Читать книгу Любовь и страсть. Новеллы, эссе - Лев Голубев-Качура - Страница 3

Глава первая

На привокзальной площади стоял гул и суета. Пассажиры с кофрами в руках, как приливная волна накатывали на стоянку такси, а ещё через некоторое время откатывались назад. Всё зависело от подъезжавших таксомоторов, а они почему-то уже были заняты: в них находились один-два пассажира.

Когда успевали другие пассажиры завладеть таксомотором, никто понять не мог, но факт оставался фактом, все подъезжавшие к посадочной площадке такси были заняты. В них сидели, обложившись сумками пассажиры.

Водитель очередного подъехавшего таксомотора, высунувшись в приоткрытую дверку, кричал: «Возьму одного до Чертаново! Полтыщи…, есть желающие?» «Одного» не находилось, и таксист продолжал, мне показалось что-ли, с какой-то даже обидой в голосе: «Что, неужели никого нет до Чертаново? – Так я поехал, ждать не буду…» А сам даже и не пытался тронуться с места, пока очередное такси не подъезжало к остановке и почти не выталкивало его с места.

Наконец нашёлся смелый, или достаточно зарабатывающий молодой человек с повадками менеджера по продаже унитазов – хлопнули дверцы, такси укатило.

А толпа, волнуясь, стала ожидать очередной, но главное, не занятый счастливцем-пассажиром, таксомотор.

Другая категория пассажиров – пассажиры в элегантных костюмах и с кейсами в руках были более счастливы. Как только они, пассажиры, появлялись чуть в стороне от стоянки, к ним моментально подкатывало авто и с шиком останавливалось. «Кейсы» ныряли внутрь, и авто так же быстро исчезали – это были всё иномарки – легковушки и джипы. «Волг», а тем более «Жигулей» среди этого иномаркового, блестящего автотранспорта не было.

Простояв в очереди минут двадцать, я так и не дождался свободного таксомотора. Ноги уже начинали «гудеть» от усталости и, тут мне вспомнился совет попутчика по купе, разбитного малого, пахнувшего дорогим парфюмом, и просившего называть его Севой.

Кем он был по жизни, и какая у него профессия, я так и не смог уразуметь: то он намекал на какие-то свои связи, и при этом закатывал глаза кверху; то обещал помочь мне в рекламе и продвижении моих книг, конечно, я вежливо, стараясь не обидеть, отвечал отказом; то начинал шептать замогильным голосом о страшной тайне, которой он мог бы поделиться со мной, но…

К концу нашего совместного пути он так надоел мне, что я готов был попросить проводницу переселить меня в другое купе…, но, Слава Богу, за окном показался пригород Москвы, и я отвлёкся от его назойливого внимания к моей особе. А минут через десять пропал и мой попутчик. Вот был рядом, и нет его! Исчез, испарился без осадка! Я после его «испарения» проверил, так, на всякий случай, наличие своих немногих вещей и содержимое карманов. Слава Богу, вроде всё оказалось на месте!

А совет его был до безобразия прост. Нужно пройти за угол вокзала, и там, на площадке, можно найти штук двадцать разного калибра бомбил.

Безрезультатно промаявшись в очереди, я решил воспользоваться его советом – завернув за угол, я мгновенно оказался в окружении разношёрстной публики.

Кто-то кричал мне прямо в лицо: «Гаспадин, ходи ко мне!» – и добавлял, помните в «Двенадцати стульях» Ильфа и Петрова: – «Эх прокачу!» Кто-то тянул меня за рукав, а какой-то смуглявый, с раскосыми, как у китайца, глазами, всё пытался отобрать у меня кофр, и при этом быстро говорил: «Деток кармить нада? Нада! Жену кармить с мамой нада? Нада! Ходи ко мне, я дорого не возьму…»

Последний раз я был в Москве года три тому назад, и о бомбилах конечно знал, только не знал, что они кучкуются вот здесь, прямо за углом, под носом у вокзальной полиции.

Мне приглянулся среднего возраста водитель. Его чуть курносое лицо в мелких, как кукушечье яйцо веснушках, и добрая улыбка на губах, привлекли моё внимание.

Он стоял немного в стороне, не толкаясь и не хватая за рукава. Правда, машина у него не была комфортабельной иномаркой, а был это обыкновенный «Москвичонок». Наверное, поэтому он и не хватал очередного клиента за рукав и не вопил, словно недорезанная, простите, свинья: «Эх, прокачу! Совсем задаром прокачу!».

Ага, так-таки и задаром? – подумал я с усмешкой. Вы-то, и задаром?

И вновь присмотрелся к понравившемуся мне с первого взгляда «бомбиле».

Скорее всего, стесняется, решил я, а быть может, ещё не опытен, и поэтому дорого не возьмёт, а возьмёт столько, сколько я предложу.

Узнав куда мне ехать он, вот знакомая до оскомины русская привычка, полез пятернёй чесать затылок. А, когда я ещё и озвучил сумму, которую предполагаю заплатить за доставку моей персональной особы до нужного мне адреса, хозяин ретро-автомобиля вдруг покраснел, и растерянно посмотрел сначала на меня, потом на машину. А затем уж издал звук чем-то похожий на утиное кряканье, что ли.

Услышавшие мою цену и куда ехать, до этого терзавшие меня бомбилы сразу отхлынули словно морской прибой от песчаного берега, и мы остались один на один с «веснушчатым» и его «Москвичонком».

