Читать книгу Кара Клио - Лера Леонтьева - Страница 2

***

Тот день не заладился с самого утра. Во-первых, вчера был мой день рождения: с милыми поздравлениями по телефону от родителей, казенной открыткой от руководства и скромными посиделками на кухне в обществе двух однокурсниц – таких же холостячек и «понаехавших». Грустный праздник плавно перетек в наступивший понедельник – день самокопания и самобичевания. Ростки разлившейся паники по поводу стремительно уходящего времени не смогли заглушить трезвые размышления типа: «Глупости, на самом деле, это даже не вторая молодость, а только вторая половина первой. Выгляжу я, по-прежнему, не так уж … мягко скажем, взросло. Девушкой в троллейбусе регулярно обзывают. Правда, еще пару лет назад, я в девочках у кондукторов ходила. Но до: «Женщина, пробейте талончик!» еще далеко. И на том спасибо. Мне ведь только тридцать четыре! И до тридцати пяти целых триста шестьдесят пять дней. И ночей, естественно. Да за это время можно горы свернуть». Вывод расцвел ярко и неутешительно: «Время подпирает».

Во-вторых, темное небо свирепо извергало на землю порывистый ветер вкупе с мокрым снегом. Выйдя на балкон покурить, я уныло обозревала пейзажи мокрых железнодорожных путей и размышляла о том, что придется перекраивать весь свой гардероб.

На сегодня была запланирована встреча с иностранной делегацией. Европейские менторы продвигали некую арт-платформу в нашем Городе. Моя начальница скептически относилась к новомодным, «унитазно-прокладочным» культурным тенденциям, в арт-холлы принципиально не хаживала. Но тут случай был особенный. Светила возможность получить грант для просвещения необразованных туземцев. Поэтому согласие на встречу было милостиво дано. Я, как всегда, обязана была сопровождать руководство, слушать и записывать, чтобы далее воплотить туманные намеки высоких договаривающихся сторон в конкретный договор.

В виду предстоящего протокольного мероприятия я намеревалась сменить любимый комплект: джинсы, кроссовки, кожаную куртку на более официальный – плащ, колготки и ботинки на каблуке. Теперь, учитывая мокрую погоду, такой наряд мог вызвать серьезные проблемы, поскольку я имела некую особенность походки, при которой во время ходьбы под дождем вся левая нога забрызгивалась грязью до самого колена. Я долго пыталась разобраться в этой аномалии, специально вышагивала по лужам, но так и не докопалась до причины. Ситуацию прояснил знакомый тренер по женскому футболу, в чью команду по молодости я стремилась попасть:

– Нет, подруга, и не проси, не возьму.

– Ну почему, – канючила я. – Я ведь все детство в футбол с мальчишками играла. Я так мечтаю очутиться в настоящей команде. Ну пожалуйста, хоть с испытательным сроком, дай мне шанс прикоснуться к детской мечте.

– Да ты что, Воинова, очумела? У тебя ведь одна нога кривая! Как ты бить по мячу будешь? Скорее всего, травма незалеченная. Мне на одни твои больничные тратиться придется, сплошные убытки, а не прибыль.

Жесткая правда меня сперва озадачила, потому что никаких травм за собой я не помнила. Растяжения да, были, сколько раз голеностоп подворачивала от каблуков ненавистных. Но чтобы ногу поломать? Не во сне же это было! И тут же память услужливо вытащила на свет детскую историю с падением с велосипеда и сильным ушибом колена. Приключилась эта история у бабушки в глухой деревне, оказать медицинскую помощь было некому. Вечно пьяный фельдшер был не в счет. Так что отлежалась я недельки две, пока боль не утихла и не сошла опухоль, затем потихоньку стала выползать на улицу. Когда вернулась осенью домой, нога уже восстановилась, так что маме об этом происшествии я сообщать не стала. А вскоре и сама забыла.

Получается, что в ноге тогда некая косточка сломалось, и это сказалось на эстетичности походки. Что в команду не взяли, бог с ним. Обидно, конечно, но не смертельно. Еще неизвестно, чтобы из той затеи вышло. Может, обе бы ноги переломали. Плохо то, что походка испортилась на всю жизнь. То есть, искривленная правая нога как-то специфически отталкивается от поверхности и разбрасывает брызги, которые и пачкают соседнюю ногу.

И сегодня, чтобы дабы не явиться к иностранцам по уши запачканной, нужно было выбрать: или семенить по улице черепашьими шажочками, тщательно обходя все лужи и рискуя прибыть на работу где-то в районе обеденного перерыва, или вызвать такси. Имелся и третий вариант: взять запасную пару колготок, чтобы на месте в них переодеться. Беда была в том, что как раз запасных колготок у меня и не было. Тщательно взвесив все варианты, я остановилась на последнем. Всё-таки колготки стоят значительно дешевле чем такси. К тому же их можно будет надеть еще несколько раз, а такси второй раз за одни деньги не вызовешь. Да, только место, где можно купить что-либо подобное в такую рань имелось лишь одно – раскладка в подземном переходе на выходе из метро. Значит придется сделать крюк по пути на работу. То есть, нужно уже выбираться, а я не то чтобы была еще не одета, я просто-таки до сих пор стояла на балконе в пижаме и размышляла о своих печальках.

Итак, с ногами более или менее разрешилось. Но это было еще не все. Главная проблема заключалась в прическе, вернее в ее отсутствии. Как я не старалась укладывать свои, мягко скажем, не густые волосы, сколько бы литров лака на них не выливала, стоило мне выйти на улицу в сырую погоду, все усилия тут же шли прахом, каждая волосинка закручивалась в свою сторону, челка мочалкой падала на глаза, а вихры, наоборот, стремились ввысь. Все вместе выглядело довольно неопрятно.

Прическа была моим больным местом, отравлявшим всю жизнь. Деликатные парикмахерши сочувственно утешали: «Под шапкой все равно будет не видно», не зная, что шапок я принципиально не ношу. А более прямолинейные так и рубили с плеча: «Да, тяжело жить с такими волосами». При этом еще и подвергали меня страшным пыткам:

– Вода не горячая?

– Горячая!

– Мыло в глаза не попало?

– Попало!

– Воротник не душит горло?

– Душит!

– Краска не жжет кожу?

– Жжет!

– Фен не печёт!

– Печёт!

– Цвет нравится?

– Не нравится!

– Челка не короткая?

– Короткая!!!

– С Вас двойная цена!

– За что???!!!

– За такие волосы! Измучилась вся с ними!

Лишь пару дней после посещения салона я могла ходить с гордо поднятой головой. Сразу после первого мытья головы волосы волшебным образом возвращались к своим первозданным растрепанным формам. Результаты самостоятельных упражнений с феном и расческой вгоняли меня в уныние от созерцания жиденьких волосиков, хаотично расположенных по периметру головы.

Помню, как-то я катастрофически опоздала на работу из-за того, что целое утро промаялась с укладкой, истратив половину флакона лака для волос. Проскользнув в дверь и не глядя на себя в зеркало лифта, я с опущенной головой прокралась в кабинет. Коллега, увидев меня, понимающе прошептала «Проспала и не успела расчесаться?» …

Итак, я быстро оделась, уныло соорудила некое подобие локонов и вылетела на улицу. По закону подлости нужный ларек колготками был закрыт в такую рань. Пришлось бежать в круглосуточный супермаркет. Время катастрофически поджимало. Сами понимаете, в каком настроении я прибыла на работу. Быстро переодев грязные колготки и кое-как пригладив волосы перед зеркальцем от пудры, чтобы захватить как можно меньше пространства, я помчалась к начальству извиниться за опоздание и обсудить последние штрихи.

