Читать книгу Эрнст Генри - Леонид Млечин - Страница 6

Эрнст Генри не узнавал Москву. Революция перевернула всю российскую жизнь. Временное правительство отменило все сословные, вероисповедные и национальные ограничения. Его земляка Марка Шагала назначили комиссаром по делам искусств Витебской губернии.

Полина, старшая сестра Эрнста Генри, познакомила его с целым созвездием живописцев, чей талант поражал современников и чье наследство бесценно. Эти художники, сокрушавшие все и всяческие авторитеты, традиции и каноны, свободно экспериментировали, не обращая внимания на то, что прежде считалось обязательным с точки зрения формы и содержания.

Современному человеку непросто постичь подлинные обстоятельства первых послеоктябрьских лет.

Старый порядок рухнул. А в новой жизни – никакой цензуры и запретов, все разрешено и позволено! Это было время больших экспериментов – в политике, экономике и интимной жизни. Одни восторженно считали это революцией, другие – брезгливо – декадентством. Одни были благодарны переменам – их избавили от страха проявить свои искренние чувства, позволили быть самими собой, обрести счастье! Другие с ненавистью говорили: ваша свобода – это свобода извращений и распущенности! Менее талантливые завидовали и обижались.

Полина Хентова еще до Первой мировой училась в Брюсселе в Королевской академии художеств. Вернулась в Москву. После революции начала выставлять свои работы. Потом вместе с братом через Киев уехала в Берлин, оттуда перебралась в Париж. Ей пришлось трудно. Зарабатывала на жизнь тем, что делала кукол, снималась в кино, писала портреты на заказ. А потом пришло признание – ее оценили как графика и книжного иллюстратора. Много заказов пришло из Англии.

Полина следила за тем, что происходило в художественном мире России, делилась впечатлениями с братом. В России, вздыбленной и бурлящей, приветствовали пафос обновления, признав модернизм революционным искусством. Новые работы отразили шквал революционного урагана, период прямой, фронтальной борьбы за революцию. Искры революционного пожара распространялись повсеместно, и накопленные запасы взрывчатого материала детонировали. Удивительно ли, что пламенный революционный поток увлек за собой и, казалось, далеких от революции людей – художников, которые почувствовали гигантские возможности для своего искусства. И среди этих художников очень заметны евреи, которые со всей страстью ввязались в битву за преображение жизни и искусства, о чем впоследствии многие пожалеют. Но кому в 17-м году была ведома их судьба?

Линия борьбы обнажилась. Страна разделилась на два непримиримых лагеря. За или против, по ту или другую стороны баррикады – третьего не дано. В этом столкновении двух миров все силы обращены на борьбу – нет быта, нет будничности, нет интимности. «Или мы победим вошь, или вошь победит социализм». Эта тема разворачивается в эпическое полотно таких масштабов, которых не знало до того советское искусство.

Вот почему старался быть полезным и нужным новой жизни художник-супрематист Илья Чашник. Участвовал в оформлении революционных праздников. Невероятно изобретательный, занялся техническим, промышленным и архитектурным дизайном. Предложил супрематические орнаменты для текстиля и обоев. Разрабатывал эскизы для работ по окраске зданий в Ленинграде, подбирая цвета, подходящие для новостроек. Работал на фарфоровом заводе художником-композитором – расписывал чашки и сервизы. Но все это отвлекало его от занятий супрематической живописью.

Илья Чашник родился в 1902 году в Витебской губернии – по соседству с талантливым живописцем Марком Ротко и великим актером Соломоном Михоэлсом. Восьмой ребенок в бедной семье. В 11 лет начал работать. А в 15 лет пошел в Школу рисования и живописи Юделя (Иегуды) Пэна, через которую прошли и Марк Шагал, и Эль Лисицкий, и Полина, сестра Эрнста Генри, и многие другие художники, появившиеся на свет в Витебске и его окрестностях.

В Полину был безнадежно влюблен Эль Лисицкий. Выдающийся художник-авангардист, он искренно и увлеченно стремился сказать в искусстве новое слово в уверенности, что все старые уже сказаны и бессмысленны.

Родители юного Лазаря Лисицкого переехали в Витебск, и это была судьба. Здесь он пошел учиться в Школу рисования и живописи художника Юделя Пэна. Главное в его наследии – живопись на еврейские темы. Эль Лисицкий считал своим долгом способствовать возрождению еврейского искусства. Он открыл мастерскую графики, печати и архитектуры. В нее сразу записался Илья Чашник. Эль Лисицкий пробовал себя в разных жанрах – график, иллюстратор, архитектор, фотограф, дизайнер… Писатель и историк искусств Николай Иванович Харджиев вспоминал: «Он влюбился в художницу Хентову. Она выставлялась с “Миром искусства” и в других местах. Невероятно красивая женщина – ослепительная блондинка… Она была модница, прекрасно одевалась, вся в мехах, не знаю, откуда брала средства. У меня есть фотография – она вся в мехах стоит около работы Лисицкого… Она бы и сейчас была прелестна – такие белокурые локоны. Он был в нее безумно влюблен, а она к нему совершенно равнодушна, может быть, только ценила как художника. Она сама была художницей. Он из-за нее стрелялся, прострелил себе легкое и потом из-за этого болел всю жизнь. Об этом никто не знает, мне это рассказала жена Лисицкого Софья Кюпперс. Хентову трудно было представить женой Лисицкого, он маленький, а она шикарная женщина».

