Читать книгу Секретное оружие (сборник) - Лев Овалов - Страница 9

Несколько часов, проведенных мною вместе с Железновым за время обратной дороги в Ригу, сблизили нас больше, чем сближает иной раз совместное проживание в течение целого года.

Мы коротко рассказали друг другу о себе, поделились удачами и огорчениями, причем выяснилось, что одно из самых серьезных огорчений доставил ему я своей чрезмерной предусмотрительностью.

Мы долго говорили по-русски, пока Железнов не спохватился:

– Не лучше ли перейти на английский? Чтобы как-нибудь случайно не проговориться, есть смысл на какое-то время отказаться от своего языка.

Мы перешли на английский, которым я владел неплохо, а Железнов, пожалуй, даже безукоризненно.

И когда в ответ на какой-то его вопрос я не нашел нужного слова и опять перешел на русский язык, Железнов засмеялся:

– Уговор дороже денег! Позавчера вы изводили меня, отказываясь понимать по-русски, а сегодня я не хочу понимать вас.

Подъезжая к городу, я припомнил, как при первом своем посещении Железнов обратился ко мне с предложением нанять его в качестве шофера.

– Вы останетесь в Риге? – спросил я его.

– Не знаю, – ответил он. – По соображениям конспирации я не имею права это сказать. Но я и на самом деле не знаю.

Тогда я спросил, нельзя ли ему жить в Риге под видом моего шофера, и сказал, что было бы очень здорово находиться друг возле друга.

На это Железнов ответил, что так сейчас решить этот вопрос нельзя и что принимать решение будет тот, в чье распоряжение поступил я и в чьем распоряжении находится сам Железнов.

Мы остановились перед моим домом и вышли из машины.

– Прощайте, – сказал Железнов. – Пойду.

– Куда? – несколько наивно спросил я.

Железнов улыбнулся:

– Этого я сказать не могу.

– А когда мы увидимся? – спросил я.

– Может быть, никогда.

– Как это вы не боитесь? – сказал я ему. – Я наблюдал за вами третьего дня. Уж больно вы смело ходите. Кругом шпики…

– А кто вам сказал, что не боюсь? – возразил Железнов и пошел по улице с таким независимым видом, как ходят только очень уверенные в себе люди.

Когда я вернулся домой, Марта не спросила меня, где я пропадал, и, вероятно, не только потому, что была приучена к таким исчезновениям Блейка, но и вследствие природной сдержанности, вообще присущей латышам. Она только поинтересовалась, надо ли подавать завтрак, и осталась, кажется, довольна, когда я не отказался от ее услуг.

Часа через два в квартире появилась Янковская.

Я слышал, как она еще при входе, в передней, осведомилась у Марты, вернулся ли я, стремительнее, чем обычно, вошла в кабинет и, как мне показалось, с облегчением вздохнула при виде меня.

– Наконец-то! – капризно произнесла она. – Знаете, кажется, я начинаю к вам привыкать.

Я молча ей поклонился.

– Ну как? – спросила она, опускаясь в кресло. – Как вам удалось справиться?

Я не понял ее:

– С чем справиться?

Янковская рассмеялась:

– С немцами!

Я вопросительно на нее посмотрел.

– Нет, серьезно, куда это вы запропали?.. – Она рассмеялась. – Я уж не знаю, как вас и называть: Андрей, Август или Дэвис… Пожалуй, лучше всего Август… Где вы пропадали, Август?

Она плохо скрывала свое любопытство; было очевидно, что она ждет от меня подробного рассказа о поездке.

– Где был, там уже нет, – ответил я, как бы поддразнивая ее, а на самом деле обдумывая, что ей сказать. – Ездил с господином Эдингером к морю, он хотел решить с моей помощью одну задачу…

– Ах, не лгите! – воскликнула Янковская с раздражением. – Я звонила к Эдингеру, он никуда не уезжал из Риги!

Оказывается, она проверяла меня на каждом шагу и не находила нужным это скрывать!

Было очень важно узнать, о чем она спрашивала Эдингера и что он ей ответил.

– Да, он не мог мне сопутствовать, – сказал я. – Он остался в Риге.

– А где вы были? – быстро спросила Янковская.

– У советских партизан, – ответил я с усмешкой. – Ведь вам известно обо мне все!

– Мне не до шуток, Август, – перебила Янковская. – Если бы Эдингер не знал, где вы находитесь, он немедленно принялся бы вас искать.

– А вы спрашивали его обо мне? – спросил я в свою очередь.

