Читать книгу Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты - Лев Толстой - Страница 10

Въ повѣсткѣ было сказано, чтобы въ 10 быть въ зданіи суда, и въ четверть 11 го Нехлюдовъ слѣзъ съ извощика на большомъ мощеномъ дворѣ суда съ асфальтовыми тротуарами, ведущими въ двери зданія. Люди разнаго вида: господа, купцы, крестьяне взадъ и впередъ, больше впередъ, двигались по тротуару, по лѣстницѣ и встрѣчались въ дверяхъ и огромныхъ коридорахъ. Сторожа въ своихъ мундирахъ съ зелеными воротниками тоже поспѣшно сновали по коридорамъ, исполняя порученія судейскихъ и направляя посѣтителей.

Нехлюдовъ спросилъ у одного изъ нихъ, гдѣ сессія суда.

– Какого вамъ? – съ упрекомъ за неправильность вопроса спросилъ сторожъ. – Есть и судебная палата, есть окружный⁶⁰ съ присяжными, есть гражданское, уголовное отдѣленіе.

– Окружный съ присяжными.

– Такъ бы и сказали. Сюда, 4-я дверь налѣво.

Нехлюдовъ пошелъ къ указанной двери. Не доходя ея, другой сторожъ спросилъ Нехлюдова, не присяжный ли онъ, и, получивъ утвердительный отвѣтъ, указалъ ему въ развѣтвленіи коридора комнату присяжныхъ. Въ двери комнаты стояло двое людей – оба безъ шляпъ или шапокъ въ рукахъ: одинъ высокій, толстый, добродушный, плѣшивый купецъ, другой съ черной бородкой и щетинистыми волосами, одѣтый какъ купеческій прикащикъ, молодецъ, очевидно еврейскаго происхожденія.

– Вы присяжный, нашъ братъ? – спросилъ купецъ.

– Да, присяжный.

– И я тоже, – сказалъ Еврей.

– Ну, вмѣстѣ придется служить. Что же дѣлать, послужить надо, – сказалъ купецъ.

Нехлюдовъ вошелъ въ комнату. Въ ней было ужъ человѣкъ 15 присяжныхъ. Всѣ только пришли и не садясь ходили, разглядывая другъ друга и знакомясь. Вслѣдъ за Нехлюдовымъ вошелъ въ мундирѣ и въ pince-nez судебный приставъ, худой, съ длинной шеей и походкой на бокъ въ связи съ выставляемой губой⁶¹ и, обратившись къ присяжнымъ, сказалъ:

– Вотъ съ, господа, сдѣлайте одолженіе, къ вашимъ услугамъ помѣщеніе это. И сторожъ вотъ Окуневъ, кому что нужно.

Отвѣтивъ на нѣкоторые вопросы, которые ему сдѣлали присяжные, приставъ досталъ изъ кармана листъ бумаги и сталъ перекликать присяжныхъ:

– Статскій совѣтникъ И[ванъ] И[вановичъ] Никиф[оровъ].

Никто не откликнулся.

– Отставной полковникъ Иванъ Семеновичъ Иван[овъ].

– Здѣсь.

– Купецъ второй гильдіи Петръ Дубосаровъ.

– Здѣсь, – проговорилъ басъ.

– Бывшій студентъ князь Дмитрій Нехлюдовъ.

– Здѣсь, – отвѣтилъ Нехлюдовъ.

Отмѣтивъ не явившихся, приставъ ушелъ. Присяжные, кто познакомившись, а кто такъ только, догадываясь, кто кто, разговаривали между собой о предстоящихъ дѣлахъ. Два дѣла, какъ говорилъ одинъ, очевидно все знающій присяжный, были важныя: одно о злоупотребленіяхъ въ банкѣ и мошенничествѣ, другое о крестьянахъ, за сопротивленіе властямъ. Все знающій присяжный⁶² говорилъ съ особымъ удовольствіемъ о судѣ какъ о хорошо знакомомъ ему дѣлѣ, называя имена судей, прокурора, знаменитыхъ адвокатовъ,⁶³ которые будутъ участвовать въ процессѣ о мошенничествѣ, и безпрестанно употреблялъ техническія слова: судоговореніе, кассація, по статьѣ 1088 по совокупности преступленія и т. п. Большинство слушало его съ уваженіемъ. Нехлюдовъ былъ занятъ своими мыслями, вертѣвшимися преимущественно около Алины Кармалиной. Нынѣшняя записка, простая, дружеская, съ упоминаніемъ о томъ, что она взяла на себя обязанность быть его памятью, и приглашеніе обѣдать къ нимъ послѣ суда, и напоминаніе о верховой лошади, которую она совѣтовала, а онъ не позволялъ себѣ купить, – все это было больше чѣмъ обыкновенныя дружескія отношенія.

