Читать книгу Страна Семи Трав - Леонид Платов - Страница 27

В тундре все подчинено строгому ритму весенних и осенних откочевок.

Весной колышущаяся серая волна (стада диких оленей, а следом за ними и стада домашних, перегоняемые нганасанами) отливает от границы леса и катится на север, через всю тундру, к берегам озера Таймыр, которое раскинулось в предгорьях Бырранги. Осенью волна катится в обратном направлении, чтобы к октябрю – ноябрю снова прихлынуть к границе леса. Да, отлив и прилив!

Что заставляет оленей уходить на север весной? Гнус. Он выживает их из тундры на лето. В предгорьях Бырранги гораздо прохладнее, чем в тундре, с моря дует свежий ветер, который отгоняет проклятую мошкару.

Что заставляет оленей возвращаться на юг осенью? Бескормица. Трава и верхушки ползучей ивы – прекрасный летний корм – уже исчезают в конце августа. Кроме того, легкий сквознячок, который приятно освежал летом, превращается в леденящий, пронизывающий ветер. А олени очень не любят холодного ветра.

Пути передвижения оленей неизменны. По этим же путям, по которым ходили многие поколения оленей, откочевывали и нганасаны.

Апрель и начало мая – это весенняя пауза в тундре. Колхозники готовятся к летней страде: чинят упряжь, проверяют охотничий припас, рыболовные снасти. Всеми владеет нетерпение: скоро ли в путь, скоро ли?!

Мы с Савчуком получили некоторую душевную разрядку в связи с большой первомайской радиоперекличкой, устроенной Академией наук в самый канун праздника. Один за другим выходили в эфир начальники научно-исследовательских экспедиций, которые уже работали или готовились начать работу этим летом.

Я надеялся услышать по радио звонкий голос Лизы. Но из Эвенкийского округа донесся угрюмо-рокочущий бас какого-то геолога-угольщика. Он сообщил, что возглавляемая им группа заканчивает обследование пластов угля, выгоревших в результате подземного пожара, – списывает эти пласты из угольного баланса СССР. По интонации голоса легко было догадаться, что геологу чрезвычайно жаль их списывать. О Лизе, о ее работе не было сказано ни слова.

Мне хотелось услышать также весточку от Андрея Звонкова. Однако он не участвовал в перекличке.

Под конец выступил Савчук. Рапорт его, подготовленный заранее, был краток, даже суховат. Сообщалось о записке, которую доставил в Ленкорань дикий гусь. Упоминалась фамилия Ветлугина. Главная часть рапорта была посвящена изложению рассказа Бульчу, будущего нашего проводника, то есть описанию сказочной Страны Семи Трав, где предполагалось местонахождение «детей солнца».

В то время мы не придали большого значения участию нашей маленькой группы в праздничной радиоперекличке. Впоследствии же оказалось, что перекличка в эфире сыграла значительную роль в ходе этнографической экспедиции Савчука.

Его выступление по радио в канун Первого мая услышали Андрей на мысе Челюскин и Лиза на реке Виви. Каждый из них нашел нечто особо важное для себя в сообщении о «детях солнца», о Ветлугине и о высоких деревьях за полярным кругом. Вслед за тем мои друзья также включились в поиски.

Но весной в Новотундринске мы, повторяю, не подозревали об этом. Были целиком заняты подготовкой к экспедиции, поглощены ожиданием того дня, когда, наконец, нганасаны двинутся к горам Бырранга.

И вот долгожданный день наступил! Народ ня – несколько сотен человек – снялся с места и двинулся на северо-восток, к горам Бырранга, отгоняя туда стада своих оленей[7].

Колхозники двигаются со своими стадами не сплошной лавиной, а ручейками – аргишами, то есть оленьими караванами. В одном из аргишей – его возглавляет бригадир Камсэ, старший зять Бульчу, – находимся и мы с Савчуком, а за нашими санками следуют две пары санок, на которые погружены небольшие плоскодонные лодки.

