Читать книгу Сочинения русского периода. Стихотворения и переводы. Роман в стихах. Из переписки. Том II - Лев Гомолицкий - Страница 24

И я был, в строках, направлен

в ту пустынь рифм, и связь существ

я зрел, в навершии поставлен

одических и диких мест.

Добротолюбия законом,

российской светлостью стихов,

в том облачном – отвечном – оном

к богооткрытью стал готов.

Врастающий в небооснову

там корень жизни зреть дано,

– исток невысловимый слова,

– его гномическое дно.

Совидцев бледных поколенья

богаты бедностью своей.

Был вихрь российский, средостенье

веков – умов – сердец – страстей.

Из апокалипсиса в долы

по черепам и черепкам

трех всадников вели глаголы,

немым неведомые нам.

Я зрел: передний – бледный всадник

скакал через цветущий сад,

и белый прах цветов и сад сник

в огнь, в дым, в сияние – в закат…

Но поутру вновь пели пчелы,

был страсти жалящий язык:

следами Данта в гром веселый,

в огнь вещный – вещий проводник.

Лишь отвлекали кровь касанья

стволистых девственниц – припасть,

березе поверяя знанье:

все – Бог, Бог – страсть.

Дано отмеченным бывает

сойти в себя, в сей умный круг, —

в такое в, где обитает

тысяче – лик, – крыл, – серд и – рук

царь нижнего коловращенья

из узкого в безмерность вне

путь указующий из тленья,

в виденьи, ви́деньи и сне.

Не праотец ли, множа перстность,

путь смерти пожелал открыть

(чтоб показать его бессмертность

и в светлость перстность обратить), —

на брег опустошенной суши,

в плеск герметической реки,

где в отонченном виде души,

неточной персти двойники…

Бессмертные все эти слоги:

– Бог – страсть – смерть – я

слагали тайнописью строгий

начальный искус бытия.

Но и в конце его – Пленира,

дом, мед – я знал, как в годы те,

пристрастия иного мира

и милость к этой нищете.

Когда любовь меня питает,

по разумению хранит,

когда она меня пытает,

зачем душа моя парит,

зачем речения иные

предпочитает мой язык,

ей непонятные, чужие

(косноязычие и зык), —

одической строкой приятно

мне в оправданье отвечать,

а если это непонятно, —

безмолвно, гладя, целовать

и думать:

сникли леты, боги,

жизнь нудит, должно быть и я

длю сквозь тяготы и тревоги

пустынножитье бытия.

Взгляну назад – зияет бездна

до стиксовых немых полей,

вперед взгляну, там тот же без дна

провал, зодиакальный вей.

Средь вещного опоры ищет

здесь, в светлой темности твой зрак,

и призраком сквозится пища,

и плотностью страшит призрак.

Чуть длится свет скудельной жизни:

дохнуть – и залетейский сон,

приускорен, из ночи брызнет:

лёт света летой окружен.

Но и в сей час, в вей внешний взмаха

последний опуская вздох,

просить я буду: в персты праха

подай мне, ближний, Оду Бог.