– Конечно, – вызывающе ответила Янковская. – Вдруг вы на самом деле вздумали бы перебежать к партизанам?

Эта дамочка не раз говорила, что желает мне всяческого благополучия, но, как и следовало ожидать, не пощадила бы меня, вздумай я нарушить ее игру.

– Что же вы сказали обергруппенфюреру?

– А что он сказал вам? – ответила мне вопросом на вопрос Янковская.

– Вот я и хочу знать, скажете вы мне правду или нет, – сказал я с вызовом. – Я жду.

– Вы, кажется, всерьез входите в роль Блейка, – одобрительно заметила Янковская. – Я ничего не выдумывала и лишь повторила то, что сказали вы сами. Сказала, что вас нет, что вы мне срочно нужны и что Эдингер, по вашим словам, осведомлен о месте вашего пребывания.

Это был донос. Хорошо, что я попросил у Эдингера разрешения сослаться на него, иначе она могла основательно меня подвести. Она согласна была, чтобы я полностью перевоплотился в Блейка, но помешала бы мне снова стать Макаровым… Да, это был самый настоящий донос, и в данном случае вещи следовало называть своим именем.

– Но ведь это донос! – воскликнул я. – Что же ответил вам Эдингер?

Узнать ответ Эдингера было сейчас важнее всего!

– Он засмеялся и сказал, что это не столько его тайна, сколько ваша, – ответила Янковская. – Во всяком случае, дал мне понять, что здесь не замешана женщина.

Я с облегчением вздохнул. Немцы покупали меня! Блейк был тонкая штучка… Они отлично понимали, что Блейка не так просто провести, он не мог не видеть, ведется за ним наружное наблюдение или нет, и они сняли с него наблюдение. К такому заключению пришел во время нашей поездки не только я, но и Железнов, а он был опытней меня. Возможно, Эдингер даже решил, что Янковская звонит по моему поручению, и захотел оказаться в моих глазах человеком слова. Он отдавал себе отчет, что у Блейка нет иного выхода, как пойти на службу к немцам, но понимал, что Блейк не заурядный шпион и отношения с ним надо строить, так сказать, на базе «честного слова»… Все, все в этом мире, в котором я так внезапно очутился, все использовалось в игре… И я с облегчением подумал, что в этот раз Эдингер меня не подвел!

– Но ведь это донос! – повторил я. – Вы вели себя нелояльно, Софья Викентьевна. Представьте себе, что я сказал вам неправду. Вы погубили бы меня. Эдингер сразу бросился бы по моим следам…

– И на этот раз вас некому было бы спасти, потому что обратного пути у вас нет, – цинично согласилась Янковская. – Я не советую вам пренебрегать мною, вы еще слишком неопытны, а немцев обмануть нелегко. Это меня и тревожило, поэтому я и спросила, как вы справились… – Она подошла ко мне и провела рукой по моим волосам. – Будьте умницей, нам невыгодно ссориться, – примирительно сказала она. – Чего хотел от вас Эдингер?

Черт знает, какие у нее были связи и возможности! С ней не стоило ссориться, и я бы не поручился, что она не могла узнать о моем разговоре с Эдингером от кого-нибудь из его окружения, поэтому я не собирался сильно отклоняться от истины.

– Он просил показать рацию, при помощи которой Блейк сносился с Лондоном, – признался я с таким видом, точно Янковская вырвала это признание против моей воли.

– Рацию?! – воскликнула Янковская. – Но ведь это же блеф!

– То есть как «блеф»? – спросил я. – Разве у Блейка не было рации?

Янковская пожала плечами:

– Я лично никогда не слыхала ни о какой рации. Конечно, могла быть, и каким-нибудь путем немцы могли о ней пронюхать. Но вы-то… это рискованный путь – блефовать с немцами! Вы о рации не знаете ничего, а играть с ними комедию долго не удастся, вы рискуете головой.

Я насмешливо посмотрел на Янковскую:

– Ну а если я обнаружил рацию?

– Вы?! – На этот раз она удивилась вполне искренне. – Каким образом?

– Я нашел в этом кабинете кое-какие координаты, которые помогли мне…

Я сказал это так, точно это было самое повседневное дело – находить тайные передатчики, посредством которых резиденты английской секретной службы осуществляют свою связь.

Янковская широко раскрыла глаза:

– Вы это серьезно?

– Вполне.

– И вы нашли указание на местонахождение рации в этом кабинете?

– Вот именно.

– Но каким образом?

– Это мой секрет.

– И знаете позывные и код?

– Приблизительно.

– И преподнесли этот подарок Эдингеру?

– Почти.

