Читать книгу Хуторяне-2416. Эпизоды 1—12 - Лев Корчажкин - Страница 6

Старичок Прохор сидел на своей любимой лавке под окном и суетливо вертел в руках пульт от телевизора. Хотелось включить звук, но то ли было еще слишком рано, и все спали, то ли на всех напала сонница, и теперь до обеда все будут вялые и хмурые.

Сонница приходила в конце лета. Считалось, что приходила с вересковых пустошей, но были и сумлевающиеся, в том числе сам Прохор, который полагал, что она приходит с низовых болот, куда он по молодости хаживал охотиться на уток, и откуда всегда возвращался вроде бодрым, но сразу же валился с ног и засыпал там, куда падал. Иногда даже на половичке.

Старуха его, как всегда, качала головой, звала домовых, и они перетаскивали Прохора на кровать. Пустая бутылка при этом обязательно выкатывалась из снятого сапога, и старуха снова ворчала и шла перепрятывать ключ от дальнего амбара.

Это были сладкие воспоминания молодых лет, а теперь Прохор сидит на лавке и смотрит на противоположную стену. Как только на ней появится полоска света от заглянувшего в окно солнца, которое должно было бы уже и подняться, дверь бесшумно распахнется и в горницу вступит Марья Моревна с подносом с чашками. А следом за ней пара полных и мягких – чтоб не били посуду – подавальщиц с пирожками, ватрушками и кофейником. Хоть и были эти подавальщицы последней модели, но воскресный сервиз Моревна не доверяла никому – вещь старинной выделки, говорят, из самого Санкт-Петербурга, с императорского фарфорового завода.

– Хрен вам, а не император, – с тоски по ароматному кофе выругался старичок Прохор и еще усерднее уставился на противоположную стену.

И свершилось! Кое-что, нарушившее ожидаемый ход событий. Дверь распахнулась, появилась улыбающаяся Марья Моревна, за ней подавальщицы. Вплыл в горницу и аромат сдобы и кофе.

А полоски на стене не было! Солнце не взошло! Странно, небо было и есть чистое, ни облачка, а света нет. Прохор соскочил с лавки, положил пульт в карман и подошел к стене. Двумя руками пощупал лиственничный брус.

– Что это ты как ударенный, – спросила Марья Моревна.

Старичок Прохор, путаясь в словах, объяснил суть своего беспокойства и закончил так:

– В этом году сонница превеликую силу возымела. Даже солнце не встало. И, – Прохор прислушался, – все замерло, ни ветерка, даже птиц не слышно.

– Зато их видно! – ответила Марья Моревна, – выйди вон на веранду, все деревья облепили, галки твои проклятые.

– Почему же они мои? – обиженно произнес старичок Прохор, присаживаясь не на свою любимую лавку, а на ту, что поближе к столу.

– Да это ты их прогнать не можешь. Каждый год выдумываешь всякие диковинные способы, в прошлом году, помнишь, крылья себе приделал, и летал на угодьями.

– Но ведь прогнал, – сказал Прохор.

– Какое там прогнал! Вернулся весь в птичьем помете, а галки снова за свое. Рубашку и штаны даже стирать не стали, зарыли на огороде. Хорошо, что все натуральное, льняное, перегниет.

– Зато какой перец там теперь – до крыши достает! – нашел оправдание Прохор.

– Ладно с перцем. Давай звук включай. Сейчас все появятся, к завтраку никто не опаздывал еще. Василиса с Иваном с утра уже в бане плещутся. Душ принимают. На кухне слышно, бесстыдников!

Марья Моревна оглядела стол, довольно улыбнулась и повернулась к подавальщицам:

– А вы, девоньки, отнесите-ка свежие полотенца в баню. Я что-то не помню, меняли с вечера, али нет.

В горницу вошел, ступая тяжело, но уверенно, Батя. Боты он снял на крыльце, но края брючин были мокрые.

