Читать книгу Война по умолчанию - Леонид Орлов - Страница 4

16 декабря. Тимишоара

Взявшись за руки, люди организовали живую цепь, не пропуская внутрь квартала машины и милицию. Небольшие патрули нерешительно топтались, не приближаясь к живой стене. В оцеплении были в основном молодые парни и девушки – этнические венгры. Несколько десятков человек дежурили возле дома пастора Текеша уже больше месяца после того, как 2 ноября четверо неизвестных попытались ворваться в квартиру венгерского священника. Семья пастора не пострадала, а сам он отделался порезами на лице. Теперь, когда руководство района получило приказ выселить пастора из его дома в рамках все той же программы «систематизации», большая часть паствы, особенно венгерская молодежь, возмущенная до предела, поднялась на защиту своих прав и своего пастора.

– Товарищи, не верьте обещаниям! – кричал со столба молодой мужчина, размахивая снятой с головы кепкой. – Сегодня они пообещают вам пойти навстречу, а завтра же ночью придут в ваш дом с солдатами. А несогласных будут убивать, как убили Эрно Уйваросси. Вспомните, неподалеку стояли работники милиции, когда в дом пастора ворвались убийцы. И никто не помог, никто! Потому что это политика государства, это не решение местного чиновника или партийного руководителя. Требуйте своих прав, мы с вами такие же граждане Румынии, как и все остальные.

Несколько часов в квартале, где жил пастор Ласло Текеш, стоял невообразимый шум. А потом стали подъезжать машины с солдатами. И сразу над кварталом нависла гнетущая тревожная тишина. Стоявшие в оцеплении люди замолчали и только переглядывались, стараясь понять, готов ли идти с ним до конца его товарищ справа или слева – тот, с кем он сцепился руками, чтобы не дать свершиться гнусности и несправедливости.

Вопреки здравому смыслу к венграм стали вдруг подходить этнические немцы и румыны, жившие в этом квартале и неподалеку. Они вставали рядом с торжествующим видом, чувствуя свою силу, живую силу сотен и тысяч людей, которые, наконец, собрались в единый кулак и встали стеной против притеснителей. И снова в рядах людей стал подниматься гул.

– Разгонять нас будут, автоматы привезли с собой. Знаем мы, как они умеют прикладами работать!

– Солдаты не станут нас бить или стрелять в нас. Мы же социалистическое государство!

– Социалистическое? Мы жили лучше всех, а теперь и у нас ввели продовольственные карточки. А я всю жизнь рабочий, вот этими руками с металлом работал, а мне теперь говорят, что я плохо работал и в стране нечего есть. Может, плохо работали те, кто управлял страной?

– Они пастора обвиняют в разжигании межнациональной розни, товарищи, а он ведь только о народе и думал, Это все потому, что он статьи критические писал и критиковал правительство и партийную элиту. Я сам читал, наш Ласло Текеш никого не боится, на его стороне бог и народ. Мы все здесь!

Из подъехавшей прямо к толпе машины вышел высокий офицер с погонами подполковника. Он хмуро оглядел ряды молодежи и резко крикнул:

– Если вы не прекратите беспорядки, мы вынуждены будем применить силу! Что вы хотите? Вы понимаете, что идете против законной конституционной власти и вам никто не позволит нарушать порядок?

В ответ подполковнику полетели грубые насмешки и оскорбления. Молодежь начала горячиться, что-то уже неуловимо изменилось в толпе возмущенных людей, вышедших на улицы. Была пройдена грань между возмущением, готовностью добиваться своего и желанием разрушать. И когда на улицы вышли автомобили с громкоговорителями, когда зазвучали монотонные призывы разойтись по домам, предрекавшие неизбежное наказание тем, кто ослушается, упала последняя преграда, отделявшая мирных возмущенных горожан от неуправляемой разъяренной толпы.

В машины полетели камни и палки, опрокидывались урны, ломались ограды. И вот уже камни полетели в витрины магазинов, загорелись оставленные у тротуаров машины. Толпа хлынула, растеклась по улицам, ее понесло к центру города. Туда же, к центру, стали стягиваться подразделения милиции, войска, на окраине города показались армейские бэтээры.

Сергеев заметил танки на загородном шоссе еще утром. Они стояли на обочине, задрав в небо стволы пушек, на броне покуривали танкисты в ребристых шлемах, возле армейских «уазиков» курили младшие офицеры. Какое-то непонятное напряжение чувствовалось в воздухе, в этом прозрачном сыром воздухе леса, в балочках и оврагах, засыпанных первым снегом, в грязных проселках. Осколки льдинок на разъезженных лужах выглядели как битое стекло. И от этой ассоциации на душе становилось как-то неуютно.

Через час состав втягивался на железнодорожную станцию города Тимишоаре. Сергеев стоял у окна и во все глаза глядел на бегущих по улице людей с палками. Они подхватывали с земли камни, битый кирпич и швыряли его куда-то. Станислав сначала не понял, куда, но потом увидел перевернутый милицейский автомобиль. На его глазах тот вспыхнул ярким огнем.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день, – пробормотал Сергеев. – Это что же здесь у них такое творится? Это же самые спокойные районы Румынии. Сытые и спокойные. Здесь сплошь переселенцы и сельскохозяйственные угодья. Что же тогда происходит в других районах страны? И ведь ни слова, никакой информации о беспорядках.

