Читать книгу Копенгагенский разгром - Лев Портной - Страница 3

Перед сном я думал об этой девушке, Элен де Понсе. Воображение рисовало юную виконтессу, вынужденную добывать средства к существованию мытьем посуды. Я пытался отмахнуться от черных мыслей, но поневоле задавался вопросом: каково это – пережить страшную трагедию, казнь родителей, и содрогался от ужаса. Но я спал в богатом доме графа Воронцова, а где коротала ночь эта девушка, не знал. Я думал о том, как выполню поручение императора, непременно буду вознагражден и предстану перед маменькой и папенькой, обласканный царской милостью.

А она? Какими надеждами тешилась она? Надеждой на то, что неизвестный российский посланник согласится доставить ее бесплатно в Санкт-Петербург? И удастся из посудомоек выбиться в гувернантки?

Потом я вспомнил свою кузину Елизавету Дмитриевну. Ее матушка графиня Неверова Мария Никаноровна рассчитывала выдать Лизу замуж за меня. Мои родители полагали, что это будет отличная партия, но – слава богу! – оставляли последнее слово за мною.

Я представлял себе Лизу на месте юной виконтессы. Какое отчаяние охватило б ее, случись ей осиротеть и попасть в чужую страну! Какое унижение испытывала бы она, оказавшись перед выбором – служить посудомойкой или гувернанткой! И какой благодарностью воспылало бы ее сердце, если бы молодой граф предложил ей руку и сердце…

Утомленный дорогой и треволнениями, спал я крепко, но даже во сне чувствовал гарь в воздухе. Проснулся поздним по лондонским меркам утром. Но в тяжелой от духоты голове стоял образ очаровательной виконтессы.

– Вот и вы! – Граф Воронцов встретил меня с радушной улыбкой. – Я приказал не беспокоить вас, пока не проснетесь сами. Вам нужен был отдых.

– Одного не пойму: как вы живете здесь? Этим воздухом невозможно дышать! – сказал я.

– К этому быстро привыкаешь. Всему виною туманы, они задерживают в воздухе дым. А так в России топят камины и печи куда больше, чем здесь, – объяснил Семен Романович.

Появился Новосильцев и с напыщенным видом вставил свою реплику:

– Воздух в России лучше, но атмосфера удушлива.

Николай Николаевич обратил на меня вызывающий взгляд.

– Ждете, что я буду протестовать? – усмехнулся я. – Напрасно. В нашем государстве много недостатков. Но это не мешает служить ему. И тем более я не склонен идеализировать другие системы. Будь то английская, французская, да хоть какая.

– Друзья мои! – воскликнул Семен Романович. – Решительно, вы найдете в лице друг друга прекрасных собеседников. Николай, будь так добр, составь Андрею Васильевичу компанию. Я распоряжусь, чтобы накрыли стол. Для тебя это будет ланч, а для Андрея Васильевича – первый завтрак. Только не слишком горячитесь! К чаю вы должны закончить политические дебаты, чтобы не докучать даме. С минуты на минуту приедет мадемуазель де Понсе.

Я почувствовал усиленное сердцебиение и отступил в угол, куда не доставал свет из окна, – не хотелось, чтобы собеседники заметили, как покраснели щеки.

А про себя отметил, что совершенно потерял рассудок из-за виконтессы: еще ни разу не видел ее, а уже краснею при упоминании ее имени.

– Господа, прошу вас в гостиную, – пригласил нас граф Воронцов. – А я должен оставить вас на пару часов. Отъеду по делам. Николай, прошу тебя представить Элен графу.

– Семен Романович, признаться, я рассчитывал, что мы немедленно приступим к делу, – напомнил я графу Воронцову о цели своей миссии.

– Несомненно, мой друг, – улыбнулся он. – Груз прибыл из Бирмингема еще два дня назад и поступил на хранение в банк. Именно туда я и направляюсь.

– Я должен поехать с вами.

– Вы напрасно потеряете время, – возразил граф Воронцов. – Я распоряжусь, чтобы произвели необходимые приготовления и назначили appointment. Тогда-то мы с вами и приедем в банк. Вы будете присутствовать при упаковке и пломбировании.

– Право, мне неловко, что всю волокиту вы взваливаете на себя, – подумав и придя к выводу, что так действительно разумнее, сказал я.

– Друг мой, оставьте мне, старому дуралею возможность хоть немножко еще послужить России. А вам не помешает выкроить время для очаровательной барышни.