– Ну, знаете ли… – В ее глазах блеснуло даже восхищение. – Вы далеко пойдете!

На несколько мгновений она утратила обычную выдержку и превратилась просто в женщину, восхищающуюся сильным мужчиной.

– Я рада, что не ошиблась в вас. – Она опустилась в кресло и закурила папиросу. – Кажется, вы способны завоевать мое сердце!

Но я остерегался этой женщины. Кто знает, какие причины на самом деле побудили ее погубить Блейка!

– Мне трудно в это поверить, – меланхолично произнес я, отходя к окну. – Вряд ли вы способны полюбить кого-нибудь, кроме себя.

Янковская не ответила, она только нервно потушила папиросу, долго сидела молча, потом поднялась и тихо, не прощаясь, ушла.

Наступила пятница.

А мне было сказано: вторник или пятница, от пяти до семи, книжная лавка на площади против Домской церкви…

Эта церковь, построенная еще в тринадцатом веке, один из красивейших архитектурных памятников Риги, пережила все бомбардировки и превратности войны, уцелела до наших дней и посейчас украшает старинную Домскую площадь.

Все мне нравилось в этом районе: и древняя церковь, и прилегающие к ней узкие улочки и переулки, нравились выстроенные в готическом стиле дома и вымощенные булыжником мостовые.

Все здесь дышало стариной, все давало почувствовать полет времени.

Я шел по Известковой улице, улице бесчисленных магазинов и магазинчиков, посреди оживленно снующих прохожих…

Тот, кто никогда не был здесь прежде, не заметил бы ничего особенного: множество магазинов и множество прохожих. Но я-то бывал на этой улице и раньше, всего несколько месяцев назад, я-то замечал: вот магазин как магазин, а рядом пустое помещение, запертые двери, голые витрины, и опять пустое помещение и запертые двери…

И все же чем дальше шел я по Известковой улице, тем больше улучшалось мое настроение: все дальше уходил я от того, кто был Дэвисом Блейком, уходил от его «цветов зла», и от «Цветов» Бодлера, и от изящных томиков Марселя Пруста, от чужой просторной квартиры и от чужих, доставшихся мне в наследство вещей, от нехитрых девушек и двуличной Янковской, от ее угроз и заигрываний, от всего непривычного и чуждого, уходил и все больше становился самим собой…

Вот и Домская площадь, церковь и против нее букинистический магазин. Большое окно, в котором выставлены книги. Низкая, наполовину застекленная дверь…

Я открыл ее. Зазвенел колокольчик, прикрепленный к двери. Должно быть, хозяин не всегда сидел в своей лавке и отлучался в помещение, расположенное позади магазинчика.

На этот раз хозяин был у прилавка. Угрюмый, небритый латыш. Седая щетина покрывала синеватые склеротические щеки, разрисованные багровыми жилками.

Хозяин был не один: еще через дверное стекло я заметил, что над прилавком склонился какой-то покупатель.

Я вошел и невольно сделал шаг обратно, неприятно пораженный встречей…

Я увидел Гашке! Да, того самого Гашке, с которым лежал в госпитале в одной палате и которого мельком заметил в канцелярии гестапо.

Он небрежно на меня покосился и сделал вид, что не узнал, а может быть, и в самом деле забыл, и опять склонился над прилавком. Усилием воли я принудил себя приблизиться к прилавку. Перед господином Гашке в изобилии лежали открытки с изображением обнаженных красавиц в весьма нескромных позах.

– Чем могу служить? – по-немецки обратился ко мне хозяин магазина.

Секунду я колебался, но пароль, полученный мною, звучал столь невинно, что я решил не обращать на Гашке внимания.

– Я разыскиваю первое издание «Фауста». Первое издание, вышедшее в тысяча восемьсот восьмом году.

– Вы хотите слишком многого, – ответил мне продавец.

– Я не пожалею никаких денег, – настаивал я.

– Откуда в моем скромном магазине может быть такая редкость? Но я могу предложить вам одно из позднейших изданий, с отличными иллюстрациями.

– Нет, мне нужно издание тысяча восемьсот восьмого года, – настойчиво повторил я.

– И я бы взял с вас не слишком дорого, – настаивал на своем предложении продавец.

– Нет, – твердо сказал я. – Мне нужно первое издание, если вы не можете его достать, мне придется уйти.

Сказано было все, что следовало сказать для того, чтобы тебя признали своим в этом тесном и темном магазинчике, но почему-то я не был уверен в ответе. Меня смущало присутствие господина Гашке.