Дверь в кабинет директора Департамента была заперта. Странно! Обычно Валентина Ивановна первая приходила на работу, всего лишь выйдя для этого из своего дома и перейдя через дорогу. Если бы она с утра собиралась, как она выражалась: «пройтись по коридорам власти», то предупредила бы. И потом, какие «коридоры власти», если в девять тридцать нам уже необходимо мчаться на встречу с французами?

Я немного расслабилась. Наверное, «бабушка» прихорашивается в «дамской» комнате и с минуты на минуту вернется. Вот сейчас она появится из-за поворота и мелодично пропоет: «Как Вы, Тамарочка, сегодня прелестно выглядите. И Ваша туалетная вода – чудо!».

Прошло десять минут. «Бабушка» не возвращалась. Безмерно удивленная тем, что начальница исчезла баз предупреждения, я спустилась на первый этаж к охранникам. Сегодня дежурил Игорь – отставной военный, качок с внешностью Рембо. Тот невозмутимо сообщил, что Валентина Ивановна пришла на работу как обычно, в восемь часов, и забрала ключ от кабинета. На улицу она не выходила, ключи от «черного» хода не просила. Наш Департамент располагался в старинном особняке дореволюционной постройки. Когда-то здесь был доходный дом. А злые языки утверждали, что даже очень доходный, потому что публичный. За прошедшие сто лет здание много раз реконструировали и переделывали, были здесь и всевозможные учреждения, и квартиры, а в результате заселилось ведомство служителей культуры. Сотрудники пользовались парадной лестницей, а «черную», для бывшей прислуги, замуровали так, что вход на нее был только на первом этаже – со двора, и на последнем, – уже с лестницы в коридор. Обе двери закрывали на ключ. Ключи весели на гвоздике на общей доске в «стекляшке» охранников. Еще один комплект был у уборщицы Ориси, чья каптерка с ведрами и швабрами располагалась как раз на нашем этаже. Еще курильщики сделали дубликат и хранили его у Милки, которая кроме того, что курила, еще и парковала во дворе свою вишневого «жука».

Через полчаса под кабинетом начальницы собрался весь личный состав Департамента. Позвонили ей на мобильный телефон. За запертой дверью долго звучали торжественные аккорды «Лунной сонаты». Все ясно. Подождали на всякий случай еще полчаса, вдруг Валентина Ивановна задержалась в каком-то кабинете. Я робко предложила воспользоваться запасным комплектом, хранившимся в каптерке у Ориси. Но не было самой Ориси, которая убирает по вечерам. Пришлось звонить завхозу администрации с просьбой о помощи. Пришел злой слесарь и вскрыл кабинет. Внутри просторной комнаты было пусто. На столе сиротлив лежал «бабушкин» телефон. Тут уж все рассредоточились по зданию в поисках начальницы. Через пару минут я услышала громкий крик Милки со стороны «черной» лестницы.

Я помчалась в ту сторону. Лестница была забита людьми. Все перегнулись через перила и смотрели вниз. Я протиснулась сквозь них и тоже глянула в бездну. И сразу увидела нашу «бабушку». Она лежала на площадке первого этажа, возле входной двери. Мертвая… залитая кровью…

***

А ведь как все чудно складывалось поначалу! Наступила одна из самых светлых полос моей жизни. На встрече выпускников истфака по поводу десятилетнего юбилея нашего выпуска ко мне подошел Петька Дудков – бывший воздыхатель и вечный пользователь моих конспектов. Но увы, в годы учебы я смотрела на мир широко распахнутыми глазами и трепетно ждала принца, красивого, умного и со столичной пропиской. Который взял бы меня крепкой рукой и повел в сказочную жизнь. Худющий, нескладный каланча в бифокальных очках, провинциал, как я сама, проходивший все пять лет в выпускной школьной «тройке», никак не вписывался в придуманный образ. Сейчас же передо мною стоял натуральный «новый русский», в «вареном» джинсовом костюме с небрежно наброшенным белым шарфом. В руке у Петька торчал, что меня окончательно добило, мобильный телефон.

– Здорово, Воинова! Сколько лет, сколько зим! – Загремел он своим иерихонским басом, изучающе оглядывая меня всю, от консервативных «лодочек» и little black dress до пунцового от смущения лица. – А ты все не меняешься, хоть и в блондинках теперь ходишь. Похудела, похорошела с годами, прямо, как коньяк. – И он довольно захохотал. И словно не было этих лет, я жарю на общежитской кухне картошку, вваливается пьяный Петька и, тараща и без того огромные глазищи, громогласно объявляет всем присутствующим:

– Призрак бродит по Европе, призрак СПИДа! – На минуточку, то был год восемьдесят восьмой – восемьдесят девятый…

После поцелуев, слез, первых тостов и общих воспоминаний включили допотопный кассетный магнитофон и поставили любимых «итальянцев». Под чарующий баритон Челентано мне был учинён обстоятельный допрос.

– Сразу колись, что у тебя на личном фронте. Мой, например, трещит по всем швам. – Тон был шутливый, но глаза сверлили буравчиками, которые не проведешь. Да, прямота была нашими общими козырями навсегда.

Пришлось смущенно признаться, что за те годы, что прошли после нашего расставания, ничего существенного ни в плане семьи, ни в плане романтики у меня не произошло. Те редкие и случайные романчики, что происходили в этот период, не то, чтобы в актив, даже в пассив занести было нельзя. Петька удовлетворенно кивнул:

– Так, подруга дней моих суровых, хоть и не старушка дряхлая еще. Значит, ты, по-прежнему, девица на выданье. Прекрасно! Поэтому, слушай мою команду. Приятное знакомство возобновить! Никчемных ухажеров гнать! Меня холить и лелеять! – Поскольку ни актуальных кавалеров, ни предубеждений против Петьки я не имела, ответный кивок был весьма твердым и искренним.

Глубоким вечером, завершив обязательную программу, мы решили продолжить приятную встречу и отправились в одно из злачных мест Города, бывшее во времена нашей юности скромным кафе-мороженым.

В темном зальчике богемного арт-кафе звучала негромкая музыка. Длинноволосый пианист наигрывал бессмертных битлов, низко склонившись над раритетным пианино. Сновали официанты в бабочках и белоснежных передниках. Над столиками витал сладковато-одуряющий аромат. Петька развалился на диванчике с бокалом коктейля в руке и лениво потягивал кальян из замысловатого сооружения. Я скромно заказала мартини. Это был единственно известный мне напиток из внушительного списка винной карты. С остальными я боялась промахнуться. Мою незатейливую историю провинциалки, стремящейся к жизни в большом городе, Петька выслушал со снисходительной усмешкой. Особенно повеселил его мой рассказ о том, как я пыталась устроиться на работу после окончания аспирантуры и сколько отказов выслушала.

– Как ты могла наобум устраивать такие дела? Ты что, не могла мне позвонить? Ведь друзьями были, – накинулся он на меня. А ведь он прав, вяло подумала я. Друзья. Но позвонить я постеснялась.

Сжавшись в комочек, я размышляла на тему о том, почему мы с Петькой, ничем не отличающиеся в годы учебы в социальном плане (а в интеллектуальном я даже скромно набавила себе несколько баллов), оказались через какой-нибудь десяток лет на противоположных полюсах общественной лестницы. Воспитанная родителями в духе развитого социализма и вытекающей из этого абсолютной вере в торжество справедливости и приоритет ума над деньгами, я никак не могла постигнуть феномены волшебных превращений, происходящих в последние годы, и продолжала верить в то, что все мои невзгоды являются результатом моей лени и пассивности, а не объективной закономерностью наступившей эры капитала.

