Читать книгу Испытание киллера - Лев Пучков - Страница 4

Субботнее утро было ужасным. Во-первых, вчера, по прибытии домой после посещения прозекторской, я стремительно принял на грудь содержимое 750-граммовой бутыли «Смирнова». Принял в единоличном порядке и на пустой желудок. Результат не замедлил сказаться с самого ранья: едва добравшись до санузла, я минут пять эффектно пугал унитаз, повергая в смятение Милкину няньку.

Во-вторых, муки душевные и скверное физическое состояние резко усугубил разговор с Оксаной, которой я имел неосторожность позвонить в надежде организовать секс-терапию с доставкой на дом.

Эта мегера, эта паразитка, эта… эта… короче, она опять, весьма некстати, решила меня помучить.

– Выпиши каталог медицинских изделий, – велела она ленивым голосом, – изучи все аннотации на контрацептивы и законспектируй в тезисной форме. Когда сдашь мне зачет по порядку пользования, тогда и поговорим, – и хлобыстнула трубку на рычаги.

– Ах ты ж, ублюдка!!! – вскричал я в ярости и хотел было швырнуть телефон в стену. Но, полюбовавшись на свое некачественное отражение в полированной поверхности прикроватной тумбы, передумал и аккуратно вставил трубку в гнездо. Свое все – не дядя подарил. Да и потом – аппарат здесь при чем? Вот если бы эту мегеру – да об стену! Тогда да – это я понимаю!

Я живо представил себе со мстительной радостью: хрупкая шея аналитички в моих крепко сжатых, могучих руках, глаза выпучены, пена на губах, башка дергается туда-сюда… М-м-м-м-м-м! Блеск! Последние, конвульсивные рывки – и… Нет, лучше слегка придушить, а потом все на ней изорвать в клочья и оттарабанить по полной программе: грубо, громко, дерзко и беспощадно. Чтобы вела себя прилично!

Потерзавшись до 12.00 сомнениями по поводу целесообразности своего существования в этом мире, я решил отправиться к Бо. Бо – это последняя инстанция. Когда мне хорошо и дела идут, я о нем и не вспоминаю. А когда жизнь кажется невыносимой, я отправляюсь к Бо. Потому что Бо – мой кровный брат. Я – это он, он – это я. По ходу повествования вы поймете, отчего так обстоит дело.

Навертел номер. Дождался, когда в трубке раздастся ленивое сопение. Бо всегда сопит в трубку (у него перебит нос) и молчит – ждет, когда абонент представится.

– Это я, – доложил я.

– Ну.

– Хочется стреляться.

– Ну!

– Ага! Щас возьму и застрелюсь – если у тебя сегодня баня не топится.

– Ну-ну…

– Короче – я еду?

– Ну.

– Да фуля ты «ну» да «ну»! Скажи русским языком – ты меня ждешь или где?

– Эндр би торуц цол угав! – протараторил Бо. – Эндр нанд керг дала! Во как!

Это я уже выучил. В переводе с калмыцкого это значит: я занят, у меня дела. Но это также значит, что он будет рад меня видеть в любое время дня и ночи. Потому что за последние два года, когда Бо действительно был занят (в тот день, как потом выяснилось, имела место экстренная разборка с залетными дагами, в ходе которой образовалось шесть трупов), он ответил мне что-то типа:

– Извини, малыш – сегодня тебе лучше отдыхать дома.

– Через сорок минут буду, – пообещал я. – Передай привет Коржику – я его сегодня пополам порву.

– Ну, – согласился Бо и отключился.

Проинструктировав Милкину няньку, я прыгнул в «Ниву» и помчался в Верхний Яшкуль, в штаб-квартиру Бо.

Предшественник Бо, Грек, дислоцировался в Вознесеновке и оттуда заправлял всей периферией Новотопчинска. Заправлял жестоко и нецелесообразно, а порой совершенно безграмотно. Проявлял политическую близорукость – не пожелал своевременно вникнуть в изменение ситуации на криминально-деловом фронте. За это и пострадал: аннулировали Грека. Ваш покорный слуга к этому делу некоторым образом приложил ручонку (подробнее см.: «Профессия – киллер»).

С тех пор прошло два года и многое изменилось. Четыре небольших городка периферии, которые являются ядром нашей процветающей фирмы: Вознесеновка, Троицкое, Солнечный и Верхний Яшкуль, – без преувеличения, кормят всю область. Там находятся все наши производственные фонды.

Бо не разрывается на части, как это делал Грек, прыгая со своей удалой бригадой в места прорыва и оставляя то тут, то там тела запытанных насмерть фермеров. Теперь в каждом городке своя бригада, организованная по армейскому принципу и состоящая из вышколенных и исполнительных бойцов. А все вместе и есть периферийная группировка, которой успешно рулит Бо.

И хотя Вознесеновка – самый крупный и наиболее удобно расположенный населенный пункт (ближе к городу), Бо обретается в Верхнем Яшкуле. В Вознесеновке жила семья Грека: брат, племянник, двоюродный брат и трое взрослых сыновей. В процессе смены власти люди Бо вырезали эту семью. Под корень. Неудобно Бо жить в таком месте…

Впрочем, что это я: все Бо да Бо! Давайте я вам представлю этого парнишу. Он стоит того, чтобы познакомиться с ним поближе.

Итак: Болдырев Бокта Босхаевич. Понятно теперь, почему Бо?! 1958 года рождения, калмык. «Я сын репрессированного народа» – так частенько он себя величает. Родился в поселке Решеты Красноярского края, куда Сталин в свое время ловко пристроил его родителей – в числе двухсот тысяч калмыков, сосланных из южных степей на бескрайние заснеженные просторы Сибири.

Окончил с золотой медалью Новосибирское высшее военное училище МВД СССР (улавливаете связь?), факультет спецназа. Три года командовал взводом спецназа в Афганистане, где приобрел солидные навыки организации спецопераций и начисто утратил цивильные понятия о ценности человеческой жизни.

Затем Баку, Ереван, Карабах, Северная Осетия с Ингушетией вкупе, Чечня… Да, из-за Чечни его и выперли из войск. Он там во время операции кого-то неправильно пристрелил. Теперь Бо очень сожалеет, что так вышло. Нет, не из-за того, что выше майора не поднялся, а потому, что так быстро все кончилось.

– Эх! Работы там много! – иногда сокрушенно вздыхает он под грустинку (как правило, после четвертого стакана «Абсолюта»). – Всего-то полгода и пришлось повоевать как следует! Эй-ей! Сколько бы я там нохчей передушил! М-м-м-м-м… Жаль, очень жаль…

Когда Бо пригласили возглавить периферийную бригаду вместо скоропостижно почившего Грека, возникла неувязочка. Я достаточно хорошо вник в аспекты существования института новой братвы и прекрасно знаю: бригадир должен быть аборигеном.

Он должен вырасти в этом городе или поселке, обрасти связями, закалиться в уличных баталиях, заработать «вес», отпадно «нарисоваться» на разных уровнях и так далее. Короче, он должен быть своим в доску.

Бо – чужак. Обстоятельства его призвания на княжение прослеживаются весьма расплывчато. Выяснить что-либо из околокомпетентных сплетен не удалось, а сам Бо один раз ясно дал понять, что не желает распространяться на эту тему. И хотя мы частенько общаемся, я более не возобновляю расспросов: не так воспитан, чтобы назойливо лезть в душу близкому человеку.

Скажу лишь то, что знают все. Бо заявился в один прекрасный день со своими людьми – четырьмя бывшими «краповиками» и моментально «поставил» себя. Завалил всех недовольных, вырезал клан Грека, посеял в группировке железную дисциплину и беспрекословное повиновение старшему. Не боясь показаться велеречивым, скажу, что в периферийной группировке в настоящее время царит дух якудзы или азиатской триады. Бо постепенно выкинул из бригад ленивых и неуправляемых «быков» Грека и набрал настоящих бойцов, которые постоянно тренируются, оттачивая ратное мастерство. Теперь Бо располагает небольшой, хорошо организованной армией, которая в случае необходимости, как мне представляется, может с легкостью перебить всю городскую братву – буде вдруг появится повод. Хотя в городе ребятам Бо делать нечего – у них хватает дел и на периферии. Порядок в группировке Бо – простой парень – поддерживает очень незамысловатыми способами. За необоснованное ослушание – жестокие побои. За предательство или деяния, хоть как-то вредящие интересам группировки, – смерть. Просто и доступно, как положено по уставу… Тьфу, что-то не то сказал.