Тундра, тундра! Пересекаем ее холодные снежные пространства, возвещая всем о приближении весны, немного отстав от диких северных оленей (это наш авангард), но зато опережая перелетных птиц, которые явятся позже из Ленкорани, Ирана, Индии.

Облако снега летит навстречу. Санки швыряет, как лодку на волнах. Вершины холмов сверкают вдали, словно облитые глазурью куличи. Тундра искрится, пылает, светится, разбрасывает во все стороны мириады колючих лучиков.

Но это не страшно нам.

По примеру своих спутников я и Савчук нацепили на нос очки, предохраняющие от снежной слепоты. Только они не медные и не деревянные, с прорезанной узкой щелкой, как у нганасанов, а обыкновенные дымчатые очки-консервы, – в них мы сразу стали похожи на больных, подвергаемых облучению кварцем.

Как всегда в путешествии, донимают мелкие дорожные неприятности: толчки на ухабах, снежная пыль, летящая в лицо, а главное – холод, холод, несущийся от земли и от неба, прокрадывающийся к самому сердцу через толстый слой фуфаек и свитеров. На Крайнем Севере холод ни на минуту не дает забыть о себе.

Сегодня десятое мая. Подумать только!

В Сочи, наверное, купаются. Да что Сочи!.. В Москве, я уверен, уже разгуливают в рубашках с отложным воротником и в парусиновых туфлях, которые так белы, что хочется, идя по улице, разуться и бережно нести их в руках.

А здесь?

Вот описание моего майского наряда. Перечисляю все, что надето на мне: две пары шерстяных носков, оленьи чулки, бакари, теплое белье, штаны из пыжика, два свитера, парка. И все это увенчивается пыжиковой шапкой с развевающимися по ветру длинными ушами!

Мало того – лицо у меня закутано шарфом до глаз, как у восточных женщин. Точно так же одет и Савчук. Это дает мне основание называть его на привалах гурией пророка или любимой женой падишаха. Он не обижается. Он вообще не из обидчивых.

Стоит поглядеть на него, когда он во всех своих ста одежках срывается с санок и, чтобы согреться, сопровождает их некоторое время неуклюжей бодрой рысцой.

На моих глазах совершилось чудесное превращение. Передо мною совсем не тот человек, который разгуливал по Москве в архиерейских ботах с застежками и жаловался на неотвязный грипп. Это бывалый путешественник. Он умеет запрячь и распрячь ездовых оленей. Умеет разжечь костер, причем всего лишь одной спичкой, что, уверяю вас, не так-то просто.

О, мало ли что умеет делать Савчук!

У некоторых путешественников я замечал желание удивить, испугать тундрой. Но ведь трудности путешествия по тундре складываются из мелочей. И чтобы преодолеть их, нужно ясно видеть перед собой цель, а кроме того, иметь неисчерпаемые запасы терпения, обладать талантом добродушного, веселого и скромного терпения, которым так богат наш русский народ.

Савчук обладал этим талантом в высшей степени.

Такие вот мешковатые увальни, несколько застенчивые и немногословные, как будто даже нерешительные, на поверку оказываются по-настоящему храбрыми людьми – не раз наблюдал это в Арктике. (Терпеть не могу так называемых морячил – молодцов с франтовскими бачками и рассчитанно-небрежными движениями. Бравыми они остаются только за столом, уставленным бутылками.)

Впервые меня удивил Савчук еще на московском аэродроме, когда мы грузили в самолет мешки с сушками. Я подумал сначала, что это сухари, так сильно скрипели они в мешках.

– Сухари?

– Нет, – ответил этнограф.

– Что же это?

– Московские сушки.

– Вот как?

– Сушки лучше, практичнее, – пояснил Савчук. – На Крайнем Севере их называют «хлебными консервами». Да вы сами, наверное, знаете.

– Конечно, знаю, – сказал я, с интересом присматриваясь к своему спутнику. – Но, представьте, не знал, что вы знаете…

В тундре я окончательно убедился в том, что мой спутник разбирается не только в архивных документах. Сидень, кабинетный ученый? Как бы не так!