После второго бокала я и выпалила Петьке все снедавшие меня вопросы в отместку за копание в моей личной жизни. Чёткого и ясного ответа я, впрочем, не получила. Петька закатывал глаза и загадочно басил в том духе, что связи и друзья открывают любые двери, и что ничего невозможного в этом мире нет.

– А если мы с тобой опять друзья, то и у тебя все будет прекрасно. Вот увидишь. Прямо сейчас и начнем сеанс волшебного превращения. Говори конкретно, что умеешь делать с компом, – Петька внезапно перестал куражиться и моментально превратился в делового человека. Представив наше будущее сосуществование, – он давит, я не гнусь, пока не разломаюсь, – я внутренне поежилась. Но соблазн разом разрешить свои материальные и личные проблемы пересилил, и я подробно перечислила свои нехитрые компьютерные умения и навыки.

Петька был в восторге:

– И презентации умеешь делать? И в Интернете поиск проводить? Отлично, то, что надо! Все, Тамарище, кончай рыдать! И тебя пристрою! Есть тут одно непыльное местечко – городской Департамент культуры. Служители муз, знаешь ли, тоже перестраиваются. Как раз человечек нужен – для компьютерных презентаций и отчетов всяких. Ты – то, что им нужно. Завтра утром подойдешь к начальнице, я ее предупрежу. Валентина Ивановна, – может ты помнишь, у нас заведующей студенческой библиотекой работала.

Я не помнила никакую Валентину Ивановну, да и саму библиотеку смутно – не особо я любила за казенными столами засиживаться, все нужные книги брала в общежитие. А уж Петьку в читалку и калачом было не заманить, недаром моими конспектами разживался. Но зато в очередной раз я поразилась его способности – вот так запросто заводить знакомства с разными серьезными людьми. Ну вот скажите, какой толк этой Валентине Ивановне от непутевого Петьки? Тем не менее, факт их тесного знакомства был налицо.

– Эй, Воинова, очнись, ты куда опять улетела? От счастья, что ли? Или раздумываешь, как благодарить? Не парься, от женщин принимаю только в натуральном виде, – великодушно объявил Петька. Я тут же заалела и уставилась в пустой бокал с сиротливо таящим кусочком льда. Как бы, не замечая моего смущения, мой приятель изложил историю знакомства с будущей шефиней:

– Моя мама́н с ней познакомилась как-то на курорте. Давно еще. Стали они дружить. В гости друг к другу ездить. Я, когда в универ поступил, только не говори, что при ее содействии, скажем так, при лояльном отношении на вступительных экзаменах, первый год у нее жил. Потом съехал в общагу – свободы захотелось. А может, к тебе поближе? – Петька на секунду опять переключился на ироничный тон, но не получив поддержки, снова посерьезнел.

– Если Валентине приглянешься, а она у нас любит осчастливливать сирых и убогих, то считай, дело в шляпе. И не стесняйся, сразу поставь старушку перед фактом, что тебе негде жить. У них, я знаю, есть свой жилой фонд, пусть тебе выхлопочет служебную квартирку. Позже подумаем, как ее сделать не служебной.

– Петечка, – забормотала я, совершенно оглушенная происходящими метаморфозами. – А вдруг у меня ничего не получится, и почему ты вообще думаешь, что меня возьмут? И если возьмут, а я опозорюсь… Я бы еще несла что-то невразумительное, если бы Петр не пресек мои стенания на корню.

– Слушай, Томкинс, раньше ты более решительная была. Помнишь, как ты меня выпихала, когда я с тобой мылился ночку провести? – На мгновение Дудков вновь стал тем Петькой, которого я знала, как облупленного, и с которым вела себя без церемоний и пиететов…

Добравшись до своей съёмной квартирки уже за полночь, на такси, щедро оплаченном все тем же Петькой, я без сна ворочалась на диване. В конце концов не выдержала мучений и пошла на кухню покурить. Устроившись на любимом пуфике, щедро оставленном прежними жильцами, я попыталась проанализировать произошедшую встречу, но так и не пришла к однозначному выводу. Нужен ли мне Петька сейчас? И в каком качестве? В том, что замуж вряд ли позовет, я не сомневалась ни капельки. А заводить очередные отношения, да еще которые грозятся затянуться на годы, – стоит ли? Ведь мне Петька не безразличен, а, наоборот, симпатичен, хоть его внутренний мир мне и неизвестен. Вдруг привыкну к нему, а еще, не дай бог, влюблюсь! Как потом это все отдирать? С мясом, с кровью! А ведь часики тикают! Мне муж нужен, а не любовник! Но у него уже есть жена, и даже если у них все плохо, как он туманно намекал, вряд ли он ее поменяет на меня. Для этого есть и помоложе и побогаче барышни. А я кто в новом мире? Никто! Без мужа, без работы, без квартиры. Зато с красным дипломом! Но ведь зачем-то он подошел ко мне и в кафе повел, и на работу обещал пристроить. И телефончик свой оставил. Только откуда я ему буду звонить на мобильный? Из уличной будки-автомата?

На улице тем временем светало. В доме напротив зажигались огоньки. Какие везучие все эти люди, размышляла я. А они об этом даже не подозревают. Ссорятся, обижаются, завидуют и даже не подозревают о том, что у них есть самое заветное – своя семья и свой угол, в которых можно укрыться ото всех горестей и невзгод. Вот они рано утром встают, недовольные, собираются и едут в переполненном транспорте на работу – снова недовольные, вечером в обратном направлении – уставшие и голодные, но по мне, так страшно счастливые, потому что всем им есть место в этом громадном Городе. Для всех нашлась работа и дом. И как не хотят они пускать в свой закрытый мир еще одного человечка, который ничуть не хуже и не глупее их. Просто им повезло, а этому человеку, то есть, мне – нет.

Поняв, что подкрадывается дежурная хандра, я усилием воли стащила себя с пуфика и сообразив, что уснуть все равно не удастся, решила заняться неспешным завтраком и приготовить оладьи с яблоками, зная по опыту, что только постоянное движение помогает выбивать дурные мысли из головы. А поразмыслить было, о чем.

… На первом или втором курсе Петька взялся за мною ухаживать. Я шутливо принимала знаки внимания, чтобы не подпирать стенку в одиночестве на общежитских дискотеках. И вот однажды он пригласил меня в театр.

Как раз во всех кинотеатрах шла премьера «Жестокого романса». Петька взял билеты в самый дальний кинотеатр, да еще на последний сеанс, что меня немного обеспокоило. Как по ночи в общежитие возвращаться станем? Весь фильм я сидела, как на иголках, не особо вникая в страдания бедной Катерины. Зато Петька, в отличие от меня, явно наслаждался увиденным. Когда мы вышли из душного зала и побрели по темной улице куда-то вдаль, я судорожно думала о том, куда мы, собственно говоря, идем, а Петька вдохновенно смаковал полюбившиеся места из фильма. Я с трудом поддакивала, а вскоре оказалось, что мы идем к Петькиной двоюродной сестре, которая живет недалеко от кинотеатра, а в данную минуту находится в командировке. Я моментально взбеленилась и с диким криком заставила бедного Петьку, не сходя с места, ловить «частника» и везти меня в драгоценное общежитие. Денег у него, естественно, не было, у меня тоже. Пришлось остаться в качестве залога с водителем, пока Петька бегал одалживать рубль у соседей по комнате.