Он рассмеялся, а я почувствовал, что краска с новою силою залила мои щеки, но отступить в тень уже не мог. Впрочем, смеялся граф Воронцов вполне добродушно.

– И самое главное! – спохватился я. – Скажите, нет ли новостей от полиции?

– Пока нет, – с тяжелым вздохом промолвил граф Семен. – Полиции нужно время.

– Даже если не дождусь поимки преступников, я хотел бы знать о том, как продвигается розыск.

– Я приглашу инспектора Салливана, – ответил граф Воронцов.

Он уехал, а мы с Новосильцевым остались в гостиной. Лакеи сновали вокруг, накрывая стол. Вошел мистер Блотт с подносом. Я заметил суету в холле, оттуда донесся женский голос.

– А вот и мисс де Понсе приехала, – заметил Новосильцев.

«Heus-Deus! – воскликнул я мысленно. – Пан или пропал! Великая любовь или большое разочарование!» И с замиранием сердца вышел я в холл, увидел ее и… почувствовал удар молнии в груди.

Она была очаровательна! Белокурая девушка лет восемнадцати стояла, скромно потупив взор. На ней было аккуратное синее платье, сшитое, насколько я мог судить, по английской моде, но явно более подходящее простолюдинке, нежели виконтессе. Почувствовав мое присутствие, она подняла голову, и наши взгляды встретились. Я был заворожен глубиной ее карих глаз. Несомненно, она догадалась, что я и есть тот человек, который отвезет ее в Россию. Она смотрела на меня с покорностью и благодарностью, как бы вверяя свою судьбу мне.

Я не сомневался, что она ответит взаимностью, и ликовал, представляя себе, как она расцветет, когда я закажу ей наряды, достойные королевы, а старые платья она раздаст прислуге.

Рядом с нею стоял лакей. Похоже, он да и мистер Блотт заметили, какое воздействие произвела на меня встреча с девушкой. Однако их лица хранили невозмутимые выражения.

Я улыбнулся, вознамерившись вопреки этикету представиться ей сам. Ее четко очерченные губы дрогнули в ответной улыбке. И вдруг раздался окрик:

– Николь! Что ты встала столбом!

Послышались быстрые и четкие шаги, и из боковой комнаты вышла женщина лет двадцати пяти, не меньше. Ее черные волосы были уложены в прическу, – уверен, на укладку она потратила целое утро. Она сбросила легкую шубку на руки лакею и подтолкнула девушку, побуждая ее к действию, насчет которого, очевидно, распорядилась ранее.

– Николь! Шевелись! Шевелись давай! – повторила дама.

Девушка опустила голову и быстро прошла в глубину дома. Я слегка посторонился, и синее платье из тарлатана мимолетно коснулось моей руки. Ее госпожа заметила меня и, выдав лучезарную улыбку, воскликнула:

– Ах, простите! Я не видела вас! Эти слуги бывают такими несносными! Вы, должно быть, граф Воленс?

Не успел я поправить ее, как из-за спины раздался ироничный голос Новосильцева:

– Воленс-Ноленс!

– А я виконтесса Элен де Понсе, – щебетала дама. – Граф Саймон сказал, что вы отвезете меня в Россию. Это очень мило с вашей стороны!

Она подала мне руку, я коснулся губами ее запястья. Дама пошла вперед, увлекая меня за собою.

– Здравствуйте, мистер Николя, – поприветствовала она Новосильцева.

– Доброе утро, мисс Элен, – ответствовал он и, повернувшись ко мне, спросил: – Что-то случилось? Вы как-то странно выглядите?

– Нет-нет, ничего, – поспешно ответил я.

А виконтесса де Понсе смерила меня торжествующим взглядом. Похоже, эта напыщенная гусыня решила, что я сражен ее чарами!

Она расположилась в кресле, откуда-то явился черный кот, которого накануне едва не пришиб мосье Каню. Животное потерлось мордой о ноги виконтессы, и она взяла его на руки.

– Нуар, Нуар, – проворковала виконтесса и, взглянув на меня, спросила: – Скажите, граф, в чем заключается ваша миссия?

– Я должен предотвратить войну, – сказал я с некоторым сарказмом.

– Да? – Виконтесса несколько растерялась. – А как вам погода?

– Погода? – переспросил я и, бросив взгляд на Новосильцева, ответил: – В России удушливая, а здесь отвратительная.

– Знаете, граф, – доверительным тоном произнесла виконтесса, – в Англии на вопросы о погоде принято отвечать «fine, very fine».