Чаушеску, конечно, не подарок, уж это дипломаты знали прекрасно, но чтобы в Румынии началось такое… Хотя, может, именно в ней и должно такое начаться: здесь мирно с властью не справиться, соберись кто устроить государственный переворот.

Камень ударился в железную стенку вагона и, отскочив, покатился по платформе. Сергеев от неожиданности отпрянул от окна и, как оказалось, сделал это вовремя. Второй и третий камни угодили точно в окно его купе, которое тут же разлетелось осколками. Снаружи хлынул стылый влажный воздух. И теперь было хорошо слышно, что звенело стекло, камни били в вагоны во многих местах. Кто-то из мужчин подбегал к составу и со злостью бил по окнам палками. Они что-то кричали, но, не зная румынского языка, Сергеев не мог понять сути происходящего и требований разъяренной толпы. То, что она была именно разъяренная, сомневаться не приходилось. Магазины, машины на улицах, окна поездов – все это ясно показывало суть происходящих процессов.

Проводники бегали по вагону, на двух языках просили пассажиров срочно покинуть поезд и беречь глаза от летящих осколков стекла. Где-то на улице выли сирены, пронесся милицейский автомобиль, потом хлопки – и на асфальте стали рваться белым дымом газовые гранаты. Люди метались, пиная ногами источавшие дым цилиндры, закрывали лица полами курток, но слезоточивый газ проникал под одежду, и демонстранты вынуждены были разбегаться в разные стороны.

Через несколько минут Сергеев, одетый, с чемоданом в одной руке и портфелем в другой спешил в потоке пассажиров по платформе. Куда, зачем, он еще не знал. Больше того, он предполагал, что у властей нет даже и намека на план прекращения беспорядков, защиты законопослушных граждан и вот таких пассажиров случайного поезда, попавшего «под раздачу».

Новая толпа разъяренных молодых людей появилась откуда-то из переулка, разметала поток пассажиров, пытаясь протолкнуться к запасным путям. За толпой гнались милиционеры в касках и с дубинками в руках. Кого-то настигали, валили на асфальт и после нескольких ударов сковывали руки наручниками. Сергеев крутил головой, прикидывая, где тут более спокойное место.

И в этот момент его ударили по голове. Он не ожидал удара и даже не успел испугаться. Он вообще ничего не успел, когда асфальт прыгнул ему в лицо. Хотя нет, Станислав успел подумать, что испачкает костюм и из-за этого будут проблемы с посадкой в поезд. Потом он потерял сознание.

Дежурный по отделу милиции, лейтенант с красными от бессонницы глазами, непонимающе глядел на своего начальника. Хмурый майор Дэнчулэ с пышными усами барабанил пальцами по столу и сверлил лейтенанта взглядом.

– Товарищ майор, я уже столько пунктов инструкции нарушил, не говоря уже о незаконных процедурах задержания граждан…

– Ты что, Бажен! – рявкнул майор устало. – Забыл, что на тебе погоны и что приказы у нас принято выполнять беспрекословно? Не понимаешь, что творится на улицах Тимишоаре? Это же попытка государственного переворота! А во время особых обстоятельств и меры применяются особые. Ты знаешь, кто этот человек? Нет? Вот и я не знаю, а мне велели его задержать люди сверху.

– Так я и выполняю, – виновато кивнул лейтенант. – Что будет, если из городского управления приедут, а у меня раненый в камере без сознания лежит. Я, конечно, приказал оказать ему первую помощь, да и серьезного с ним вроде бы ничего нет. Оглушили его по голове – и все.

– Вот видишь. Ты же сам сейчас признал, что ничего серьезного с ним нет. Пока мы с тобой тут разговариваем, он, может, уже и в сознание пришел. Но ты не торопись его допрашивать, протокол заводить и личность устанавливать. Пусть посидит. Я сейчас приведу людей, которым ты дашь осмотреть его вещи. И никаких вопросов, понимаешь? А то ты так и закончишь службу лейтенантом.

В дежурную часть зашли двое. Мужчина в дорогом коротком пальто наверняка был из Секуритате. Этих лейтенант Бажен Ванич узнавал сразу по манере держаться, по взглядам – самоуверенным и независимым. Он, конечно, понимал, что были и другие сотрудники органов государственной безопасности, кому просто по роду работы надо быть незаметным и неузнаваемым. Но те, кто представлял лицо Секуритате во всех государственных структурах, были… хотя, наверное, он просто их сильно не любил.

– Покажите, товарищ лейтенант, – приказал Дэнчулэ, – вещи, изъятые у задержанного, которого доставили к нам со ссадиной на голове.

Ванич еле сдержался, чтобы не поморщиться от такого иносказания. Нелепость на уровне государственных органов. Не установив человека, не отправив его в больницу, вообще не видя его вины в каком-либо преступлении или в нарушении общественного порядка, его держат в камере вот уже пять часов. Да за такие вещи прокуратура… А что прокуратура, остановил сам себя лейтенант, когда здесь представитель органов пострашнее?

– Вот прошу, товарищи. – Ванич вытащил из шкафчика кожаный портфель, проявив свой протест тем, что поставил его не перед холеным сотрудником Секуритате, а перед молодой симпатичной женщиной, пришедшей с ним.