Да, а ведь пошла бы с ним тогда в ночь, глядишь, может, сегодня и не пришлось просительно заглядывать ему в глаза. А наоборот, он бы заглядывал, чтобы грешки свои замолить. Ладно, что было, то было. Проехали.

Следующие дни я прожила, словно смотря фильм о себе. В Департаменте культуры меня приветливо встретила маленькая, но гордая дама с идеально уложенной прической и в туфельках на шпильке. Валентина Ивановна, так звали директора, обстоятельно расспросила меня о моих компьютерных познаниях и передала кучу приветов неведомому мне Петру Васильевичу. Только вечером я сообразила, что приветы адресовались Петьке. Надо же, какая он здесь, оказывается, величина!

Валентина Ивановна тут же вызвала начальницу отдела кадров и распорядилась принять у меня документы. Кадровичка оказалась полной ей противоположностью. Примерно моего возраста, высокая, рыжая, в кожаном костюме и с восхитительными накладными ногтями. Презрительно оглядев с ног до головы мою непрезентабельную внешность, она молча взяла из моих пальцев с облезшим лаком трудовую книжку и удалилась, даже спиной выражая свое возмущение. Весь ее облик, казалось, так и кричал: «Понаехали тут».

Познакомившись со своим рабочим местом, я отправилась на поиски курилки. Первая, кого я обнаружила на чердачном этаже «черной» лестницы, была рыжая кадровичка. Деваться ей было некуда, пришлось со мной знакомиться. Звали ее Милана, для своих – Мила. Через месяц мы стали закадычными приятельницами. Ее легкий снобизм меня не напрягал, наоборот, даже немного забавлял. Особенно, когда выяснилось, что ее мама – директор крупного музея, родом из Конотопа, и Милка регулярно туда ездит на сбор грибов и ягод. Зато я оценила ее доброту и готовность помочь. А еще критический ум, который уравновешивал мою наивную доверчивость. Почему Милка сблизилась именно со мной? Кто его знает, может устала от интриг и постоянной напряженности в отношениях с коллегами. А со мною можно было не играть навязанной роли, а быть самой собою. Как бы то ни было, я начала обрастать новыми знакомствами.

В результате всех этих волшебных манипуляций я по мановению судьбы оказалась сотрудницей Департамента культуры и счастливой обладательницей служебной однокомнатной квартиры. Я гладила и целовала голые стены и пол, потом устроила новоселье на одну персону и до ночи исполняла танец первобытного человека вокруг стоящей на полу бутылки с мартини и граненого стакана. Уже за полночь, обессиленная, рухнула на пол и заснула как убитая, завернувшись в махровое банное полотенце. Первый месяц я проспала на матраце, который великодушно презентовала мне Милка, а с первой зарплаты купила раскладной диван…

Моя благодетельница была дамой старорежимной, воспитанной на печатной машинке «Украина» и фотографиях, проявленных в ванной комнате. Под стать ей были и остальные сотрудницы – бывшие культорганизаторы, руководители народных театров и труженицы домов политпросвещения.

Чтобы соответствовать духу времени, в Департамент назначили нового зама – выпускницу Академии управления. Поговаривали, что скорее всего сыграли роль ее нежные отношения с кем-то из руководства Администрации. Алиса – так ее звали, являлась воплощением всего современного: от хорошего английского до плоского лэптопа под мышкой, с телефонной гарнитурой, свисающей из уха. Фурией носилась она по коридорам Департамента, на бегу бросая отрывистые указания. Следом мчалась свита приближенных. Девица наверняка была обучена всем современным технологиям, но делать что-то самой принципиально считала ниже своего достоинства.

Хотя мы с девицей и были примерно одного возраста, я безоговорочно примкнула к лагерю старорежимных, а она – к модному начальству. С этого момента со мной она общалась в крайних случаях, а при разговоре брезгливо морщилась. Жизнь вскоре прояснила, кто выиграл в этой неравной войне.

Я отлично вписалась в нехитрую схему работы Департамента. С огромным энтузиазмом нерастраченного рвения накинулась я на работу, которой завалила меня благодарная «бабушка». Фотографировать профессиональным аппаратом и сразу перебрасывать фото в компьютер, составлять красочные презентации, превращать скучные тексты в занимательные блок-схемы – всем этим я готова была заниматься целые дни напролет, игнорируя трудовой распорядок и не щадя организм. А в награду за мой труд еще платили пристойные деньги.

А еще я обожала свою начальницу. Да, Валентина Ивановна была осколком прошлого, но каким восхитительным. И выражалась она всегда правильно и торжественно, полностью строя предложение и употребляя слова, которые давно вышли из нашего лексикона. Например, туалет она называла уборной, зимний шарф для нее был только кашне, а плечики для одежды – тремпелем. Еще она говорила: «вероятно»:

– Вероятно, сегодня Вам, Тамарочка, будет над чем потрудиться.

Или вот еще:

– Томочка, будьте добры, никогда не употребляйте слов-паразитов: «Вот», «Ну», «Значит».

Правда, шикарно. Кто сейчас так тревожится о чистоте языка?

За спиной все величали нашу руководительницу «бабушкой», хотя внешне она выглядела совершенно противоположным образом. Легкая походка, мягкий взгляд, на лице всегда улыбка. Валентина Ивановна принципиально не носила брюк и черных колготок, а придя на работу, доставала из шкафа строгий «английский» пиджак и «лодочки». Если ей предстояло посетить «коридоры власти», как она иронично выражалась, то переобувалась в любимые туфли в машине.

Как-то раз я заметила, что Валентина Ивановна сидит за столом с красным лицом. На мое испуганное предложение срочно измерить давление небрежно заметила:

– Пустяки, не обращайте внимания. На голове перестояла. – Заметив мое ошеломленное лицо и довольная произведенным эффектом, она просветила такую темень, как я:

– Стойка на голове дает приток свежей крови к голове. Клетки мозга обновляются, улучшается мыслительная способность, голова становится легкой и ясной. Весь организм омолаживается и очищается от токсинов. Так что, Тамара Николаевна, готовьтесь, буду Вашей начальницей вечно.

На Пасху она одаривала подчиненных пасхальными яйцами-писанками ручной работы, не забывая никого, даже незаметную уборщицу Орисю. Исправно ходила на всенощную службу, повязав на голову изящную итальянскую косынку. Из новогодних праздников привечала только рождество и крещение.

– Не думайте, Томочка, я не всегда занудной бюрократкой была. Я ведь тоже была молодой и активной («Вы и сейчас активная», хмыкнула я про себя). А еще слегка небрежной и циничной. Это было модно сорок лет назад. – Как бы входя в образ, Валентина Ивановна слегка встряхнула головой, изящно выставила ножку в «лодочке» и с хитрым прищуром посмотрела на меня. Дело происходило в городском музее, в котором готовилась выставка творчества «шестидесятников». «Бабушка» обвела рукой витрины с черно-белыми фотографиями, «слепыми» копиями самиздатовсокго творчества, рукописными нотами и мечтательно продолжила:

– Это ведь все и обо мне тоже. Я – частичка той жизни, винтик нашей истории. Это я до хрипоты спорила о преимуществах фолка над кантри, поэзии над прозой. Это моими кумирами были Хемингуэй, Ремарк, Селинджер. Я сравнивала себя с их героями и находила много общего, прежде всего – разочарование от утраты идеалов. Это я открыла для себя Булгакова с его вечным Мастером. У меня до сих пор на антресолях хранятся зачитанные до дыр журналы «Иностранки» и «Нового мира». Не все могла купить и тогда записывалась в очередь в библиотеку и ждала, иногда месяцами.