С 1935 года Лисицкий – главный художник Всесоюзной сельскохозяйственной выставки. Он прожил недолго, умер от туберкулеза в декабре 1941 года. Его последняя работа – плакат «Давайте побольше танков».

В ноябре 1919 года в Витебск переехал Казимир Малевич, создатель супрематизма – важнейшего направления авангарда – и открыл мастерскую. Своих учеников Малевич объединил в группу «Уновис» («Утвердители нового искусства»).

Илья Чашник стал преданным учеником Малевича. Супрематисты острее других сознавали, что мир стремительно меняется, он говорит на ином языке и обретает иные формы. И считали наиважнейшим цвет. Из всех цветов Чашник предпочитал черный: «Черное – величайшее состояние беспредметности. Неизвестно, для чего, почему и зачем человеческое существо живет. Это доказывает беспредметную суть человеческого бытия, которое лишь поставлено в определённые условия своего существования или действия, проявляет себя тем или иным образом и во всех препятствиях существующего мира видит смысл или цель. Но это заблуждение». Илья Чашник ушел из жизни совсем молодым – в 27 лет. Он скончался от перитонита после неудачной операции по удалению аппендикса в 1929 году.

Художники единодушно исходили из посылки, что старое искусство насквозь прогнило и революционному народу может только повредить. Это был постулат, из которого исходили – с некоторыми оговорками – очень многие деятели того времени. Каждый считал, что он обладает если не всей истиной, то большей ее частью. Шли мучительные поиски, и никто из деятелей искусств не владел всей истиной и владеть не мог, хотя и пытался порою убеждать и себя, и других, что владеет.

Эль Лисицкий писал в статье «Искусство и пангеометрия»: «В период с 1918 по 1921 год выброшено много старого хлама». Его плакат «Клином красным бей белых» – хрестоматийное произведение той эпохи. Геометрия обрела символический характер. В искусство привнесены высокая патетика революционных битв, огневые лозунги борьбы, пламя революционной страсти. Мечта – поразить человечество своими достижениями, превратить Москву в столицу мирового искусства.

Своим долгом участвовать в создании «Еврейского общества поощрения художеств» считал еще один выдающийся мастер – Натан Альтман. Он много рисовал на библейские темы.

Натан Альтман родился в 1889 году в Виннице, в бедной еврейской семье. Когда ему было четыре года, отец умер от скоротечной чахотки. Натан поступил в Одесское художественное училище. С современным искусством он познакомился в Париже. И сразу же оказался в кругу самых заметных живописцев. Критики отмечают его феноменальную природную чуткость, редко встречающийся врожденный профессионализм, безукоризненную артистичность и элегантность. Натан Альтман восторженно принял советскую власть. Рисовал Ленина: его даже одно время считали «придворным художником».

Альтман оформлял спектакли Государственного еврейского театра. Критики высоко оценили его работу в театре-студии «Габима», где ставил спектакли Евгений Вахтангов. Соединение новой живописи с новым сценическим искусством завораживало. Весной 1928 года вместе с Еврейским театром Натан Альтман отправился на гастроли в Европу, где остался на несколько лет. Он писал пейзажи и натюрморты, в которых ощутимо влияние импрессионизма. А в 1935 году вернулся в Советский Союз. И… ушел в менее заметные жанры – занялся книжной графикой. Ситуация изменилась. Теперь уже его эстетические пристрастия и творческая манера вызывали сомнения и подозрения у идеологического начальства.

Марк Шагал быстро осознал, что такое советская власть, и в 1922 году вместе с семьей перебрался в Литву, оттуда в Германию и, наконец, в Париж, где остался и получил французское гражданство. В 1940 году немецкие войска, разгромив французскую армию, оккупировали страну. Началась охота на евреев. Французская полиция и коллаборационисты всячески помогали оккупантам. Марку Шагалу повезло: в 1941 году его пригласил Музей современного искусства в Нью-Йорке. Это спасло ему жизнь. Но Шагал остался верен Парижу, куда и вернулся после войны, в 1947 году. Со временем он сменил жанр – увлекся мозаикой, витражами, скульптурой, керамикой. Его попросили поработать над зданием кнессета в Иерусалиме. Работа имела невероятный успех. И его стали просить оформить синагоги и христианские храмы в разных странах…

«Это была эпоха революции, – вспоминал Наум Габо, – и настоящая революция, во время которой мы до сих пор живем, была начата художниками и учеными… Толпы шумели и негодовали, но коллективное сознание уже было потрясено. Даже не желая того, не осознавая, люди воспринимали сделанное художниками и учеными». Для Наума Габо история его народа имела особое, мистическое значение. Он часто говорил о том, что его предки когда-то попали египтянам в рабство и лепили скульптуры фараонов. Зов предков через тысячелетия заставил Наума Габо стать скульптором. Он вернулся в Россию в 1917-м после Февральской революции. А в 1922 году, как и Марк Шагал, не выдержал и тоже уехал. График и блестящий портретист, он прославился своими театральными декорациями. Особенно теми, что украсили постановки Сергея Дягилева, создавшего в Европе русскую балетную труппу и совершившего революцию в балете.