Читать книгу Точка опоры – точка невозврата - Лев Альтмарк, Лев Юрьевич Альтмарк - Страница 3

Чета Вайсов жила в стандартной пятиэтажке на столбах в старом районе, заселённом, в основном, репатриантами восьмидесятых-девяностых годов. Дом был в меру обшарпан, исписан по стенам всевозможными гадостями, комментирующими пририсованные тут же картинки эротического содержания, с подъездами, заваленными необходимым в хозяйстве, но уже вышедшим в тираж хламом, и небольшими островками свободного пространства у дверей в квартиры.

Зина, так звали супругу исчезнувшего Юрия, оказалась весьма неприветливой дамой с сиплым прокуренным голосом и тёмным неухоженным лицом.

– Тут уже ваши приходили и расспрашивали, – недовольно говорит она, – я три раза всем обо всём рассказала. Что тут неясного? Пришёл с работы, поел, свой сериал посмотрел и пошёл спать. А потом исчез. Если интересно как, то через дверь в квартиру. Никакой Карлсон за ним в окно не прилетал. Вот и всё…

– Вы ничего необычного в тот день не заметили? Может, он был взволнован, когда пришёл с работы, напуган или возбуждён? Он что-нибудь рассказывал?

– Ничего особенного. Юра человек не сильно общительный, а на работе так устаёт, что ему не до разговоров.

– А кем он работает?

– Автослесарем в гараже. Как курсы два года назад закончил и устроился на работу, так с тех пор ишачит на одном месте.

– А кем он был до приезда сюда?

– Учителем. Историю детям в школе преподавал. Но нисколько не жалеет, что поменял специальность. Не раз говорил, что ему нравится возиться с машинами, а в школе всегда головная боль. Так что он вполне доволен своей работой, если вас это интересует.

– А друзья у него были?

– Какие друзья? Тут времени свободного на свою семью не остаётся, не то что на друзей. Вся жизнь у него – из дома на работу и с работы домой. Раз в месяц мы, конечно, выбираемся куда-нибудь в лес или на море, и то не всегда. Последний раз ездили почти два месяца назад. Юрий говорит, что так устаёт на работе, что сил остаётся только до кровати доползти. Куда уж за руль садиться…

Прицепиться было совершенно не к чему, поэтому я прошу:

– Можно вашу спальню осмотреть? Ну, то место, где он находился перед исчезновением…

– Что там смотреть? – фыркает Зина. – У меня там не прибрано. Кровать не застелена.

– Ничего страшного, – успокаиваю её, – для меня это неважно. Хочется просто составить полную картину.

В спальне и в самом деле полный бардак. Чувствовалось, что шкаф, стоящий в углу набит тряпьём до отказа, а то, что не влезло, живописными мятыми кучами набросано на двух стульях и маленьком столике вперемешку с какими-то кремами и одеколонами. Рядом с одной из подушек на кровати лежит кверху обложкой распахнутая книга.

Что-то искать здесь и в самом деле полное безумие, поэтому я машинально беру книгу и верчу её в руках. Невольно отмечаю про себя, что это бунинские «Окаянные дни». Да уж, неплохую литературу почитывает израильский автослесарь после тяжёлого рабочего дня. Хотя… сам-то я сегодня кто? Даже, пожалуй, до слесаря не дотягиваю, весь день парюсь с совком и метлой на открытом солнце. И не до книжек мне…

Взгляд невольно притягивает выделенный красным фломастером фрагмент на раскрытой книжной странице:

«…2 мая 1919.

Еврейский погром на Большом Фонтане, учиненный одесскими красноармейцами.

Были Овсянико-Куликовский и писатель Кипен. Рассказывали подробности. На Б. Фонтане убито 14 комиссаров и человек 30 простых евреев. Разгромлено много лавочек. Врывались ночью, стаскивали с кроватей и убивали кого попало. Люди бежали в степь, бросались в море, а за ними гонялись и стреляли, – шла настоящая охота. Кипен спасся случайно – ночевал, по счастью, не дома, а в санатории «Белый цветок». На рассвете туда нагрянул отряд красноармейцев.

– «Есть тут жиды?» – спрашивают у сторожа. – «Нет, нету». – «Побожись!»

Сторож побожился, и красноармейцы поехали дальше.

Убит Моисей Гутман, биндюжник, прошлой осенью перевозивший нас с дачи, очень милый человек…»

Зачем исчезнувший Вайс выделил именно этот абзац? Привычка отставного учителя истории помечать для себя какие-то ключевые фразы? А может, тут говорится о каких-то его дальних родственниках, сведения о которых он собирал?.. В любом случае, это к нашему делу об исчезновении вряд ли относится.

