Читать книгу Июнь 1941. Запрограммированное поражение - Лев Лопуховский - Страница 11

В случае большой войны судьба Советского Союза должна была решиться на его западных границах. Наступая оттуда, агрессор в случае успеха мог овладеть его наиболее густонаселенными территориями, основными политическими, индустриальными и культурными центрами, важнейшими сельскохозяйственными регионами, главными транспортными узлами и тем самым парализовать возможности страны к дальнейшему сопротивлению. Именно этот факт отметил один из руководящих работников советской военной разведки Б.Б. Бортновский, подготовивший в 1931 г. аналитический обзор «Задачи обороны Советского Союза с военно стратегической точки зрения». Там предсказывалось, что «основной удар будет, вероятно, нанесен в Европе», и главным агрессором, вероятнее всего, станет Польша. А любое наступление на СССР с востока неизбежно завязнет в бескрайних пространствах Сибири[185].

Аналогичную точку зрения изложил Ворошилов, выступая перед 200 высшими и старшими командирами армии и флота на расширенном заседании РВС СССР 25 октября 1932 г. Он начал с дежурной фразы: «Нашим неизбежным противником во всякой войне будет мировая буржуазия». И раскрыл этот тезис подробнее, указав, что «вследствие сложных империалистических противоречий на Востоке» военный конфликт там приобретет характер «на некоторое время локальной войны только с Японией. Но если на нас нападут с Запада, то такая война локальной быть не может. Война на Западе будет войной по меньшей мере капиталистической Европы с Советским Союзом. <…> Поэтому ни в коем случае не следует себя успокаивать тем, что поляки не имеют сегодня танков. Они будут иметь их, во всяком случае иметь то, что имеет Европа – Англия и в особенности Франция. Разве можно допустить, чтобы разрешили нам без борьбы, без большой войны перекрасить Польшу?»[186]

Нарком был прав: наиболее важным полем политической, дипломатической и военной деятельности Москвы по прежнему оставалась Европа. И ее усилия не пропали даром: в 1932 г. были последовательно заключены договоры о ненападении с Финляндией, Латвией, Эстонией, Польшей и, наконец, с Францией[187]. Аналогичный договор с Литвой действовал еще с 1926 г.[188] А 2 сентября 1933 г. советский посол в Риме В.П. Потемкин и глава фашистского правительства Бенито Муссолини подписали «Договор о дружбе, ненападении и нейтралитете» между СССР и Италией[189].

Все эти несомненные международные успехи позволили снять напряженность на западной границе СССР, и было бы резонным ожидать сокращения его затрат на вооружение. Но не тут то было: в 1933 г. там построили 1242 танкетки, 2577 танков и 4115 самолетов[190]. Судя по этим числам, боевой техники в советской стране производилось больше, чем во всех остальных, вместе взятых, и это при полном отсутствии сколько нибудь ощутимой внешней угрозы…

Наконец, 1 декабря 1933 г. в приказе РВС № 0101 «Об итогах боевой подготовки РККА за 1933 год и задачах на 1934 год» всему командному и начальствующему составу Красной армии было официально объявлено: «Наша Красная армия реально, фактически стала первой армией в мире. Теперь уже не только морально-политические свойства нашей армии, определяемые ее классовой природой и марксистско-ленинским воспитанием личного состава, не только численность и успехи в боевой подготовке армии, но и мощная оснащенность современной боевой техникой сделали Красную армию первой и единственной армией в мире. Это бесспорно, это непреложный факт!»[191]

Казалось бы, создав лучшую в мире армию, можно и передохнуть, но не тут то было. Вопреки всякой логике изматывающая страну гонка вооружений вступила в новый этап. Основной задачей второй пятилетки в области обороны объявлялась подготовка «такого развития военно-производственной базы, которое обеспечило бы Советскому Союзу превосходство вооружения над самым могущественным европейским противником – Францией и ее союзниками на нашей западной границе – Польшей и Румынией, особенно по главным видам новой боевой техники – авиации, танкам и химии. <…> Такой уровень развития военно-производственной базы, наряду с подготовкой по другим отраслям хозяйства, преимуществами политического порядка, высоким развитием производительных сил и полной независимостью от заграницы позволит СССР успешно противостоять коалиции нескольких крупнейших империалистических противников»[192].