Видимо, она эксперт-криминалист, решил лейтенант, хотя может оказаться и свидетелем. И опять нарушение, так следственные мероприятия не проводятся. Где понятые, где другие портфели, из которых для чистоты эксперимента свидетельница должна выбирать тот, что имеет отношение к преступлению. Что же происходит? Не о таком думал молодой лейтенант, окончив офицерскую школу и начав работу в милиции. Он видел себя умным и проницательным сыщиком, следователем, распутывающим хитроумные схемы преступников. А его посадили в дежурную часть маленького отдела милиции и заставляют нарушать закон.

Где-то далеко в городе вдруг послышались характерные хлопки выстрелов. В дежурной части замерли, прислушиваясь к звукам. Наверное, даже не владевшие информацией о происходящем в городе, где-то глубоко внутри ждали такого развития событий. Стрелять должны были начать неизбежно. Страшно подумать, но на улицах творилось невообразимое, в городе появились военные бронетранспортеры.

– Это все? – с сильным акцентом спросила девушка, перебрав содержимое портфеля, вываленное ее спутником прямо на стол. – Вы задержанного обыскивали?

– Конечно, – уже с вызовом ответил лейтенант. – Мы обыскали его, как положено, перед тем, как поместить в камеру. Это обязательная процедура.

– Ну? – холодно уставилась женщина на лейтенанта.

– При нем ничего не было. В том смысле, что ничего важного из документов.

– Мы сами решим, что важное, а что пустяк, – вдруг зло процедил сквозь зубы мужчина в пальто и посмотрел Ваничу в глаза так, что у лейтенант сразу похолодело внутри.

– При задержанном не было документов, – стараясь скрыть дрожь в голосе, ответил Ванич. – Вот, указано в акте осмотра личных вещей, что в карманах обнаружен носовой платок, пачка сигарет «Лаки Страйк», зажигалка итальянского производства. Все это лежит вон в том бумажном пакете.

– Товарищ майор. – Женщина повернулась к Дэнчулэ. – Ваши сотрудники тщательно обыскивают задержанных, они прощупывают их одежду, снимают обувь? Я вижу, что брючный ремень с задержанного сняли.

– Это стандартная процедура, – хмуро пояснил майор. – Одежда прощупывается в обязательном порядке. В практике милиции достаточно случаев, когда у задержанных в одежде обнаруживались иглы, бритвы или самодельные колющие и режущие предметы, которыми они наносили повреждения себе, чтобы избежать наказания, или окружающим. Осматриваем одежду мы очень тщательно.

Станислав пришел в себя и сразу вспомнил все до самой последней секунды. Поезд, разбушевавшиеся демонстранты, которые уже начали бить стекла в магазинах, поджигать машины и даже накинулись на пассажирский поезд. Пассажиров вывели в город, путь им пересекла толпа демонстрантов, преследуемая милицией. Потом удар по голове. Кажется, все. Нет, что-то еще.

Ах, да, дурацкая «батарейка», которую он прятал в санузле. А потом, когда началась паника и всем велели выметаться из вагона, у него просто не было времени, чтобы осмыслить свое положение и решить, что сделать с этим неизвестным предметом. И он не придумал ничего лучше, как спрятать его себе в плавки. Да, он снял трусы и надел плавки. Сергеев хорошо знал, что обыскивают всегда не только карманы, прощупывают всю одежду, все швы, даже портфель могут распороть на отдельные детали, чтобы убедиться, что под подкладкой ничего не спрятано.

Трусы не ахти какое надежное место, но все же лучше, чем карман. Просто, если эту вещь начнут искать серьезно, то бесполезно прятать ее даже в… И туда пальцами залезут. Так что все, кажется, при мне. Убедившись в этом на основании своих ощущений, Сергеев все же открыл глаза. Этого и следовало ожидать. Голова болит, над ним второй ярус железной кровати с панцирной сеткой, в помещении вонь.

Пришлось попытаться подняться. Сергеев потрогал голову, пошевелил плечами и ногами, сел на кровати. М-да, приехал, дипломат! Помещение примерно пять на пять метров, выкрашенное в темно-синий цвет, двухъярусные кровати, которые в советских тюрьмах уголовники называют «шконками». И лица людей, которых тут наберется около десятка, оптимизма не выражают. Некоторые избиты, на некоторых порвана одежда. Половина – молодые мужчины в возрасте 30–40 лет. Но есть и постарше. Вот этот, например, угрюмый и лысый на соседней кровати, что так задумчиво, почти с тоской уставился в зарешеченное окно под потолком. На демонстранта он не похож. Такие не митингуют. Добряк похож, скорее, на школьного учителя. Под горячую руку дядька попал. «Замели» вместе с другими.

Голова болела, но не сильно, очень хотелось пить. И не потерять бы штаны, из которых вытащили ремень. Хорошо, что ботинки на резинках и без шнурков, а то шаркал бы сейчас как старик. Увидев возле двери на высоком облезлом табурете бачок с водой и кружку на длинной цепочке, Сергеев поднялся со стенаниями «ох, грехи наши тяжкие» и поплелся к воде. Но из-за того, что резко встал с постели, у него вдруг закружилась голова. Станислав пошатнулся, попытался схватиться за кровать, но промахнулся. И снова бы растянулся на полу, если бы его не подхватили и не усадили на кровать.