– Что, твой «Мустанг» не сможет одолеть такое расстояние? – чуть поддел я хозяина ретро-авто.

– Скажете, – обиделся за своего стального «Мустанга» веснушчатый. Он у меня только с виду такой, а так… можно хоть в Крым ехать, хоть на Дальний Восток – я за ним слежу.

Бомбилы отстав от меня, принялись терзать очередного «умника» из плеяды вечных пассажиров, сообразившего, как без очереди покинуть железнодорожный вокзал.

– Ну, хорошо, я добавлю ещё половину к предложенной сумме, – тихо, чтобы другие не услышали, предложил я соблазняя.

– Маловато конечно, – замялся он, – ну… да, ладно, может кого на обратном пути подхвачу…. Давайте ваш кофр.

«Москвичонок», на удивление, завёлся с полоборота, и мы резво покинули территорию вокзала.

Он и вправду был в руках заботливого хозяина: нигде ничего не дребезжало и не пищало, двигатель ровно гудел, а в салоне было чистенько, и даже как-то по-домашнему уютно.

Моя интуиция в очередной раз меня не подвела. Выбор транспортного средства и его водителя оказался очень удачным. Модель была из первых выпусков – без ремней безопасности, что меня очень обрадовало. Не люблю сидеть прижатым ремнём к сидению, как пришпиленная булавкой бабочка. Никакой тебе свободы движения. Попробуй, высиди несколько часов в машине, практически не шевелясь! Никому не позавидуешь, ей богу!

Глава вторая

Выехав за МКАД, водитель прибавил скорость. А когда стрелка спидометра поравнялась с цифрой девяносто, он нарушил молчание.

Я понимал, путь долгий, водителю хочется поговорить. Он хочет поделиться своими радостями и печалями и, как не рассказать о своей жизни человеку, которого встретил в своей жизни в первый раз, и никогда больше, так думают многие, с ним не встретишься.

Своими разговорами «о жизни своей», мне так кажется, они взваливают на плечи пассажира свои заботы и неприятности. А пассажир, куда ему бедному деваться, вынужден всё выслушивать, обязательно поддакивать и, если говорится об обиде, возмущаться или сопереживать.

Водитель, таким образом, облегчает душу, а пассажир нагружается чужими, совершенно ненужными ему заботами.

Рассказчик, делясь своими заботами, рассчитывает на то, что больше никогда в жизни с этим пассажиром не встретится…, ан, нет! Как все ошибаются, честное слово ошибаются! У меня было пару случаев, когда я через несколько лет встречался с людьми, о которых и думать забыл, а они, оказывается, запомнили меня, и даже не забыли как меня звать-величать.

– Давайте знакомиться, – вежливо начал водитель, – путь долгий, и как-то неудобно молчаливо колесить по дороге. Мы же не бессловесная скотина, мы человеки всё-таки, нам общение нужно…

Сегодня я был не против знакомства, а тем более разговора. Я, если честно, изголодался по свежим впечатлениям, и поэтому в знак согласия утвердительно кивнул головой.

– Меня зовут Фёдор Михайлович, можно просто Федя, – представился он. А, Вас?

При последних его словах я рассмеялся.

– Вы чего смеётесь, моё имя вам не нравится? Оно показалось вам смешным? Так, пожалуйста, я не навязываюсь, – он отвернулся от меня и, чуть приподняв зад, поправил чехол у себя на сидении.

– Что вы, Фёдор Михайлович, у вас нормальное имя, – сказал я: – Вы не обижайтесь на мой смех, это…, это…, знаете…, – я покрутил рукой в воздухе. – Когда вы спросили: «А, Вас?», ваш вопрос напомнил мне юмореску…, да вы её и сами много раз видели и слышали: встречаются двое, знакомятся, один называет своё имя и тут же спрашивает: «А, вас?». Другой, кавказец, армянин что-ли, отвечает – Авас. Первый опять называет своё имя, и опять спрашивает: «А, вас?». Кавказец отвечает – Авас.

В ответ на мои последние слова раздался хохот.

– Вспомнил, вспомнил. Точно, они ж всё время говорили – Авас, Авас? – сквозь смех со всхлипами ответил Фёдор Михайлович: – Потом, помню, они разругались. Вот чёрт, больше не буду спрашивать, а то и, правда…. Неет, ну надо же так опростоволоситься.

Отсмеявшись, он вопросительно посмотрел на меня. Я понял его немой вопрос, и назвал своё имя.

– Мощное у вас имя – Лев! – Простите за нескромность, вы из евреев что-ли будете?

– А, Лев Николаевич Толстой был евреем? – решил я уточнить его понимание национального вопроса, и добавил, – нет, нет, что вы. У меня нормальное русское имя. Просто… редкое. Хотя… в наше время мальчишкам стали чаще давать подзабытые имена – Лев, Даниил, Кирилл…, ну, и другие.

– А мне нравится ваше имя, оно вам подходит. Вы уж простите меня за дурость.

Мы пожали друг другу руки.

– Ну, вот, Слава Богу, и познакомились, – проговорил он, – а, то…

Что могло означать его «а, то», я уточнять не стал.

Проехали в молчании километров десять, и вновь водитель заговорил первым.

– Вы не подумайте, что я всегда был бомбилой, нет. Я работаю на первом часовом заводе, а приехал подзаработать дочке на ноутбук, она у меня учится в университете. Хорошая у меня дочка – почти отличница. Ей пообещали, что переведут с коммерческого на бюджетное обучение, и даже стипендию платить будут.