– Роса сегодня обильная, день добрым будет, – сказал Батя.

– Новости включить? – спросил старичок Прохор.

– Хорошо, – ответил Батя, садясь на свой стул с высокой резной спинкой.

Прохор засуетился, выискивая в глубоком кармане пульт, достал его и наконец-то включил звук. Звук не появился. Переключил канал на новости. А там большими буквами на весь экран: «Тихое воскресенье».

– Ах вот оно что, а мы-то забыли. Воскресенье сегодня же. Второе в августе. Выборы! – воскликнула Марья Моревна.

– Плохо, – сказал Батя.

В горницу вошла Василиса, поцеловала Батю в колючую щеку. За ней вошел Иван, поклонился всем, а у Марьи Моревны подхватил из рук пустой поднос, протянул его за дверь, там его перехватили ловкие лапки подавальщицы и отправили на кухню.

Батя пододвинул к себе стакан. Кофейные чашки он игнорировал как всех маломерок.

– А солнца-то все нет, – сказал старичок Прохор, озираясь на окно.

– Какое тебе сегодня солнце, – ответил Батя. Посмотри, там, наверное, выборщики тень наводят.

Все бросились к окну, кроме Бати.

И правда. На горизонте, там, где обычно в такое хорошее утро вовсю сияло свет-солнышко, над лесом висел огромный вытянутый пузырь выборщиков – серый аэростат с красными буквами по всей длине: «Выборы! Выборы! Выборы!»

Он и загораживал всходящее солнце.

Старичок Прохор просеменил к сундуку в углу, достал из под скрипучей крышки фаянсовый лупоглаз с деревянной ручкой, вернулся к окну.

В круглом донышке лупоглаза был виден только кусок обшивки с красным углом какой-то буквы.

– Да опусти ты пониже, бестолочь, – сказала Марья Моревна и дернула Прохора за воротник.

Старичок Прохор опустил лупоглаз пониже, и стал виден желтый ящик на серебряном тросе.

– Поднимают урну-то. Закончили у Данилы-мастера, – сказал Иван.

– Поднимают, точно. К полудню до нас доберутся, – подтвердил старичок Прохор.

– Ну и пусть добираются. Попутного им ветра, – сказала Марья Моревна. – А теперь прошу к столу, кофий, чай, еще не остыл.

– К полудню у нас будут, – повторила Василиса специально для Бати, садясь рядом с ним.

– Хорошо, – сказал Батя, – и отхлебнул из стакана в резном серебряном подстаканнике.

С полчаса пили кофе. Решили делам особенно не предаваться, готовится к выборам.

– Мне все равно кто, лишь бы не марсианин, – сказал старичок Прохор.

– Плохо, – сказал Батя. – А то и хорошо.

– Что плохо? – встрепенулся Прохор.

– Что все равно, – ответил Батя.

– А что хорошо? – спросила Василиса, подливая отцу горячего кофе.

– Что не марсианин, – ответил Батя.

– А хоть и марсианин. Они красивые, – сказала Василиса.

– И головастые. У них из-за того, что сила тяжести меньше, мозг лучше работает, – поддержал Василису Иван.

– Вот у них, кто силы тяжести-то нашей – настоящей, не знает, фантазии, сумасбродства всякие и начинаются, – вступился за своих старичок Прохор.

Марья Моревна сама в спор не вмешивалась, зорко следила, не закончились ли ватрушки и пироги на столе.

В прихожей затопали, загремели крышкой бадьи с живой водой. Дверь раскрылась и в горницу вошел Джон, поздоровался со всеми.

– Я щуке карасика бросил. Ест она карасиков?

– Да ты что, сосед! У нее и зубов не осталось. Рыбные котлеты готовлю, и на пару бывает. А ты карасика! – засуетилась Марья Моревна.

– Да ладно, пусть при старухе поживет, может, ума наберется.

– Наберется, обязательно наберется, – сказал Иван. – А как вырастет, мы его отсадим. И будет у нас в хозяйстве два советчика – один для тех, кто постарше, а второй для нас с Василисой.