– У вас, видимо, сотрясение мозга, – сказал кто-то по-русски.

Сергеев справился с накатившей слабостью и тошнотой и открыл глаза. Перед ним сидел тот самый лысый человек, что недавно с такой задумчивостью смотрел в окно. Слова, которые он произнес, прозвучали безукоризненно, без малейшего акцента. Это Сергеев научился понимать, поработав за границей и столкнувшись с сотнями людей, которые знали русский язык, но для которых он не был родным. Различных акцентов он наслушался достаточно, чтобы понимать такие вещи.

– Нет, – возразил Станислав, – просто ушиб. Скоро пройдет. Лучше скажите, вы-то как сюда угодили? Вы кто?

– Вопросы, – недоверчиво усмехнулся мужчина. – Как вы все любите вопросы задавать. А я никто. Просто человек, и все.

– Простите, если я повел себя не совсем тактично, – мастерски изобразил страдания Сергеев. – Вы не могли бы принести мне воды? Во рту – как в пустыне.

– Там цепочка, – проворчал лысый и стал помогать Станиславу встать.

Стараясь не переигрывать, Сергеев позволил довести себя до бака с водой, напился, а заодно рассмотрел еще раз всех, кто находился в камере. Да, видно, что людей хватали и тащили сюда, многих в прямом смысле слова, судя по грязным коленям. Как-то не выглядели они уголовниками. А землячок-то мне не верит. Интересно, почему? Что я такого спросил? Только кто он такой и как сюда попал? А он отреагировал очень нервно и, как бы это точнее выразиться, непрофессионально. Получается, что он сразу выдал себя, а заодно что ему есть что скрывать.

Русских в Румынии, как и в любой социалистической стране, всегда много. И это не только дипломаты, в таких странах работают многие советские специалисты. Кто он? Ладно, лишь бы не разыгрывал из себя жертву чего-то там совсем уж фантастического и не пытался выведать, кто я и откуда. И про мою «батарейку». Вполне могли подсадить в камеру «утку». Обидно, но верить человеку в моем положении только потому, что он чисто говорит по-русски, нельзя.

Сергеев понимал, что выбора у него нет. Выбраться из милиции он может только тогда, когда разберутся с его делом, установят его личность. Тем более когда установят его дипломатический статус. Для этого хорошо бы связаться с посольством. Должны же его когда-нибудь вызвать на допрос. Да и по всем разумным правилам любой демократической страны, если только у власти не фашистская хунта, держать человека в камере без доказательств вины нельзя.

Можно и подождать, все-таки форс-мажорные обстоятельства, в Москве поймут его опоздание. Но «батарейка»! Что-то подсказывало дипломату, что его присутствие здесь, в камере отдела милиции, не случайно. С травмой головы он если и должен где-то находиться, то только в больнице. Значит, номер в поезде с обыском его личных вещей не удался, так его решили обыскать таким способом. Вещи где-то в дежурной части, но они ничего там не нашли. Черт бы их побрал, они же изъяли дипломатический паспорт. С ума они там посходили? Или кто-то из западных спецслужб попросил своего агента влияния провернуть эту авантюру с задержанием иностранного дипломата?

Чтобы скандал не выплыл наружу, надо сделать одно очень простое дело. Должна исчезнуть сама причина скандала. То есть исчезнуть должен дипломат. Где и как исчез он, Станислав Сергеев, никто не знает. Вышел из поезда и пропал, а в стране беспорядки, свалить можно на кого угодно.

Сергеев покосился на своего соседа и вздохнул. Да, вдвоем было бы проще. Это если быть уверенным, что его ко мне не подсадили, тогда можно ему все рассказать.

Раздавшийся на улице шум заставил всех поднять головы. Несколько молодых людей бросились к окну. Кто-то очень ловко подхватил худенькую девушку с длинными волосами в испачканных брючках и поднял ее к оконному проему. Девушка стала бойко и деловито комментировать то, что видела. Сергеев снова пожалел, что не знает румынского языка.

– Что там творится? – спросил Сергеев своего недоверчивого соседа. – Вы, случаем, по-румынски не понимаете? Хоть приблизительно, о чем она щебечет?

– Привезли кого-то, – спокойно стал говорить лысый. – Две машины. Выгоняют палками. Наверное, демонстранты.

– Вы знаете язык? – оживился Станислав.

Сосед пожал плечами и не ответил. Шум в коридорах усилился. Гулкий топот множества ног, кто-то кричал и ругался, слышались удары. Потом открылась дверь, и в камеру, в которой находился Сергеев, втолкнули троих избитых мужчин и двух растрепанных женщин. Обитатели камеры бросились к ним, помогая подняться с пола. Сразу завязался оживленный разговор. Новички стали что-то рассказывать, гневно размахивая руками.

– Они говорят, что после того, как их разогнали на площади перед городской администрацией, – неожиданно стал переводить сосед, – и не позволили передать петицию, они отправились к зданию районного комитета партии.

– Чего они хотели, чего добиваются? – спросил Сергеев, понимая, что сейчас, как никогда, ему очень важно знать, в какой он оказался ситуации, что происходит в городе и стране.