Ну да ладно. Далее: почему мы кровные братья? Бо два с половиной года был моим командиром роты. Из зеленого лейтенанта выпестовал меня в настоящего воина. Всем, что я умею делать на поле боя, я обязан Бо (естественно, кроме того, чему меня научили в Школе ПРОФСОЮЗА). А разок я этому толстому калмыку даже спас жизнь. Хотя, если детально разобраться, виновником той передряги я был сам. Если хотите, расскажу вам об этом, пока еду. До Верхнего Яшкуля еще двадцать километров – половину как раз успею поведать. Так-так… Как же это тогда случилось? Ага…

…Солнце ласково лучилось с ярко-синего небосклона, золотыми бликами отражаясь от заснеженных вершин старых гор. Переменчивый ветер то затягивал вход в ущелье пеленой черного дыма, то оттаскивал этот дым в сторону, позволяя рассмотреть нижнюю часть распадка. Из этого распадка, по «зеленке», шустро выбирались обнаженные фигурки, экономно обрабатывая пространство перед собой короткими очередями.

Село горело. Жирные языки пламени жадно лизали дощатые вагончики-бытовки и полуразрушенные саманные хибары, из которых уже никто не огрызался свинцом.

Бо открыл глаза и уставился на меня непонимающим взором. Я обрадованно замахал руками, показывая в ту сторону, откуда к ущелью приближались солдаты, и заорал:

– Наши! Наши! Виктория! У-у-у-у-у!!!

Показав на свое ухо – мол, ни черта не слышу, – Бо приподнялся на локте и что-то спросил. Я в свою очередь указал на свои уши и прокричал:

– Оглох, бля!! От такого долбежа мудрено не оглохнуть!

Болезненно поморщившись, Бо всмотрелся в панораму распадка, просиял и поманил меня пальцем. Я приблизил свое ухо к его губам и с большим трудом различил:

– Ты жопу пощупай, лейтенант! Грыжа не вылезла?!

Пожав плечами, я махнул рукой. Теперь это было уже не важно… Вот так это закончилось. А началось все за шесть часов до того, ранним солнечным утром, которое лживо обещало прекрасный и томный денек, не отягощенный какими-либо пакостями.

Это был второй в моей жизни рейд: настоящее дело, а не просто прогулка по горным дорогам. В первом рейде, который состоялся четыре дня назад, я страшно трусил и изо всех сил тужился, чтобы не «потерять лицо», как выражаются местные жители. Хотя можно было особо не напрягаться – дельце вышло так себе.

Мне было тяжело из-за того, что я отстал. Три с половиной месяца назад в этих горах было тихо и спокойно, а я был здесь уважаемым человеком. Как же – лейтенант, начальник, командует целым взводом солдат и все прочее… Три с половиной месяца я не был в этих горах. За это время обстановка резко изменилась.

Пока я улаживал на равнине свои семейные дела и ударно отдыхал, мои бойцы успели поучаствовать в нескольких серьезных операциях и приобрели боевой опыт, которого у меня не было. Рота за это время потеряла пятерых, еще двенадцать находились в госпитале с ранениями различной тяжести. Я из-за этого здорово комплексовал. Получалось, что, пока ребятишки здесь упирались, я в это время вовсю развлекался со своей молодой женой в круизе по Черноморскому побережью Кавказа. Приплюсуйте к этому обстоятельству мою молодость, все присущие этой молодости высоконравственные заскоки, и вы поймете, каково мне было в первые дни после прибытия из отпуска. Я безнадежно отстал как от своих товарищей-офицеров, так и от подчиненных мне солдат. Мне просто стыдно было смотреть им в глаза.

Так вот, первый рейд, как мне показалось, нас некоторым образом уравнял. Я вел себя вполне примерно. Мы аккуратно и грамотно накрыли небольшую группку гоблинов: половину завалили, половину повязали, никого не потеряли и благополучно доставили трофеи в долину, на фильтр-пункт.

Я успешно ползал меж дувалов за своим сержантом, выстрочил в никуда пару магазинов короткими очередями – как учили, – ни у кого не путался в ногах и вообще показал себя паинькой, за что и заслужил от ротного скупую командирскую похвалу.

Для тех, кто не в курсе, поясню: гоблины – это боевики. Так мы их называли. Очень плохие люди: бандиты, мародеры, насильники и вообще твари. Гоблины – по аналогии с диснеевскими персонажами из детских мультиков – тупые мрачные существа, не ведающие жалости и иных человечьих чувств. И поверьте – это не просто так. На войне – даже если она необъявленная – все явления именуются строго в соответствии с их подлинной сутью, что называется, без ретуши.

Ну так вот: наша рота в составе двух взводов на шести БТРах с самого рассвета прочесывала квадрат 07—12, в котором авиаразведка углядела накануне довольно приличное НВФ (незаконное вооруженное формирование) численностью чуть ли не до трех десятков стволов. По тем масштабам это было очень круто: это впоследствии они стали шариться ротами без всякой опаски, а тогда даже обнаруженная мелкая группка была событием.

Целью рейда являлось разоружение НВФ. Скромно и просто поехали, отыскали и разоружили. Возьмите личное дело любого офицера, побывавшего в кавказской передряге, и посмотрите соответствующий раздел. Вы ни у кого не обнаружите поощрений за участие в боевых действиях. Там будет написано: за мужество, проявленное в ходе спецоперации по разоружению НВФ. Или так: за умелые действия при выполнении СБЗ по разоружению НВФ. Насчет войны там не будет ни строчки: это я вам железно гарантирую. Мы с ними не воевали – боже упаси! Мы их просто разоружали. Для того чтобы было понятно, что же представляет собой это самое разоружение, которое унесло не одну сотню жизней молодых парней, я в общих чертах вам поясню, за какие шиши парни из Внутренних войск получали боевые награды в мирное время.

Разоружение в горах Кавказа – крайне неблагодарное и малоперспективное занятие. Если НВФ находится на своей земле, разоружать его весьма проблематично. При обнаружении гоблины легко прячут экипировку и оказываются «мирными крестьянами», которые никаким боком не подпадают под юрисдикцию Закона о правовом режиме ЧП (чрезвычайного положения). Паспорта у них в наличии, находятся они в пункте прописки или рядом, едут или идут по делам – вот накладные, предписания и прочая лабуда, выписанные на все случаи жизни административными чиновниками, которые братья-соседи-единомышленники. Попробуй прицепись!

Даже если вы исхитритесь повязать гоблина с поличным, для него это не бог весть какое горе. Вы долго держать его на фильтре не сможете: он в обязательном порядке перекочует в родной райотдел, где работают братья-соседи-единомышленники. Они его, естественно, выпустят: иди, воюй за отнятую супостатами-сопредельщиками землю. Святое дело! Поэтому не стоит удивляться, обнаруживая за месяц по пять раз одного и того же гоблина, свежеотловленного накануне и благополучно сданного на фильтр, откуда он, по всем цивилизованным меркам, должен был лет на восемь откочевать на бескрайние просторы Сибири добывать древесину. Это не фокусы Дэвида Копперфилда, а просто явление, в обиходе именуемое «особенностями взаимоотношений в кланах кавказских народов».

Другой вопрос, если НВФ обнаружено на вражьей территории, где оно «работает». Грабит, убивает, насилует, жжет села и угоняет скот. Тогда вообще дело дрянь. Тогда гоблин будет драться до последнего патрона. Потому что по закону его должны сдать на фильтр, расположенный на вражьей земле (принцип «где поймали, там и сдали»). С этого фильтра гоблина благополучно спровадят во вражий же райотдел. В райотделе работают и сидят представители вражьего народа, на земле которого гоблин убивал и грабил. Эти представители долго и мучительно будут эксплуатировать отловленного супостата в гомосексуальном аспекте – как в моноплоскостной иррациональной проекции, так и во все остальные дыры тоже. А потом обязательно грохнут и труп отправят к административной границе со спущенными штанами. Это я вам железно гарантирую.