Затем, вероятно решив, что я не до конца оценил его дочь, добавил: «Нет, она у меня просто молодец!»

И по сказанным им словам я понял, Фёдор Михайлович очень гордится своей дочерью, гордится её успехами.

Мы проехали несколько километров молчаливо. Я любовался разворачивающимся перед лобовым стеклом пейзажем. А затем уже я начал разговор:

– Вы давно в Москве живёте?

– Мы-то? Да, почитай, давно. Мои предки и предки моих предков – москвичи, так что я, как говорится – коренной москвич. А, вообще-то, дед рассказывал, пра-пра-прадеды родом из Сибири были, откуда-то с Алтая.

– Знакомые края.

– Вы, что, тоже на Алтае живёте?

– Нет, рядом. Я из Казахстана…, Восточного, – решил я уточнить своё место жительства.

– А, что же не перебрались к нам, в Россию, когда началось поголовное «переселение народов»?

– Я всю жизнь прожил в Казахстане, и… у нас такая красивая, просто замечательная природа – вторая Швейцария. Мне нравится Казахстан и его гостеприимный, умный народ.

– Тогда, конечно. Ааа, кем вы работаете, если не секрет?

– Книги пишу.

Он немного помолчал, а затем пару раз покхекав, как-то недоверчиво переспросил:

– Правда, что-ли? Вы писатель? Самый настоящий? Во дела-а-а. Первый раз в жизни, вот так, рядом, сижу с писателем. Да моя жена и дочка «умрут» от зависти… Аа-а поверят ли они? – засомневался вдруг он в своём выводе. И, ища подтверждения что-ли, то ли своему везению, то ли реакции своих домочадцев, пристально посмотрел мне в глаза.

– Почему не поверят? Поверят, это же ваша жена и ваша дочь, – подбодрил я его.

– Уфф! Ну, надо же, какие коленца жизнь выкидывает…. Ааа, вы в гости что-ли едете, или просто решили посмотреть, как люди живут и об этом книгу написать?

– Мой лучший друг давно приглашал меня приехать погостить, да всё недосуг как-то было. А сейчас случайно образовалось окно в работе, вот я и решил махнуть к нему на несколько дней.

Я не стал говорить ему правду о том, что у меня не «окно» образовалось, а настоящее окнище, и что у меня обыкновенный творческий застой в работе, что я, наверное, исписался, что у меня…, и так далее, и тому подобное.

– Проведать друга – дело стоящее. Вот, вы сказали в Тулу поедем. Он, что, в самой Туле живёт?

– Нет, в городе N+++. Он написал, что городок расположен на левом берегу Дона, и у них летом красота неописуемая: вот я и решил к нему поехать на несколько дней, проведать – засиделся я что-то на одном месте, наверное, стал мохом обрастать.

– Воон оно, как складывается, – почему-то сник Фёдор Михайлович, – это подале от Тулы-то будет. – Я-то думал, мы в Тулу едем.

– Фёдор Михайлович, не переживайте, я доплачу. Сколько скажете, столько и доплачу. Ну, подумайте сами, не искать же мне в Туле другой транспорт, тем более, вы сами сказали, что мы приедем поздно вечером.

Выслушав моё объяснение, он опять полез скрести затылок, а потом, после минутного, нечленораздельного бормотания, вероятно, принял какое-то решение.

– И-эх! Была, не была! Не были бы вы писателем, ни за что бы не поехал в этот ваш…

Он покачал головой, и я расслышал, как он бормоча себе под нос, продолжил: «Ну, надо же, настоящий писатель. Дома не поверят, скажут – ври, да не завирайся!».

И он опять покачал головой.

А затем, уже для меня, нормальным голосом сказал: «Доедем до Каширы, свернём на трассу Елец-Воронеж, затем, до Узловой, а там уж повернём на ваш город. Я здесь уже бывал, дорога знакомая…»

– Спасибо, вам, – и я ещё раз повторил, – спасибо! – А то бы, я не знаю, что делал бы без вашей помощи.

– Да чего уж там, – махнул он рукой, – доставлю я вас куда надо. – Не беспокойтесь.

В машине на некоторое время повисла тишина. Затем, Фёдор Михайлович, повернув в мою сторону голову и, с явно сквозящей неуверенностью в голосе то ли предложил, то ли посоветовал: «А на электричке вам было бы сподручней. Я бы вас быстренько до станции довёз, и денег бы не взял…»

– Фёдор Михайлович, вы что, отказываетесь ехать?

– Не-е-е-т, ноо…

– Если вы беспокоитесь об оплате, то можете не волноваться, я заплачу, честное слово заплачу, как договорились.

– Не об оплате я. Всё же электричкой было бы удобней…

И, я его понял. Он беспокоился не о деньгах, и не о длинном пути, он беспокоился обо мне, о моём удобстве.

– Знаете, – стал я его переубеждать, – мне до чёртиков надоело ехать в поезде, постоянно видеть перед собой одни и те же лица. – Лучше уж на машине, с ветерком.

– Ну, коли так, – и улыбка вновь появилась на лице Фёдора Михайловича. – Тогда вперёд и с песней!

Я было решил, что бомбила, после произнесённых слов нажмёт на педаль газа и прибавит скорость, и мы помчимся по дороге, обгоняя и обгоняя других – не тут-то было.

Стрелка спидометра ни на миллиметр не сдвинулась со своего места.