– Я так понял, что началось все с протестов против притеснения какого-то местного пастора. Я не очень понимаю, не слишком следил за политическими событиями. А теперь они протестуют против произвола руководства армии и милиции. Да и руководства страны тоже. Тут и венгры, и немцы, и румыны. Они пытались сжечь районный комитета партии, представляете? – горько усмехнулся сосед. – Им удалось даже ворваться внутрь и начать выбрасывать в окна идеологическую литературу, что-то пытались сжечь прямо в здании. Ну и попали под резиновые дубинки, водометы и слезоточивый газ. Говорят, где-то в городе по демонстрантам даже стреляли.

Ну, вот так под шумок меня тут и шлепнут, подумал Сергеев, предварительно пытками вытащив информацию о том, где находится «батарейка». Выяснят и потом обязательно шлепнут. Выбросить ее или идти до конца? Черт бы вас побрал, международные авантюристы, я же все-таки профессионал, не могу я так просто избавиться от улики чьей-то преступной или шпионской деятельности. Это моя работа! И все, решение принято окончательно, больше к этому вопросу возвращаться не стоит. Теперь все мысли о том, как выбраться из создавшегося положения.

– Слушайте. – Сергеев сжал локоть соседа и заговорил тихо, сквозь зубы, чтобы его не только не услышали, но и не смогли прочитать по губам. В камере вполне могли оказаться подсадные агенты местных спецслужб, учитывая особенности содержащегося контингента. – Мне надо вам кое-что сказать. Откиньтесь к стене спиной, мне так удобнее говорить, а вам слушать.

– Ну, – дернул нервно плечом сосед, но все же откинулся на спину, прижавшись к стене затылком. – Только учтите, что я не легковерный.

– Плевать, какой вы там, – зло ответил Сергеев. – Голова-то у вас на плечах есть? Вот и слушайте, а заодно шевелите мозгами. Мы с вами соотечественники, и оба находимся в дурацком и опасном положении за границей. Я не спрашиваю вас, кто вы и что здесь делаете. В стране вообще и в камере в частности. Мне нужна ваша помощь, потому что я не говорю по-румынски. Я владею английским, испанским, сносно могу общаться на немецком, французском. Я не знаю языка, а мне надо срочно отсюда выбраться. Я дипломат. Специальный представитель МИД СССР Станислав Сергеев. Я летел из Италии в Союз, но наш самолет посадили в Белграде. Оттуда я пытался самым простым и быстрым способом с минимальным количеством пересадок добраться домой поездом, но здесь попал в заварушку, а потом меня чем-то трахнули по голове, и в результате я здесь.

– А чего вам опасаться, если вы дипломат? – недоверчиво усмехнулся сосед. – Вас-то как раз держать тут не станут, во избежание международного скандала. Тем более что вы не из нашего посольства в Румынии.

– А если бы был из нашего посольства в Румынии? – тут же спросил Сергеев.

Сосед промолчал, напряженно глядя в окно и покусывая нижнюю губу. И тут до Станислава стало доходить. Он анализировал разговор, поведение этого человека с самого начала их знакомства, и в голове начали складываться вполне определенные догадки. И как-то само собой стало понятно, что излагать этому уставшему, а может, немного испуганному человеку свои предположения не стоит. Пока не стоит.

– Да, поймите вы, – снова заговорил Сергеев. – Если бы мой дипломатический паспорт играл бы в этой ситуации хоть какую-то роль, я бы вообще в камеру не попал. А я здесь, и мой паспорт забрали. Кто и какую провокацию против советских дипломатов готовит, я пока не знаю! Я только вижу, что и вы, советский гражданин, тоже находитесь здесь.

– Я нахожусь здесь, потому что у меня не было с собой документов и меня заграбастали вместе с остальными, – проворчал сосед. – А на допросы здесь никто никого не вызывает уже сутки.

– Как вас зовут?

– Борис Иванович Яковенко, – тихо и как-то обреченно произнес сосед.

– Слушайте, Яковенко, я не буду допытываться, кто вы и где работаете. Я же чувствую, что вы хотите это скрыть. Воля ваша, но помогите мне выбраться отсюда и попасть в наше посольство. Это очень важно, за мной охотятся неизвестные люди, и я должен доложить по инстанции обо всем, что со мной произошло.

К огромному удивлению Сергеева, Яковенко в ответ промолчал. Станислав чуть было не сплюнул от досады, но ему хватило выдержки, чтобы не подать виду. Самое уместное было лечь на подушку и закрыть глаза. Все же удар, полученный не так давно, сказывался – в голове сильно шумело. Да и шишка побаливала, горячо пульсируя.

Примерно в восемь вечера в городе началась стрельба. Сергеев, лежа на железной кровати, прислушивался, не открывая глаз. Вся камера заволновалась, снова кого-то подсадили к окну.

Яковенко был рядом и молчал. Сергеев подумал, что это хороший знак, что его сосед не отходит от него, старается держаться рядом. Значит, не все еще потеряно. Да и не выглядит Яковенко трусом. Опасается чего-то, не доверяет, но не трусит, во всяком случае откровенно. Трусов Станислав на своем не очень долгом веку повидал.

А в городе творилось что-то уж совсем непонятное. Если стреляли, если гражданские сидели в камере, значит, народные волнения перешли в крайнюю, активную фазу. Скоро тут такое начнется, что лучше держаться от всего подальше.

– Слушайте, Борис Иванович, – позвал Сергеев. – Что бы ни случилось, давайте держаться вместе. Вместе и удирать сподручнее, а если придется, то и умереть легче. Согласны?