<Нехлюдовъ былъ человѣкъ стариннаго, несовременнаго взгляда. Онъ не считалъ, какъ это считаютъ теперешніе молодые люди, что всякая женщина готова и только ждетъ случая отдаться ему и что дѣвушки невѣсты всегда всѣ готовы при малѣйшемъ намекѣ съ его стороны броситься ему на шею, а, напротивъ, считалъ, что женщины его круга (къ сожалѣнію, онъ считалъ это только по отношенію женщинъ своего круга), что женщины его круга это все тѣ особенныя, поэтическія, утонченныя, чистыя, почти святыя существа, каковыми онъ считалъ свою мать и какою воображалъ свою будущую жену, и потому передъ всякой дѣвушкой, которая нравилась ему и которую онъ могъ надѣяться сдѣлать своей женой, передъ всякой такой дѣвушкой онъ робѣлъ, считалъ себя недостойнымъ ничтожествомъ не только по очевидной нечистотѣ своей въ сравненіи съ несомнѣнной невинностью дѣвушки, но и просто по ничтожеству своихъ и тѣлесныхъ и душевныхъ качествъ въ сравненіи съ тѣми, которыя онъ приписывалъ ей. Кармалина нравилась ему.>⁶⁴ Какъ ни считалъ Нехлюдовъ себя недостойнымъ такого возвышеннаго поэтическаго существа, какимъ представлялась ему Алина, въ послѣднее время, въ самое послѣднее, онъ начиналъ вѣрить, что она можетъ быть не отказала бы ему, если бы онъ и рѣшился сдѣлать предложеніе. А жениться ему хотѣлось. Холостая жизнь съ своей диллемой вѣчной борьбы или паденія становилась ему слишкомъ мучительна. Кромѣ того, она просто всѣмъ своимъ таинственнымъ для него дѣвичьимъ изяществомъ плѣняла его, и онъ самъ не зналъ, какъ сказать: влюбленъ или не влюбленъ онъ въ нее. Когда онъ долго не видалъ ее, онъ могъ забывать ее, но когда онъ видѣлъ ее часто, какъ это было послѣднее время, она безпрестанно была въ его мысляхъ. Онъ видѣлъ ея улыбку, слышалъ звукъ ея голоса, видѣлъ всю ея изящную фигуру, именно всю фигуру, никакъ не отдельныя матеріальныя части ея фигуры, – видѣлъ ее, какъ она, послѣ того какъ играла для него любимыя его вещи, вставала отъ фортепьяно, взволнованная, раскраснѣвшаяся и смотрѣла ему въ глаза. Ему было какъ то особенно свѣтло, радостно и хорошо съ нею. Теперь онъ сидѣлъ въ комнатѣ присяжныхъ, думая о ней, о томъ, какъ онъ сдѣлаетъ ей предложеніе, если сдѣлаетъ его. Какъ, въ какихъ словахъ? И какъ она приметъ? Удивится? Оскорбится? И онъ видѣлъ ее передъ собой и слышалъ ея голосъ. «Нѣтъ, не надо думать, – подумалъ онъ. – Изъ думъ этихъ ничего не выйдетъ. Это само сдѣлается, если это должно сдѣлаться. Лучше посмотрю, что тутъ дѣлается». И онъ вышелъ въ коридоръ и сталъ прохаживаться. Движеніе по коридору все усиливалось и усиливалось. Сторожа то быстро ходили, то, несмотря на старость, рысью даже бѣгали взадъ и впередъ съ какими то бумагами. Приставы, адвокаты и судейскіе проходили то туда, то сюда. Нехлюдовъ былъ въ томъ особенномъ, наблюдательномъ настроеніи, въ которомъ онъ бывалъ во время службы въ церкви. Мыслей не было никакихъ, но особенно ярко отпечатывались всякія подробности всего того, что происходило передъ нимъ. Вотъ дама сидитъ въ шляпѣ съ желтымъ цвѣткомъ на диванчикѣ и, очевидно спрашивая совѣта адвоката, говоритъ неумолкаемо и не можетъ удержаться, и адвокатъ тщетно ждетъ перерыва ея рѣчи, чтобы высказать уже давно готовый отвѣтъ; вотъ сторожъ, очевидно бѣгавшій покурить, строго останавливаетъ молодаго человѣка, желавшаго проникнуть въ запрещенное мѣсто; вотъ жирный судья съ расплывшимся жиромъ, поросшій курчавыми сѣдыми волосами на затылкѣ, съ вывернутыми ногами, съ портфелемъ въ старомъ фракѣ, очевидно, состарѣлся уже въ этихъ коридорахъ и залахъ. Вотъ знаменитый адвокатъ въ дорогомъ фракѣ, точно актеръ передъ выходомъ на сцену, знаетъ что на него смотрятъ и, какъ будто не замѣчая этихъ взглядовъ, что-то ненужное говоритъ собесѣднику; вотъ товарищъ прокурора, молоденькій, черноватенькій, худенькій юноша, очевидно дамскій кавалеръ въ разстегнутомъ мундирѣ съ поперечными погонами, съ портфелемъ подъ мышкой, махая свободной рукой такъ, что плоскость руки перпендикулярна его направленію, поднявъ плечи, быстрымъ шагомъ, чуть не бѣгомъ, пробѣжалъ по асфальту не оглядываясь и, очевидно, не столько озабоченный, сколько желающій казаться такимъ; вотъ священникъ старенькій, плѣшивый, красный, жирный, съ бѣлыми волосами и рѣдкой бѣлой бородой, сквозь которую просвѣчивалъ красный жиръ, скучая прошелъ по очевидно надоѣвшимъ ему мѣстамъ приводить тутъ и здѣсь людей къ присягѣ. А вотъ съ громомъ цѣпей провели конвойные съ ружьями арестантовъ въ халатахъ, мущинъ и женщинъ.