Предвидя такой плачевный исход, гоблины, работающие на вражьей земле, в преддверии неизбежного боестолкновения обычно берут заложников из мирного населения. Вот это самое неприятное. Хороший гоблин – мертвый гоблин: незыблемое правило спецназа. Чтобы победить врага, его надо убить. А попробуй его убей, когда он прикрывается заложником и прицельно стреляет в тебя?! Тут, помимо гуманизма, включается еще один механизм «необъявленной войны». Время-то – мирное! Войны нет. В случае гибели заложников вами будет заниматься военный суд, которому глубоко по барабану теневые аспекты так называемого «разоружения». В мирное время по вашей вине погибли мирные люди – вот вам и все аспекты. Преступник вы, преступник, батенька: извольте на нары или под расстрел! Не хрена было разоружать кого попало. Вот вкратце, что представляет собой это самое «разоружение»…

К 9.00 мы обкатали весь квадрат и ничего подозрительного не обнаружили. Информация от местного населения поступала обильно, но весьма спонтанно и отрывочно: установить систему в действиях обнаруженного авиаразведкой НВФ пока что не удавалось. Судя по всему, гоблины пока что шарахались наобум по вражьей территории, присматривая наиболее удобный способ освободить своих соратников, заактированных нами накануне. Конкретно «нарисоваться» где-либо они еще не успели.

В одном из сел какой-то дед посоветовал ротному прошвырнуться в брошенный Чекурдах: выморочное село, покинутое жителями три года назад, располагавшееся у входа в Сарпинское ущелье. Это ущелье было очень удобным для просачивания гоблинов как с этой, так и с противоположной стороны – своеобразный природный коридор для темных сил. Его переполовинивала демаркационная линия, официально разделявшая земли враждующих народов, так что НВФ могли шляться туда-обратно без особого риска.

Ротному эта мысль понравилась, хотя она шла вразрез с поставленной командованием ВОГ (войсковая оперативная группа) задачей: ущелье находилось на значительном удалении от квадрата, в котором нам было предписано работать. После недолгих терзаний по поводу целесообразности попрания предписанной схемы действий мы получили долгожданную команду «заводи!» и уже в 10.15 спешивались в двух километрах от входа в горловину ущелья для прочесывания местности в индивидуальном порядке.

Сердце мое колотилось от волнения и на полном серьезе намеревалось выскочить из груди. Я наконец-то буду участвовать в наикрутейшей операции! В ходе марша я уже успел мысленно насладиться батальными сценами, в которых мне неизменно отводилась роль местного Рэмбо, ловко расправляющегося с пачками гоблинов, и теперь горел желанием претворить эти мечты в жизнь. Чтобы убедить всех, что я сам по себе крутой парень, а не просто генеральский зять. Чтобы более не терзаться комплексом отставания от своих боевых товарищей. Чтобы доказать самому себе, что я настоящий мужик. Волнения мои усугубились поведением ротного: он озирался по сторонам и как-то оценивающе поглядывал на меня, словно прикидывая, чего же я стою.

«Вот оно! – с ликованием крикнул кто-то в голове. – Сейчас тебя запихают в самое пекло, чтобы проверить, каков ты есть! Держись!»

Закончив озираться, ротный, по-видимому, принял окончательное решение и махнул рукой, подзывая меня к головному БТРу. Подбежав, я вытянулся в струнку: хотелось щелкнуть каблуками, но, увы, в кроссовках да на камнях это довольно проблематично.

– Пойдешь в разведдозор, лейтенант! – бодро заявил ротный, указывая на лесистую сопку справа по ходу движения колонны. – Скрытно заберешься повыше, замаскируешься и будешь внимательно следить за подступами к селу. Возьмешь с собой вот этих, – он потыкал пальцем в сторону троих бойцов, у которых из драных кроссовок топорщились свежие бинты. Бойцы, понуро смотревшие в землю, как по команде, начали красноречиво вздыхать и шмыгать носами.

– Молчать, я сказал! – прикрикнул на вздыхателей ротный и ворчливо добавил: – Разведка – основа операции! От вас зависит общий успех! – Он хлопнул меня по плечу и прочувствованно сказал: – Береги себя, лейтенант! И бойцов береги… Да, на связь – только в экстренном случае. Как на обратный склон перевалите, так сразу же попадете в зону их радиоперехвата. Если без дела что вякнешь – провалишь операцию еще до ее начала! Вопросы?

От обиды у меня перехватило дыхание – слово вымолвить не мог. Вот спасибо-хорошо! Рота будет двигаться цепью вниз, по распадку, который выходит прямиком на село, к горловине ущелья. По этому распадку пять минут назад убежал командир первого взвода Леха Медведев, прихватив с собой дозорное отделение. Разведдозор на сопке в данной ситуации был нужен роте как корове седло. Получалось, что ротный не хочет пускать меня в серьезное дело, потому что я, по его мнению, еще недостаточно обкатан. А чтобы это не выглядело как отстранение от участия в операции, он вручил мне трех индюков, которые из-за потертостей не в состоянии перемещаться в нужном темпе, и теперь посылает в безопасное место. Чтобы не путался под ногами. Чтобы не обгадил операцию неумелыми действиями. Чтобы посмотрел со стороны, как должны работать настоящие мужики. Господи, как обидно!

Справившись с дыханием, я глухо пробормотал:

– За дурака меня держите? Я уже обстрелянный! Разрешите участвовать в операции!

– Но-но, малыш! – урезонил меня ротный. – Полегче! А кто тебя отстраняет? Участвуй на здоровье! Вон – забирайся на сопку и участвуй сколько влезет. – И жестко обрезал, заметив, что я вновь пытаюсь открыть рот: – Разговоры! Еще слово – посажу на бэтээр и отправлю в долину вместе с этими шлангами! – Ротный кивнул на бинтованных «разведчиков» и поставил точку в неприятном разговоре: – Все! Мы начинаем движение через двадцать минут. К этому моменту вы должны миновать верхнюю точку. Вперед!

Спустя 15 минут мы перевалили вершину сопки – мои разведчики, несмотря на потертости, перемещались довольно расторопно.

Оказавшись на обратном склоне, я с досадой обнаружил, что не могу выполнить на все сто даже это бутафорское боевое задание.

Сразу за сопкой, на которую мы вскарабкались, располагалась следующая – чуть повыше. Она надежно прикрывала от наблюдения примерно три четверти заброшенного села. С нашего места можно было рассмотреть лишь верхнюю часть Чекурдаха – с десяток домишек, прилепившихся к горному склону у самой горловины ущелья.

– Тьфу, еб! – досадливо ругнулся я. – Вот еще не было печали! Н-н-н-да… Пошли, орлята, на ту сопку – оттуда будем наблюдать, – бросил я своим разведчикам и начал спускаться по обратному склону.

– Бо велел здесь находиться, – сообщил мне вдогон кто-то из бойцов. Я обернулся. Никто из троицы даже не сымитировал попытку двинуться вслед за мной.

– Не понял! – Я угрожающе сдвинул брови. – Вы че, орлята, от рук офуели? Я сказал – вперед!

– Бо велел здесь находиться, – упрямо повторил веснушчатый рыжий крепыш. – Велел наблюдать. Отлучаться никуда не велел.

– Что ты заладил: «велел» да «велел»! – раздраженно буркнул я. – И потом – что это за Бо?! Командир роты тебе что – братишка, что ли? Для тебя он капитан Болдырев, салага!

– Бо велел на операциях называть его «Бо», – настырно заявил рыжий. – И вообще ко всем обращаться по кличкам, когда на операциях. Гусь, Ведро, подтвердите!

Товарищи рыжего синхронно кивнули.

– Может, вы просто еще не в курсе, товарищ лейтенант? – ехидно поинтересовался рыжий и замолк.

