Читать книгу Сталин VS Троцкий - Леонид Млечин - Страница 3
История с немецкими деньгами
Оглавление4 мая Троцкий прибыл в Петроград и сразу оказался в центре политической борьбы. Он сыграл ключевую роль в событиях лета и осени 1917 года, когда Ленин, спасаясь от ареста, покинул Петроград и скрывался.
Полковник Генерального штаба Борис Владимирович Никитин, начальник военной контрразведки Петроградского военного округа в 1917 году, считал лидеров большевиков платными немецкими агентами и пытался их посадить. 1 июля 1917 года он подписал двадцать восемь ордеров на арест. Список открывался именем Ленина. Никитин взял с собой помощника прокурора и пятнадцать солдат и поехал на квартиру Ленина, который жил на Широкой улице.
«Оставив на улице две заставы, мы поднялись с тремя солдатами по лестнице, – писал Никитин. – В квартире мы застали жену Ленина Крупскую. Не было предела наглости этой женщины. Не бить же ее прикладами. Она встретила нас криками: «Жандармы! Совсем как при старом режиме!» и не переставала отпускать на ту же тему свои замечания в продолжение всего обыска… Как и можно было ожидать, на квартире Ленина мы не нашли ничего существенного…»
Воспоминания об октябре 1917 года не оставляют сомнений: Ленин, спасаясь от ареста, исчез. Многие обвиняли его в трусости, в том, что он сбежал в решающий момент. Казнь старшего брата, Александра Ульянова, возможно, наложила неизгладимый отпечаток на психику Владимира Ильича.
Контрразведке удалось через какого-то сапожника, чинившего ботинки родственнице Троцкого, выяснить, где находится Лев Давидович. Туда выехал энергичный офицер комендантского управления капитан Соколов с караулом. Около пяти утра капитан Соколов вернулся с унылым видом и без арестованного.
– Что случилось? – удивленно спросил Никитин.
– Войдя в дом, где живет Троцкий, я встретил Чернова, – доложил капитан. – Он приказал вам передать, что Керенский и Временное правительство отменили арест Троцкого.
Виктор Михайлович Чернов, один из основателей партии эсеров, занял пост министра земледелия во Временном правительстве. Он был обязан Троцкому жизнью. Это произошло в разгар июльских событий в Петрограде, когда Чернова возле Таврического дворца схватила толпа, готовая его растерзать. Но, на счастье Виктора Михайловича, откуда-то появился Троцкий. Эту сцену описал военный моряк, заместитель председателя Кронштадтского совета Федор Федорович Раскольников, который привел к дворцу балтийских матросов:
«Трудно сказать, сколько времени продолжалось бы бурливое волнение массы, если бы делу не помог т. Троцкий. Он сделал резкий прыжок на передний кузов автомобиля и широким энергичным взмахом руки человека, которому надоело ждать, подал сигнал к молчанию. В одно мгновение все стихло, воцарилась мертвая тишина.
Громким, отчетливым металлическим голосом Лев Давидович произнес короткую речь, закончив ее вопросом:
– Кто за насилие над Черновым, пусть поднимет руку.
Никто даже не приоткрыл рта, никто не вымолвил слова возражения.
– Гражданин Чернов, вы свободны, – торжественно произнес Троцкий, оборачиваясь всем корпусом к министру земледелия и жестом руки приглашая его выйти из автомобиля.
Чернов был ни жив ни мертв. Я помог ему сойти с автомобиля, и с вялым, измученным видом, нетвердой, нерешительной походкой он поднялся по ступенькам и скрылся в вестибюле дворца. Удовлетворенный победой, Лев Давидович ушел вместе с ним».
Долг платежом красен. Узнав о готовящемся аресте Троцкого, Чернов нашел главу Временного правительства Александра Федоровича Керенского, который взял на себя еще и обязанности военного и морского министра, и убедил его отменить приказ, а сам бросился спасать своего недавнего спасителя.
Никитин был возмущен и отправился к командующему Петроградским военным округом генералу Половцеву. Он спал в маленькой комнате при штабе. Никитин бесцеремонно потряс генерала за плечо и выпалил:
– Прошу сейчас меня уволить в отставку. Я больше служить не могу и не хочу.
– Подожди, подожди, – пытался успокоить его Половцев. – Да ты объясни сначала, в чем дело.
Никитин коротко доложил.
– Вот как? – удивился уже окончательно проснувшийся генерал. – Что же я могу сделать, если это приказание военного министра? Могу тебе только посоветовать одно – поезжай к генерал-прокурору и обжалуй распоряжение.
Через два часа Никитин явился в дом министра юстиции. Его обязанности временно исполнял Скарятин. Он выслушал начальника контрразведки и обещал немедленно внести протест. В одиннадцать утра Скарятин позвонил Никитину и извиняющимся голосом сообщил, что постановление правительства об отмене ареста Троцкого является окончательным.
О намерении арестовать Троцкого узнал весь Петроград. К начальнику контрразведки с протестом явилась группа возмущенных членов Петроградского совета, что характерно – не симпатизировавших большевикам.