<Одинъ изъ сотоварищей, присяжный, подошелъ къ Нехлюдову въ то время, какъ онъ пропускалъ мимо себя арестантовъ въ цѣпяхъ, проходившихъ мимо.

– Это какіе же? – спросилъ Нехлюдовъ. Онъ хотѣлъ сказать: «это наши?» но сказалъ: – Это тѣ, которые будутъ судиться въ нашей сессіи?

– Нѣтъ, это къ судебному слѣдователю наверхъ, – отвѣтилъ присяжный. – Какой старикъ страшный, – прибавилъ онъ, указывая на одного изъ арестантовъ.

– Да, да, – отвѣтилъ Нехлюдовъ, хотя и не замѣтилъ ничего особеннаго страшнаго въ старикѣ.>⁶⁵

Знакомый адвокатъ подошелъ къ Нехлюдову.

– Здравствуйте, князь, – сказалъ онъ, – что, попали?

– Да. Что, скоро?

– Не знаю. А что, вы здѣсь въ первый разъ?

– Въ первый разъ.

– И залъ не знаете?

– Нѣтъ.

– Такъ посмотрите, это интересно.

– Они пошли по коридору.

– Вы не видали знаменитую круглую залу?

– Нѣтъ.

– Такъ вотъ пойдемте.

Они подошли къ двери, и адвокатъ показалъ Нехлюдову великолѣпную круглую залу.

– Тутъ когда особенно важныя дѣла, – сказалъ онъ, – Митрофанію, Струсберга. Вы Бога благодарите, что не попали на такое. А то вѣдь двое, трое, четверо сутокъ ночуютъ здѣсь.

– A y васъ что? Кажется, ничего ни серьезнаго, ни пикантнаго не предвидится: кража со взломомъ, мошенничество, убійство одно. Нешто банковое дѣло можетъ быть интересно.

– Вы защищаете?

– Нѣтъ, обвиняю.

– Какъ?

– Да я гражданскій истецъ.

– А что, давно вы были у Алмазовыхъ?

