлера, но сам болгарский дипломат являлся давним агентом НКВД.

Почему для беседы с посланником был выбран майор госбезопасности Судоплатов, в ту пору заместитель начальника внешней разведки?

На допросе Берия пояснил:

– Судоплатову я верил, не сомневался в нем, считал его смелым, находчивым, а также имел указание от Сталина не вводить новое лицо для связи со Стаменовым.

Чекисты следили за шифроперепиской болгарского посольства, о чем Берия докладывал Молотову. Но посланник Стаменов не спешил связываться с немцами и передавать им сталинские предложения. Может быть, считал бессмысленным обращение в Берлин, где считали, что война уже выиграна…

На этом тайная дипломатия закончилась. А большая война только начиналась. Части Красной армии отступали, отчаянно и яростно сопротивляясь. Очень скоро германские генералы поймут, что эту войну им не выиграть.

Но почему она вообще началась?