Я досадливо прикусил губу. Три пары прищуренных глаз с нескрываемым недоброжелательством смотрели на меня сверху. Вот так попал! Угу, угу… Ну и чего теперь делать? Возмущаться – глупо. Ротный действительно дал команду находиться на этой сопке. Дотошно объяснять, что для выполнения задачи иной раз необходимо творчески подходить к командам начальства – «потерять лицо». Сам ведь начальство. И потом – здорово задело самолюбие вот это «товарищ лейтенант». Дать бы гаду рыжему промеж глаз, да нельзя – прав он… Насчет распоряжения ротного по поводу кличек я был в курсе. За то время, что я валял дурака на Большой земле, мои соратники здесь успели вырасти в боевое братство со своим специфическим укладом и духом корпоративного неприятия посторонних. Успели обзавестись боевыми кличками – все до последнего солдата. Я напрасно надеялся, что, побывав в первом рейде, уравнялся с ними. Это не так. Для них я по-прежнему «товарищ лейтенант» – посторонний я. Правда, офицеры роты насмешливо обзывают меня Профессором – за мои велеречивые измышления по различным поводам. Значит, если эта кличка закрепится, вскоре в рейдах меня будут звать Про: в боевой обстановке все длинные слова максимально сокращают, чтобы экономить время на их произношении, – так диктуют законы войны. Но мне еще предстоит заработать свою боевую кличку. Пока не сподобился. Очень, очень обидно!

– Ну и хрен с вами, шланги, – с безразличным видом бросил я, подавляя клокочущее в груди негодование, – обойдусь как-нибудь и так. Я пошел. – Помахав троице ручкой, двинулся вниз по склону сопки.

– Бо велел сидеть здесь, – неуверенно пробормотал мне вслед рыжий, – всем велел!

– Вот и сидите, раз велел, – огрызнулся я. – Может, чего-нибудь высидите. А мне надо организовать наблюдение.

– Нельзя одному! – отчаянно зазвенел голос рыжего. – Без прикрытия нельзя, товарищ лейтенант! Ротный жопу на куски…

– Да пошел ты! – заглушил я рыжего. – Тоже мне, наставник нашелся! Заткнись себе в тряпочку и сиди где велели. Тьфу! «Велел», «велел»! – Махнув рукой в знак презрения к рыжему, я наддал во все лопатки и вскоре был вне речевого контакта с троицей.

Перевалив через вершину сопки, я выбрал дерево потолще, спрятался за ним и начал себя успокаивать, одновременно наблюдая за местностью. Получалось даже хуже, нежели я предполагал. Помимо всего прочего, ротный втихаря приказал троице присматривать за мной. Иначе чем объяснить последнее отчаянное восклицание рыжего? Ай-я-яй, как нехорошо! Да что ж он – вообще за офицера меня не считает? Меня, такого крутого и навороченного, отличника-краснодипломника, стрелка-снайпера и рукопашника от винта! Ну, погоди, ротный! Я тебе докажу. Ты будешь об этом горько сожалеть – о своем недоверии. Ха! Без прикрытия нельзя…

Немного успокоившись, я принялся вникать в обстановку. С этой позиции Чекурдах просматривался не полностью – мешали небольшие холмы справа от распадка. Но по крайней мере две трети села я мог видеть как на ладони.

Понапрягав зрение с минуту, я обнаружил две интересные вещи. Во-первых, в селе кто-то был. Из нескольких дворов, расположенных в нижней части, струились тонкие голубоватые дымки. Во-вторых, то место, где я находился, по всем параметрам годилось для универсального поста сторожевого охранения. Отсюда прекрасно просматривался распадок, выходивший к селу, и почти три четверти подступов к ущелью. Будь я командиром гоблинов, обязательно поставил бы сюда сторожевой пост на три сектора. Плюс наблюдателя на пару десятков метров выше села по горному склону. Тогда к ущелью ни одна букашка не проползет незамеченно – не то что рота спецов.

– Хорошо, что гоблины – не профессиональные вояки, а бандиты, – глубокомысленно заметил я вслух. – А то, понимаешь, понавтыкали бы постов где… – Договорить не получилось. Я замер как вкопанный с разинутым ртом. Автомат вдруг стремительно выскочил у меня из рук и взвился ввысь, вдоль дубового ствола…

Ну вот, я приехал. Заруливаю в огромный двор, обнесенный трехметровым каменным забором. На заднем плане двора прилепился небольшой каменный же домик – комната для официальных приемов, кухня и спальня. Бо строится. Он уже два года строится – вон кирпичи и плиты гниют возле забора. Большой и добротный дом – это престиж. Бо прекрасно понимает это, но ему лень расстараться ради каких-то эфемерных высокопарных принципов. Он – дитя Азии, ценит в первую очередь то, что действительно необходимо для хорошей жизни. Например, хорошую еду, удобную одежду, красивых женщин и «уют-комфорт, тудым-сюдым», как он сам любит повторять.

Рядом с домом располагается добротная бревенчатая баня – почти такая же, как сам дом. В бане огромная застекленная веранда, устланная домоткаными половиками и уставленная кадковыми растениями, за которыми Бо сам старательно ухаживает – жене не доверяет. Когда Бо дома, он почти безвылазно находится там: здесь у него кабинет. Повсюду разбросаны цветные подушки, одеяла и книги – Бо обычно валяется на веранде и запоем читает, когда не надо заниматься делами. Да, этот толстый калмык действительно понимает толк в комфорте. Я бы тоже не отказался целыми днями валяться на прохладной веранде и общаться с классиками. Увы, каждому свое.

– Мендут, – махаю рукой, заметив бритую голову Бо.

– Сам такой, – отвечает Бо и тычет пальцем в сторону зеленой лужайки за домом: – Коржик сказал, что утопчет тебя сегодня на первой минуте.

На лужайке разминается Коржик. Этот парниша словно выкован из чугуна – атлет, каких поискать. Пожав Бо руку, я некоторое время стою и любуюсь красотой тела своего спарринг-партнера. Такие мышцы сделали бы честь любому атлетическому клубу – и все настоящее, на мясе и кашах, ни капельки химии.

Весит Коржик 90 кг, и мне с ним трудновато работать: разница в пять кило у бойцов одного класса дает тому, кто тяжелее, ощутимое преимущество. Меня спасает то, что я с детства занимался у-шу – я буквально на четверть порядка гибче Коржика. Поэтому до сих пор еще не инвалид.

Бо пошутил, сообщив мне, что якобы Коржик заявил, что утопчет меня на первой минуте. Нет, не потому, что Коржик слабее – утоптать он действительно может, если очень пожелает. В группировке Бо нет более талантливого и техничного бойца. Вопрос не в том. Коржик не мог вообще ничего заявить. Он нем. Этот парниша воевал в Чечне вместе с Бо. Однажды он попал в плен к «духам» и скверно себя вел: всячески поносил чеченов, надеясь, что в ярости они быстро убьют его и не будут мучить. «Духи» оказались терпеливые – они не только вдумчиво пытали Коржика, но и отрезали ему язык.

Коржик – верный телохранитель Бо и, как я предполагаю, основной исполнитель некоторых особо деликатных поручений, которые неизбежны при такого рода деятельности.

Быстро натянув трико, перчатки и протекторы, я подхожу к Коржику и обнимаюсь с ним. Коржик ласково щерится – он меня любит и рад видеть в любое время. Потому что он фанат рукопашки, а, кроме меня, никто из группировки Бо не желает с ним спарринговаться. Когда Коржик входит в раж, он забывает, что идет тренировка, и начинает работать, как в реальном бою. В такие моменты я напоминаю ему о том, что мы тренируемся: крепко бью в лоб, отскакиваю назад и кричу: «Тпррр! Коняка!!!» Обычно это действует.