– Давно уже. Я слышалъ, что Марья Павловна была больна.⁶⁶

Возвращаясь назадъ по коридору къ комнатѣ присяжныхъ, на встрѣчу имъ провели еще арестантовъ въ ту самую залу, въ которой шла та сессія, гдѣ Нехлюдовъ былъ присяжнымъ Арестанты были: двѣ женщины – одна въ своемъ платьѣ, другая въ арестантскомъ халатѣ – и мущина.

– Это ваши крестники будущіе, – сказалъ адвокатъ шутя. Шутка эта не понравилась Нехлюдову. Онъ простился съ адвокатомъ и ушелъ въ комнату присяжныхъ.

Въ одно время съ нимъ поспѣшно вошелъ и судебный приставъ. Въ комнатѣ присяжныхъ были уже почти всѣ. Судебный приставъ еще разъ перечислилъ всѣхъ явившихся и пригласилъ въ залу суда. Всѣ тронулись: высокіе, низкіе, въ сертукахъ, фракахъ, плѣшивые, волосатые, черные, русые и сѣдые, пропуская другъ друга въ дверяхъ, всѣ разбрелись по залѣ.

Зала суда была большая длинная комната. Одинъ конецъ ея занималъ столъ, покрытый сукномъ съ зерцаломъ. Позади стола виднѣлся портретъ во весь ростъ государя, въ правомъ углу кіотъ съ образомъ и аналой; въ лѣвомъ углу за рѣшеткой сидѣли уже подсудимые, за ними жандармы съ оголенными саблями, передъ рѣшеткой столы для адвокатовъ и человѣка два во фракахъ, съ правой стороны, на возвышеньи, скамья для присяжныхъ. Присяжные сѣли внизу на скамьи и стулья. Задняя часть залы, за рѣшеткой, отдѣляющей переднюю часть отъ задней, вся занята скамьями, которыя, возвышаясь одинъ рядъ надъ другимъ, шли въ нѣсколько рядовъ до стѣны. Среди зрителей было три или четыре женщины въ родѣ фабричныхъ или горничныхъ и два мущины, тоже изъ народа. Скоро послѣ присяжныхъ судебный приставъ пронзительнымъ голосомъ объявилъ: «судъ идетъ». Всѣ встали, и вошли судьи: высокій, статный предсѣдатель съ прекрасными бакенбардами. Нехлюдовъ узналъ его. Онъ встрѣчалъ его въ обществѣ и слышалъ про него, что онъ большой любитель и мастеръ танцевать. Членовъ онъ не зналъ. Одинъ былъ толстенькій, румяный человѣчекъ въ золотыхъ очкахъ, а другой, напротивъ, худой и длинный, точно развинченный и очень развязный человѣкъ, съ землистымъ цвѣтомъ лица, безпокойный. Вмѣстѣ съ судьями вошелъ и прокуроръ, тотъ, который, поднимая плечи и махая рукой, пробѣжалъ по коридору съ своимъ портфелемъ. Съ тѣмъ же портфелемъ онъ прошелъ къ окну, поместился на своемъ мѣстѣ и тотчасъ погрузился въ чтеніе и пересматриваніе бумагъ, очевидно, пользуясь каждой минутой для того, чтобы приготовиться къ дѣлу. Секретарь уже сидѣлъ противъ него и тоже перелистывалъ что то. Началась, очевидно, всѣмъ надоѣвшая, привычная процедура: перекличка присяжныхъ, кого нѣтъ, отказъ нѣкоторыхъ изъ нихъ, выслушиваніе объ этомъ мнѣнія прокурора, совѣщаніе членовъ суда, рѣшеніе, назначеніе штрафовъ или отпускъ отъ исполненія обязанностей. Потомъ завертываніе билетиковъ съ именами, вкладываніе ихъ въ вазу, выниманіе, прочитываніе и назначеніе настоящихъ и запасныхъ. Нехлюдовъ во все это время сидѣлъ неподвижно и ни о чемъ не думалъ, слушалъ, что говорили, и наблюдалъ подымавшихся, подходившихъ къ столу судей и возвращавшихся къ своимъ мѣстамъ присяжныхъ. Когда же всѣ замолчали и судьи совѣщались между собой, онъ наблюдалъ подсудимыхъ. Подсудимые были тѣ самые, которыхъ провели по коридору: одинъ мущина и двѣ женщины. Мущина былъ рыжеватый невысокій человѣкъ съ выдающимися скулами и ввалившимися щеками, бритый и весь въ веснушкахъ. Онъ былъ очень взволнованъ, сердито оглядывался на одну из подсудимых и, нѣтъ-нѣтъ, что то какъ будто шепталъ про себя. Одна изъ подсудимыхъ, та, которая была въ арестантскомъ халатѣ, сидѣла, склонивъ голову, такъ что весь низъ лица ея былъ закрытъ и видны были только красивый лобъ, окруженный вьющимися черными волосами, выбивавшимися изъ подъ платка, которымъ она была повязана, прямой носъ и очень черные красивые глаза, которые она изрѣдка только поднимала и тотчасъ же опускала. На желтомъ, нездоровомъ лицѣ было выраженіе усталости и равнодушія. Другая подсудимая, высокая худая женщина, въ своемъ розовомъ платьѣ была некрасива, но поражала энергичнымъ выраженіемъ своего умнаго и рѣшительнаго, съ выдающимся подбородкомъ лица. Она сидѣла въ серединѣ и казалось, что если было сдѣлано дѣло этими людьми, то дѣло сдѣлано ею. Она также сердито взглядывала на мущину и презрительно на женщину.