Однако продавец не стал медлить и толкнул дверь в помещение, примыкавшее к магазину, – маленькую комнату с убогой железной койкой, с голым, ничем не покрытым столом и с табуреткой, на которой стояло ведро с чистой водой. Похоже, что хозяин жил в этой комнатке, напоминавшей тюремную камеру.

– Прошу вас, – произнес продавец. – Пройдите.

Сам он остался на месте, пропустил меня, и не успел я оглядеться, как в комнату вошел Гашке.

Дверь затворилась.

Гашке держал в руках открытки. Одним движением он сложил их как карточную колоду и небрежно положил на край стола.

– Садитесь, товарищ Макаров, Андрей Семенович, – сказал он по-русски. – Я уже давно жду вас. – Он указал на койку и сам сел на нее.

Я не мог еще прийти в себя оттого, что именно Гашке является человеком, которому я должен предоставить всего себя.

– Мне приказано поступить в ваше распоряжение, – неуверенно произнес я. – Вот я и пришел.

– Зачем так официально? – сказал Гашке. – Нас связывают неформальные узы… – Этот человек точно высвобождал меня из каких-то тенет, которыми я был опутан за время моей жизни под чужим именем. – Давайте знакомиться, – просто сказал он. – Меня зовут Иван Николаевич Пронин. Майор Пронин. В прошлом году мне пришлось заниматься делами, связанными с Прибалтикой. Вот начальство и направило меня сюда…

Все это говорилось без всякой многозначительности, с той простотой и естественностью, которая есть непременное свойство мужественных душ.

– Я ничем не должен отличаться от тех, чье доверие поручено мне завоевать, – продолжал Пронин. – Фельдфебель Гашке – я теперь уже не унтер, а выше – не только не хочет отставать от своих офицеров, а кое в чем хочет их даже превосходить. Все в гестапо знают, что ни у кого нет лучших картинок определенного содержания, чем у Гашке. Это создает мне популярность. Под этим предлогом мне удобно заходить к букинистам. Гашке пополняет свою коллекцию!

Пронин прислушался к какому-то шуму за стеной, помолчал, – по-видимому, это была ложная тревога, – и опять обратился ко мне:

– Нам с вами надо обстоятельно поговорить, Андрей Семенович. Сейчас у нас мало времени, да и место для этого неподходящее. Я не должен оставаться здесь подолгу: это могло бы навлечь подозрения на нашего хозяина. А он еще пригодится Латвии. Я предложу следующее…

Он думал всего несколько секунд.

– Завтра… Скажем, завтра между двенадцатью и часом Гашке отправится со своей девицей в Межапарк. В гестапо самая горячка ночью, поэтому днем позволено и вздремнуть, и отдохнуть…

Он достал блокнот, сделанный со всей немецкой тщательностью, вырвал из него листок и быстро начертил нечто вроде плана.

– Вот дорога, вот поворот, здесь развилина, направо дорожный знак… Скажем, у следующего дорожного знака. Вы можете приехать на машине? У этого дорожного знака и будет прохлаждаться Гашке с дамой своего сердца. С вашей машиной что-нибудь стрясется, скажем, заглохнет мотор. Вам не останется ничего другого, как обратиться за помощью к благодушествующему фельдфебелю…

Все было совершенно ясно.

– Я пойду, а вы выходите минут десять спустя и возвращайтесь другой дорогой, – распорядился Пронин. – Кстати, у вас есть с собой деньги?

– Не слишком много, – сказал я. – Я не знал…

– Много и не надо. Будете уходить, купите на всякий случай у нашего хозяина две-три книжки…

Пронин забрал картинки и вышел, я услышал дребезжание колокольчика на двери и вернулся в магазин. Хозяин равнодушно на меня посмотрел. Я купил у него несколько немецких журналов, вышел на площадь и окольным путем отправился домой.

Вечером я предупредил Янковскую:

– Завтра с утра мне понадобится машина.

Она усмехнулась:

– Ого, как вы стали разговаривать!

– Но ведь машина-то моя?

– Если вы действительно решили стать преемником Блейка, несомненно. – Она подумала и спросила: – Куда же вы собираетесь на этот раз?

– На свидание, – смело ответил я. – С одним из оперативных работников гестапо.

– Это в плане ваших разговоров с Эдингером? – Янковская испытующе посмотрела на меня.

– Да, – твердо сказал я. – Думаю, мне стоит с ним сблизиться.

В ее глазах почти неуловимо – в этой женщине все было неуловимо – сверкнула искорка радости.