– Благодарю за подсказку, – промолвил я, – но, полагаю, вам нужнее изучить российские обычаи, чем мне английские.

– Я слышала, что с вашим другом случилось несчастье, – неожиданно серьезным тоном сказала мадемуазель де Понсе.

– Его убили, – ответил я.

На лице виконтессы де Понсе ни единый мускул не дрогнул. Впрочем, чего я ждал от женщины, родителей которой гильотинировали.

– Не могу простить себя, – добавил я. – Это была моя вина.

– Ваша?! – изумилась она.

– Именно. – Я кивнул. – На подъезде к Лондону на нас напали грабители. Я настоял на том, чтобы дать им отпор. Одному из них я прострелил руку.

Виконтесса посмотрела на меня с изумлением и даже отчасти с возмущением, словно полагала, что такой человек, как я, никак не мог сразиться с разбойниками, и теперь обманываю ее. Я и сам удивился тому, что присвоил заслугу Феклистова. И зачем? Какое мне дело до этой напыщенной виконтессы? Для чего вдруг понадобилось предстать в ее глазах героем? И отчего после того, как преувеличил свою роль, сомнение, выказанное виконтессой, еще больше задело мое самолюбие?

Николай Николаевич затеял дискуссию о преимуществах английской политической системы. Я откликался невпопад, а виконтесса Элен де Понсе оказалась собеседницей скучной, поскольку ее ответы диктовались не собственным мнением, а лондонским этикетом, содержавшим только одно выражение – «very fine». Ну, или просто «fine» – на случай полного несогласия с собеседником.

Каждый раз, выдавая это «very fine», мадемуазель де Понсе бросала на меня взгляд, полный уверенности, что я давно околдован ее чарами и только отсутствие достойного воспитания мешает мне проявить свои чувства.

А мои мысли занимала Николь. Хотелось одного – немедленно бросить все и уехать с нею на какой-нибудь необитаемый остров или еще куда-нибудь, где не будет ни английских, ни любых других правил приличия, мешавших нашему счастью. Я решил, что одеть в драгоценные платья бывшую служанку куда романтичнее, чем обнищавшую виконтессу. Да и непохоже, чтобы эта виконтесса чересчур обнищала. Кроме того, я полагал, что состряпать дворянский титул для Николь не составит большого труда. Французская революция пустила по миру целую армию осиротевших графинь, чьи фамильные реликвии сожжены. Почему бы Николь не оказаться одной из них? И кстати, нужно еще поинтересоваться у Семена Романовича, достоверно ли он знает, что Элен де Понсе – виконтесса, а не дочь лавочника?

Вернулся граф Воронцов. Вместе с ним приехала дама лет сорока-сорока пяти и двое господ: офицер в красном мундире, перетянутом белыми ремнями, и шляпе-двууголке с белым султаном, и субъект лет пятидесяти в парике, с которого сыпалась пудра.

– Друг мой, – обратился ко мне Семен Романович, – позволь, я представлю тебя леди Мэри-Энн Фицгерберт.

Я кивнул. Виконтесса взглянула на новую гостью с презрительным равнодушием, очевидно, не усматривая в ней соперницы.

– Лорд Бенджамин Томпсон, – граф Воронцов кивнул господину в парике.

– Граф Воленский, Андрей Воленский, – я поклонился.

– А это капитан гвардии сэр Оливер Годен, – продолжил граф Воронцов. – Сэр Оливер возглавит охрану и сопроводит вас до корабля.

Офицер был высокого роста, с широченными плечами и ручищами столь громадными, что наводило на мысль, если даже сам он всю жизнь не ворочал мотыгой, то уж предки до седьмого колена наверняка землю пахали. Он окинул меня оценивающим взором, словно не ему, а мне предстояло охранять экипаж и он прикидывал: справлюсь я или нет?

– Граф Саймон рассказал нам, как вы вступили в схватку с разбойниками, – промолвил офицер.

Несколько мгновений он смотрел на меня испытующим взором, затем козырнул и добавил:

– Примите мои поздравления.

– Это была обыкновенная шваль, – сказал я. – Ничего геройского мы не совершили. И поздравлять тут не с чем. Моего друга убили. Полиция считает, что это месть со стороны преступников.

– Большинство предпочитают откупаться, нежели рисковать жизнью, – вставила леди Фицгерберт, слышавшая наш разговор.

– Просто здесь кто-то внушил всем, что таковы традиции, – сказал я. – Если бы король взял на себя труд заверить британцев, что традиции – давать отпор наглецам, уверен, нашлось бы немало храбрецов.