– А вы что, думаете, что нам грозит… смерть?

– Когда в стране почти гражданская война, ожидать можно всего: беспорядков, анархии, отсутствия или множественности власти, активизации криминальных группировок, козней разведслужб других государств, которые попытаются в этой мутной воде выловить государственные тайны. Поверьте, я уже повидал такое, правда, в Латинской Америке и в Африке. Хотя, когда начинается война, без разницы, как называется материк или часть света.

Они замолчали, слушая шум на улице. Стрельба удалялась, это наводило на мысль, что волнения подавлены. Сергеев старался не думать о трупах и крови. Он пытался прикинуть варианты побега. Например, снаряд попадает в здание отдела милиции. Тогда через пролом можно быстро покинуть камеру. Вопрос, помогать раненым и оглушенным или просто убегать? Вот оно воспитание, которое не позволяет бросить людей в беде. Приходилось соизмерять ценность собственной миссии и ценность жизни простых румын.

Моторы взревели возле здания милиции, где-то совсем рядом. Станислав открыл глаза и приподнялся на локтях. Яковенко тоже насторожился. В недрах отдела милиции поднялся такой шум, что заволновались все обитатели камеры. По коридорам затопали десятки ног, с грохотом открывались двери, восторженные крики разносились под низкими бетонными потолками. Наконец, распахнулась и дверь их камеры.

Внутрь вбежали молодые крепкие парни с повязками на руках. Поднялся невообразимый гвалт. Сергеев принялся дергать Яковенко за руку, чтобы тот объяснил, что происходит и что кричат все вокруг.

– Они напали на милицию и нас освободили! – оживился сосед по камере. – Пойдемте, скорее! Надо торопиться, а то могут приехать солдаты и нас снова запрут. Или еще, чего доброго, расстреляют, как лиц, оказавших сопротивление и напавших на представителей власти.

Задержанные повалили в коридоры и, к большому неудовольствию Сергеева, разбежались по зданию. Кто-то с криками ринулся на второй этаж, где-то уже били окна. Что за глупость, раздраженно думал Станислав, да, революция или переворот, но зачем же стекла-то бить? Они кому-то мешают, или новой власти не нужны стекла? В том-то и беда, что в рядах протестующих всегда много психически неуравновешенных людей, которые в состоянии психоза и вседозволенности впадают в эйфорию разрушения и насилия. Как бы не начали милиционеров убивать! Вот незадача.

– Куда вы? – схватил Сергеева за полу пиджака Яковенко. – Давайте ноги уносить.

– Подождите, там мои вещи и документы. – Станислав показал на комнату за высокими стеклами.

– Какие к черту… – начал было Яковенко, но потом махнул рукой и поспешил за Сергеевым.

До него, видимо, дошло, что если у Сергеева будет при себе дипломатический паспорт, то это в значительной степени защитит их на улицах мятежного города. По крайней мере, перед официальными властями, перед армейцами и милицией.

Сергеев уже ворвался в дежурную часть, где вовсю хозяйничали парни в кожаных куртках с жестокими лицами. Они уже били кого-то, корчившегося на полу. Дипломат бросился туда, за стойку дежурного, крикнув своему спутнику:

– Борис Иванович, включайтесь! Помогайте мне с переводом. Надо спасти мои документы. Мы не должны позволить убить работника милиции!

Первый же мордоворот, пинавший ногами лежащего на полу молодого милиционера, повернулся на голос Сергеева и агрессивно выпятил челюсть. «Бить в скулу или просто оттолкнуть в сторону?» – стал прикидывать Сергеев. Но тут ему помог Яковенко. Борис Иванович стал что-то быстро говорить и размахивать руками, показывая на дверь в соседнюю комнату. Парни переглянулись, с сожалением посмотрели на милиционера, еще по разу пнули его и побежали в указанном Яковенко направлении.

– Что вы им сказали? – присаживаясь рядом с милиционером на корточки, спросил Сергеев.

– Что в данной ситуации может заинтересовать таких людей больше, чем насилие? Я сказал, что они должны добраться до архива дежурной части, где хранятся сведения о задержанных, там подтверждение нарушения прав граждан. Они бы еще быстрее побежали, намекни я им про оружейную комнату, но лучше им ее не видеть.

– Это точно, – согласился Станислав и, взяв со стола графин, стал брызгать на лицо милиционера водой.

– Что с ним? – тихо спросил Яковенко, опускаясь рядом. Он похлопал раненого по щекам и позвал на румынском: – Эй, товарищ, ты как себя чувствуешь?

– Мерзавцы, – простонал милиционер, держась за ребра и пытаясь сесть.

– Видите, – улыбнулся Сергеев, – все с ним нормально, хотя пару ребер ему могли и сломать. Переводите, мне надо задать ему несколько вопросов.

– Вы из Советского Союза? – вдруг спросил по-русски милиционер, напряженно вглядываясь в лицо Сергеева. – Что вы здесь делаете?

– А откуда ты знаешь русский язык? – вопросом на вопрос ответил Станислав, стараясь улыбнуться тепло и непринужденно.

– В школе учил. Помню. С девочкой из Москвы переписывался несколько лет.