– Что стоит вам делать, я объясню несколько позже, – сказала она дружелюбно. – А что касается машины, я загоню ее во двор, и утром вы можете ехать в ней хоть до Берлина.

Утром Марта накормила меня жареной камбалой – у нее были какие-то особые хозяйственные связи с рыбаками и огородниками из-под Риги, – затем я вывел машину, пожалел, что рядом нет капитана Железнова, и поехал за город.

Военному, как правило, достаточно лишь намека на карту, для того чтобы отыскать требуемую географическую точку, а Пронин вычертил путь к своему сегодняшнему местопребыванию достаточно тщательно. Я доехал до развилины, нашел дорожный знак и неподалеку от второго знаки в тени деревьев увидел расположившегося на траве Гашке.

Сухая теплая осень пришла на смену мягкому прибалтийскому лету. Желтые и оранжевые краски окрасили листву. Бронзовые листья нет-нет да и слетали с ветвей и, медленно кружась, точно умирающие бабочки, опускались на дорогу. Трава обвяла, сделалась суше, жестче, лежать на ней было уже не так приятно, как весной… Но Гашке чувствовал себя, по всей видимости, превосходно. На траве перед ним был расстелен лист синей оберточной бумаги, на бумаге лежали холодные сосиски и бутерброды с колбасой и сыром, около бумаги прямо на траве стояла початая бутылка с водкой, и возле нее валялись два бумажных стаканчика; все это было куплено, конечно, в магазине, обслуживавшем только немецких офицеров, – таких специальных магазинов в Риге было достаточно.

Но главную прелесть подобного времяпрепровождения представляла, конечно, молодая девушка, сидевшая против Гашке.

Эта белокурая красотка, с правильными чертами лица, голубоглазая, крупная и высокогрудая, могла бы покорить не только скромного фельдфебеля!

Как и было условлено, моя машина остановилась прямо против отдыхающей парочки.

Я соскочил, поднял капот машины, поковырялся в моторе…

– Эй, фельдфебель! – крикнул я. – Желаю вашей девушке хорошего мужа! Вы понимаете что-нибудь в моторах?

Он встал, усмехнулся.

– Откуда вас только принесло?..

Он что-то сказал девушке, та кивнула, сорвала веточку лилового вереска, прикусила стебелек зубами, еще раз кивнула и пошла к повороту.

Пронин подошел ко мне.

– Давайте ваши инструменты!

Я достал сумку с ключами и отвертками. Пронин разбросал их перед машиной, а мы сами отошли к обочине и сели лицом к дороге.

– Где это вы отыскали такую красавицу? – не удержался я от вопроса.

– Хороша? – горделиво спросил Пронин.

– Маргарита не Маргарита, валькирия не валькирия… – подтвердил я. – Обидно, что такая девушка снисходит до немецкого фельдфебеля.

– А она не снисходит, – насмешливо пояснил Пронин. – Работница с кондитерской фабрики и комсомолка, она знает, кто я такой. Она делает свое дело, и если направится обратно в нашу сторону, учтите, это будет значить, что появились ненужные свидетели и нам придется заняться мотором.

Но они так и не появились за время нашего разговора.

Здесь мне следует оговориться и сказать, что масштабы деятельности Пронина в оккупированной гитлеровцами Риге были очень велики, в своем рассказе я не пытаюсь даже хоть сколько-нибудь изобразить эту деятельность. Я рассказываю только о событиях, непосредственным свидетелем и участником которых был я сам, и поскольку Пронин принимал в них участие, рассказываю о нем лишь в связи с этими событиями, хотя, повторяю, в общей деятельности Пронина они занимали очень скромное место.

– Прежде всего опишите день за днем, шаг за шагом все, что произошло с вами, начиная с момента вашего приезда в Ригу, – попросил он меня. – Буквально все. Что делали, как жили, с кем встречались…

И я обстоятельно передал ему все, о чем уже рассказывал Железнову.

Пронин задумчиво пошевелил сухие травинки попавшейся ему под руку веточкой.

– Ну что ж, проанализируем, как говорится, эту шахматную партию в отложенной позиции. Начнем с памятного вечера. Ваша Янковская встретилась с вами, конечно, не случайно, для чего-то вы были нужны. В каких целях воспользовалась она вами, еще не совсем ясно. Разумно предположить, что не в личных, а в интересах чьей-то разведки. Чьей – тоже пока неясно. После всего, что произошло, и особенно после того, как вы нашли ее в ресторане, естественно было предположить, что обо всем увиденном вы сообщите соответствующим органам. В целях профилактики вас решили убить. И все же не убили! Отсюда начинаются загадки…