Она всмотрелась в одну групповую фотографию праздничной толпы и с усмешкой закончила:

– А еще женщины стали носить брюки, и это была, пожалуй, единственная частичка моды, которой я не поддалась.

Я слушала «бабушку», а перед глазами проплывали черно-белые телефильмы моего детства. Где героини в платьях-мини с шикарными прическами задумчиво курят и хмурятся. А герои в белых рубашках с закатанными рукавами нежно обнимают за плечи героинь и шепчут им на ушко загадочные слова, и пристально смотрят в глаза. И музыка – тревожная и волнующая. Как губку, впитывала я флюиды свободы, стиля, интеллигентности. А то, что киношные герои искали справедливость и спорили о счастье, только добавляло шарма и желания быть, как они. Именно по ним я выстраивала свою жизненную программу. Темное зло и белое добро. Все правильно, так и должно быть в жизни. И я страстно желала стать частью манящего огнями взрослого мира. Где-то там, в гуще важных событий, в центре главных дел видела я свое будущее. Среди красавиц-женщин и надежных мужчин. С того времени жизнь превратилась в ожидание большого праздника.

– А еще модно было бунтовать, – продолжала делиться прошлым «бабушка», остановившись перед стендом с суровыми листками судебных приговоров. – Но в дозволенных рамках и для узкого круга. – При этих словах она как-то горько усмехнулась. – Нас это устраивало. И весело, и не страшно. Была у нас веселая кампания друзей из творческих кругов. Сообща придумали такую серьезную антиобщественную акцию – колядование. Сколотили агитбригаду из неженатых и незамужних, все по правилам. Сшили костюмы по эскизам, присланным знакомыми из Канады в посылке с кленовым сиропом и виски, разучили «Щедрика» и пошли колядовать по квартирам городской профессуры и театральной элиты. Встречали везде радушно.  Хозяева щедро одаривали – в основном напитками и закуской. Уже на обратном пути нашу ярко одетую группу с палкой, украшенной засушенными колосьями и ветками калины, остановила бдительна милиция за нарушение общественного порядка. Повели в участок, проверили документы, – все хулиганы оказались вполне приличными студентами и творческими работниками. Мы вместе основательно отметили запрещенный праздник, затем хором спели «Щедрика». А в финале вынесли в милицейский дворик дидуха и торжественно сожгли в урне. Душевно получилось. Вышло, что милиционеры – тоже люди.

Валентина Ивановна, растроганная возвращением в юность, присела на банкетку отдохнуть и усадила меня рядом.

– Вот так мы, Томочка, и жили. Как-то на Новый Год отправились в Карпаты. Устроили восхождение на Говерлу. Тогда редко кто поднимался на эту вершину. Не было такой массовой моды. Всех манил Эльбрус и Ай-Петри. Вот мы и решили подать пример. С собой взяли мешок сырой картошки и бутыль спирта. Пожалуй, тогда я единственный раз изменила принципам и облачилась в штаны. Целый день поднимались вверх вереницей, с детишками и гитарами. А потом всю новогоднюю ночь пели народные песни и танцевали вокруг костра на горной вершине. А над головами – огромное небо и сверкающие звезды…

Мне трудно было представить молодую «бабушку» в компании усатых диссидентов, пляшущей вокруг заснеженных елей под звездным небом. Но тем не менее, дело обстояло именно так. По крайней мере, наша уборщица Орися, которая совсем не была похожа на уборщицу, а больше – на отставную балерину – такая же хрупкая, стройная, с седым «ежиком» волос и жестким взглядом, услышав, как я в курилке в красках расписываю Милке «бабушкино» прошлое, подтвердила, что все так и происходило.

Все начальственные знаки внимания я принимала с тихим трепетом счастья. И в свою очередь старалась быть полезной и нужной Валентине Ивановне во всех ее начинаниях.

– Вы, Томочка, единственное светлое пятно на черном фоне отечественной бюрократии, – любила повторять она за утренней чашечкой чая, который мы частенько попивали перед началом рабочей страды.

Валентина Ивановна, живущая в доме напротив Департамента и рано встающая в принципе, успевала не только сделать укладку и выгулять своего Джетика в ботаническом саду, но и прикупить свежей выпечки к тому моменту, когда я, не выспавшаяся и взмыленная от давки в троллейбусе, прилетала на работу. Слушая про «светлое пятно» и еще что-то про «креативность и ясность мысли», я млела от удовольствия и налегала на нежные круасаны, чтобы скрыть свое смущение.

Иногда к утренним посиделкам присоединялся охранник и по совместительству курьер Вовчик – полноватый лысеющий брюнет с выпуклыми глазами и тихим голосом. Без ложной скромности хочу отметить, что мне всегда удавалось налаживать дружеские отношения с обслуживающим персоналам – секретаршами, уборщицами, водителями. Мне это было легко, в отличие от взаимоотношений с начальством. С теми дело обстояло значительно печальнее.

С Вовчиком мы нашли общий язык на фоне совместных перекуров. Вовчик скупо рассказывал о себе. Я вполуха слушала, мечтая о своем. Люди вообще очень охотно вываливают другим свои истории жизни. Я не из этой серии. Слишком много у меня накопилось личных моментов, в которые я не собиралась посвящать посторонних. Врать тоже не хотелось. Оставалось одно – помалкивать. С Вовчиком в этом плане было легко и просто. Моя жизнь, да подозреваю, и я сама, мало его интересовали. Только как объект для распространения информации.

Оказывается, он закончил английскую спецшколу, раньше работал в МИДе, делал хорошую карьеру, но потом серьезно заболел и вынужден был оставить перспективную службу. Что за болезнь приключилась с ним, Вовчик не уточнил, а я спрашивать постеснялась. Ну не хочет человек вытаскивать свои скелеты – и не надо. Сама исстрадалась от неделикатных вопросов.

– Я, барышня, посольским женам ручки целовал, омаров щипчиками серебряными раскалывал, смокинги в химчистку не успевал сдавать, – мечтательно закатив глаза, откровенничал Вовчик.

– А насчет семейной жизни я так скажу. Все беды от того, что люди пытаются друг друга переделать. Она не так сказала, он не этак сделал, и давай друг друга перевоспитывать. Привычки свои навязывают. Конечно, ничего не получается, вот и начинаются ссоры и обиды. Или вообще разбегаются. Еще хорошо, если по мирному. – Последние слова Вовчик произнес с непонятной злобой. Наверное, из личного вспомнилось, подумала я. Видать и тут не сложилось у бедняги. Говорили, что жена у него была, да сплыла.

Закончив очередное нравоучение, Вовчик аккуратно тушил окурок «Мальборо», которые предпочитал другим сигаретам, вероятно из-за ассоциаций с прошлой шикарной жизнью, и уходил в свою стеклянную будку читать газеты, которые выписывал наш Департамент.

Иногда Вовчик исчезал на две-три недели. «Бабушка» туманно намекала, что он находится на профилактическом лечении и переводила разговор на другую тему.

– Да все с ним ясно! С головой он не дружит, вот и вся болезнь. Ты что, не поняла? – как всегда, категорично, заявляла Милка. – Поэтому и прячется периодически, когда обострение наступает. А жаль, так он парень ничего, можно было бы поближе познакомиться. – Милка подмигнула мне, и нельзя было понять, в шутку это она говорит, или всерьез.