«Вѣрно, дѣтоубійство», думалъ Нехлюдовъ, глядя на подсудимыхъ. И придумывалъ романъ, въ которомъ маленькая была мать, мущина – отецъ, а энергическая женщина – исполнительница. Его наблюденія были прерваны словомъ предсѣдателя, который предлагалъ присяжнымъ принять присягу. Всѣ встали и толпясь двинулись въ уголъ къ жирному священнику въ коричневой шелковой рясѣ съ золотымъ крестомъ на груди и еще какимъ то орденомъ. Присяга непріятно поразила Нехлюдова. Несмотря на то, что Нехлюдовъ не приписывалъ этому внѣшнему архаическому обряду никакой важности,⁶⁷ ему было совѣстно повторять, поднявъ руку, слова за старичкомъ священникомъ, который, очевидно, такъ привыкъ, что уже и не могъ думать о значеніи этого дѣла; совѣстно было креститься, одинъ за другимъ подходить въ аналою и цѣловать золоченый крестъ и Евангеліе. Непріятно поразило его особенно то, что послѣ присяги предсѣдатель въ своей рѣчи къ присяжнымъ объяснилъ имъ, чтобы они имѣли въ виду, что кромѣ клятвопреступленія, которое они сдѣлаютъ, судя не по правдѣ, они за это еще могутъ подвергнуться уголовному преслѣдованію. «Точно какъ будто наказаніе, которому подвергнется человѣкъ за клятвопреступленіе отъ Бога, нужно было подтвердить еще страхомъ наказанія отъ прокурора», подумалъ Нехлюдовъ. Послѣ рѣчи предсѣдателя, въ которой онъ длинно и скучно, запинаясь, внушалъ присяжнымъ то, что они не могли не знать, присяжные поднялись на ступени и сѣли на свои мѣста.

Дѣло началось. Неклюдовъ былъ въ самомъ серіозномъ настроеніи и слушалъ все съ болшимъ вниманіемъ.

– Мѣщанка Ефимья Бочкова, – обратился предсѣдатель къ женщинѣ, сидѣвшей въ серединѣ, – ваше имя?

– Афимья.

– Фамилія?

– Бочкова.

– Какой вѣры?

– Русской.

– Православная?

– Извѣстно, православная, какая жъ еще? —

– Вы обвиняетесь въ томъ, что 17-го Января 18.. года въ гостинницѣ Мавританіи вмѣстѣ съ Симономъ Ипатовымъ и Екатериной Масловой похитили у купца Ивана Смѣлькова его вещи: часы, перстень и деньги въ количествѣ 1837 р. 40 к. и, раздѣливъ вещи между собой, опоили, для скрытія своего преступленія, купца Смѣлькова опіумомъ, отъ котораго послѣдовала его смерть. Признаете ли вы себя виновной?

– Не виновата я ни въ чемъ, – бойко и твердо начала говорить обвиняемая. – Я и въ номеръ къ нему не входила.