– А может, она зевнет, и его случайно проглотит. Карасик совсем маленький, – сказал Джон.

– Ну, тогда и спору конец, – порешила Марья Моревна.

Джон сел к столу, налил себе кофе, потянулся за ватрушкой.

– Я к вам что, собственно пришел? Видели, сколько галок на ветках. А еще скворцы, да всякая прочая летающая живность. Беда будет с урожаем. Посоветоваться пришел.

– Да и мы с утра вспоминали об этом, – сказала Марья Моревна, – как Прохор в прошлом году с ними наперегонки летал.

– А перец-то какой, перец-то! – попробовал оправдаться старичок Прохор.

– Нет, так их не отвадишь, – сказал Иван. – Я вот читал в книжке, что у нас в сундуке на дне лежит, что надо десяток птиц пристрелить, да на шестах по полям поразвесить. Этого они боятся и улетают.

– Кому ж такая судьба завидной покажется. Конечно, улетят, – поддакнула Василиса.

– Плохо, – сказал Батя, надкусывая кусок пирога.

– Что плохо? Пирог не удался? – испугалась Марья Моревна.

– Десяток – мало, – Батя откусил снова.

– Ну, вроде, ест, – успокоилась Марья Моревна, – не оплошала, значит, с пирогами.

– Правильно, Трофим Трофимыч, уж если стрелять, так чтоб на всех соседей хватило. У каждого, у кого садик, у кого огородик есть. Хоть и при аэродроме живем, на всем готовом, а скучно иногда бывает, к природе руки тянутся, погладить ее, в земельке покопаться, – Джон заметил, что в чашке закончилось кофе, и прервался, чтобы налить вторую.

– Хорошо, – сказал Батя.

– А ружья-то – только у вас подходящие, Трофим Трофимыч.

– Правильно, – ответил Батя, – только у меня.

Иван встал, потянулся, похрустел косточками. Василиса нежно посмотрела на него, одернула сбившуюся на пояснице рубаху.

– А что, – сказал Иван, может, сейчас и пойдем? Пальнем пару раз. Как раз до выборщиков успеем.

– Хорошо, – сказал Батя, достал из штанов связку ключей, протянул старичку Прохору.

– С ними ступай, Прохор, арсенал отопрешь. Возьмите те, что в дальнем углу стоят, дедовские. Они номер лицензии не спрашивают. Некогда нам лицензию выправлять.

Иван и Джон вышли в почтительно распахнувшуюся перед ними и даже как бы попытавшуюся присесть, дверь. За ними похромал старичок Прохор, пряча в карман надкусанную ватрушку. Рукой с ключами от арсенала он вытирал рот.

– Авось, в этот раз лучше выйдет, – сказала Марья Моревна.

Под полом звякнули железные ворота, затем раздались веселые голоса во дворе. Василиса подошла к окну:

– Выборщики еще над лесом. А парни к старым ветлам на краю поля пошли.

– Время есть, успеют, – ответила Марья Моревна, подливая Бате в стакан, а себе в чашку.

Василиса села на лавку у окна, оперлась на подоконник, положила щеку на ладонь, стала наблюдать:

– Ваня первым стрелять наладился.

Бах! – донеслось через приоткрытую форточку.

– Вот так стая поднялась! Как туча! – воскликнула Василиса.

Бах! Бах!

– Галки как горох посыпались!

Бах! Бах!

Теперь к дубам пошли.

Бах! Бах!

– Ух, и там тоже – туча тучная!

Бах! Бах!

– Все, патроны закончились. Обратно идут, – сказала Василиса и вернулась от окна за стол.

В прихожей затопали, дверь с победным звоном распахнулась, вошли все трое, но старичок Прохор на этот раз первый.

– Тьму настреляли! – радостно сказал он, забираясь на свой стул.