Меня, лично, удивлял ее вкус. Что привлекательного она находила в рыхлом, каком-то заторможенном Вовчике, мне было совершенно непонятно. Вот и «бабушка» его привечала и старалась его похвалить в моем присутствии. Она, впрочем, всех хвалила или вообще ничего о человеке не говорила, как например, о своей заместительнице Алисе.

Постепенно у меня с Вовчиком сложились ровно-служебные отношения. «Доброе утро!», «Можно ключ?», «Хороших выходных!». И все. Как-то был он мне не интересен. А он сам, по моим ощущениям, ко всем окружающим относился одинаково индифферентно и снобистски-презрительно. Только «бабушку» он выделял из остальных, причем со знаком «минус». Каждый раз, когда она давала ему поручения, он как-то недобро на нее поглядывал и молча уходил. А Валентина Ивановна почему-то норовила меня в пару к нему поставить, когда нужно было по делам съездить. В таких случаях мы отправлялись «святой» троицей: я, водитель и Вовчик. Не знаю, какую благую цель она преследовала, компонуя нашу кампанию, но я во время подобных «командировок» отчаянно скучала.

– Просто извелась вся. Приходилось изо всех сил напрягаться, чтобы наладить мало-мальское общение. Как-будто лично все эти тюки с каталогами из типографии в машину перетаскала, – жаловалась я Милке в ее айчаровсокй каморке.

– Подумаешь, дело большое. Не на приеме ведь. Молчала бы всю дорогу и дело с концом. Пусть бы мужики напрягались тебя развлекать.

– Да, они развлекут, как же, разбежались! Один о своей ненаглядной армии будет всю дорогу жужжать, а второй экзамены устраивать, какой вилкой десерты нужно есть, и какого цвета чулки под какую юбку надевать. Очень мне это все интересно. Вообще не буду с ними ездить, пусть бухгалтерию отправляют, это их дело – товар принимать, – окончательно заводилась я.

А однажды «бабушка» попросила меня сходить с Вовчиком к ней домой и забрать парочку растений в горшках для парадного оформления вестибюля. Со дня на день ожидался приезд городского начальства.

Разведение цветов было любимым хобби нашей начальницы, не считая Джета. О ее рабочем кабинете нечего было и говорить: он утопал в райских кущах из пахнущих и цветущих растений. В период вегетации она щедро раздавала всем желающим отростки и листочки. Благодаря дарам начальницы, и моя квартирка вскоре украсилась живописной драценой, воинственно цветущим спатифиллумом и строгим фикусом.

Итак, для придания роскоши нашим казенным «хоромам», по мнению «бабушки», требовались непременно камелии. За ними мы и отправились…

Холодный ветер гонял по улицам мусор и пыль с обочин. С темного неба срывались струи дождя. Вовчик, закутавшись в плащевый плащ-пальто, вышедший из моды несколько лет назад, быстро шагал впереди, не заботясь о том, как там его спутница. Я семенила сзади, вцепившись в зонт и, как на велосипеде огибая лужи. Злость распирала меня и так хотелось напомнить своему спутнику о том, что он идет с дамой и мог бы убавить шаг и взять мой зонт. Но зачем? Он и так об этом знает. Значит не считает нужным это сделать. Наконец Вовчик привел меня к серому дому, угловому в плотной шеренге старого квартала, застроенного по периметру. Я огляделась по сторонам. Недурное местечко! Прямо передо мной возвышались купола православного собора, а сразу за ними, через бульвар – ботанический сад. Живут же люди! За все мою жизнь в Городе, мне еще не приходилось бывать в таких домах. Все мои друзья-подружки проживали в «хрущевках» или панельках, в лучшем случае, в «сталинках». А тут иду в гости к самой истории. Через ярку зашли во двор. Тут стены были довольно облупившиеся и все украшены рисунками и цитатами эпистолярного жанра, что меня сильно огорчило. Ореол древности как-то существенно померкнул.

– А откуда ты знаешь, где Валентина Ивановна живет? – как можно дружелюбнее поинтересовалась я. – Ты что, уже бывал здесь?

– Да, я с Джетом гуляю, когда хозяйка в отпуск уезжает, – неохотно процедил Вовчик. – И по хозяйству иногда помогаю. Прибыть или починить что. В женских квартирах вечно что-нибудь ломается. – Мой напарник замолк, явно не желая продолжать разговор.

Покурили, сидя на хлипком заборчике, окружавшем нечто вроде садика, и зашли в подъезд. Я непроизвольно ахнула. За непритязательным фасадом скрывался настоящий дворец. Лепнина на потолке, металлическая лестница с ажурными орнаментами, на полу узорчатая плитка. Оконные проемы между этажами были забиты фанерой, лампочки не горели, но все равно в подъезде было светло. Свет лился откуда-то сверху. Я запрокинула голову. Наверху красовался стеклянный световой фонарь. В полном восторге я вертела головой по сторонам, стараясь ухватить каждую мелочь этого архитектурно-инженерного чуда. Может зря в семнадцатом свергли буржуев. Жили бы их потомки в таких вот дворцах, капитализм развивали с «человеческим» лицом. слои бы не перемешивались. Люмпены с люмпенами, торгаши с торгашами, интеллигенты с интеллигентами. И я бы не мучилась в поисках своего места между успешными, но глупыми, и образованными, но бедными. Я вздохнула про себя. Жаль, история не имеет сослагательного наклонения.

Все той же молчаливой процессией гуськом поднялись мы на площадку второго этажа. Жаль, не пришлось лифтом воспользоваться. Я такой тоже только в кино видела – с открытой шахтой, решетчатой дверцей и ручкой.

На просторную площадку выходили двери двух квартир. Одна –металлическая, с кучей замков. Вторая – старенькая, обитая черным дерматином. Как ни странно, именно к ней мы и подошли. Вовчик, по-хозяйски, вставил ключ в скважину и открыл дверь. Мы вошли в квартиру. Из темной прихожей кто-то угрожающе заворчал.

– Свои, – кому-то сообщил Вовчик и включил свет. Джет, черно-белый кокер с развевающимися ушами, с топотом метнулся к нам.

– Сидеть, – кратко приказал Вовчик и схватил пса за ошейник. – Ну ты на кухне побудь, – буркнул он, гладя пса и не поворачивая ко мне головы, – а я быстро. – И он шмыгнул вместе с Джетом за дверь.

Я огляделась по сторонам. Небольшая прямоугольная прихожая, из которой налево выходил узенький коридорчик, ведший, по-видимому в кухню, а направо – закрытая массивная дверь, за которой скрылся Вовчик. Под высоким потолком – самодельные антресоли с выглядывающими тюками макулатуры. Вот эти заветные сокровища литературной мысли середины прошлого века!

Сама кухня оказалась, на удивление, небольшой, Я-то рисовала в своем воображении картины огромной коммунальной кухни, почерпнутые из старых фильмов о временах нэпа. А тут довольно узкое помещение с маленьким окошком, да еще забранным решеткой. Я подошла вплотную к окну и выглянула наружу. Все понятно. Окно выходило прямо на крышу подвала.

Обстановка внутри тоже была какой-то странноватой. Я не могла найти объяснение своим ощущениям. Вроде бы кухня, как кухня. Обычная пластиковая мебель. Кухонный уголок, холодильник. Газовая плита, тоже не новая. Белый пластмассовый плафон свисал с потолка на длинном шнуре. И только внимательно осмотревшись по сторонам, я поняла, в чем дело. Здесь не было уюта. Чисто и пусто, по-солдатски. Ни тебе вазочек, ни зановесочек, ни кухонной техники, ни красивой посуды. Странно. Валентина Ивановна ведь женщина, обеспеченная и со вкусом, живет одна, могла бы позволить себе некоторые изыски в жилище.