Очевидно, у советского руководства по прежнему не возникало ни малейших сомнений в неизбежности близкой войны со странами, априорно записанными во враги, причем не скоротечной, а продолжительной. Даже заключение договоров о ненападении с Францией и Польшей ничуть не поколебало эту уверенность. В июне 1932 г. Штаб РККА пожелал к 1938 г. иметь достаточные индустриальные мощности для выпуска в течение года войны 74 тыс. самолетов, 203 тыс. авиамоторов, 85 тыс. танков, 40 тыс. танкеток и 86 тыс. орудий[193]. В то время этим Штабом руководил Егоров, но его заявка, несомненно, перекликалась с недавними запросами Тухачевского. А Ворошилов, незадолго до того жестко критиковавший последнего за его записку, на этот раз согласился с такими астрономическими числами. В докладе Егорова Ворошилову содержались главнейшие задачи второго пятилетнего плана строительства Красной армии:

«а) закрепление за СССР первого места в мире по всем решающим видам средств борьбы – авиации, танкам, артиллерии, на базе завершения технической реконструкции и перевооружения всех ее родов войск современной боевой техникой; б) по своему масштабу военного времени Красная Армия должна быть в состоянии вести борьбу с любой коалицией мировых капиталистических держав и нанести армиям этих держав решительный и сокрушительный удар и поражение»[194].

Только в следующей пятилетке программы производства боевой техники, наконец то, приблизились к реальности: к 1938 г. в случае войны планировалось ежегодно изготавливать 32 тыс. самолетов, 40 тыс. танков, 20 тыс. танкеток, 84,5 тыс. орудий, 4188 тыс. единиц стрелкового оружия[195]. Эти наметки оказались куда более обоснованными, чем прежние, если вспомнить, что во время Великой Отечественной в СССР в среднем ежегодно выпускались 30,5 тыс. самолетов, 24,6 тыс. танков и самоходных артиллерийских установок, 131,3 тыс. орудий и минометов, 4957,5 тыс. единиц стрелкового оружия[196].

Зато представления о том, с кем придется сражаться, по прежнему оставались фантастичными. В проекте доклада НКО «О развитии РККА во вторую пятилетку», подготовленном для Комиссии обороны СССР и подписанном начальником Штаба РККА Егоровым 13 декабря 1933 г., к «вероятным ближайшим противникам» Советского Союза были отнесены все без исключения соседние с ним страны Запада, а также Ближнего, Среднего и Дальнего Востока. Согласно сделанным там расчетам, только Польша, Румыния, Финляндия, Латвия, Литва и Эстония в 1938 г. могли развернуть армии, насчитывавшие в общей сложности до 3,4 млн человек, 3 тыс. самолетов и 2,8 тыс. танков. Прогнозировалось, что соседние государства на Западе, Юге и Дальнем Востоке смогут выставить против СССР в 1938 г. 122 пехотные и 5 кавалерийских дивизий, а также 7 пехотных и 24 кавалерийские бригады, в которых будут числиться 6,9 млн человек, 6,6 тыс. самолетов и 6 тыс. танков. Такие устрашающие числа не имели ни малейшего отношения к действительности, однако именно ими обосновывались реальные планы развития Красной армии на вторую пятилетку. Кроме того, доклад предупреждал, что «непосредственные соседи на западной границе могут получить в первый же период войны с СССР активную поддержку от крупных империалистических государств (Франция, Англия) в виде мотомех[анизированных] войск и авиации»[197]. Поэтому там же приводились сведения о вооруженных силах Франции и даже об «Англо-индийской армии».

