Читать книгу Дело Дрейфуса - Леонид Прайсман - Страница 5

На мой взгляд, существовал целый ряд причин, объясняющих превращение Франции в центр мирового антисемитизма. Огромную роль в этом сыграла французская литература XIX века, создавшая определенный стереотип еврея. Ее значение тем более велико, что подавляющее большинство французов лично с евреями никогда не сталкивалось, и представление о евреях у них складывалось от статей во французской прессе (в подавляющем большинстве – антисемитских) и от чтения книг французских писателей. Первым крупным произведением французской литературы XIX века, в котором евреи являются одними из главных действующих лиц, был роман Оноре де Бальзака «Банкирский дом Нусингена». Прообраз Нусингена – Д. Ротшильд. Бальзак создал в изображении евреев ряд стереотипов, которым следовали другие писатели. В «Банкирском доме Нусингена» Нусинген, еврей, выведен в крайне неприглядном виде.

Нусинген – король парижской биржи, начавший карьеру со службы мелкого клерка в небольшом банкирском доме и достигший положения, при котором он мог господствовать на мировом рынке. Свое состояние он создал хищническими операциями. «В 1804 году Нусинген был еще малоизвестен, и тогдашние банкиры содрогнулись бы, узнав, что в обращении имеется только на сто тысяч экю акцентированных им векселей. Великий финансист понимал тогда, что он еще личность небольшая. Как добиться известности? Он прекращает платежи. Отныне имя его, которое знали только в Страсбурге и в квартале Пассоньер, прогремело на всех биржах. Он рассчитывается со своими клиентами обесцененными акциями и возобновляет платежи. Векселя его тотчас же получают хождение по всей Франции»[9]. Подобные аферы, приводившие к разорению тысяч семей, он проделывал неоднократно. Он вызывает страх у читателей.

Бальзак так описывает его: «У него не показная, а глубокая проницательность. Он скрытен и не попадает врасплох. У Нусингена тяжелая рука и холодный взгляд рыси». Он абсолютно не верит людям и заявляет, что «… люди бывают честны только с виду»[10].

Христиан – некоторых из финансистов – Бальзак также рисовал далеко не светлыми красками, например, дю Тийе, но они более мелки и не так опасны, как Нусинген. «Он гений всеобъемлющий. Этот финансовый кит готов продать депутатов правительству и греков туркам»[11]. Среди финансистов и дельцов-христиан встречаются честные и порядочные люди. Таков барон Д'Алдригер, на службе у которого Нусинген начинал свою карьеру. Разорившись, «честный эльзасец не прекратил платежей, не пытался всучить своим кредиторам обесцененные бумаги, он расплатился полностью и без всяких задержек, а затем ликвидировал свой банкирский дом, чем заслужил отзыв своего бывшего старшего служащего Нусингена: «Честный человек, но – дурак»[12].

Нусинген – не единственный еврейский образ, нарисованный Бальзаком. Рядом с Нусингеном стоит еще более страшная фигура, ставшая символом скупости во всем мире – Гобсек. На страницах бальзаковских романов мы встречаем и еще несколько дельцов еврейского происхождения: Вербурста и других. Эти люди способны на все. В своей «Человеческой комедии» Бальзак показал различные стороны человеческой деятельности, но евреи у него действуют только на бирже, в финансовом мире, в котором они являются королями. Других евреев для величайшего французского писателя XIX века не существует. Еврейская энциклопедия, чтобы доказать, что Бальзак не был антисемитом, пишет: «Нусинген не внушает чувства симпатии, но отрицателен скорее не он, а весь строй социальной жизни, который дает еще возможность перешагнуть через закон, считаясь в то же время честным человеком в Париже»[13]. Но, к сожалению, читатели не делали столь глубокомысленных выводов и узнавали, что евреи – короли биржи действуют страшными методами, а других евреев вроде бы и не существует.

Больше повезло в изображении Бальзака еврейским женщинам. Куртизанка Эстер описана очень тепло и вызывает симпатию. Вообще, еврейским женщинам повезло куда больше, чем мужчинам. Морис Блок писал: «… О еврейке писатели 18-го века говорили лишь противоположное тому, что писали о евреях». В XIX веке происходило примерно то же самое, но судили обо всей нации не по «хорошей» еврейке, а по «плохому» еврею.

Другим крупным писателем, о котором пойдет речь, был Эмиль Золя. Как-то язык не поворачивается обвинять человека, которому больше, чем кому бы то ни было Дрейфус обязан своим освобождением, в антисемитизме. Но давайте отвлечемся от его участия в деле Дрейфуса и посмотрим на то, что является основным в жизни писателя – на его произведения. Целый ряд персонажей-евреев проходит перед нами в одном из романов из серии «Ругон Макары», «Деньги». В романе рассказывается о парижской бирже, о грандиозной финансовой схватке между католическим и еврейскими банками. В основе лежит реальное событие – борьба банка Ротшильда со Всемирным банком. Евреи в этом романе – банкиры, спекулянты, биржевики, маклеры. Они рисуются в крайне неприглядных красках. С мистическим ужасом пишет Золя о крупнейшем финансовом деятеле Гундермане (его прообразом явно послужил Ротшильд). «Меньше чем за один век чудовищное состояние зародилось, выросло, расцвело пышным цветом в этой семье отчасти благодаря бережливости, отчасти вследствие удачного стечения обстоятельств. Здесь было как бы предопределение, которому помогали живой ум, неустанный труд, осторожные и упорные усилия, постоянно направленные к одной и той же цели. Теперь все золотые реки влились в это море, миллионы сливались с миллионами, богатство поглощалось в этом все растущем богатстве одного лица, и Гундерман стал настоящим хозяином, всемогущим королем, которому со страхом повиновались не только в Париже, но и во всем мире»[14].