Всё также ровно гудел мотор, всё также в боковое окно задувал встречный ветерок, всё также проносились встречные автомобили и обгоняли нас блестящие иномарки. Но это меня не огорчало. Я наслаждался покоем под неспешный, негромкий говорок Фёдора Михайловича.

Глава третья

В город N+++ мы приехали около десяти вечера или, как сказал бы мой друг, в двадцать один час сорок семь минут. Я позвонил ему по сотовому телефону ещё при подъезде к городку, и в ответ на гудки телефона услышал добродушный басок своего друга и бывшего однополчанина.

– Лёвка, ты что ли?! Вот молодец, что приехал! Давай, быстренько пыли ко мне, и никаких гостиниц, слышишь, чёртушка?! Обижусь! Я сейчас на даче кантуюсь…, ты слушай меня внимательно, не перебивай, а то неровён час заблудишься в нашем городке и уедешь «куда тебе совсем не надо».

Слышно было, как он, говоря – «куда тебе совсем не надо», покашливал и еле сдерживал смех.

– Ладно, не поеду «Куда мне не надо»! – радостно осклабившись, согласился я.

Вот, чертяка! Вспомнил ведь, а! Не забыл мой друг, однажды произошедший со мной случай в разведке. Дай бог памяти…, это было…, ага…, это случилось осенью. Я и моя группа, уж не знаю по какого бога произволению, в ненастную ночную пору…, короче, мы заблудились в горах, и вышли прямёхонько на крупную банду.

Завязался бой. Пришлось вызывать подмогу. И надо же было такому случиться, что на двух вертушках нам на помощь прилетел этот юморист-самоучка, мой друг. Навели мы шороху тогда! Ох, навели!

За уничтожение банды мы все были представлены к награде. А потом, когда нас долго не посылали на задания, и становилось скучновато как-то жить, Славка, посмеиваясь, мне говорил: «Лёвка, сходил бы ты что-ли, заблудился, а то мы что-то давно медалей не получали!»

Ну, вот, а сейчас, отсмеявшись в телефонную трубку, он подробно рассказал, как найти его дислокацию.

Немного попетляв по улицам и переулкам городка, мы выехали с другой его стороны и, свернув на боковую дорогу, нашли его дачный кооператив, а затем и его «маленький участочек с домиком».

В темноте не очень-то рассмотришь, что вокруг тебя. Но, впереди, при свете фар, было видно – кооператив основательный, не бедный. Домики…, нет, пожалуй, их домиками и не назовёшь, скорее, дома, всё больше в два этажа и не меньше чем в четыре комнаты.

Даа, одновременно с Фёдором Михайловичем произнёс я и, также как он поскрёб в затылке.

Любопытно, совать пятерню в затылок и чесать его, это у нас в генах, что-ли, заложено? – усмехнулся я про себя.

А когда приблизились к дому, ахнул – однако, неплохо устроился мой друг, совсем даже неплохо!

А друг…, он уже стоял у распахнутых ворот и приглашающе махал нам рукой. Когда мы заехали во двор я даже не успел ноги на землю поставить, как оказался в крепких объятиях, таких крепких, что у меня косточки хрустнули. Да и не мудрено, мой друг обладал невероятной силой.

В нашем полку у него было прозвище – «Медведь-гризли». Он поднимал штангу, которую другие вдвоём поднять не могли, а меня он мог удержать на вытянутой горизонтально руке. Истинно – русский богатырь!

– Ах, ты, чёртушка! Ах, ты, чёртушка! – забасил он. – Наконец-то сподобился проведать старого друга-однополчанина. Дай-ка сынок, я посмотрю на тебя и обниму ещё разок…

– Не-не, Славка! – перебил я его, и отступил на шаг. – Посмотреть – это сколько угодно, а вот насчёт обнимууу, давай, как-нибудь в другой раз.

Он всегда звал меня сынок, с первого дня знакомства. Я не обижался, хотя мы оба были майорами, оба командовали разведгруппами, и частенько в боевых операциях выручали друг друга. А однажды он, меня раненого нёс на себе километров десять по горам, когда мы уходили от крупной банды в Чечне, и никому не позволил ко мне прикоснуться.

Истинно – «Друг, а не портянка!».

Я увидел на его лице искреннюю радость встречи со мной. А, я то как был рад!

Вероятно, он догадался о моих чувствах и, ещё шире заулыбавшись, вновь раскрыл приглашающе свои объятия, но увидев, что я собираюсь спрятаться от его медвежьих объятий за машиной, он усмехнулся и перевёл взгляд на Фёдора Михайловича.

– Это Фёдор Михайлович, – представил я водителя, – он согласился доставить меня из Москвы.

– Добре, добре! – произнёс Славка, и протянул руку для приветствия. – Меня вы можете звать Слава, без всяких там. Просто Слава.

Мы не виделись с другом…, сколько же лет мы не виделись? Да, пожалуй, почти что двенадцать.

Когда меня выписали из госпиталя после ранения, он был на задании, и мы не смогли проститься. Затем, уже в Москве, меня комиссовали, и я улетел домой, в Казахстан. А он остался в Чечне.

Примерно пару раз в год мы писали друг другу письма, в основном на день рождения и на 23 февраля, а к Новому году посылали поздравительные открытки. В общем, не теряли друг друга из виду.

А вот встретиться после Чечни смогли только сегодня. Сколько всего с нами случилось за эти годы, сколько случилось…

Всё-таки, я не смог увернуться от Славкиных повторных, крепких объятий. Пришлось мне ещё раз побывать в его тисках.