Предсѣдатель остановилъ ее и обратился къ второму подсудимому:

– Крестьянинъ Симонъ Ипатовъ, – сказалъ предсѣдатель, обращаясь къ подсудимому. – Ваше имя? Православной вѣры? Крещены? Подъ судомъ и слѣдствіемъ не были? Признаете ли вы себя виновнымъ въ томъ, что 17-го Января 18.. въ гостинницѣ Мавританіи принесли опіумъ, соннаго порошку для усыпленія гостя, сибирскаго купца Ивана Смѣлькова и, уговоривши Екатерину Маслову дать ему въ винѣ выпить этотъ опіумъ, отъ чего послѣдовала смерть Смѣлькова, сами же похитили находившіеся въ бумажникѣ и сакъвояжѣ Смѣлькова его часы, золотой перстень и деньги 1836 р. 48 к., которыя раздѣлили между собой, Ефиміей Бочковой и Екатериной Масловой. Признаете ли себя виновнымъ?

– Никакъ нѣтъ-съ. Я ничего не могъ знать, потому наше дѣло служить гостямъ....

– Вы послѣ скажете. Признаете ли вы себя виновнымъ?

– Никакъ нѣтъ-съ. Потому....

– Послѣ.

Судебный приставъ, какъ суфлеръ, останавливающiй заговорившагося не во время актера, остановилъ Симона Ипатова.

Предсѣдатель, граціозно переложивъ локоть руки, которой онъ игралъ разрѣзнымъ ножемъ, на другое мѣсто, обратился къ послѣдней подсудимой, Екатеринѣ Масловой.

– Ваше имя?

Женщина чуть слышно сказала что то. Но такъ какъ не только предсѣдатель, но и всѣ бывшіе въ залѣ знали, что ее зовутъ Екатериной, то онъ не переспросилъ.

– Вѣры? Православной? Крещены? – спрашивалъ предсѣдатель, не ожидая отвѣта и съ видомъ жертвы, обязанной всетаки исполнять формальности, такъ неизмѣримо выше которыхъ онъ находится. – Обвиняетесь вы въ томъ, что, пріѣхавъ изъ публичнаго дома въ номеръ гостинницы Мавританія, вы дали сибирскому купцу Ивану Смѣлькову выпить вина съ опiумомъ и, когда онъ пришелъ въ безчувственное состояніе, похитили у него часы, деньги и перстень, которые раздѣлили между собой, т. е. Ефимьей Бочковой и Симономъ Ипатовымъ. Признаете ли себя виновной?

Подсудимая опустила голову, такъ что низъ лица ушелъ въ сѣрый воротникъ кафтана, и пробормотала что то.

– Говорите громче, чтобы всѣ слышали.

Она опять что то пробормотала. Суфлеръ подскочилъ и строго потребовалъ отвѣта:

– Говори громче,

– Я не опаивала его, – вдругъ громко, нѣсколько хриплымъ голосомъ заговорила Маслова. – Онъ и такъ пьянъ былъ, – прибавила она.

– Такъ вы не признаете себя виновной? – сказалъ строго предсѣдатель.⁶⁸

– Я сама безъ памяти пьяна была, – сказала и улыбнулась, жалостно улыбнулась, улыбкой своей показавъ недостатокъ двухъ переднихъ зубовъ. – Что хотите со мной дѣлайте. Я ничего не помню, – сказала она и опустила глаза. Потомъ вдругъ подняла ихъ и какъ-то особенно блеснула ими и опять тотчасъ же опустила.

«Гдѣ я видѣлъ эти глаза, не глаза, а именно взглядъ этотъ, робкій и кроткій и ожидающій?»⁶⁹ подумалъ Нехлюдовъ, котораго невольно притягивало что то къ этой подсудимой и который, не спуская глазъ, смотрѣлъ на нее.

Но гдѣ и когда онъ видѣлъ этотъ взглядъ, онъ не могъ вспомнить.⁷⁰

Начался разборъ свидѣтелей: кто явился, кто нѣтъ? Нехлюдовъ слѣдилъ зa рѣшеніемъ о неявившихся свидѣтеляхъ, за отводомъ присяжныхъ⁷¹ и изрѣдка взглядывалъ на подсудимыхъ. Бочкова говорила что то съ своимъ адвокатомъ. Симонъ все такъ же бѣгалъ глазами и шепталъ что то. Маслова сидѣла неподвижно въ своемъ халатѣ и только изрѣдка сверкала своимъ взглядомъ, направляя его то на товарищей подсудимыхъ, то на женщинъ въ зрителяхъ, то на судей, и тотчасъ же опять опускала глаза и замирала.