– Как? Вы хотели арестовать Троцкого? – В их вопросе Никитин услышал даже не упрек, а некое сострадание, словно начальник контрразведки был не в своем уме.
– Да, и сейчас этого требую!
– Но ведь это Троцкий! Поймите – Троцкий! – наперебой говорили депутаты.
По словам Никитина, постановление об аресте Ленина протеста не вызвало.
Тем временем следственные органы Временного правительства пришли к выводу, что лидеры большевиков в первых числах июля пытались поднять вооруженное восстание против государственной власти. Большевиков объявили контрреволюционерами.
Ленин обреченно сказал Троцкому:
– Теперь они нас перестреляют. Самый для них подходящий момент.
«Одной из главных причин того, что симпатии к Ленину лично, а следовательно, и к большевикам, в это время сильно пали, я вижу в его нежелании предстать перед судом, – вспоминал польский социалист Вацлав Сольский, член Минского совета рабочих и солдатских депутатов. – На массы такого рода вещи, а в поведении Ленина массы усматривали прежде всего личную трусость, действуют гораздо сильнее, чем самые серьезные политические обвинения. Ленина на митингах гораздо реже обвиняли в том, что он германский агент, чем в том, что он струсил и спрятался в то время, когда его друзья и товарищи по партии арестованы».
За две недели до этого русская армия начала наступление на Юго-Западном фронте. За ним двинулся вперед и Западный фронт. Но немцы быстро перешли в контрнаступление, и русские войска сначала остановились, а потом и отступили. Но почему? Кто виноват? Плохие командиры, недостаток оружия и боеприпасов? Или предательство?
3 июля в Петрограде начались волнения. Совпадение мятежа с немецким наступлением казалось очевидным доказательством того, что мятеж организован на немецкие деньги. Именно тогда заговорили о предательстве большевиков, о том, что они выполняют задания немецкого Генерального штаба.
Судебное следствие по «делу большевиков» вела Петроградская окружная палата. Следователи опирались на показания прапорщика 16-го Сибирского полка Дмитрия Спиридоновича Ермоленко. Он попал в плен к немцам еще в ноябре четырнадцатого года. В мае семнадцатого его задержали при попытке перейти линию фронта. О нем начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Антон Иванович Деникин 16 мая доложил военному министру Керенскому.
Ермоленко на допросах показал, что в начале войны попал в плен, а в 1916-м был завербован немцами и обещал им добиваться сепаратного мира с Германией и отделения Украины. Прапорщик утверждал, что Ленин послан в Россию стой же целью. Ермоленко был несколько раз контужен еще в Русско-японскую войну и производил впечатление психически нездорового человека. На допросах он выдвигал совершенно фантастические идеи.
Тем не менее именно на основании его показаний Ленину, Зиновьеву, Троцкому, Луначарскому, Коллонтай, Раскольникову и другим вождям большевиков намеревались предъявить обвинение в том, что они совместно с агентами враждебных государств, которые дали им денег, дезорганизовали армию и тыл и подняли в Петрограде 3–5 июля вооруженное восстание.
В качестве свидетеля был привлечен Георгий Валентинович Плеханов. Один из основателей российской социал-демократии не любил Ленина. С его точки зрения, «неразборчивость» Ленина могла толкнуть его на то, что он «для интересов своей партии» мог воспользоваться средствами, «заведомо для него идущими из Германии». Плеханов обратил внимание на то, что немецкая печать «с нежностью» говорит о Ленине как об «истинном воплощении русского духа». Но и Георгий Валентинович счел своим долгом заметить, что говорит «только в пределах психологической возможности» и не знает ни одного факта, который бы свидетельствовал о том, что эта возможность «перешла в преступное действие».
«Велась и пропаганда посредством кино, – вспоминал современник. – Отчетливо помню фильм о том, что в России произошла революция, но революции угрожает опасность со стороны Германии, которая засылает своих агентов и самый опасный из них выступает в Петрограде. Фамилия Ленина в фильме не произносилась, но актер был на него похож и произносил большевистские речи. Картина была интересная, актеры прекрасно играли. Она шла очень долго, все о ней говорили».
После войны генерал Эрих Людендорф, который руководил всеми операциями немецкой армии на Восточном фронте, утверждал, что Ленин и Троцкий были тайными агентами правительства Германии. Если Людендорф писал это всерьез, значит, немецкие разведчики надули своего генерала, уверяя, что им удалось заагентурить большевиков. Цену себе набивали! Теперь уже известно, что успехи немецких разведчиков на Восточном фронте были очень скромными.
Ленин не отказался бы от немецких (и от любых иных) денег – в денежных делах он не был щепетилен. Он заключил бы союз с самим дьяволом, если бы это помогло ему совершить революцию и взять власть. И точно так же забыл бы о своих обязательствах.
Конечно, революция в России была спасением для немецкой армии, которая смогла перебросить части на Запад, чтобы противостоять Антанте. Но Ленин требовал прекратить войну не ради немецких денег, а потому что солдаты не хотели воевать! В 1917 году действующая армия насчитывала больше семи миллионов человек, и от них зависела судьба страны. Они мечтали вернуться домой и разделить между собой помещичьи и государственные земли. Ленин понял: привлечь солдат на сторону большевиков можно только обещанием немедленно закончить войну, демобилизовать армию и отпустить одетых в серые шинели крестьян домой – к семьям и земле.