Наконец он выпустил меня из объятий, и я смог перевести дух. Отдышавшись, я спросил: «Слав, а где мы можем поставить машину? Фёдор Михайлович должен утром уехать».

– Не вопрос! – обведя широким взмахом руки двор, он дополнил свой жест словами: – Да, где угодно. Двор просторный, как футбольное поле.

Когда «москвичонок» был аккуратно припаркован у какого-то деревянного сарайчика, Славка, подхватив нас под руки, потащил к двери веранды, приговаривая: «Ну, давайте хлопцы быстренько в дом, я уже заждался вас. Да, и водка нагревается».

Поднявшись на веранду, Славка пробасил: «Михалыч, ты как, не откажешься вкусить нектара богов? Лёвка никогда меня не подводил в этом святом деле».

– Что ж, с хорошими людьми…, почему бы и не выпить пару рюмок, – принял приглашение Михалыч. – Только…, знаете…, мне утром уезжать надо.

Я всегда завидовал умению моего друга быстро сходиться с незнакомыми людьми.

Через несколько минут он уже был лучшим другом Фёдора Михайловича, похлопывал его по плечу, и называл по отчеству.

После третьей рюмки Михалыч, извинившись, ушёл отдыхать, а мы продолжили наше застолье.

Перебивая друг друга, рассказывали о событиях, произошедших в нашей жизни, достижениях и огорчениях, и только сейчас я узнал, что мой друг уже полковник, только…, тут я, не веря своим ушам, ошарашено округлил глаза – полковник полиции, и ещё он – начальник одного из райотделов.

– Заливаешь, Слава?

– Во, блин, Фома неверующий. Щас!

Он вышел, и я услышал, как под его грузными шагами заскрипели ступеньки лестницы во второй этаж. А, ещё через несколько минут, он появился в полной форме полковника полиции.

От удивления и восхищения своим другом, я развёл руки и поцокал языком.

– Нуу, ты удивил меня, Вячеслав! Мало сказать – удивил! Убил! Честное слово!

Как ты попал в полицию? Почему мне ни разу не написал, не похвастался столь успешно достигнутыми успехами?

– А, что писать? Я и сам вначале не поверил что я – это я, да ещё и в полицейской форме! Кстати, Лёвка, мы же не обмыли мою должность, давай по стопочке, под тёщины малосольные огурчики, а? Дерябнем?

– Давай, чертяка! Нет, ну надо же – полковник полиции…, – я непроизвольно покачал туда-сюда головой, – может, расскажешь, как ты попал в полицию и, главное, почему?

– Расскажу, расскажу, только давай опорожним стопки.

– Обмыть должность – дело святое. Давай! – я, соглашаясь с другом, кивнул головой.

Дожевав огурец, Славка, вертя вилку в руке, рассказал, что к концу Чеченской кампании он, как и многие, попал под сокращение, и ему предложили идти осваивать гражданскую профессию. Ну, и куда мне идти? Я же только в разведку ходить умею, да стрелять. А тут, на гражданку, представляешь?

Ну, приехал домой: жена рада, младшенький сынок с моих колен не слазит, мама рада, даже тёща впервые слезу пустила – короче, все рады, кроме меня. Погулял я пару недель…, никто меня на работу брать не хочет, хоть грузчиком иди…, лучше, конечно бы в колбасный цех, но там и без меня уже всё было забито.

Я слушал Славку с большим вниманием. По своему собственному опыту знаю, как тяжело перестраиваться с войнушки на гражданку. Сам после демобилизации тоже, как он, места себе не находил.

…Э, думаю, так и опуститься можно на «дно общества», продолжал друг свою послеармейскую эпопею. Подумал я, подумал, и решился сходить на приём к самому господину мэру.

Вот так-то, друг мой, стал я вначале подполковником, а теперь вот уже месяц как полковником полиции.

– Здорово! И как, нравится? – заинтересованно спросил я.

– Лев, оказывается в полиции, не поверишь, как на фронте, не знаешь что тебя через час ожидает. Я уж не говорю о завтрашнем дне.

Мы выпили ещё по одной и закусили «чем бог послал!». То есть, малосольными огурчиками с салом.

Водочка, вы же знаете её змеюку, смелость придаёт неимоверную, и на «юмор» тянет. Вот и меня потянуло не в ту степь.

– Славик, а дачку эту, «маленькую», тебе тоже в полиции презентовали? – с ехидцей поддел я друга.

– Ты, что! – возмутился он, и даже лицо его побагровело. – Говори, да не заговаривайся, а то быстро бока намну! Это тёщина дача. Ей от покойного мужа в наследство досталась.

– Ааа…, и я включил «заднюю скорость».

Правда ведь, намнёт мне бока закадычный, лучший друг. За ним не заржавеет.

– То-то, что «Ааа». Та-а-ак…. Вижу пить тебе больше нельзя. Свою норму на сегодня ты выполнил с лихвой. Пошли, я помогу тебе добраться до постели, или по старой дружбе, как тогда, раненого, на руках донести?

– Ну, ты, говори, да не заговаривайся! – отомстил я ему. – Нечего! Сам дойду, не такой уж я пьяный!

– Вот и ладненько, вот и ладненько! Но я всё же провожу Вас, господин бывший майор, а теперь писатель. Позвольте Вам помочь, Ваше Писательское Величество, подняться по лесенке? – нажал он на «Вам», на «майор», и на «писатель».