– Браво! Браво! – Леди Фицгерберт захлопала в ладоши.

– Честно говоря, я желал бы поскорее закончить с делами, – заметил я графу Воронцову.

– Мы действуем по плану, – ответил он. – В банке все готово. Вас ждут. А по пути домой я заехал за капитаном Годеном, он остановился в доме леди Фицгерберт.

– А я не удержалась от соблазна познакомиться с русским посланником, которому суждено предотвратить войну между нашими странами, – промолвила леди Фицгерберт. – Кроме того, вы перекинете еще один мостик между англиканской церковью и католиками.

«Какая несуразица! – подумал я. – При чем здесь католики и англиканская церковь?!»

– Леди Фицгерберт – католичка, – сообщил граф Воронцов.

– И каково это: в Англии быть католиком? – спросил я.

– Легче, чем двести лет назад, – улыбнулась леди и чуть погодя добавила: – Уильям Питт попытался уравнять права католиков и протестантов, а в результате потерял пост премьер-министра.

– Признаюсь, ума не приложу, как моя миссия повлияет на отношения англиканской церкви и папского престола! – сказал я. – Одно утешает: должность премьер-министра не потеряю.

– Кажется, вы знаете что-то, чего не знаем мы, – заявила мадемуазель де Понсе, глядя на новую гостью.

– Только догадки, только догадки, – ответила леди Фицгерберт и выставила вперед открытые ладони, заранее защищаясь от досужего любопытства.

Мадемуазель де Понсе надула губки. Я представил себе ее физиономию, когда я сообщу, что хочу забрать ее служанку. Пожалуй, виконтесса лопнет от зависти! И хорошо, если так. Будет хуже, если она разнесет на весь Санкт-Петербург, что Николь была ее холопкой. И я подумал, что нужно быть повнимательнее с виконтессой, ведь предстоит еще как-то ее ублажить, чтобы она держала язык за зубами.

Я спохватился, что, погрузившись в романтические грезы, не слежу за разговором.

– …но кабинет Уильяма Питта-младшего пал, – рассуждал Семен Романович. – Новый премьер-министр еще не назначен. Аддингтону потребуется время…

Новосильцев повернулся ко мне и тихо сказал:

– Новым премьер-министром станет сэр Генри Аддингтон.

– Благодарю, я знаю, – сухо ответил я.

– Ему потребуется какое-то время, чтобы еще раз все взвесить, – продолжил свою мысль граф Воронцов.

– Вы же знаете, – вздохнула леди Фицгерберт, – что Генри и Уильям всегда были единомышленниками. Аддингтон на посту премьер-министра продолжит политику Питта. Скажу вам больше: политика Аддингтона будет жестче.

– Арией из итальянской оперы Аддингтон довольствоваться не станет, – саркастическим тоном заметил лорд Томпсон.

– К слову сказать, и исполнять арию уже некому, – заметил я.

Взоры гостей обратились на меня.

– Граф Ростопчин отправлен в отставку, – пояснил мои слова Семен Романович.

– Жаль, – покачала головой леди Фицгерберт. – И главное, война не станет дожидаться назначения премьер-министра.

– Уже сформирован Балтийский флот адмирала Хайда Паркера. Военный конфликт с Россией, можно сказать, неизбежен, – подытожил лорд Томпсон.

Я обвел взглядом собравшихся за столом, пытаясь вообразить, каково это будет, если через час объявят войну и мы станем смертельными врагами.

– Но… – леди Фицгерберт сделала паузу и, повернувшись ко мне, сказала: – Вы, мой друг, способны предотвратить столкновение.

– А в каком ведомстве вы служите? – неожиданно спросил меня капитан Годен.

– В коллегии иностранных дел, – ответил я.

– Стало быть, дипломат, – с удивлением промолвил капитан. – Это и впрямь неожиданно, чтобы дипломатические работники вступали в схватку с разбойниками.

– Я не очень силен в английском, – признался я. – А когда боишься, что язык подведет, полагаешься на кулаки.

– Все войны проистекают из-за того, что дипломаты не сумели договориться, – вздохнула леди Фицгерберт.

– Полностью разделяю ваше мнение, – согласился я.

– А по-моему, войны случаются из-за того, что мужчины любят воевать, – вставила свою реплику мадемуазель де Понсе.

– Не все мужчины, – возразил я и, поймав удивленный взгляд виконтессы, продолжил: – Я не люблю воевать.

– Но вы же не воюете, – улыбнулась она.