Марья Моревна тут же налила ему в чашку кофе и пододвинула поближе блюдо с ватрушками.

Иван с Джоном поставили ружья в угол, тоже сели.

– Огородников послали птицу собирать, – сказал Иван. Вечером шестов в сарае возьмем, по полям натыкаем. Главное, чтобы вниз головами, чтобы крылья расправились.

– Не застынут до вечера? – спросил Батя.

– Не успеют, – ответил Джон. – Да и все равно времени не будет. Выборщики скоро уж появятся.

Старичок Прохор вдруг повернулся к стене и поднял брови. Стена была вся залита ярким светом, лившимся из окна. Ничто его не загораживало.

– Так они уже здесь, наверное! – воскликнул старичок Прохор.

Он привычно положил надкусанную ватрушку в карман, и в меру сил быстро доковылял до окна.

– Вот-те и выборщики, – протяжно и удивленно сказал он. – Садятся. Прямо на лес садятся.

Старичок Прохор взял с лавки лупоглаз, протер донышко рукавом, нацелился на дальний лес:

– Авария у них.

– Не может быть! – все, кроме Бати, сгрудились у окна.

Серый аэростат выборщиков, потерявший вдруг упругость, как-то весь сморщился и уже почти висел на вершинах столетних мачтовых сосен. Солнца, понятно, в таком состоянии он загораживать не мог.

– Поехать что ли, узнать, что случилось? – проговорил Джон.

– А галок развешивать – забыл? – толкнул его Иван.

– Галки, оно нужнее, – согласился Джон, – с аэродрома механиков отправлю, пойду позвоню.

– Что случилось? Что случилось? – пробурчал Батя. – Понятно, что случилось. Не первый раз под горячую руку.

Потом хлебнул из стакана, посмотрел в угол на ружья.

– Иван!

– Что, Трофим Трофимыч?

– Ружьишки-то в арсенал спусти, да почисти. Ключи вон – у Прохора возьми.

– Само собой, – ответил Иван, достал ключи из кармана старичка Прохора и унес ружья.

Снова звякнули железные ворота под полом.

– Ну, пока Джон распоряжается, Иван тоже пристроен, я насчет обеда распоряжусь! – сказала Марья Моревна и удалилась на кухню.

Василиса взялась ей помогать, а старичок Прохор так и застыл возле окна с лупоглазом перед прищуренным глазом.

– Нет, сегодня не долетят. Не починятся, – подвел он окончательный итог, снова сел за стол и потянулся за новой ватрушкой.

После обеда развешивали галок на шестах. А вечером, как обычно, сидели в саду и смотрели на звезды. Старичок Прохор дежурил у телевизора, а после полуночи тоже дохромал до скамейки.

– Ну, какие новости? – спросил его Иван.

Все благодушно посмотрели на Прохора.

Старичок Прохор отдышался и сообщил:

– Никто не победил. Будет второй тур. Только ваш этот – марсианин – свое отыграл. Не прошел во второй тур. Двух голосов аккурат не хватило.

– Бывает, – философски заметил Джон.

– Ну и пусть, – шепнула Василиса, прижимаясь к Ивану.

– Хорошо, – сказал Батя.

Старичок Прохор переместился поближе к Марье Моревне и стал что-то шепотом горячо просить ее.

– Да ты ополоумел, старый, такими пустяками щуку беспокоить! Не пойду спрашивать, и не думай. Подождешь до второго тура, не рассыплешься. Я лучше вон утром карасика выловлю и в реку отправлю на вечную жизнь. Чтоб соблазна не устраивал.

– Каково ему там будет, он, наверное, живой водой уже весь пропитался, – задумчиво произнесла Василиса.

– А тяжело поначалу будет. Сожрать его никто не сожрет, а шарахаться от каждой тени будет. Молодой еще, пока подрастет, – ответила Марья Моревна.

А галок, как стало видно утром, действительно поубавилось. Не подвели дедовские ни книжки, ни ружьишки.