– Позволяю, господин полковник. Никогда раньше не было у меня сопровождающих лиц в чине полковника, да ещё полиции. Так что, господин полковник, не поверите, даже приятно.

Я, конечно, не так чётко и правильно говорил всё это. Я заикался, некоторые слова повторял дважды, делал паузы. Ну что вы хотите от пьяного в стельку человека?

– Не заносись, не заносись! Это в первый, и в последний раз. А вообще, Лёвка, скажу тебе прямо – ты разучился пить совершенно.

– Не с кем было соревноваться, – пробормотал я, и сделал пару шагов по лестнице.

Славка лукаво улыбнулся, и легонько хлопнул меня по плечу. После его «легонько» у меня подкосились ноги, и я чуть не присел всем задним местом на лестницу, но спасибо другу, поддержал, не дал упасть.

Неожиданно у меня в голове откуда-то появилась вполне здравая и очень назойливая мысль, я даже приостановился, так она меня удивила.

– Что с тобой? – забеспокоился мой друг. – Тебе плохо?

– Слав, а ты расскажешь мне о каком-нибудь интересном случае из твоей милицейской практики?

– Не милицейской, а полицейской, запомни, дубина! Ох, уж эти мне писатели, – покачал он, как-бы удивлённо, головой. – Пьяный-пьяный, а смотри-ка ты, всё норовит что-нибудь выпытать…, разведчик хренов.

– Слав, не жмись, помоги другу, а то у меня полный застой в работе, а в голове… нуу, ни одной путной мысли не проскальзывает. Я тебе честно, как другу…, иии больше никому-никому, слышишь, ни-ко-му. Чш-шш!

И я прижал палец к губам. Или мне это показалось?

Но я старался, честное благородное слово, очень старался это сделать. Но всё-таки наверно промазал, потому что мой палец почему-то оказался не прижатым к губам, как я хотел, а у меня на переносице, ближе к глазу.

…Хочешь, Слава, я признаюсь? – продолжил я, и шутки ради состроил мину очень похожую на заговорщицкую.

– В таком состоянии, друг ситный, не стоит признаваться ни в чём, и никому, даже лучшим друзьям.

– А я всё же признаюсь тебе, как самому наилучшему другу. Ты прав, Славка, я очень давно столько не пил, и я уже полгода простаиваю…

– Майор, простаивают поезда и автобусы. А вообще-то, тебе пить надо меньше, вот и появятся светлые мысли в голове.

– Неа, Слав, я серьёзно. Я ж тебе говорю – я давно не пил… столько…, ии-и… поэтому, понимаешь, и раз-раз-развез-ло меня. Слав, давай…, давай… прямо щас…, вот тут…, на лестнице сядем, и ты будешь мне рассказывать. Ты… мне… расскажешь, Славик?

– Лёвка, тебе надо отдохнуть с дороги, ты вон как «устал», даже ноги не хотят идти… Завтра, на трезвую голову… поговорим. Сейчас у меня голова… тоже не очень-то соображает. Ты отоспишься после дороги, я вернусь после работы, тогда и поговорим, лады? А, сейчас, тебе лучше послушаться старшего по званию, друга и, не сопротивляясь, не хватаясь за перила, аккуратненько переставлять ножки.

И, Славка, подхватив меня под мышки, потащил по лестнице куда-то наверх.

– Лады! – по-моему, запоздало и не очень уверенно, кое-как перебирая ногами, согласился я.

Глава четвёртая

Проснулся я поздно. В доме стояла почти полная тишина, только какая-то заблудшая муха назойливо билась о стекло. Поднявшись с постели, я выглянул в окно. Солнце плавало в бездонно-голубом небе, освещая верхушки деревьев в саду. А над ягодными кустами и деревьями, перелетая с одной ветки, на другую, сновали бабочки и стрекозы.

Эй, люди, ау! – позвал я, спускаясь по лестнице.

Мне ответила тишина. Спят мои собутыльники, решил я. Пройдясь по дому, заглянул в одну дверь, в другую – никого. Меня везде встречала тишина.

В кухне, на столе, прикрытые салфетками, стояли две тарелки, а рядом белел листок.

Славка позаботился, понял я, и поднёс бумагу к глазам: Левка, завтрак и обед в холодильнике, ешь, пей, что найдёшь, не стесняйся. Опохмелка в морозилке, писал он. Я в управлении, а Михалыч уехал, просил передать тебе привет и пригласил нас к себе в гости. Отдыхай.

Ну, даёт, телеграфист хренов. Мог бы и покороче написать, подумал я, держась за неимоверно болевшую голову.

Что ж, прислушаемся к совету друга, будем отдыхать, решил я и, умывшись, уселся завтракать и лечиться от похмелья. Затем, достал дорожный блокнот и записал все события последних дней: встречи, интересные высказывания людей – это вошло у меня в привычку давно, ещё со школьных времён.

А ближе к вечеру приехал на полицейской машине Славка, вернее, не приехал, а его персонально доставили.

Увидев меня, сидящим на крыльце, он, улыбаясь, выставил все свои тридцать два крупных зуба и прогорланил:

– Здорово, друг ситный! Ещё не начал кукарекать от безделья? Как ты тут, не заскучал? Головка у вас, господин писатель, не вава?

– Спасибо, господин полковник, за заботу! – насмешливо поклонился я. – Вашими молитвами, малосольными огурчиками вашей тёщи, и опохмелки из морозильной камеры, у меня даже голова перестала болеть.