Окончивъ разборъ свидѣтелей, назначили запасныхъ присяжныхъ вмѣсто неявившихся и отведенныхъ присяжныхъ, и вотъ началось чтеніе обвинительнаго акта. Обвинительный актъ былъ такой:

Такого то числа такого то года Сибирскій купецъ, остановившiйся въ гостинницѣ Мавританіи,⁷² послалъ въ домъ терпимости за рекомендованной ему коридорнымъ дѣвицей Екатериной Масловой, извѣстной въ домѣ терпимости подъ именемъ Любаши. Когда Екатерина Маслова пріѣхала въ гостинницу, она застала Смѣлькова сильно пьянымъ, то потребовала отъ него впередъ денегъ. На эти слова купецъ обидѣлся и ударилъ ее такъ, что она упала. Тогда купецъ досталъ свой бумажникъ, въ которомъ было много сторублевыхъ бумажекъ, и далъ ей пять рублей, обѣщая дать еще 10, только бы она не уѣзжала отъ него. Екатерина Маслова осталась, но купецъ тотчасъ же заснулъ, и она, выйдя въ коридоръ, уѣхала, обѣщаясь вернуться къ 8 часамъ утра. Въ 8 часовъ утра она вернулась и пробыла съ купцомъ до 2-хъ часовъ. Въ два же часа Екатерина Маслова уговорила купца ѣхать съ собой въ домъ терпимости. Пріѣхавъ туда, купецъ съ Екатериной Масловой и другими дѣвушками не переставая пилъ хересъ и потомъ коньякъ и въ 5-мъ часу вечера послалъ Екатерину Маслову къ себѣ въ гостинницу за деньгами, давъ ей часы съ печатью и ключи отъ сакъ-вояжа. Пріѣхавъ въ гостинницу, Екатерина Маслова вошла въ номеръ съ коридорнымъ и вмѣстѣ съ нимъ взяла, какъ она показывала, 40 рублей, какъ ей велѣлъ Смѣльковъ, и съ ними вернулась въ домъ терпимости, гдѣ Смѣльковъ пробылъ до вечера. Вечеромъ же Смѣльковъ вернулся къ себѣ въ номеръ вмѣстѣ съ Любкой. И тутъ то между тремя подсудимыми состоялось соглашеніе о томъ, чтобы опоить купца, съ тѣмъ чтобы онъ не хватился своихъ денегъ.

У Симона были капли опіума, оставшіяся послѣ больной госпожи. Симонъ внесъ ихъ въ номеръ купца и поручилъ Любви влить ему ихъ въ вино. Купецъ былъ ужъ очень пьянъ и требовалъ, чтобы Любка передъ нимъ танцовала. Тогда Евфимія сказала: «выпить надо». И тогда то Любка, по показанію Евфиміи, налила въ стаканъ капли и поднесла Смѣлькову. Смѣльковъ выпилъ и очень скоро послѣ этого упалъ на диванъ и заснулъ. Тогда Симонъ вытащилъ у него бумажникъ, взявъ⁷³ деньги, часы и, давъ перстень Масловой, услалъ ее домой. Маслова, вернувшись домой, была сильно пьяна и хвасталась подареннымъ ей перстнемъ. Хозяинъ, увидавъ дорогой перстень, купилъ eго у Любки за 10 рублей и понесъ оцѣнить. Перстень оказался дорогимъ, и оцѣнщикъ, узнавъ о томъ, отъ кого полученъ перстень, донесъ полиціи. Въ полиціи же уже производилось дознаніе о скоропостижно умершемъ Смѣльковѣ.

Первое подозрѣніе пало на проститутку Маслову. Она же оговорила Симона и Евфимію, которые при слѣдствіи сознались, а потомъ стали упорно отказываться.

Таково было содержаніе обвинительнаго акта. Нехлюдовъ внимательно слушалъ, ужасаясь той страшной дикости нравовъ, которая выражалась этимъ обвинительнымъ актомъ, и, какъ всегда, безсознательно чувствуя свое неизмѣримое превосходство надъ той средой, въ которой все это могло происходить.

Уныло звучалъ картавящій на р голосъ секретаря.