На всякий случай, оглядываюсь по сторонам и под кучей только что выстиранных, но ещё не глаженых маек замечаю ещё одну книгу. Других книг вроде больше нет.

– Я посмотрю? – спрашиваю Зину, и та молча кивает.

Второй книгой оказалась «Конармия» Бабеля. Да уж, специфический интерес у человека к Гражданской войне в России. Сегодня народ в большинстве своём читает высосанные из пальца детективы целой кучи авторов, не имеющих к детективным расследованиям никакого отношения, а так же наиглупейшую фантастику – плод больного воображения, опять же не имеющую к настоящей фантастике никакого отношения. А тут Бунин, Бабель… Честное слово, на душе потеплело, хоть это вовсе не входит в круг моих сегодняшних интересов.

Оглядев для порядка углы, заваленные хламом, и зачем-то заглянув под кровать, я вздыхаю и бормочу Зине:

– Спасибо. Пойду, пожалуй. Если что-то вспомните или появится что-то интересное для нас, то сообщите.

Уже у дверей Зина неожиданно интересуется:

– А скажите, у нас часто люди пропадают? У вас же в полиции есть какая-то статистика?

– Думаю, что не часто. – Может, я и сказал бы что-то иное, если бы знал точно.

– Думаете? Так вы, значит, не знаете?.. Вы, вообще, из полиции? Вон, формы на вас нет, и в одиночку вы пришли. Можно ваши документы посмотреть?

– Какое это отношение имеет к пропаже вашего мужа? – невесело усмехаюсь я. – Если бы я был самозванцем, какой мне был бы интерес копаться в вашем белье в спальне?

– И в самом деле. – Зина отворачивается и уже не смотрит на меня. – Идите, до свидания.

– Да, – на всякий случай интересуюсь я, – что думают в гараже, где Юрий работает, обо всём этом?

– Звонили и сказали, что если он в течение дня-двух не появится на рабочем месте, то может уже не приходить даже за расчётом.

– Знакомая ситуация…

По дороге в полицию звоню Штруделю:

– Ну как, справка готова?

– Давно тебя дожидается. А у тебя что нового? Ещё не отыскал Вайса? Тут тебя Виктор с нетерпением ждёт.

– Что ему от меня надо?

– Решил, что ты в одночасье горы перевернёшь и закроешь все наши нераскрытые дела.

– Твоя, что ли, работа? Ты про меня ему дифирамбов напел?

Штрудель самодовольно ухмыляется:

– Думаешь, иначе тобой кто-нибудь заинтересовался бы? Не без того. С тебя поляна.

– Придётся рыть землю под ногами, – невольно усмехаюсь я, – а то тебя ещё попрут с работы, если не оправдаю доверия.

– Уж, сделай милость, барин, не подведи! – ёрничает Лёха, но дальше его слушать неинтересно, и я выключаю телефон.

За время моего отсутствия в отделе ничего не изменилось. Винтермана на месте опять нет, и Лёха, пользуясь отсутствием начальства, смотрит по компьютеру какую-то футбольную трансляцию. В ответ на моё недовольное ворчанье он выдаёт домашнюю заготовку:

– Ты теперь не мой начальник! Виктор же против футбола ничего не имеет…

– …Когда все дела закончены! – договариваю за него. – Где моя справка?

– Вот, пожалуйста.

Я мрачно сажусь за свой стол и углубляюсь в аккуратно распечатанную на компьютере тонкую стопку листов.

– Кто-нибудь из этих людей, – через некоторое интересуюсь я – ещё говорит по-русски?

Не отрываясь от футбола, Лёха сообщает:

– Под номером пятым доктор Давид Лифшиц.

Переворачиваю пару листков и нахожу указанную фамилию:

– Пойду, к нему наведаюсь.

– Гиблое дело, – не отрываясь от футбола, сообщает Штрудель, – доктор живёт один, и никто тебе дверь в его квартиру не откроет. Нужен ордер, так что жди Винтермана.

– А кто сообщил о его исчезновении?

– С работы позвонили, из больничной кассы. Сказали, что он не появляется, хотя раньше такого за ним не наблюдалось, и телефон его не отвечает. Хоть и не выключен, но не отвечает. Вероятно, лежит дома за запертой дверью.

– Что же тогда делать будем? – Я встаю из-за стола и прикуриваю сигарету.

– Ты что делаешь?! – подскакивает, как ужаленный, Лёха. – У нас в отделе Винтерман категорически запретил курить! Унюхает запах – шуму будет!

– А ты-то сам давно бросил? – Делаю глубокую затяжку и с сожалением поглядываю на Лёху.

– Я не бросил, но, как юный пионер, бегаю тайком курить на улицу и в туалет.

Так и быть, не станем испытывать фортуну, покурим в распахнутое окно.