– Рад за Вас. Вот что значат тёщины малосольные огурчики и бутылка в холодильнике… Огурчики, как показали проведённые Вами неоднократные эксперименты…, я Вас правильно понял господин писатель, можно вместо аспирина принимать, конечно…, ежели с водочкой! Что и показывает Ваш, почти цветущий вид. А, правда, здорово помогают, да?

За ужином он меня обрадовал хорошей новостью – комиссар дал ему три дня отпуска без содержания и пообещал, что не потревожит его в эти три дня ни под каким соусом.

Сказав всё это, Славка, хихикая, добавил: «Чтобы комиссар не уронил своей чести и сдержал своё комиссарское слово, мы с тобой умотаем на Дон, завтра же. Там он меня ни под каким „соусом“ не найдёт. Это уж точно!»

Мы с тобой порыбачим, поедим свежей ухи. Знаешь, какая у меня знатнейшая уха получается? Пальчики оближешь – похвастался он.

– Слушай, Слав, а где твои…, нуу, жена, дети? – задал я давно вертевшийся у меня на языке вопрос. – Ты, случаем, не развёлся?

– Яаа, развёлся! Ты что, белены объелся? Да у меня самая лучшая на Свете жена! Таких жён «Днём с огнём не сыщешь!», идиот! А отсутствует она по той простой причине, что она, моя мама, тёща и ребятишки укатили в Херсон, в гости к сестре моей драгоценнейшей тёщи.

– Ясно, прости, Слав. Ааа, когда ты мне расскажешь об интересном… случае из вашей мили…, полицейской практики, ты же обещал? – спросил я, ставя пустую рюмку на стол.

– Интересно девки пляшут по четыре штуки в ряд. Вот, настырный. Дались тебе эти «случаи». Давай лучше опять по маленькой накатим, затем, посидим рядком, поговорим ладком.

– Не, Слава, ты же сам вчера сказал, а я прекрасно запомнил: «Ты свою норму перевыполнил». Да, и знаешь…. Тут я вдруг вспомнил Фёдора Михайловича, и ужаснулся – я же не отдал ему вторую половину оговоренной платы за проезд!

– Славка, – в величайшем волнении сказал я, – ты знаешь, я не заплатил Михалычу за дорогу! Где я теперь буду искать его?

– Не казнись, Лёвка, я заплатил ещё вчера. Так что, всё в ажуре.

– И, когда же это ты успел, позволь тебя спросить? Мы же пили всё время, и ты, вроде бы не вставал из-за стола.

– Успел, успел, не переживай. А вот насчёт случая…. Есть у меня один, интереснейший для тебя…. И, представь, совсем недавно произошедший.

Только, чур, в течение года не печатать, имена и место происшествия не раскрывать, даёшь слово? Иначе, не расскажу.

– Слав, ты ж меня знаешь. Обещаю сделать так, как ты сказал. Клянусь!

– Лев, история длинная, за один вечер не расскажешь.

– Готов пожертвовать даже твоей замечательной ухой, только расскажи, а то у меня знаешь…

– Знаю, знаю, наслышан от тебя же. – Ты уже говорил про застой в мозгах и в твоей творческой профессии. Ох, уж эти мне писатели! Господи, Лев, во что ты превратился?

– Ни во что я не превратился. Наверное, я всегда был таким, и военным стал из-за ошибки в молодости.

– Здорово ты сказал – из-за ошибки в молодости! Даа, все мы делаем ошибки, особенно в молодости, – подтвердил он, – но не все могут это понять и, по возможности, исправить содеянное.

Он задумчиво обвёл взглядом комнату, рассеянно повертел в руках вилку, и тяжело вздохнул.

Я решил, что это у его друзей случилась беда, или у людей, которых он хорошо знал. И, придав голосу душевность, спросил:

– Слав, с твоими родственниками что-ли, или с друзьями, случай произошёл? Ты так тяжело вздохнул. Что, действительно, случай тяжёлый? Может, я смогу хоть чем-то помочь, или ещё, что?

– Неет. Не с моими. Просто очень жалко этих людей. В принципе-то, они хорошие люди, а вот…

Он на мгновение задумался, затем, словно окончательно принял решение, продолжил: …Лев, случай, или нет, несчастье…, даже не несчастье, а скорее драма, о которой я хочу тебе рассказать, произошла именно из-за ошибок в юношеские годы, из-за, как-бы это правильнее выразить словами – неконтролируемой страсти что-ли, из-за привычки человека всё дозволять себе не задумываясь о последствиях.

Он покрутил в руках пустую рюмку, затем, медленно подбирая слова, вновь заговорил. В его рассказе чувствовалась душевная боль и переживание за совершенно чужих для него людей. Он словно наяву видел их, тех, о ком решил мне рассказать, так мне показалось.

…Понимаешь, одна роковая ошибка, иии… всё! – Вся жизнь пропала! Сам погиб, и за собой другого, ни в чём не повинного человека, потянул…

Я тебе расскажу об одном человеке, который…, из-за которого…

Есть категория людей, которые считают, что весь мир создан только для них, и таких как они. Это – человеки-разрушители. Они, походя, не думая о последствиях, разрушают и уничтожают всё на своём пути. Походя, ломают человеческие судьбы, в том числе и свою собственную…

Мой друг на несколько минут замолчал, по-видимому, вспоминал случившееся. А я, заинтригованный его словами, с нетерпением ждал продолжения. Ждал с надеждой, с нетерпением, с каким-то даже, откуда-то возникшим волнением, начала рассказа. Во мне вновь проснулся давно не посещавший меня, писательский зуд. Мне показалось, что у меня даже пальцы зашевелились, так захотелось открыть ноутбук, и… работать, работать!