Когда онъ дошелъ до мѣста, въ которомъ сказано было, что купецъ Смѣльковъ, очевидно получившій особенное пристрастіе къ дѣвушкѣ, прозываемой Любкой, послалъ ее съ ключомъ въ свой номеръ, Нехлюдовъ взглянулъ на подсудимую Маслову. Въ это же самое время Маслова, какъ будто польщенная тѣмъ, что она возбудила такое чувство въ купцѣ, подняла глаза и взглянула на чтеца и потомъ перевела взглядъ на присяжныхъ и скользнула имъ по лицу Нехлюдова. И вдругъ въ головѣ Нехлюдова точно щелкнуло и лопнуло что то. Воспоминаніе, копошившееся гдѣ то далеко внизу за другими впечатлѣніями, вдругъ нашло себѣ дорогу и выплыло наружу. Катюша! вспомнилъ онъ. Тетеньки Марьи Ивановны Катюша. И онъ, удерживая дыханіе, сталъ всматриваться въ подсудимую. Она опять сидѣла, опустивъ голову. Лобъ, волоса, носъ. Но эта старая, больная. Но въ это время подсудимая опять подняла голову и еще разъ взглянула изподлобья на чтеца и вздохнула. «Да нѣтъ, этого не можетъ быть!» говорилъ самъ себѣ Нехлюдовъ и въ тоже время чувствовалъ, что не могло быть никакого сомнѣнія. Это была она. Это была Катюша, та самая Катюша, которую онъ одно время страстно платонически любилъ, на которой хотѣлъ жениться и которую потомъ соблазнилъ и бросилъ. Да, это была она. Это было ужасно.

Да, это было 14 лѣтъ тому назадъ въ⁷⁴ Турецкую кампанію, когда онъ, послѣ петербургской дурной свѣтской жизни, поступилъ въ⁷⁵ военную службу и по дорогѣ въ⁷⁶ полкъ заѣхалъ къ тетенькамъ Марьѣ и Софьѣ Ивановнымъ.

Ему было тогда 21 годъ.⁷⁷ Это было время ослабленія и отдыха послѣ его самыхъ сильныхъ мечтаній, шедшихъ въ разрѣзъ со всѣмъ существующимъ порядкомъ вещей. Это было время, когда онъ, въ глубинѣ души желая дѣлать одно хорошее, дѣлалъ все дурное, все то, что дѣлали всѣ окружающіе его. Тогда онъ только что получилъ отцовское небольшое имѣніе, и, вмѣсто того чтобы, какъ онъ хотѣлъ, отдать его крестьянамъ, онъ надѣлалъ долговъ, проигралъ въ карты и долженъ былъ все, что стоило имѣніе, употребить на уплату долга. Такъ что имѣнье онъ не отдалъ, а продалъ.

Это было то время, когда онъ, считая войну постыднымъ дѣломъ, все таки поступилъ въ военную службу. И вотъ, въ этотъ то періодъ ослабленія, онъ, проѣзжая въ полкъ, прогостилъ недѣлю у тетокъ и тамъ, желая только однаго – жить чисто и жениться на той дѣвушкѣ, которую онъ полюбитъ, соблазнилъ невинную дѣвушку Катюшу и, соблазнивъ, уѣхалъ, бросилъ ее.

Ужасное дѣло это случилось съ нимъ вотъ какъ:

Какимъ онъ былъ теперь двойнымъ человѣкомъ, т. е. такимъ, въ которомъ въ различное время проявлялись два различные, даже совершенно противоположные человѣка: одинъ⁷⁸ сильный, страстный,⁷⁹ близорукій, ничего не видящій,⁸⁰ кромѣ своего счастья, жизнерадостный человѣкъ, отдававшійся безъ всякихъ соображеній тѣмъ страстямъ, которыя волновали его, другой – строгій къ себѣ, требовательный и вѣрующій въ возможность нравственнаго совершенства и стремящійся къ нему, человѣкъ внимательный къ себѣ и другимъ, – такимъ двойнымъ человѣкомъ онъ еще въ гораздо сильнѣйшей степени былъ 14 лѣтъ тому назадъ, когда съ нимъ случилось это ужасное дѣло, которое онъ почти забылъ именно потому, что оно было такъ ужасно, что ему страшно было вспоминать о немъ, важность котораго только теперь открылась ему во всемъ его значеніи.