А вообще за два года совместных тренировок я в достаточной степени изучил все ухищрения Коржика, и иногда мне хочется попробовать что-нибудь новенькое. Но лучше в кругу моих знакомств дерется только Бо. А с ним я спарринговаться не желаю по двум причинам. Во-первых, этот толстый калмык весит сто двадцать кило. Во-вторых, я его боюсь. Разок я имел счастье лицезреть, как этот малый одними руками за пять секунд убил трех здоровенных мужиков, которые были вооружены до зубов. Именно одними руками – ногами в тот момент он пользоваться не мог…

…Итак, автомат самопроизвольно рванул ввысь, вдоль дубового ствола. Вот так чудеса! Это уже потом, спустя некоторое время, я постиг прописную истину: когда движешься по лесу один, автомат стволом вверх держать не надо! Таким вот макаром его надо держать при действиях в населенном пункте, где существует риск случайным выстрелом поразить постороннего. А в лесу оружие надо хранить прикладом под мышкой и цепко сжимать цевье левой рукой. Потому что в лесу это оружие могут запросто вырвать из рук. Или хлесткая ветка, или… или бородатый мужик с арканом, затаившийся на дереве.

Но постижение этой житейской мелочи, как и многих других, ей подобных, пришло позже, с опытом. А в тот раз я руководствовался исключительно личными впечатлениями, почерпнутыми из зарубежных боевиков. Там все герои таскали оружие стволами вверх, да в одной руке, и это выглядело очень круто!

Короче, бородатый мужик, засевший высоко на дереве, у которого я минут пять прохлаждался, сноровисто тащил мой автомат на веревке вверх. А я хлопал глазами, краснел отчего-то и наподобие астматика бестолково разевал рот.

– Хули смотришь, казель! – весело оскалился мужик, выудив автомат к себе на ветку. – Назады сматры, рот закрой!

Резко обернувшись, я успел увидеть лишь чью-то противную бородатую харю и стремительно летевший мне навстречу деревянный приклад.

– Вот так ни фуя себе! – успело на прощание удивиться мое сознание. И моментально разлетелось вдребезги от мощного удара в голову.

Очнувшись, я обнаружил, что лежу в гордом одиночестве на деревянной лавке возле какого-то приземистого строения в центре села. Попытка встать успехом не увенчалась. Я был привязан к этой дурацкой лавке целым километром веревок. На груди у меня мирно покоились две гранаты «Ф-1». В одну из гранат был вкручен запал. Усики предохранительной чеки запала, при ближайшем рассмотрении, оказались разогнутыми, а к кольцу была привязана леска, тянувшаяся куда-то во двор.

«Вот это ты влип, Бакланов! – сумрачно зафиксировало не вполне оклемавшееся сознание. – Ай-я-яй! Нехорошо…»

Скосив глаза влево, я заметил, что из различных щелей близлежащих строений торчат автоматные стволы. Мне стало грустно. Грамотно, гады. Снайперы не достанут.

Скосив глаза влево, я обнаружил, что в «зеленке», по распадку, тоже торчат стволы. А еще я обнаружил, что к селу медленно идет ротный с высоко поднятыми руками. И вертит во все стороны ладонями, показывая, что у него нет оружия.

От лицезрения этой картинки мне стало совсем не по себе. Господи, какой позор! Да лучше умереть, чем такое терпеть! Взвыв, как раненый зверь, я начал прилежно ерзать всем телом, чтобы упасть вместе с лавкой и взорваться к чертовой матери.

– Отдыхай, сволочь!!! – раздалось из близлежащего строения. – Отдыхай! А то сичас тывой началник застрилит на х… будим!

– Отдыхаю, отдыхаю, – пробормотал я, замирая и опасливо косясь на строение. – Не надо застрелить – я и так, пешком полежу.

– Маладэтсь, бляд! – одобрительно рявкнул грубый голос. – Настоящий мудьжик! Лижи как стаищь – все нищтяк будит!

– Эй, орлы! – крикнул Бо, приблизившись метров на двадцать. – Давай – берите меня! Пацана отпустите – он салага еще, ничего не соображает. Он никого не убил, не обидел – приехал лишь два дня назад. Я, я ваш враг! Ну?

– Бирьем, бирьем! – жизнерадостно отозвался грубый голос из строения. – Давай – хади назад, скажи свой солдат: пусть едит вниз, далина. Все шест бетээр едит. Пуст визет обратна глава администрация и старейшин пят-шест штук. Говорит тудым-сюдым будим. Там, гора, наш стаит – все видна! Бетээр шест штук – все должен быть внизу дывадцать минут. Солдат – тоже все внизу. Панятна?!

– Понятно, понятно, – согласно покивал головой Бо, – пацана отпустите…

– Тиха, бляд! – прервал ротного грубый. – Слюший дальше. Если дывадцать минут все не уехал вниз – убиваим пацан, тибя тоже на х… Хоть адын ветка шивьелит – тоже убиваим на х… Все. Дыва часа дня – старейшин и глава адмнистрация – зыдэс. Если нэт – будим застрилит на х… оба. Поньял?!

– Да понял я, понял, – Бо опять согласно покивал головой. – А пацана отпустите? Я останусь – вполне достаточно…

– Давай, бистро пошель! – раздраженно крикнул грубый – леска, тянувшаяся из гранатного кольца в строение, пару раз дернулась.

– Уже, уже! – успокаивающе помахал руками Бо и, смерив меня уничтожающим взглядом, торопливо зашагал к распадку.

Минут через пять он вернулся и, повинуясь команде из строения, лег на землю метрах в десяти от меня. Стволы в распадочной «зеленке» исчезли.

А еще минут через пятнадцать в строении ожила рация и залопотала что-то на местном диалекте. Гоблины повылезали из всех щелей, радостно гомоня и обнимаясь, – праздновали победу.

Ротного связали по рукам-ногам, меня лишили такого чудесного предмета туалета, как сопряженные оборонительные гранаты, и нас обоих утащили в саманный домишко, находящийся посреди села на некотором возвышении.

Пока нас тащили, я успел заметить, что позиции гоблинов оборудованы аккурат вокруг этого домика: все строения, расположенные на удалении до двадцати пяти – тридцати метров, носили характерные черты подготовки к обороне: типа проломов у фундамента, окопчиков, приправленных мешками с песком, и так далее. Значит, гоблины заранее планировали отловить заложников и вести переговоры с вражьей стороной, поместив плененных в центр своего опорного пункта. И у них все получилось. Ой, как обидно-то, а! Осталось еще мелом написать на стене дома: «Здесь находится офицер спецназа лейтенант Бакланов, который по преступной халатности попал в заложники к бандитам!» – и пригласить телевидение, чтобы на всю страну освещали торги между гоблинами и старейшинами. Чтобы все узнали, какое чмо этот самый Бакланов, призванный как раз для разоружения НВФ и освобождения заложников. Где?! Где мой пистолет с одним патроном?!

«Заложьнык зыдэс!!!» – прочел я корявую надпись углем на мелованной стене дома, когда нас подтащили поближе. Здоровенную такую надпись, видимую минимум с расстояния километра.

– Молодцы, гоблины! – похвалил боевиков ротный, когда нас бросили в домик, оказавшийся изнутри обычным сараем, и оставили одних.

– Если что – сарай как раз в центре. Любая пуля прошьет навылет через обе стены. И надпись… Молодцы.

Я молчал, радуясь, что полумрак в сарае скрадывает черты моего лица и избавляет от необходимости встречаться с ротным взглядом. Было мучительно стыдно. Даже если нас благополучно обменяют на отловленных накануне гоблинов, мне не быть в спецназе. После таких залепух не держат даже в обычном подразделении, а уж у нас – будьте покойны, вышибут одним презрением.

– Что молчишь, лейтенант? – поинтересовался Бо. – Язык не отрезали?

– Стыдно, – еле слышно пробормотал я. – Ой как стыдно! Застрелюсь.

– Да ну, брось ты! – насмешливо проговорил Бо. – Ты молодой, вся жизнь впереди. Еще наворотишь кучу полезных делов. А насчет стреляться – нету же у тебя ничего! Чем стреляться будешь? Ась?

– Как выберемся отсюда, так и застрелюсь, – упрямо пробурчал я. – Не потерплю позора. Лучше смерть, чем бесчестье!

– О как! – Бо озадаченно крякнул. – Ну и дурак ты, лейтенант. А впрочем, есть у тебя одна рациональная мыслишка – насчет выбраться. Давай на ней пока и остановимся. Сейчас развяжемся и пойдем отсюда.

– Как это «развяжемся»? – удивился я. – Да на мне с километр веревок!