Практически все ближайшие соседи СССР зачислялись в потенциальные члены антисоветской коалиции, а о каких либо его союзниках не было и речи. При подсчетах сил вероятных противников учитывалась даже единственная танковая рота армии Афганистана, а ведь совсем незадолго до того времени авторы вышеупомянутой книги «Будущая война» считали эту страну дружественной. Но за гипертрофированными воображаемыми угрозами авторы доклада проглядели реальную опасность. Германия в нем даже не упоминалась, а ведь нацисты находились там у власти уже около года.

По существу, Советский Союз всерьез готовился воевать ни больше ни меньше как со всем окружавшим его миром одновременно и надеялся выиграть такую войну. Столь масштабное противостояние потребовало к 1938 г. увеличить армию мирного времени до 92 стрелковых дивизий и бригад, 22 кавдивизий, 6 мехкорпусов, 20 отдельных танковых и механизированных бригад, 53 авиабригад. После мобилизации к ним должны были добавиться еще 68 стрелковых дивизий. Таким образом, Красную армию численностью в 850 тыс. человек после начала войны планировали развернуть до 4,7 млн, к которым в течение первого года войны должны были прибавиться еще 600 тыс. Для вооружения такой армии требовались 18 тыс. танков, 50,3 тыс. орудий и 7,5 тыс. боевых самолетов[198].

Нельзя забывать, что все эти умопомрачительные горы вооружений хотели ввести в строй в течение пяти лет, начиная с 1933 г., когда прямые угрозы СССР существовали только в воспаленном воображении его высших руководителей. О действительной необходимости поспешного изготовления такой массы боевой техники никто из власть имущих тогда, к сожалению, не задумывался. Их не волновал уровень ее реального качества в условиях непомерных требований к росту производства любой ценой. Не заботила и возможность ее морального устаревания и физического износа к тому моменту, когда она может понадобиться.

А главное, руководство страны явно не осознавало, что оснащение вооруженных сил новейшей материальной частью – это только начало. Не менее важно обучить личный состав ее эффективному использованию и полноценному обслуживанию, а до этого предвоенной Красной армии было очень далеко. Возьмем, к примеру, соотношение затрат на приобретение авиационной техники и боевую подготовку ВВС. В 1930 г. на эти цели выделялось, соответственно, 84 млн и 252 тыс. рублей (333:1), в 1935 г. – 756 млн и 5,7 млн рублей (133:1), в 1940 г. – 7,7 млрд и 16 млн (481:1)[199]. Схожая картина наблюдалась во всех технических войсках. Все внимание уделялось скорейшему насыщению армии основными видами боевой техники, причем ее количество неизменно оказывалось недостаточным. Аппетит военных непрерывно рос по мере его удовлетворения, и приемлемый для них уровень вооружений был так же недостижим, как линия горизонта.

Интересно, что ограничить непомерные запросы военного ведомства пытался не кто иной, как его нарком Ворошилов. Он в свое время поучал Тухачевского и его сторонников: «Если вы хотите разорить государство и оскандалить себя, вы организуете такое количество танков в армии в мирное время. <…> Это очень дорогое удовольствие, с одной стороны, а с другой стороны – это ненужная вещь. <…> Это значит съесть все, что государство будет тебе давать, с тем, чтобы быть голодным, когда настанет война»[200]. Трудно сказать, чем руководствовался Ворошилов, излагая эти трезвые мысли. Не исключено, что тут не обошлось без влияния конфликтов, возникших между ним и Тухачевским во времена Гражданской войны. С тех пор в их отношениях постоянно ощущалась известная напряженность. Хотя, кто знает, может быть, нарком действительно старался сэкономить народные деньги. Но на эти рациональные соображения никто не обращал внимания, и разорительная для и без того нищей страны гонка вооружений с воображаемыми противниками продолжалась полным ходом.