С нескрываемым отвращением рисует Золя мир биржи, мир финансовых спекуляций. В этом мире действуют и христиане, и евреи. Многие из христиан также отвратительны, но среди христиан-биржевиков встречаются все же честные, порядочные люди, вызывающие симпатию. Биржевой маклер Мазо, до последнего момента стремившийся честно расплатиться с теми, кому он должен, и заплативший жизнью за свое банкротство. Комиссионер Масиас, оставшийся «должен семьдесят тысяч франков и отдавший их, хотя мог и не делать этого, сославшись на исключительный случай, как многие другие, занявший деньги у друзей, закабалив себя на всю жизнь»[15]. Среди евреев – все проходимцы. «Маклер Натансон сделался одним из царьков кулисы благодаря барышу в миллион франков, которые он получил, играя на понижение для себя и повышение для Саккара. Несмотря на это, он, несомненно, разорился бы, так как очень много покупал для Всемирного банка, который уже не мог оплатить свои покупки, но ему необыкновенно повезло; вся кулиса была признана неплатежеспособной, и ей скостили все ее долги более чем на сто миллионов»[16]. Член правления Всемирного банка банкир Комб – единственный еврей в правлении этого католического банка. «За свое любезное невмешательство в дела банка также получил возможность заработать, умело используя за границей могущество фирмы, а порой компрометируя ее своими финансовыми комбинациями»[17]. Он не стал дожидаться финансовой катастрофы и вовремя, с большой выгодой для себя, продал свои акции.

Герои Золя часто говорят, что «нужно быть евреем, иначе ничего не поймешь в биржевых делах». Золя ясно стремится показать, что в этой ужасной сфере господствуют евреи. Да и сам облик евреев вызывает у Золя чувство отвращения. В «Деньгах» есть поразительные строки: «Тут была целая толпа евреев с жирными, лоснящимися лицами, с острым профилем прожорливых птиц, необыкновенное сборище типичных носов; склонившись, словно стая над добычей, с неистовым гортанным криком, они, казалось, готовы были растерзать друг друга»[18].

Если в романе «Деньги» мы сталкиваемся с евреями, действующими в сфере финансов, то в романе «Его превосходительство Эжен Ругон» мы видим еврея, действующего в мире политики. «Кан родился депутатом. При Луи-Филиппе он уже в рядах правого центра и с юношеской страстью поддерживал конституционную монархию. После 48-го года он перешел в левый центр и в великолепном стиле сочинил республике символ веры. Теперь (при Второй империи) он опять обретается в правом центре и страстно защищает империю. А вообще он сын еврейского банкира из Бордо, владеет доменными печами»[19]. Свое депутатское место и близость к министру Кан использует для грязных афер и спекуляций.

В романе «Правда», в котором Золя отражает все перипетии дела Дрейфуса и в резкой форме разоблачает антидрейфусаров-антисемитов, мы встречаем новых персонажей. Учитель Симон – типичный интеллигент, страдающий, подобно капитану Дрейфусу, от клерикалов и антисемитов. Но остальные евреи рисуются черными красками. Например – барон Натан, представитель высших финансовых сфер, ренегат еврейского народа, стыдящийся своей национальности, и его дочь Лия, покупающая титул графини, принеся многомиллионное приданое ярому антисемиту из вырождающихся аристократов.

Совершенно так же, исключительно в черных тонах, рисовал евреев другой выдающийся дрейфусар А. Франс. Еврейская энциклопедия, как это было с Золя и Бальзаком, стремится доказать, что «хотя в романе "Аметистовый перстень" евреи нарисованы в малосимпатичном виде, нельзя, однако, из этого заключить, что Франс не сочувствует евреям, наоборот, он постоянно являлся защитником евреев…»[20]. Так в чем же дело? Почему люди, столь страстно в статьях и речах разоблачавшие антисемитизм, в своих произведениях рисовали евреев с весьма малопривлекательной стороны? На мой взгляд, это противоречие объясняется тем, что в речах, в статьях эти люди выступали со своих гражданских, политических позиций. Золя, Франс – сторонники демократической республики со всеобщим равенством всех граждан перед законом, с широкими правами граждан, а антисемитская пропаганда требовала отнять эти права у части французского народа – евреев, и они выступают против этого. Они прекрасно видят, что, прикрываясь антисемитскими фразами, усиливаются военщина и церковь. И на конечных этапах дела Дрейфуса Франции грозит клерикально-военная диктатура. Против этой угрозы они готовы бороться изо всех сил.

Но им лично евреи антипатичны. Они никогда, может быть, в этом не признаются даже себе, но есть правда творчества, и у таких крупных писателей, как Золя и Франс, она сильней даже их замыслов, и заставляет писать то, что они ощущают, и выводить только отрицательные еврейские персонажи. Без сомнения, многие из их героев существовали и в жизни, но ведь еще в большем числе в среде прекрасно знакомой им французской интеллигенции встречались и другие евреи. Однако даже крупные писатели видят только то, что хотят.

Был ряд французских писателей XIX века, которые тепло писали о евреях и создавали положительные еврейские типы – Жозеф Мерн в романе «Еврей в Ватикане», Эрман Шатриан в романе «Друг Фритц», Фартунио в романе «Евреи»… Ряд этот можно было бы продолжить. Но кто знает сегодня вышеупомянутых авторов?! Да и в XIX веке они не пользовались особой популярностью. Книги же Бальзака, Золя и Франса и тогда, и теперь читают во всем мире.