– А вот, – Бо завозился в своем углу и чем-то щелкнул. Поморгав, я адаптировал зрение и с удивлением обнаружил у него в руках пружинный нож зэковской работы. – Эти индюки даже по-человечьи обыскать меня не сумели, – пояснил Бо. – Я в принципе другой вариант заготовил – более трудоемкий. Думал, нож отнимут. Ну, раз уж такие нерадивые попались – будем быстро развязываться. – И начал перерезать веревки, связывающие его ноги.

– Даже руки не догадались сзади связать, – сожалеюще пробормотал Бо, заканчивая разрезать свои путы. – Так просто все! Сейчас я тебя обслужу, а ты мне руки развяжешь, – Бо встал и направился ко мне.

В этот момент дверь сарая резко распахнулась. В дверном проеме стояли два здоровенных бородача с автоматами и щурились со света, пытаясь нас рассмотреть.

Бо аккуратно сел у стены и спрятал ноги под лавку.

– Смотры, э! – удивился один из гоблинов. – Кенгурю, э! Ноги завязан, а он пригает!

Второй гоблин оказался более наблюдательным. Поглазев несколько секунд на Бо, он присвистнул и что-то крикнул, обернувшись назад.

Через короткий промежуток времени четыре гоблина, ворвавшиеся с улицы, методично пинали Бо ногами, покрикивая от возбуждения. По лицу, впрочем, они старались не попадать – видимо, на этот счет их старший дал соответствующее распоряжение. Сам старший – приземистый дядька в возрасте – стоял у входа и играл с отнятым у Бо ножом, наблюдая за экзекуцией.

– Хорош, бляд! – распорядился он, прескучив любоваться избиением. – Это вам урок, казель! – и коротко буркнул что-то своим соратникам.

Гоблины сноровисто раздели нас с ротным и оставили в одних труселях. Делали они это в два приема: освободили ноги, сняли штаны, приспустили трусы до щиколоток, затем освободили руки, сняли куртки и майки, после чего вновь завязали руки.

Когда с меня стащили трусы, я отчаянно задергался и зарычал, аки раненый слон.

– Стой, как лижищь, бляд! – возмутился один из гоблинов, отвесив мне смачную затрещину, и успокоил: – Тывой жеп нам не нада, казель! Он грязны, как чюшкя! Ибат такой вредна! – И все эти уроды довольно заржали, повергая в прах мое и без того растоптанное самолюбие.

Помнится, тогда я подумал: как страшно, должно быть, славянской женщине попасть в руки таких вот тварей. Ведь это же зверье, натуральное зверье без тормозов! Если с меня, мужика со стальными мышцами, стаскивают трусы и я чувствую себя в этот момент беспомощным и слабым, то как же молодая женщина? Что она чувствует, когда такие вот красавчики ловят ее где-нибудь на улице и тащат в укромное местечко? Ужас какой – прямо хоть застрелись!

Да, тогда я вот такие сумрачные вещи себе представил. Если б я знал! Если б я знал, что спустя несколько лет вот такие же гоблины в моем городе поймают мою женщину и несколько часов подряд будут развлекаться с ней.

– Ти острый каминь хадиль! – сообщил нам старший гоблин, жестом приказав своим бойцам не связывать Бо ноги. – Оччинь, сабсэм острый! – и довольно ухмыльнулся, коротко скомандовав что-то на своем языке.

Четверо перевернули Бо на живот. Один из них сел ему на спину, другие вцепились в ноги и вывернули их ступнями вверх. Подмигнув мне, старший гоблин поудобнее перехватил отнятый нож и на пол-лезвия засадил его в пятку Бо!

Я невольно вскрикнул. Нет, знал я, что это изверги, каких свет не видывал, бойцы успели порассказать про вспоротые животы, засыпанные землей, и отрезанные головы. Но чтобы вот так…

Бо глухо застонал, приходя в себя. Гоблин вытащил нож, полюбовался своей работой и начал методично тыкать им в ступни Бо. Я безотрывно следил за его движениями. Двенадцать раз. Он засадил лезвие ножа в ступни Бо двенадцать раз – по шесть в каждую. Бо молчал – наверное, от боли потерял сознание.

– Вязать нэ буду, – сообщил мне старший гоблин, закончив свое мерзкое дело и делая знак, чтобы отпустили ноги Бо. – Такой не ходыт. Сабсэм, воабще нэ ходыт!

Они ушли, закрыв за собой дверь. Тянулись минуты. Я молча плакал, глядя на Бо. Нет, я не истерик и не тряпка. Просто я совершил глупость, и из-за этой глупости здоровый мужик Бо сейчас лежал в одних трусах, связанный, на грязном полу, избитый до полусмерти, с израненными, кровоточащими ногами. А я не мог ничем помочь ему. Даже тряпку к ступням не мог приложить.

Через некоторое время Бо пришел в себя и спросил, который час. Как ни странно, голос его звучал ровно – разве что чуть тише, чем обычно.

– Отобрали часы, – сообщил я, – все отобрали. Да и потом – какая разница? Какая разница, сколько времени? Когда обменяют – узнаем.

– Да нет, лейтенант, разница есть, – возразил Бо и, кряхтя натужно, ерзая на спине, пополз к двери. – Щас посмотрим.

Подобравшись к двери, Бо приложился щекой к полу и некоторое время чего-то рассматривал через щель. Затем он активно поерзал ко мне, приговаривая:

– Щас, щас, малыш. Судя по теням, что-то около половины, ну, может, без двадцати двенадцать. Щас развяжем тебя и – вперед. Щас…

– Да нет, хватит уж! – воспротивился я. – Один раз уже развязались. Минимум месяц теперь ходить не сможете! И потом – как вы хотите развязать?

– Я теперь вообще не ходок, – согласился Бо, подобравшись к моей лавке вплотную, – но развязать тебя смогу. Смотри, – он задвигал щеками, как хомяк, и я с удивлением увидел, как между его губами показалось лезвие бритвы.

– Это тот, второй вариант, – процедил Бо сквозь стиснутые зубы. – Я буду пилить твои путы, а ты смотри в оба за дверью. Внимательно смотри! А то в этот раз эти козлики мне имплантируют в очко твои уши! По логике ихней как раз такая очередность должна быть…

– Глупости творите, – разглагольствовал я, слушая, как возится под лавкой ротный, периодически постанывая от боли, – ничего это не изменит. Лучше бы подождали до двух часов – там все решилось бы. Кому нужно это геройство? Мало вам ноги изуродовали?

– Молчи, лейтенант, дай поработать спокойно, – зло прервал меня ротный и более не проронил ни звука.

Через несколько минут я смог освободиться от пут и разрезал веревки на руках Бо. Мосты были сожжены – теперь нужно было действовать.

– Теперь надо быстро, – сказал Бо и, рассмотрев в полумраке мою кислую физиономию, подбодрил: – Да ты не кисни, лейтенант! Двести метров по селу, между домами, а там – ущелье. Стремительный рывок – они даже «мама» сказать не успеют! Ты должен успеть до двенадцати – потом, боюсь, поздно будет.

– Не нравится мне все это, – упрямо набычился я. – Во-первых, я не вижу смысла в этом дурацком побеге. Обмен все равно будет – вы-то здесь остаетесь. А они, кстати, за мое бегство могут вам чего-нибудь отрезать – сами говорите. И второе: почему это я должен успеть до двенадцати? А в двенадцать что – светопреставление начнется?

– Никаких переговоров не будет, малыш, – сообщил Бо, с шумом засосав воздух через стиснутые зубы, – какие, в жопу, переговоры с этими ублюдками? В 12.00 этот богом забытый аул начнут планомерно стирать с лица земли. Ты заметил, как наша халупа расположена? Она пострадает в первую очередь, будь спокоен. Так что тебе надо успеть убраться отсюда до начала этой кутерьмы.