Для РККФ разрабатывались не менее амбициозные планы роста. Принятая в 1933 г. программа строительства боевых кораблей предусматривала в 1941 г. ввести в строй 8 линкоров. Еще раньше, в 1938 г., намечалось завершить постройку 11 крейсеров, 10 лидеров, 40 эсминцев, 376 подводных лодок и 312 торпедных катеров[201]. Располагая столь внушительной армадой, СССР превратился бы в серьезную угрозу на море для любой великой державы того времени. Быстрый рост советского ВМФ обеспокоил даже «владычицу морей» Великобританию, попытавшуюся хоть как то его ограничить. По ее предложению 17 июля 1937 г. через 20 минут после подписания аналогичного англогерманского документа в Лондоне было заключено англо советское морское соглашение. Оно предусматривало качественные лимиты для основных категорий боевых кораблей и взаимную информацию об их строительстве. Соглашение не распространялось на советские ВМС на Дальнем Востоке до тех пор, пока не будет заключен соответствующий договор между СССР и Японией[202]. Но, судя по всему, Москва не собиралась его соблюдать. В «Большой кораблестроительной программе» на 1938–1947 гг. была запланирована постройка 15 линкоров с 406 мм главным калибром, 15 тяжелых (с 305 мм) и 28 легких (со 152 мм) крейсеров сметной стоимостью 35 млрд рублей[203]. И это еще не упоминая сотен боевых кораблей других классов…

Однако дистанция от желаемого до действительного оказалась слишком велика. Несмотря на все усилия, до войны Советскому Союзу так и не удалось создать большой океанский флот, хотя средства на него ушли громадные. Значительная доля их оказалась замороженной в так и не достроенных линкорах и тяжелых крейсерах, из за чего все затраченные на них ресурсы оказались выброшенными на ветер. А ведь в свое время видный советский военный теоретик А.А. Свечин, описывая Первую мировую войну, справедливо отметил: «Наша армия могла бы сравняться по технике с германской только в случае нашего отказа от постройки линейного флота; последний, в условиях чрезвычайно невыгодного расположения русских портов в глубине оперативных задворок морей, лишенный надлежащего базирования, был обречен на бездействие. Однако после Цусимы и первой революции мы вновь начали строить кораблики, что отвлекало крупную часть сумм, ассигнуемых на оборону, и еще более существенную часть нашей еще слабой промышленности»[204].

Тухачевский в докладе на расширенном заседании РВС 7 мая 1928 г. тоже возражал против строительства линейного флота, поскольку «цельность Советского Союза как политическая, так и экономическая не может быть нарушена морскими операциями противника». По его мнению, «затрата средств на создание могущественного военно-морского флота имела бы оправдание лишь в том случае, если бы мы были намного сильнее наших вероятных противников на суше и на море (что на деле как раз наоборот) и если бы мы могли создать флот, способный вступить в единоборство с английским флотом (что явно невыполнимо)»[205]. Но Сталин питал необъяснимую слабость к линкорам и предпочел в который раз наступить на старые грабли…

Резко возросшие возможности сухопутных войск позволили советскому руководству пересмотреть вероятные сценарии будущих военных конфликтов. Механизированные и танковые соединения РККА получили задачу мощными ударами на большую глубину сорвать мобилизацию и сосредоточение армий противника в начальный период боевых действий, а заодно полностью разгромить и вывести из войны слабых членов предполагаемой вражеской коалиции, таких как Латвия и Эстония. Перспективы тут открывались самые радужные, но в это время в международной обстановке возникла новая угроза, через короткое время заставившая считаться с собой все страны Европы да и всего мира: к власти в Германии пришел Гитлер.