– Слушай, – доносится до меня Лёхин голос, – давай отправимся в ещё один адрес вместе. Ну, туда, где разговаривают только на иврите. За компанию с тобой развеюсь. А то уже надоело с шефом безвылазно сидеть и выслушивать его нравоучения.

– Вы каждый день так плодотворно работаете?

– Почему каждый день? Бывает, по нескольку дней здесь не появляемся. Тогда для меня кайф. Но когда нет ничего срочного, Винтерман требует, чтобы я никуда не отлучался. Оттого и футбол у нас в отделе допускается. Чтобы, так сказать, суровые будни подсластить…

– Счастливые вы, ребята! – печально замечаю я. – У вас времени и на сладости хватает… Короче, выбирай, к кому пойдём, и собирайся. Я тебя принимаю назад под своё крыло.

Пока я изучаю листок с данными нашего очередного клиента, Лёха звонит Винтерману и докладывает, что мы отбываем в неизвестном направлении и сегодня вряд ли вернёмся.

– Ещё же двенадцати нет! – удивляюсь я. – Мы до вечера можем спокойно успеть посетить пару человек. Это как минимум. А если поднатужиться…

– А зачем? Кто нас гонит? Трупов нет, общественность не негодует, начальство на пятки не наступает. Да и Винтерман ничего против иметь не будет. Он и сам посидит часов до четырёх-пяти и с чистой совестью домой отчалит…

Я только качаю головой, потому что мне нечего сказать о нравах в их полицейском управлении. Да и не моё это дело – разовому презервативу менять устоявшийся распорядок в их тихом болотце. С другой стороны, это же мечта любого государства, чтобы его полиция маялась от безделья. На прежней моей родине у ментов работы было навалом. К громадному сожалению…

Мы поехали на машине Штруделя, и я, чтобы не терять время, я изучаю листки дальше.

– Итак, второго нашего клиента зовут… – Сперва читаю про себя, а потом повторяю вслух. – Иехизкиель Хадад. Ну, и имечко! Это ж как родителям надо было не любить своего сына, чтобы так назвать!

– Это твоему российскому уху непривычно, – хохочет Лёха, не отрывая взгляда от дороги, – а у ребят из восточных общин, да ещё религиозных, такие имена в порядке вещей.

– Пока мы не приехали, выдай про них какую-нибудь информацию. Чтобы лицом в грязь не ударить.

Леха некоторое время помалкивает, вслушиваясь в разухабистую ивритскую песню по приёмнику, потом отвечает:

– Что сказать об этой публике? Сам на месте прикинешь, что и как. Первый год в стране, что ли?

– Твоё мнение хочу услышать.

– Скажу одно: живут ребята по Торе. Или им кажется, что живут…

– Понял. – Мне-то казалось, что у полицейских всегда больше информации о всяких закрытых группах населения, чем у нас, простых обывателей, изначально настроенных против любого, кто живёт иной жизнью, чем ты, но выходило, что это не всегда так. – Придётся ориентироваться по ходу дела…

– Узнаю своего бывшего ментовского начальника! – хихикает Штрудель. – А то я уж думал, что укатали Сивку израильские горки!

Назвать виллой жилище Хададов трудно, хоть это и отдельно стоящий дом, окружённый сетчатой оградой с натянутой поверх сетки пыльной синей плёнкой. Вокруг дома повсюду наставлены какие-то сарайчики и закутки, к которым ведут протоптанные неряшливые тропинки, выложенные битой уличной плиткой.

На приступке у калитки нас встречает пожилой дядька в белой мятой рубахе навыпуск и легкомысленных расписных пляжных шортах. Он издалека разглядывает нашу машину, но не делает ни шага навстречу, лишь следит за ней долгим безразличным взглядом.

– Здравствуйте, это мы вам звонили, – энергично приветствует его Штрудель.

– Заходите. – Мужчина неохотно распахивает скрипучую калитку и указывает жестом на полуоткрытую дверь в дом. – Хотите холодной воды или сока?

Мы проходим сразу в салон, потому что прихожей тут нет, и мужчина вежливо представляется:

– Меня зовут Авраамом, я – отец Иехизкиеля. Он был хорошим мальчиком…

– Почему был? – шепчу я Лёхе. – Они его уже похоронили, что ли?

– Почему «был»? – повторяет Штрудель и вопросительно сверлит Авраама взглядом.

Папаша Иехизкиеля печально разводит руками и неуверенно бормочет:

– Он никогда из дома не исчезал надолго. В иешиву, а потом сразу домой. Он был очень хорошим учеником, наш рав всегда его хвалил и постоянно повторял, что если он будет так учиться и дальше, то его ждёт большое будущее… Впрочем, сейчас я позову жену, пускай она поговорит с вами.