– Слушай, тебя здесь забьют до смерти, – стал убеждать милиционера Сергеев. – Помоги нам, и мы поможем тебе выбраться отсюда. Мы оба из СССР и попали сюда случайно или по провокации врагов. Когда меня привезли сюда без сознания, у меня при себе был дипломатический паспорт. Я дипломат, понимаешь? Я в вашей стране проездом.

Милиционер закрутил головой, явно не все понимая. Яковенко еще раз пересказал ему по-румынски. Тогда офицер закивал, его лицо сделалось пунцовым то ли от злости, то ли от стыда. Он схватил руку Сергеева и стал отвечать сбивчиво, но очень горячо.

– Я лейтенант Ванич, я оперативный дежурный по отделу милиции. Я был на дежурстве, когда все это началось в городе, но мне приказали никаких мер не принимать. За все стали отвечать городские власти и городское управление милиции. И вас я помню, как привезли, вы были без сознания. Я не хочу, чтобы между нашими странами была вражда, а то, что происходит сейчас, – это… это очень похоже на попытку государственного переворота. В городе крушат правительственные здания, жгут машины, стреляют.

– Документы, лейтенант, где мои документы? – стал трясти парня за плечо Сергеев.

– У вас при себе не было документов, а ваши вещи вот здесь. – Лейтенант посмотрел Станиславу в глаза и стал доставать из шкафчика портфель, брючный ремень и бумажник. – Вас привезли, и мой начальник майор Дэнчулэ приказал поместить вас в камеру, где сидел вот этот мужчина, тоже без документов. – Милиционер перевел взгляд на Яковенко. – Личные вещи кое-какие были, а документов не было.

– Черт, значит, мои карманы обчистили еще на перроне, когда грузили в машину, – проворчал Сергеев, засовывая бумажник в карман пиджака. – Значит, кому-то надо, чтобы я был без документов.

– Кому? – не понял Яковенко.

– Той женщине, что недавно приезжала сюда с человеком из Секуритате, – неожиданно сообщил лейтенант. – Они осматривали ваши вещи.

– Женщина? – Сергеев нехорошо улыбнулся. – Рост примерно 170 сантиметров, короткие светлые волосы, круглые глаза, ямочка на правой щеке, полные губы, очень моложаво выглядит, миленькая, стройная, но если приглядеться, то ей далеко за 30, да?

– Да, с ней был мужчина, такой представительный, в дорогом пальто. Они интересовались вашими вещами и много расспрашивали. Я думаю, что дама иностранка.

– Слушайте, Борис Иванович, – начал было Сергеев, но тут у входа в отдел милиции раздался шум мотора, потом кто-то стал отдавать приказы, зашумели люди. Все это очень не понравилось Станиславу. Или милицейское начальство приехало, или кто-то от митингующих, эти еще хуже, потому что на данный момент они никакими правовыми нормами себя не утруждали.

Сорвав с небольшого столика у окна зеленое сукно, Сергеев накинул его на плечи лейтенанту и стал его поднимать. Яковенко помогал и непонимающе глядел то на Станислава, то на дверь, которая вот-вот должна была открыться.

– Уходим, все уходим отсюда, – торопил Сергеев. – И ты, Ванич, пошевеливайся. Слишком ты много, парень, знаешь теперь, тебя они уж точно в живых не оставят.

Охая и прижимая руку к ушибленным ребрам, милиционер поспешил за русскими к задней двери, которая выходила на служебный двор.

Вытолкав на улицу Яковенко и Ванича, Сергеев задержался и заглянул в щель неплотно закрытой двери. Он сразу узнал свою недавнюю знакомую, которая дважды разыгрывала перед ним спектакль: сначала в Италии, потом в Белграде. Теперь сомнений у Станислава не было: она искала здесь свою «батарейку». Выходит, она узнала, что у Сергеева дипломатический паспорт, и решила подложить ему в портфель контейнер с какими-то материалами, возможно с микрофильмом. Никаких сомнений в ее принадлежности к иностранным спецслужбам, равно как и к происходящему сейчас в Румынии, не оставалось. Значит, здесь все серьезно, это не просто беспорядки. Слишком грамотный «режиссер» за всем этим стоит.

На улице стемнело. Во двор выходило не так много окон, и освещен он был плохо. Уличные фонари не горели. Под ногами хрустело битое стекло – все-таки митингующие погуляли на славу.

– Слушай, лейтенант, это чья машина? – Сергеев кивнул на неприметную старенькую «Дакию».

– Моя.

– Так что же ты молчишь, родной, – обрадовался Яковенко, но тут же осекся. Прямо в ворота уперся свет чужих фар, несколько человек чем-то гремели, пытаясь отпереть ворота.

– Все, опоздали, – констатировал Сергеев. – Давайте в темпе через каменный забор. Вон там самый темный угол и какой-то большой ящик. С него и переберемся. Людная улица за забором?

– Нет, там маленькая улочка, – ответил Ванич. – А уличное освещение отключили почти во всем городе.

Через час Сергеев и Яковенко присели отдышаться в темном проходном дворе, прижались спинами к кирпичной стене. Лейтенанта пришлось отпустить, посоветовав ему не возвращаться к себе домой несколько дней.

– Слушайте, Борис Иванович, – вытирая ладонью лоб, спросил Сергеев, – откуда вы так хорошо румынский знаете?