– Так ты обещаешь, Лев, что в течение года – ни-ни! А то у меня появится куча неприятностей, – строго спросил Славка, и заглянул мне в глаза, словно пытаясь прочесть в них ответ.

– Я же дал слово, Слав! Давай, начинай рассказывать, не тяни кота за хвост! Я изнываю от любопытства.

Но он, не проронив ни слова, показал рукой на небольшой, встроенный в стену бар, и заговорщицки подмигнув, предложил:

– Давай-ка откроем его, и посмотрим, что у него спрятано внутри.

– Ну, давай, только по-быстрому.

Славка, подойдя к бару, открыл дверцу, и я, перегнувшись через его плечо, увидел в чреве бара с десяток бутылок – это всё были бутылки с пивом.

Взяв по бутылке, мы пересели в кресла, стоявшие у не горевшего по случаю летней погоды небольшого камина и, откупорив, сделали по глотку «Жигулёвского» (ни я, ни Славка, не признавали других сортов).

Оно оказалось достаточно холодным, и совершенно свежим на вкус.

Пиво-пивом, но я-то ждал рассказа, а не пива, и ждал с нетерпением.

Поэтому, посматривая на друга, опять «навострил ушки на макушке», то есть, приготовился слушать продолжение рассказа. Но Славка, тоже мне друг называется, продолжал молчать.

– Сла-ва-аа, – заныл я.

– Не мешай, дай сосредоточиться.

Прошло не менее пяти или семи минут в молчании, прежде чем мой друг заговорил.

* * *

В дежурной части районного отдела полиции раздался телефонный звонок и, перепуганный до смерти, женский голос, торопясь и захлёбываясь словами, сказал, что в соседней квартире прозвучали хлопки, похожие на выстрелы из ружья, а перед этим слышался громкий разговор и женские рыдания.

Пожалуйста, взволнованно добавила звонившая, приезжайте побыстрее, там что-то случилось!

Уточнив адрес, оперативная группа выехала на место предполагаемого происшествия.

Да, женщина, оказавшаяся соседкой, и позвонившая в дежурную часть РОВД, была права!

В трёхэтажном доме №7, расположенном в третьем линейном переулке, в одной из квартир обнаружили два трупа – пожилого, элегантно одетого, совершенно седого мужчины, и молодой, лет двадцати двух-двадцати пяти, красивой светловолосой женщины.

В руках мужчина сжимал двуствольное, сделанное по заказу, дорогое ружьё двенадцатого калибра, со стреляными гильзами в стволах.

На первый взгляд женщина была застрелена с близкого расстояния, почти в упор, а у мужчины была разворочена затылочная часть головы.

Трупы лежали на ковровом покрытии рядом. Их позы, даже без заключения экспертов это было видно, говорили о том, что мужчина первым выстрелом (если никто другой не стрелял, а это сделал именно он) тяжело ранил женщину в грудь, затем, лёг рядом с ней, обнял, и выстрелил в себя.

И у женщины, и у мужчины ранения были тяжёлыми, несовместимыми с жизнью – это и без патологоанатома было видно…

Я с увлечением, ловя каждое слово, слушал рассказ своего друга, и даже забыл о пиве. А Славка, вероятно захваченный воспоминаниями, казалось, в подтверждение своих слов покачивал головой, и тихим голосом продолжал рассказывать о произошедшей в квартире трагедии.

Мой друг рассказывал так красочно, и с такими подробностями, словно во время трагедии сам присутствовал, или находился где-то рядом.

Вот что значит бывший разведчик!

* * *

Несмотря на своё обещание ради рассказа отказаться от Славкиной ухи, мы всё же побывали на Дону и наловили рыбы, и поели, приготовленную по его рецепту, «Пищу Богов».

Действительно, пахнущая свежей рыбой и чуть-чуть дымком, уха была восхитительна, и я, изголодавшись по такому деликатесу, уписывал её так, что за ушами трещало. А мой друг, с хитрецой посматривая на меня, и видя, как я расправляюсь со второй порцией его знаменитейшей ухи, лишь озорно щурил глаза, и слегка посмеиваясь, приговаривал:

– Ешь, ешь писатель, когда ещё такой ушицы похлебаешь.

Этт-то точно, – соглашался я с ним, уписывая четвёртый или пятый кусок рыбы.

Десять дней пролетели незаметно, и я засобирался домой. Договорились, что на следующий год в гости ко мне приедет он, и привезёт жену и ребятишек. Я пообещал свозить их на озеро Зайсан, показать красоты Горной Ульбинки, накормить копчёным лещом и ухой из хариуза.

– А ещё через день, я сидел в купе поезда Москва-Риддер, слушал перестук вагонных колёс на стрелках и прощался с Москвой, на долго ли? Кто знает, жизнь – она ведь такая, без бутылки и не разберёшься в ней. Шучу-шучу, а то и, правда, решите, что я какой-нибудь алкоголик.

На следующий год Славка, мой друг и полковник полиции, вместе со своей семьёй был у меня в гостях.

Прошло ещё половина года и я, по разрешению друга, сдал рукопись услышанного в городе N+++ рассказа в печать.