– Не понял! – взвился я. – А как же старейшины, переговоры? Наши же уехали за ними…

– Уехали бэтээры, – пояснил Бо терпеливо, как неразумному ребенку, – в каждом – наводчик и водила. А на броне пришпандорены «комки», набитые ветками, – для наглядности. А наши щас в одних трусах подползают на рубежи наиболее действенного огня из «РПГ». Очень, очень медленно и осторожно подползают – поэтому раньше двенадцати они ну никак не уложатся. А уж в 12.00 – будь спок, здесь действительно начнется светопреставление. Так что – тебе надо успеть…

– Да вот уж хера вам, капитан! – Я злорадно покрутил кукиш перед носом Бо. – Пока наши не увидят, что мы оба удрали, они никуда не дернутся! Я понял! Я все понял – че вы меня за дурака держите! Вы дали команду: как только мы убираемся из села, наши начинают мочить. Дураку ясно. Но произошли непредвиденные обстоятельства – ваши ноги. Значит, что? Никакого штурма не будет! Давайте, в задницу, аккуратно завяжемся обратно и спокойно переждем до приезда старейшин…

– Да ты совсем плохой, лейтенант! – Бо сожалеюще покачал головой. – Ни хера ты не понял! В долину за старейшинами никто не поехал. Какой обмен, парень! Два офицера спецназа взяты в заложники. А? Позор! И их меняют на гоблинов? Да лучше сразу застрелиться! А насчет штурма… Он железно будет, малыш. Независимо от нашего местонахождения. И если нас не завалят наши, то уж гоблины обязательно порежут на кусочки – будь спок.

– Почему? – отчаянно спросил я. – Почему штурм? Ведь мы-то здесь! Неужели наши нас и…

– Потому что я так сказал, – жестко оборвал меня Бо. – Это война, малыш. Ты мало побыл тут – еще не успел въехать во все… Штурм будет. И хватит об этом. Давай – присмотрись через щель к обстановке. Надо тебе дергать отсюда – с минуты на минуту начнется…

– Ах ты, сволочь узкоглазая! – чуть ли не навзрыд прошипел я. – Ну фуля ты бздишь: «присмотрись!», «дергать». Знаешь ведь прекрасно, что не брошу тебя тут! Закон спецназа – с операции приходят все или никто! Если я выберусь отсюда один, меня никто не поймет!

– Ага, – согласился Бо. – Спасибо, малыш. За сволочь узкоглазую…

Бо – калмык. И хотя он совсем не узкоглазый, в минуту отчаяния именно это словечко соскочило с языка – даже и не знаю почему. Наследие предков, что ли.

Попереживав пару минут, я успокоился. Чего уж теперь… Однако перед лицом смерти нехорошо оскорблять боевого брата. Пусть даже он и совершил весьма странный, с точки зрения цивилизованного человека, поступок: заочно, не спросив тебя, распорядился твоей участью. Тем более этот брат добровольно пришел, чтобы разделить с тобой эту самую участь, и даже предпринимает какие-то идиотские попытки спасти тебя.

– Извини… Извините, командир, – пробормотал я, смахнув украдкой слезу. – Вырвалось, не знаю даже…

– Ничего, бывает, – Бо неожиданно ухмыльнулся. – Это наследие предков. Мои предки почти триста лет твоими помыкали как хотели. У славянской нации в генах извечная злоба заложена к азиатам. Так вроде бы все нормально, а как ссориться с кем-нибудь начинают – обязательно узкоглазыми обзывают. Ниче, это пройдет со временем. Лет через триста-пятьсот.

Бо на несколько секунд замолк – было слышно его свистящее дыхание с натугой на выдохе. Продышавшись, он вдруг как будто умоляюще попросил:

– Слушай, лейтенант, я тебя очень прошу! Убирайся отсюда, а!

– Послушайте, какое вам дело до меня?! – мягко возразил я. – Некуда мне убираться! Что я объясню? Что бросил вас, потому что вы об этом попросили? Ну уж нет – отсюда мне дорога одна.

– Необязательно возвращаться к нашим, – вдруг выдал Бо. – Мир огромен! Ты молод, здоров, умен не по годам – недаром Профессором дразнят. Дергай отсюда и уматывай куда глаза глядят. Тысячи людей живут на нелегальном положении. При нынешней неразберихе у тебя есть все шансы начать жизнь заново. И какую жизнь! Судя по твоим параметрам, ты далеко пойдешь…

– Чушь! – с возмущением оборвал я неожиданно созревшего философа. – Какая чушь! И потом – что это за странное желание спасти постороннего человека? А? Кто я вам?

– Ты мне не посторонний, – тихо сказал Бо. – Ты мне боевой брат, Бакланов. И ты меня очень порадуешь, если спасешься. Гоблины на говно от злости изойдут! Я буду здорово потешаться, если так получится. Ну! Я тебя очень прошу!

– Ну, посмотрим, – неуверенно пробормотал я, подходя к двери и пристраиваясь поудобнее у щели, – посмотрим – может, чего-нибудь и получится…

Во дворе, у глиняной печи с открытым верхом, мирно пили чай четверо наших часовых. Они лениво переговаривались и даже не смотрели в нашу сторону. Правильно – я бы тоже не смотрел, если бы знал, что в сарае один пленник намертво прикручен к лавке, а второй не в состоянии шагу ступить.

– Четверо, – я обернулся к Бо и показал ему четыре пальца. – Их там аж четверо! Ни хера не получается, капитан! Придется…

– Их там всего четверо, – невозмутимо оборвал меня Бо. – Четверо бандитов, которые не ожидают нападения. Забор – полтора метра, так что из соседних дворов не видно. Выйди, тихо убей их и уматывай.

– Ну вы скажете! – возмутился я и слегка замялся. – Я это… Ну, я еще никого не убивал вот так… Ну, я вообще еще никогда никого не убивал!

– Вот это пробел в твоем воспитании! – хмыкнул Бо и поинтересовался: – Как они сидят?

– Один слева – если от нас идти, а трое – на противоположной стороне, рядом друг с другом. Очень неудобно.

– Нет, напротив – как раз все удобно, – возразил Бо, – очень удобно. Давай вот что: возьми меня на закорки, хорошенько разгонись и выскакивай во двор. Давай!

– Зачем? – удивился я. – Зачем на закорки?

– Бросишь меня на тех, что трое, задавишь того, что один, и ходу. А с этими тремя я развлекусь напоследок.

– Как это брось? – спросил я. – Вам же будет больно!

– Пф-ф-ф-ф! – Бо презрительно фыркнул. – Больно! Я солдат. И потом – я все равно скоро умру. Ну!

Я взвалил грузное тело ротного на плечи и несколько секунд топтался на месте, разминая мышцы. Адаптировавшись к нагрузке, я разогнался, долбанул ногой в дверь и вывалился во двор.

Гоблины, сидевшие у печи, оторопело разинули рты. Рывком сбросив Бо на троих, сидящих справа, я повалился на одиночного левого бородача и вцепился обеими руками в его горло.

Что в тот момент происходило вокруг, я не видел – все было как в тумане. Во-первых, я ослеп от яркого света, выскочив из темного сарая. Во-вторых, это был первый реальный противник, которого мне пришлось брать в рукопашной схватке. Брать практически без подготовки, с ходу. Из головы вдруг куда-то вылетели все хитрые приемы, которые я оттачивал в течение многих лет, все точные удары и комбинации. Задавить! Во мне жило одно стремление – душить гада до тех пор, пока не перестанет трепыхаться. Это был первый. Первый враг, попавшийся мне в руки на поле боя.

Когда тело гоблина обмякло, я отпустил его горло и вернулся в реальную обстановку. Вокруг было тихо. Бо, возлежавший на каком-то бревне, максимально вытянув шею, вертел башкой на все триста шестьдесят градусов – высматривал, не обнаружил ли кто нашей эскапады. Три его клиента распростерлись рядышком, не подавая признаков жизни. Шеи у них были неестественно вывернуты набок.

– Этого я в висок долбанул, – пояснил Бо, заметив, что я от удивления разинул рот. – А шею – на всякий пожарный. Для закрепления. Давай – закрой рот и одевайся. А то щас хватятся – шуму-то будет!

Помотав головой, я вернул ясность панорамы. Как во сне, принялся раздевать поверженного мной гоблина. Он слабо шевельнулся и застонал.