– А я в Молдавии родился и вырос. У нас там румын было не меньше, чем здесь. Вот с детства и научился. Самая лучшая школа изучения языка – игровая. Вот во время игр и научился. Да и общение с настоящими носителями языка…

– Все-все, я же только из приличия спросил, – усмехнулся Сергеев и повернулся к своему спутнику. – А вы нервничаете, Борис Иванович. То-то вас на разговор потянуло. Ладно, колитесь, как говорили у нас во дворе пацаны, вы работник советского посольства? Не надо спрашивать меня, как я догадался. Вы сами не очень умело это скрывали и пару раз выдали себя. Вопрос у меня к вам далеко не праздный. Мне бы добраться до вашего руководства. Вы же понимаете, что без документов во время назревающей гражданской войны шансов выбраться у меня никаких. Тут замешана иностранная разведка. Давайте по-честному. Я вам свою правду, а вы мне свою. Мне мое сердце подсказывает, что нам с вами дружить еще долго придется. Вы ведь тоже не на пикник приехали, и у вас тоже, как я понимаю, нет документов.

– Да, вы правы, – согласился Яковенко и опустил голову. – Расскажите сначала о себе вы. Уверяю, вы поймете, что у меня было больше оснований не верить вам, чем вам мне.

– Да-а? – удивился с улыбкой на лице Сергеев. – Вы меня заинтриговали. Но уговор дороже денег.

Свою историю Станислав рассказывал неторопливо, со всеми эмоциями, которые его одолевали в тот или иной момент, со всеми сопутствующими размышлениями. Он знал, чем больше жизни он вложит в свой рассказ, тем быстрее ему поверит Яковенко. Чем больше мелочей, тем больше рассказ похож на правду.

Борис Иванович слушал, то и дело снимая шапку и поглаживая себя по лысому темени. Потом взял у Сергеева «батарейку», покрутил ее в руках и вернул.

– Да, в ней что угодно спрятать можно. В наше время техника до такого дошла, что можно все тома «Войны и мира» Толстого в виде микрофильма в такой объем спрятать. Я видел такие штуки.

– Откуда? – удивился Сергеев, радуясь, что Яковенко ему, кажется, поверил. – Где вы видели?

– А вот это уже часть моей истории, – вздохнул спутник и замолчал на минуту, прислушиваясь к стрельбе где-то в паре кварталов от них. – Вы правильно поняли, я работаю в нашем посольстве. Водителем. А попал в историю, далекую от своих служебных обязанностей. Хотя, может, как раз потому и попал, что водитель.

– Вы не нервничайте, Борис Иванович, – посоветовал Сергеев. – А то снова начнете говорить много лишнего. Так что у вас произошло, как вы здесь оказались, более чем в шестистах километрах от столицы?

– Я вам фамилий называть не буду, сами понимаете, какое дело, – продолжил Яковенко. – Отправились мы сюда вдвоем с одним из сотрудников посольства. Нужно было забрать какие-то секретные документы или, как их еще назвать, разведывательные данные, что ли.

– Вот это у вас информированность, – недоверчиво покачал головой Сергеев.

– Погодите, не удивляйтесь, – поднял руку Яковенко. – Так вот, приехали мы в Тимишоару. Мой товарищ встретился с кем положено, получил сверток. И на этом везение наше кончилось. Охотились за этим свертком. Кто и где продал нас, не знаю. Разведка у них, всякое бывает, я знаю. Так вот, напали на нас, обстреляли. Я еле увел поврежденную машину, а сотрудник наш, стало быть, ранен сильно. Я его перевязываю, а он знай все меня инструктирует. И, чтобы я проникся важностью вопроса, он мне все и рассказал. По его словам, они в Тимишоаре собирали сведения о том, как западные страны готовят здесь переворот. И не только Румынии это касается, а и других социалистических стран, а может, и Советского Союза.

– Ничего себе! – присвистнул Сергеев. – И что же дальше?

– Я вот тоже, как и вы, глаза-то вытаращил, а он мне велит сверток забирать и скрываться. Говорит, что в этом свертке информации много, ее по крупицам собирали, со всеми доказательствами, фактами, кино- и фотоподтверждениями. И именно в Тимишоаре, потому что запад Румынии самый пестрый в этническом смысле, тут легче работать, легче найти оппозиционеров и инакомыслящих разных мастей. Только вот опоздали мы всего на пару дней.

– И где ваш раненый товарищ?

– Умер он, – хмуро заявил Яковенко.

– Умер? А тело?

– Не поняли вы, – нахмурился собеседник. – Он меня прикрывал, хотел, чтобы преследователи подумали, что посылка погибла. Он говорит: ты, Боря, язык хорошо знаешь, по-любому за своего сможешь сойти. Сел за руль, отобрал у меня документы сотрудника посольства и поехал. А отъехав сотню метров, взорвал себя гранатой с машиной и важными документами. Вот так-то.

– И вы весь этот архив оставили в милиции, куда вас забрали? – опешил Сергеев.

– Не-ет, – улыбнулся Яковенко. – Спрятал я его, как только волнения начались. Хотел осмотреться, а потом придумать, как быть дальше. То ли с архивом пробираться в Бухарест, то ли спрятать его надежно здесь и двигать налегке, а уж там начальство пусть меры принимает. Не успел я осмотреться. Архив спрятал, а потом меня под микитки и в камеру вместе с митингующими. Случайность, но вот так получилось.