– Сейчас нет, – подтвердил я, – но воевал. Я подал в отставку и дал себе слово никогда более не участвовать ни в каких войнах.

Взоры всех присутствующих обратились на меня.

– Вы говорите удивительные вещи, – покачал головой капитан Годен. – Но как вы поступите, если случится война?

– А я уверена, что граф разыгрывает нас, – кокетливо заявила мадемуазель де Понсе.

Сэр Бенджамин Томпсон смотрел на виконтессу с благоговением. Она же не сводила с меня пытливого взгляда.

– Отнюдь, – отозвался я. – Я служу своему государству. Но если оно затеет войну, пусть на меня не рассчитывает.

– А в какой кампании довелось вам участвовать? – спросил Новосильцев.

– В Италии и Швейцарии под командованием Суворова.

– Это была славная кампания, – промолвил граф Воронцов, будто удивлялся, отчего же расхотелось мне воевать дальше.

– Да уж, – с сарказмом буркнул я.

– А я в отставке с девяносто шестого года, – сообщил Новосильцев. – Иначе непременно участвовал бы в деле с Суворовым.

– Если вы так категорично против войны, то российский император выбрал лучшую кандидатуру для этой миссии. – Леди Фицгерберт улыбнулась мне; в отличие от прочих – искренне.

– Участие в войне вовсе не означает непосредственное участие в боевых действиях, – сказал лорд Томпсон. – Вот я, например, в последнее время занимаюсь проблемой питания. Это, знаете ли, непросто: накормить армию, действующую вдалеке от родины и к тому же постоянно меняющую дислокацию. А солдат должен быть сыт, иначе – какой же он солдат?!

– И правда, сподручнее кормить солдат в собственных казармах, – улыбнулся граф Воронцов. – А потому, дамы и господа, вынужден извиниться. Мы с графом Воленским должны отбыть в банк. – Семен Романович поднялся из-за стола и, кивнув мне, добавил: – Нам предстоит отправиться в Бишопсгейт, нас ждут в «Френсис Бэринг энд Ко».

Я попросил лакея вызвать мосье Каню и ожидал в холле, втайне надеясь на новую встречу с Николь. Но тщетно. Явился Жан с недовольной физиономией, а горничная виконтессы так и осталась где-то в комнатах для слуг. Я вышел из дома следом за графом Воронцовым, сильно расстроенный. А тут еще подлый французишка с кислой миной!

– Жан, – рассердился я, – отчего ты смотришь так, будто тебя из поганого чулана некстати выгнали?!

– Вот-вот-с, сударь, – оживился мосье Каню. – Может, я останусь…

– Я тебе останусь! – возмутился я. – Садись рядом с кучером! И прекрати рожу мне строить!

По пути граф Семен поведал анекдотическую историю. Гадалка предсказала мистеру Бэрингу, что человек по фамилии Лисон в одночасье погубит его банк. С тех пор владелец банковской конторы ввел строгое правило: не впускать людей с такой фамилией.

Мысли мои занимала Николь, и когда мы прибыли во «Френсис Бэринг энд Ко», я не слишком прилежно следил за манипуляциями банкиров. Нас провели в хранилище, где у меня на глазах опечатали четыре кованых сундука, поместили их в отдельную кладовую, дверь также опечатали, а ключ вручили мне. Утром нам предстояло забрать сундуки, погрузить их на подводы и отправиться в Дувр.

Признаться, я не понимал, к чему все эти ухищрения с пломбами, отдельной кладовой и ключом. Неужели у них нет дополнительных ключей? Или сложно изготовить новые пломбы? Однако банк пользовался хорошей репутацией, и мистер Лисон здесь пока не работал.

Я подписал бумаги, и мы отправились в обратный путь. На подъезде к Мэнсфилд-стрит настроение у французишки улучшилось. Он сидел на козлах рядом с кучером и даже насвистывал. Если б я знал, чему каналья радовался, сбросил бы его под копыта лошадей.

По возвращении я поднялся в свои апартаменты, но и двух минут не усидел в одиночестве. Я решил разыскать Николь и объясниться с нею. Кто знает, может, другого случая для разговора с девушкой не представится. Я не знал, намерена ли виконтесса взять горничную с собою в Россию, а спросить стеснялся.

Я спустился вниз и прошел на половину для слуг. Коридор едва освещался дневным светом, падавшим через небольшое оконце. Несколько плотно закрытых дверей манили и пугали одновременно. Я дрожал, как юнец, впервые крадущийся на свидание с податливой крестьянкой. Я боялся, что меня увидит хозяин дома или кто-то из гостей. И отчего-то еще больше опасался оконфузиться, столкнувшись с кем-либо из слуг.