Поймав себя на мысли, что я обсуждаю постороннего, тем более, приятного мне человека, пусть и мысленно, я почувствовала себя неловко и, чтобы отвлечься от ненужных мыслей, решила попить водички. Стаканов нигде не было под рукой. Преодолев внутреннее смущение, открыла дверцу навесного шкафчика и заметила на полке пару чашек. Осторожно вытащила одну. Чашка была тоже «старорежимная», глубокая, дивного кобальтового цвета. В детстве меня бабушка потчевала из такой же своим фирменным сливовым узваром.

Собралась закрыть дверцу и вдруг увидела в глубине, под самой стенкой, небрежно засунутую черно-белую фотографию-картину. Помните, раньше по домам ходили фотографы-халтурщики и делали из альбомных снимков такие открытки на подставке. Как сейчас говорят, баннеры. Странно. Семейным реликвиям совсем не место в кухонном шкафчике. Не знаю почему, но я вытащила фото. Просто стало интересно, какой бабушка была в молодости. Но со старой фотографии на меня смотрели совершенно незнакомые люди. Эффектная светловолосая женщина – с греческим носом и высокой прической в стиле 70-х, в кримпленовом, судя по внешнему виду, костюме. Похожий, голубой, с выдавленным слабым рисунком, я видела в шкафу у своей мамы. В нем мама открывала весенне-летний сезон, выходя на первомайскую демонстрацию. После которой родители вместе с коллегами по научно-исследовательскому институту отправлялись к нам домой праздновать с вином и бисквитным тортом. Раскладывали обеденный стол, быстро поедали винегрет и цыпленка «табака», а затем начинались танцы и песни под гитару. И так мне моя молодая мама нравилась в своем кримпленовом костюмчике, с высокой прической и жемчужными сережками! Я даже однажды не удержалась и в ее отсутствие примерила костюм, и важно расхаживала по квартире, разглядывая себя со всех боков и представляя взрослой и красивой!

Я вздохнула от нахлынувших воспоминаний. Где яркое беззаботное детство с зимними сугробами и катанием на санках до упаду с шикарной горки, залитой на холме бомбоубежища? Где любимые фильмы, просмотренные по десятку раз с неизменным мороженным в вафельном стаканчике перед сеансом? Где вечерние променады по главной улице, заполненной толпами молодежи в модных «бананах» и ярких куртках? Где дискотеки под «итальянцев» и «Модерн токинг»? Молодость, вернись!

Ладно, вернемся в жесткую действительность. Рядом с красоткой сидел мужчина – брюнет с залысинами и бакенбардами, похожий на солиста ансамбля «Песняры». Между ними – мальчик-дошкольник, в белой рубашечке, перепугано смотрит в объектив. В общем, традиционная семья времени молодости моих родителей. Интересно, почему «бабушка» ее хранит, да еще в таком неподходящем месте. И главное, спросить не получится, придется тогда признаваться, что лазила по чужим вещам.

Я покрутила фотографию в руках, зачем-то перевернула на другую сторону. Тыльная сторона была выпачкана в какие-то разводы, похожие на следы шариковой ручки, когда ее расписывают на первой попавшейся бумажке. Я попыталась разобрать написанное, но уперлась в вязь непонятных знаков: Em, Am, B7, и снова Em. Дальше совсем стерто. Ладно, оставим это. Не для меня ведь писали. Я выпила жуткой хлорной воды из-под крана, потопталась без дела и почему-то почувствовала себя совсем неуютно. Покурила в форточку, чтобы сбросить с себя неприятное ощущение, и позвала Вовчика, который уж слишком долго занимался поисками обычных комнатных растений…

Всю обратную дорогу я никак не могла отделаться от мысли, что Валентина Ивановна как-то странно наладила свой быт. Ведь у нее нет других забот, – ни семьи, ни детей, ни необходимости дома работать, тетради там проверять, готовиться к лекциям. Чем, интересно, она занимается по вечерам? Книжки читает? Или она просто выше мелких бытовых условностей? Живет исключительно в духовном мире. Что и неудивительно, учитывая ее бурное революционное прошлое. Решила поделиться этими соображениями с Милкой, но колебалась – уж очень сильно это бы смахивало на сплетни.

Когда мы ввалились в Департамент со своим зимним садом, в коридорах было непривычно тихо. Только в конференц-зале слышался гул голосов. Я вспомнила, что как раз на сегодня наметили профсоюзное собрание по выборам нового председателя. Старая, профессиональная общественница, – недавно отбыла на заслуженный отдых. И все шло к тому, что и по общественной линии нами будет руководить ненавистная Алиса. Оставив нежные растения в холле, я поспешила присоединиться к коллективу. Спасибо Милке, что заняла мне место возле себя. Я облегченно плюхнулась на пластиковый стульчик и отдышалась.

– Ты где шаталась в рабочее время? – Милка подозрительно глянула на меня из-под нависающей косой челки.

Я второпях поведала ей, в чьих «хоромах» я только что побывала и что там видела. И про фотографию рассказала.

– Ты случайно не в курсе, у «бабушки» имелись сестры-братья? – поинтересовалась я.

– Делать мне больше нечего, родословные начальству составлять, – огрызнулась та. – Тебе интересно – сама у нее и спроси. Ты же у нее в любимчиках ходишь.

– Да я просто так …, – начала я оправдываться, но была остановлена строгим окриком сидевшей впереди Алисы. Пришлось прерваться на полуслове и встроиться в общее обсуждение потраченных за год коллективных взносах. Как и ожидалось, подавляющим большинством голосов в профсоюзные боссы избрали Алису. При трех воздержавшихся.

Мои собственные служебные успехи тоже продолжали прогрессировать. Как-то «бабушка» подкинула мне халтурку – заполнить проектную заявку на получение творческого гранта по открытию библиотечного хаба. Я поднапряглась, изучила в интернете современные тенденции и соорудила изящное обоснование будущего литературного «open space». И, представьте себе, проект прошел. Милка похмыкала и как-то неопределенно выразилась о том, кого работа любит. Руководство выделило мне денежное вознаграждение. И к очередной зарплате я подходила уже не с пустым кошельком, свистящим от сквозняка, а с кое-каким денежным запасом. В голову стали приходить несмелые мысли об откладывании денег на покупку собственного жилья. Кавалеры снова появились на горизонте, иногда приглашали на вылазки в лес за ландышами или на Днепр за кувшинками. В общем, жизнь налаживалась, и я уже не так недоверчиво смотрела в будущее. Неизвестно, до каких бы высот я доросла, если бы все не рухнуло в то злосчастное утро…

***

… Скорая помощь и милиция приехали одновременно, где-то через час. Медики констатировали смерть потерпевшей, забрали «бабушку» и уехали. А два милиционера остались. Они заняли начальственный кабинет и объявили опрос свидетелей случившегося. В узком коридоре столпились все сотрудники Департамента.

Первой пошла Алиса. Пробыла в кабинете томительных пятнадцать минут. Вышла бледная, пожала плечами и заявила всем нам, что ничуть не удивлена случившимся, учитывая тот факт, что Валентина Ивановна в ее годы продолжала нагружать себя работой. Наверняка у нее внезапно закружилась голова или схватило сердце, и она не смогла удержать равновесие.