Министр юстиции Временного правительства и верховный прокурор Павел Николаевич Малянтович распорядился «Ульянова-Ленина Владимира Ильича арестовать». Ленин и близкий к нему Григорий Евсеевич Зиновьев, член ЦК и один из редакторов «Правды», скрылись из города, боясь суда и тюрьмы. «Ленина нет, – вспоминал потом большевик Николай Иванович Муралов, который стал командующим Московским военным округом, – а из остальных один Троцкий не растерялся».
Троцкий написал открытое письмо Временному правительству: если Ленина осмеливаются называть немецким шпионом, тогда и он просит считать его шпионом. Троцкий сам требовал ареста и гласного суда.
23 июля Троцкого арестовали. Он дал показания в письменной форме. Он утверждал, что ни он сам, ни ЦК большевиков не призывали солдат к вооруженному восстанию и выступление 1-го пулеметного полка было для всех неожиданностью. Разумеется, он наотрез отвергал возможность сговора большевиков с германским правительством.
Исполнявший в тот момент обязанности министра юстиции во Временном правительстве Александр Алексеевич Демьянов – один из создателей партии народных социалистов, депутат второй Думы и член Петросовета, вспоминал:
«Троцкий был привлечен к уголовной ответственности по «делу о большевиках». Но событие, в котором он принимал участие, стояло во всем деле совершенно особняком. Его обвиняли, и это было исключительно одно обвинение, в том, что, будучи на каком-то собрании рабочих в Народном доме, он произнес зажигательную речь, призывая к убийству Керенского.
Сообщение об этом сделали двое офицеров, якобы слышавших эту речь. Троцкого арестовали. Он полностью отрицал возводимое на него обвинение. Был допрошен ряд свидетелей, посторонних Троцкому, участвовавших в собрании, которые мало того что отрицали приписываемые Троцкому слова, но показали, что Троцкий старался, наоборот, успокоить расходившуюся тогда толпу. Никаких призывов он тогда вообще не делал.
Сообщал мне о ходе предварительного следствия прокурор палаты Карчевский, сказав, что Троцкого в тюрьме по такому обвинению держать абсолютно нельзя. Я отлично понимал, что судебная следственная власть не решится, хотя имеет право, совершенно самостоятельно решать такой вопрос, выпустить на волю такую птицу, как Троцкий, без благословения свыше. Это благословение я ей и дал.
Однако я понимал, что освобождение Троцкого из-под ареста вредно. Поэтому я попросил предварительно освобождения Троцкого доставить мне весь следственный материал, его касающийся, и ознакомился с ним подробно.
Освобожденного Троцкого встретили в Совете рабочих и солдатских депутатов с триумфом. А в тот же день управляющий делами Совета министров – Гальперн предупредил меня, что на вечернем заседании Совета министров у меня попросят объяснения по «делу Троцкого». Я этого ожидал, и предупреждение Гальперна не застало меня врасплох.
В Совете во время заседания я получил записку сначала от Гальперна, который вновь предупреждал меня о готовящемся запросе, а затем получил записку и со стороны Терещенко, председательствовавшего тогда в Совете. Объяснение мне предстояло дать в конце заседания, когда вопросы по повестке будут исчерпаны.
Я дал свое объяснение в твердом тоне. Я рассказал, в чем заключается обвинительный материал по «делу Троцкого», объяснил, что определение об освобождении Троцкого из-под ареста дано судебно-следственною властью, что авторитет ее должен быть во всяком случае поддержан, что по существу она в данном деле совершенно права, сказал далее, что Министерство юстиции должно всегда стоять на страже закона и не допускать, чтобы его могли не только обвинять, но даже подозревать в том, что по его распоряжению могут содержать людей в тюрьме по одним лишь политическим соображениям, что во всяком случае я, пока буду во главе Министерства, этого никогда не допущу.
Объяснения мои были приняты благосклонно. Многие говорили мне, что они вполне разделяют мою точку зрения и что запрос не имел другой цели, как ознакомление с делом. Один только министр внутренних дел Никитин (московский присяжный поверенный, по партии социал-демократ) мимоходом заметил, что о выпуске на волю Троцкого нужно было предупредить Министерство внутренних дел, что таково было соглашение с Министерством юстиции, когда дело касалось заметного лица.
Никитин был в известном смысле прав; но я лично не знал, что существовало такое соглашение. Я виноват только, что не догадался, по собственному почину, предупредить Никитина. Но никто не мешал Никитину, как министру внутренних дел, сделать, если он находил это нужным, распоряжение о новом аресте Троцкого в административном порядке. На его месте я бы это сделал и не побоялся бы сделать это».
Но никто во Временном правительстве не решился оставить популярного Троцкого за решеткой. Его продержали в «Крестах» два месяца и вынуждены были освободить под залог в три тысячи рублей. Деньги выделил Совет профсоюзов Петрограда. Внесла залог его сестра – Ольга Давидовна, жена видного большевика Льва Борисовича Каменева.