Под его руководством эта страна стала быстро выдвигаться на позицию наиболее сильного и опасного вероятного противника СССР, которую ранее занимала Польша. Но и ту отнюдь не списали со счетов, начав прочить ее в союзники Германии. В Москве, разумеется, прекрасно знали о непримиримых противоречиях между Берлином и Варшавой, но опасались, что они все же могут сговориться против Советского Союза. В качестве базы для такого сговора рассматривался обмен «польского коридора» на совместно захваченные украинские земли. Время показало, что для создания германо польской коалиции против СССР не нашлось достаточных оснований, поскольку глубокий взаимный антагонизм заведомо перевешивал общие антисоветские интересы этих стран. Но московские вожди, ослепленные долголетней ненавистью к Польше, этого не осознавали или, скорее, не желали осознавать. Наглядным свидетельством этого вопиющего непонимания является директива наркома ВМФ Н.Г. Кузнецова командованию Балтийского флота от 2 августа 1939 г. В ней он поставил задачу при разработке оперативного плана «исходить из предположения одновременного выступления против СССР на Северо-Западном направлении объединенных сил Германии, Польши и Финляндии»[206]. Между тем до нападения Германии на Польшу тогда оставалось меньше месяца…

По постановлению Политбюро от 22 марта 1935 г., как раз в момент начала неприкрытой милитаризации Германии штатная численность Красной армии мирного времени к середине следующего года должна была впервые перевалить за миллион человек[207]. Ее качественный рост не отставал от количественного. Еще с 1933 г. технические войска и кавалерия начали превращаться в кадровые, а в 1935 г. с прежней главным образом территориальной или смешанной системы комплектования на чисто кадровую стала переходить и пехота. Если в 1934 г. из 87 стрелковых и горнострелковых дивизий РККА только 23 были кадровыми, то всего через четыре года других уже не осталось[208]. Это привело к некоторому росту военного бюджета, но, как выяснилось, экономический эффект от внедрения территориальной системы оказался совсем незначительным. Расчеты показали, что в 1925–1926 гг. реальная экономия в годовых расходах на содержание территориальной стрелковой дивизии (1,7 млн руб.) по сравнению с кадровой (1,8 млн руб.) не превышала 6 %. А общий экономический эффект от использования территориальной системы в 1924/1925 финансовом году составил лишь 4,5 млн рублей, или около 1 % всего военного бюджета[209]. Так что после полного перехода на кадровую систему комплектования Красной армии ценой небольших дополнительных затрат удалось заметно повысить качество боевой подготовки ее личного состава.

Другие важные реформы тоже способствовали дальнейшему повышению дисциплины и боеготовности войск. Так, 26 сентября 1935 г. приказом НКО СССР № 144 в РККА взамен служебных категорий вводились персональные воинские звания[210]. В 1936 г. призывной возраст в СССР был снижен с 21 года до 19 лет, а начиная с сентября 1939 г., выпускников средней школы начали призывать с 18 лет[211]. При этом вооруженные силы неуклонно продолжали расти, и к началу 1937 г. численность их личного состава превысила 1,6 млн человек[212]. Военные расходы страны наращивались еще более быстрыми темпами. С 1935 по 1938 г. затраты на вооружение армии утроились, достигнув 6,9 млрд рублей[213].

Интересно проследить историю развития государственного бюджета СССР в последнее предвоенное десятилетие. Его основные статьи сведены в Таблицу 2.2.

Как показывает таблица, коренной перелом в динамике советских военных расходов пришелся на 1934 г., ничем не примечательный с точки зрения международной политики. Тогда они подскочили сразу в 3,5 раза и продолжали неудержимо расти. В результате в мирном 1936 г. оборонный бюджет Советского Союза впервые превзошел затраты на всю его промышленность. Казалось бы, дальше идти уже некуда, милитаризация страны достигла своего предела. И действительно, в течение последовавших двух лет, наряду с продолжавшимся значительным ростом военных расходов, их относительная доля в бюджетной раскладке оставалась стабильной. В 1938 г. они даже чуть отстали по величине от ассигнований на индустрию. Но уже в следующем году оборона поглотила свыше четверти всего государственного бюджета СССР, окончательно опередив все остальные его статьи. А в последнем предвоенном 1940 г. на военные нужды ушла без малого треть бюджета, или вдвое больше, чем на промышленность. Но тогда эти колоссальные затраты были уже оправданы: война стояла у самого порога…

Таблица 2.2

Основные статьи расходов государственного бюджета СССР в 30-е годы[214]