– Никак не хотела снимать руку с пульса, – прокомментировала она свою позицию. – А рука-то уже была старческая.

Мне стало обидно за «бабушку», и я собралась кинуться на ее защиту, но тут вспомнила ее увлечения йогой, все эти стояния на голове и прочее. Может действительно в этом все дело? Странно, а мне она ни на что такое не жаловалась, наоборот, подчеркивала, что ведет здоровый образ жизни и не страдает от возрастных болезней. А уж со мной она была в намного более доверительных отношениях, чем с заместительницей.

Все остальные входили-выходили довольно споро, как по конвейеру. Задержка произошла лишь с охранником Игорем, который тоже подзадержался. Но свою беседу он никак не прокомментировал, а молча ушел за поворот.

Я вошла последней, волнуясь и глотая слезы. Сквозь туман и вату доносились вопросы. Когда пришла на работу? Видела ли сегодня Валентину Ивановну? Как часто она брала больничный? У кого имелись ключи от черного хода? Молча выслушали мои скупые ответы и отпустили.

После меня в кабинет снова вызвали … Алису, а в коридоре я опять заметила удаляющегося Игоря. Вот, оказывается, за кем он ходил.

Столпившийся народ уже был в курсе, что при Валентине Ивановне ни одного ключа не было найдено.

Вскоре стражи закона вместе с Алисой вышли в коридор. Она стала еще белее. Присутствующим объявили, что Валентина Ивановна умерла от удара головой при падении с высоты. Смерть наступила примерно за час или два до первого освидетельствования трупа, то есть примерно между восьмью и девятью часами утра. То есть как раз в то время, когда я судорожно металась в поисках проклятых колготок. Жертва лежала так, как упала, никто ее не перемещал. Падение объясняется внезапным ухудшением самочувствия. Все. О том, как жертва попала на черную лестницу, и где ключи – ничего сказано не было. Милиционеры удалились. Алиса трясущимися губами объявила, чтобы все расходились. Мы молча разошлись по своим кабинетам, хотя работать никто не собирался.

Я лично остаток дня раздумывала над тем, с какой стати Валентина Ивановна отправилась спозаранку на черную лестницу, зачем-то упала, да еще и ударилась головой насмерть об ступеньку. Почему она туда пошла? Она не курит. Не паркует машину во дворе. К тому же она ждала меня, чтобы ехать на встречу с делегацией. Некстати подумалось о несостоявшихся партнерах. Интересно, они до сих пор ждут нас в гостиничном конференц-зале и чертыхаются от такой славянской безалаберности?

А если не внезапное ухудшение самочувствия, то что такое необычное могло произойти, что спровоцировало падение? Например, она могла выйти с кем-то. Только с кем? И зачем? Да еще ранним утром? Все деловые встречи она проводила в кабинете или в кафе в подвальном этаже нашего здания. И как, черт побери, она попала на лестницу? Выходит, ее отпер кто-то из своих. Но кто? Тот, у кого были ключи! Вот кто!

Милка? Да она притащилась на работу еще позже меня. Для нее каждый утренний приход на работу – подвиг. И вообще, они с «бабушкой» состоят в очень формальных отношениях, совершенно противоположные люди. Я просто не могу представить, чтобы они о чем-то неофициально беседовали, да еще где-то на выселках! Другое дело, что у нее был (!) ключ от запасного выхода, и вполне возможно, что она его кому-то давала, или кто-то просто спер его, чтобы сделать дубликат. В любом случае, нужно будет с Милкой серьезно поговорить.

Орися? У нее хранятся дубликаты ключей ото всех помещений. Но она убирает по вечерам, когда все уходят домой. Утром приходит только в дни зарплаты. Да, они давно знакомы, «бабушка» когда-то на общем мероприятии обронила фразу: «Помнишь, как у нас на Энгельса…». А Энгельса, если я не ошибаюсь, это улица так называлась, где находился дом культуры, в котором Валентина Ивановна работала в юности. Выходит, они с тех времен знакомы. И на «ты». Ну и что? Мужчин тогда не поделили? Ведь они обе одиноки. И столько лет копила Орися обиду, чтобы на старости лет отомстить? Нет, не похожа наша клининг-вумен на такую. Наоборот, она всем хорошее старается сделать: цветочки засохшие поливает, чашки с кофейной плесенью вымывает, в курилке подметает. И вообще, слабая она и нерешительная. И очень интеллигентная, даже больше, чем «бабушка». Внутренняя такая, скрытая, интеллигентность. Не от должности или мужа знаменитого. И как только она в уборщицы попала? Поинтересуюсь при случае.

Охранники Вовчик и Игорь? А что? Хорошие кандидатуры. Ключи от обоих входов в полном их распоряжении. Рано приходят, поздно уходят. Игорь – отставной военный, навыками борьбы владеет. Да только, где поп, а где приход? Он-то тут причем? Недавно у нас работает, с утра до вечера смотрит телек в своем «аквариуме». Друзей-врагов среди сотрудников не имеет. Тогда уж легче на Вовчика подумать, недаром он на «бабушку» так злобно косился. И личное их что-то связывает, ведь только он и вхож изо всех нас к ней в дом. Только ему сподручнее было бы с ней дома поквитаться за неизвестную мне обиду, без свидетелей. К тому же он уже пару своих смен на дежурстве пропустил. Опять на «лечении»? Или как это теперь называется.

Ну что ж, методом исключения остался один человек. И сдается мне, не только я до этого додумалась. Не зря Алису повторно поволокли в кабинет. Может, кто-то ее видел в то утро? И не кто-то, а Игорь. Он и заложил. То есть, доложил. Ну и зачем, спрашивается, Алиске драться и сталкивать начальницу с лестницы? Не представляю. Чтобы занять ее место? Так что, из-за паршивой должности убивать человека? И так варварски! Не может такого быть! Тем более, через год Валентине Ивановне и так на пенсию выходить. Можно было и потерпеть немного.

В общем, полный бред. Не могу представить, чтобы в обычном казенном учреждении, среди унылых чиновников вдруг закипели такие страсти, чтобы человека жизни лишить. И тем не менее, это случилось сегодня утром. Просто несчастный случай? Или все-таки убийство? В любом случае отсутствие ключей было примечательным фактом.

Так и не придя к вразумительному выводу, я поплелась домой. Даже с Милкой не хотелось сейчас обсуждать событие. Тем более, теоретически она могла быть замешана. Позже. Все позже. Сейчас была лишь огромная боль от утраты Валентины Ивановны и дикое желание спрятаться ото всех и горевать в одиночестве. Хотела позвонить Петьке и сообщить грустную весть. Все-таки, они много лет были знакомы. Но не хватило мужества. Пусть кто-то другой скажет. И не только это. Инстинктивно не хотелось провоцировать последующий разговор о себе, о нас. Ведь после всех перипетий и треволнений, связанных с моим трудоустройством, наши отношения как-то застопорились. Пару раз сходили в кино, в кафе и все. К себе я не приглашала, считала неудобным навязываться. А Петька тоже как-то не проявил инициативу. Так и не сложился старый-новый роман. И сейчас он мог бы подумать, что я ищу повод, чтобы с ним встретиться. Да, нечего сказать, хорош повод! Вот дурочка (это я о себе), все живешь мерками кисейных барышень. Так и проживешь до пенсии. И превратишься в Орисю – гордую и страшно одинокую. В общем, обозвала я себя последними словами и решила не гнать Петьку, если он опять объявится. Но пересилить себя, чтобы позвонить первой, не смогла.