– Не додушил! – укоризненно прошептал Бо. – Ну ты даешь, Профессор! Пожалел, что ли? Давай, давай – шевелись! А я автоматы заберу и поползу в сарай…

Согласно промычав что-то нечленораздельное, я вдруг чуть не подпрыгнул от внезапно посетившей меня мысли. А ну-ка, ну-ка… Быстро обрядившись в «комок» гоблина, я вытащил из ножен его кинжал.

– Цирюльня открыта! – торжественно провозгласил я и принялся быстро сбривать с головы своего клиента могучую растительность.

– Э, э, лейтенант! Ты че – совсем е…нулся?! – озабоченно пробормотал Бо, тыкая мне под нос часы одного из убитых гоблинов. – Три минуты! У тебя осталось три минуты! Брось этого ишака – дергай отсюда!

– Я придумал, как нам спастись обоим, – сказал я, продолжая сосредоточенно брить гоблина.

– Ну не дуркуй ты, а! – отчаянно зашептал Бо. – Ну смотри: через село – двести метров. Я вешу сто двадцать кэгэ. Если ты меня потащишь – выдохнешься намертво уже к концу первой сотни. А к концу первой сотни они как раз чухнут и не спеша сделают из нас обоих дуршлаг! Ну…

– Я их отвлеку, – невозмутимо заявил я, заканчивая бритье. – Отвлеку очень сильно.

– Как?! Как ты их отвлечешь, идиот?! – горько спросил Бо. – Голую жопу покажешь?

– Голого гоблина, – уточнил я и принялся тереть уши свежеобритому клиенту. Приведя его в чувство, я склонился близко к его лицу и пояснил:

– Мы перебили всех твоих корешей, чмо. Даю тебе двадцать секунд. Бежишь как можешь быстро и не оглядываешься. Оглянешься – очередь в спину. Остановишься – тоже очередь. Бежишь отсюда до распадка. Понял?

Гоблин ошарашенно вытаращился на меня и проблеял: «Э-э-э?!» Для тех, кто не в курсе, поясню: когда человека «усыпляют» подобным образом – передавливая сонные артерии, – он, очухавшись, не может вспомнить, что с ним только что было. Как правило, длится это недолго – от тридцати секунд до трех минут, в зависимости от индивидуальных особенностей организма. Этакая кратковременная амнезия. Так вот, в этот промежуток времени любая вновь поданная информация воспринимается необычайно свежо и остро.

– Отсюда до распадка – бегом, – с нажимом прошипел я в свежепорезанное лицо гоблина, – иначе стреляем в спину. – И, залепив ему смачную пощечину, рявкнул в ухо: – Пошел!

Вскочив как встрепанный, гоблин во всю прыть ломанулся к распадку, пригнув голову к груди и высоко вскидывая ноги. Если бы не трагизм ситуации, я бы здорово посмеялся. Три минуты назад этот парниша, как и все его братья-гоблины, выглядел очень круто и солидно: окладистая борода, шевелюра, перевязанная зеленой лентой, новый «комок» с разгрузкой и вообще… А сейчас он улепетывал, как заяц-переросток, высокий, нескладный, гололицый, лысый, в трусах – короче, похожий на новобранца, удравшего с призывного пункта. Или на одного из пленных офицеров, раздетых до трусов…

Гоблины переполошились. Они выбегали из всех своих укрытий, орали что-то во все горло, улюлюкали и пускались вслед за убегавшим. Некоторые вскидывали автоматы вверх и давали короткие очереди в небо, заливисто хохоча, когда бегун пригибал при этом голову и делал петли наподобие лисицы. На наш двор никто обратить внимание не пожелал.

– А теперь нам действительно пора, – сообщил я ротному, вешая на грудь автомат одного из убитых и приноравливаясь, как бы лучше взвалить на плечи своего командира.

– Пошел! Быстро пошел сам! – сердито крикнул Бо, отталкивая меня. – Не утащишь!

Секунду помешкав, я изобразил гримасу печали и навзрыд произнес:

– Дай хоть обнять тебя, командир! Прощай!

– Даю! Прощаю! – буркнул Бо и раскрыл объятия, отвернув лицо – видимо, скупая мужская слеза таки высочилась из его безжалостных глаз.

Раз-з! Я крепко щелкнул ротного кулаком в подбородок и для верности тут же добавил сверху по черепу. Голова Бо безвольно свесилась набок.

– Так-то лучше, родной ты мой! – пробормотал я и, взвалив ротного на плечи, припустил трусцой к ущелью, изо всех сил стараясь не спотыкаться – а это хана!

Бо оказался прав. Едва ли сотню шагов удалось мне преодолеть по селу, шарахаясь от строения к строению, до того момента, когда гоблины расчухали мой трюк. Они разом взвыли и, как по команде, лупанули по нам из всех стволов, что были под руками.

Я тоже взвыл, как койот (это такая скотина там, в Америке – в ихних книгах пишут, что сильно воет, гад!), и наддал что было сил. Ущелье было в каких-нибудь ста метрах! Ну, еще чуть-чуть! Забежав за какой-то бугорок, я споткнулся и во весь рост растянулся на земле, да еще оказался придавлен сверху грузной тушей Бо.

«Все, Бакланов, все! – заорал кто-то в голове противным голосом. – Стреляйся на хер! Щас прибегут и очко на башку натягивать будут! Щас!»

Тоскливо бросив взгляд на вход в ущелье – каких-нибудь шестьдесят-семьдесят шажков! – Я скрипнул зубами и изготовился с автоматом для стрельбы лежа. Живым не дамся!

В этот момент из распадка с шипением стартовали разом как минимум два десятка выстрелов из противотанковых гранатометов. А спустя три секунды шарахнуло так, что я намертво потерял способность различать вообще какие-либо звуки. Взвалив Бо на плечи, я не спеша направился к ущелью, периодически оборачиваясь, чтобы посмотреть, чем там занимаются гоблины.

За нами никто не бежал. Им всем было немного не до того. Село встало дыбом: крыши саманных домишек перемешались с разлетающимися в разные стороны стенами вагонов-бытовок, грудами камней и какими-то окровавленными тряпками. Слышно ничего не было – ровный оглушительный звон стоял в голове. Зато все прекрасно было видно. Бо меня не обманывал. Село методично и грамотно стирали с лица земли. Залпы из распадка следовали один за другим, подымая каждый раз новые груды каменного крошева, стройматериалов и человечьей плоти.

Под аккомпанемент гранатометных залпов я ввалился в ущелье и рухнул на камни. А дальше было так: горело село, из распадка выскакивали обнаженные фигурки, экономно поливая свинцом в своих секторах… Впрочем, это вы уже знаете…

Набарахтавшись с Коржиком до красных кругов перед глазами и страшной ломоты в суставах, мы идем в баню, где уже вовсю парится Бо. Он может валяться в парилке по полчаса и вовсе не из духа состязательности. Бо все делает в кайф, что называется. Его могучий организм воспринимает такую нагрузку как удовольствие. Я, например, минут через десять уползаю из парилки и остываю целую вечность в маленьком бассейне, заглубленном в пол предбанника. А этот толстяк все лежит и лежит себе, пузо шерстяной варежкой почесывает.

После бани мне сделают массаж специально приглашенные мастера из центра нетрадиционной медицины – это подарок Бо, который данный центр держит под «крышей». Он знает, что я от вдумчивого массажа получаю больше удовольствия, чем от двенадцати с половиной оргазмов кряду. Эти мастера настолько искусны, что к концу сеанса я улетаю в заоблачную даль и долго не желаю возвращаться на грешную землю.

Однако возвратиться стоит. До полной релаксации далеко. Еще предстоит вечер на веранде, наедине с Бо и немым Коржиком. Хорошая водка, умеренная закусь и неспешные разговоры о чем попало – без подвохов и подоплек. С Бо можно говорить обо всем. Он – это я, я – это он. Потому что мы – боевые братья. Это дано понять не каждому.

Вот такое мероприятие я называю полной релаксацией. Жизнь, конечно, грязная и хлопотная штука, она требует порой страшно напрягать интеллект и мускулы, но ради таких деньков стоит жить. Или, если быть точнее, не будь Бо, его бани, Коржика и массажистов из центра, не стоило бы и жить…