Да-да, почему-то открыть дверь и вместо девушки увидеть мистера Блотта или другого лакея представлялось мне немыслимо стыдным. Я не знал, что скажу на вопрос: кого ищу. Не объяснять же лакею, что полюбил с первого взгляда горничную!

Я приложил ухо к первой двери – тишина. Прокрался ко второй, прислушался и уловил какой-то стук и всхлипывания. Мгновенно появился образ: девушка плачет и от безысходности колотит по спинке стула. Сердце рванулось из груди, я распахнул дверь… и замер.

Николь с задранным на спину синим подолом навалилась на столешницу и голой задницей отпихивала Жана Каню, а тот наскакивал и наскакивал, словно задался целью проломить оборону и опрокинуть стол.

Я отступил, прикрыл дверь и вздрогнул от неожиданности: передо мною стоял мистер Блотт, успевший незаметно подкрасться вплотную. Лакей принял царственную осанку и с совершенно отсутствующим выражением глаз бесцветным голосом произнес:

– Сэр, это приватные покои для слуг. Принято стучаться, прежде чем входить. И вообще вам не следует спускаться сюда. Достаточно позвонить в колокольчик.

Он стоял передо мною каменным изваянием. Наверно, здесь в порядке вещей, что слуга делает замечание господину. Я едва сдержался, чтобы не нарушить эту английскую традицию, хотя руки чесались дать в морду подлому англичашке.

Ничего не ответив, я с непроницаемым лицом обошел истукана и поднялся на второй этаж.

Там я застал виконтессу Элен де Понсе. Она стояла у открытой двери соседней с моею комнаты.

– Добрый вечер, мадемуазель. – Я слегка поклонился.

– Вы чем-то расстроены, граф? – спросила она.

– Нет-нет, все в порядке, – ответил я и спросил: – Вы готовы к путешествию?

– Да, я уже сдала свою лондонскую квартиру. Граф Саймон любезно предложил провести последнюю ночь здесь. А завтра утром мы отправимся все вместе в Дувр.

– Уверен, путешествие будет приятным, – сухо промолвил я и, простившись, отправился к своим покоям.

– Граф! – окликнула меня виконтесса.

Я остановился и обернулся, оказавшись совсем близко к собеседнице.

– Я видела, как вы смотрели на Николь сегодня утром.

Виконтесса промолвила эти слова сухим тоном, но на ее губах блуждала насмешка, и взгляд был вызывающе дерзок.

– Странно, – ответил я. – Утром вы утверждали, что не заметили меня.

Виконтесса ничуть не смутилась.

– Хотите попользовать ее? – спросила она.

Я улыбнулся – улыбка получилась горькой, – и сказал по-русски:

– Ее я хотел любить, а попользовать вас.

Я обхватил виконтессу за талию, впился губами в ее пухленький ротик, и мы едва не ввалились в ее комнату.

– Дверь… дверь… – повторяла она, пока я расправлялся с белым кисейным платьем.

Дверь я захлопнул ногою, повалил Элен на кровать, а потом долго и с наслаждением мстил ей за все причиненные мне обиды – за глупость Николь, и за подлость мосье Каню, и за несовершенство этого мира в целом.

Потом мы лежали, поглаживали друг друга и молчали. Мне ни о чем говорить не хотелось, а Элен еще во время любовной баталии несколькими восторженными вскриками исчерпала весь свой словарный запас.

Вдруг раздался тихий стук в дверь. Мадемуазель де Понсе, не стесняясь моего присутствия, крикнула:

– Да.

Беззвучно вошла Николь и остановилась, потупив взор.

– Что случилось? – спросила Элен.

– Там пришел полицейский, – ответила горничная.

– Полицейский? – удивилась мадемуазель де Понсе.

А я уже прыгнул с постели и принялся оправлять свою одежду, не обращая внимания на женщин. Добродетель-то они обе сдали, словно лондонскую квартиру.

– Полицейский сказал, что разбойников поймали, – сообщила Николь.

– Поймали?! – обрадовался я.

– Да, – подтвердила девушка и добавила: – Но еще он сказал, что вашего друга убили не они.

– Николь! Перестань чесать языком! – одернула горничную Элен.

– Простите. Я просто подумала, что его сиятельству не терпится узнать новости, – пролепетала девушка.