Читать книгу Христианство и патриотизм - Лев Толстой, Leo Tolstoy, Liev N. Tolstói - Страница 2

Люди русские и французские жили много столетий, зная друг друга, входя иногда в дружеские, большею частью к сожалению, в очень враждебные, вызываемые их правительствами, отношения друг с другом, и вдруг оттого, что два года тому назад французская эскадра прибыла в Кронштадт, и офицеры эскадры, вышедши на берег, в разных местах много ели и пили разного вина, выслушивая при этом и произнося много лживых и глупых слов, и оттого, что в 1893 году такая же русская эскадра прибыла в Тулон, и офицеры русской эскадры в Париже много ели и пили, выслушивая и произнося при этом еще больше лживых и глупых слов, сделалось то что не только те люди, которые ели, пили и говорили, но и все те, которые присутствовали при этом, и все те даже, которые не присутствовали при этом, но только слышали и читали в газетах про это, все эти миллионы людей русских и французских вдруг вообразили себе, что они как-то особенно любят друг друга, т.е. все французы всех русских, и все русские всех французов.

Чувства эти выражались во Франции в прошедшем октябре самым необыкновенным образом.

Вот как описывается встреча русских моряков в «Сельском Вестнике», газете, собирающей свои сведения из всех других.

«При встрече судов русских и французских те и другие, кроме пушечных выстрелов, приветствовали друг друга горячими, восторженными криками «ура», «да здравствует Россия», «да здравствует Франция!»

К этому присоединились хоры музыки (бывшие на многих частных пароходах), исполнявшие гимну – русский «Боже, царя храни» и французский «Марсельезу»; публика на частных судах махала шляпами, флагами, платками и букетами цветов; на многих барках были одни крестьяне и крестьянки со своими детьми, и у всех в руках были букеты цветов, и даже ребята, махая букетами, кричали что было мочи: «вив ля Рюсси». Наши моряки, видя такой восторг народный, не могли удержаться от слез.

«В гавани были выстроены в две линии все французские военные суда, находившиеся в Тулоне, и наша эскадра проходила между ними: впереди шел адмиральский броненосец, а за ним остальные. Наступила чрезвычайно торжественная минута. «С русского броненосца последовало пятнадцать пушечных выстрелов в честь французской эскадры, а в ответ французский броненосец дал двойное число выстрелов – тридцать. С французских судов грянули звуки русского гимна. Французские матросы взбираются на реи и мачты; громкие клики приветствий безостановочно льются с обеих эскадр и с частных судов; шапки матросов, шляпы и платки публики – все это восторженно поднимается кверху в честь дорогих гостей. Отовсюду с воды и с берега гремит один общий возглас: «да здравствует Россия, да здравствует Франция!»

«Согласно морскому уставу, адмирал Авелан с офицерами своего штаба высадился на берег, чтобы приветствовать местных властей. На пристани русских моряков встретили французский главный морской штаб и старшие офицеры тулонского порта. Последовали общие дружеские рукопожатия при громе пушек и звоне колоколов. Хор морской музыки исполнил гимн «Боже, царя храни», покрытый громовыми кликами публики: «да здравствует царь!», «да здравствует Россия!» Эти клики слились в один могучий гул, покрывший и музыку и пушечную пальбу.

«Очевидцы сообщают, что в эту минуту восторг несметной массы народа достиг высочайшей степени и словами невозможно передать, какими ощущениями переполнились сердца всех здесь присутствующих. Адмирал Авелан с обнаженною головою и в сопровождении русских и французских офицеров, отправился в помещение морского управления, где его ожидал французский морской министр».

Принимая адмирала, министр сказал:

« – Кронштадт и Тулон – это два места, которые свидетельствуют о сочувствии между русским и французским народами; вы будете везде встречены как сердечные друзья. Правительство и вся Франция поздравляют вас с приездом и ваших спутников, представляющих «великий и благородный народ».

Адмирал ответил, что он не в силах выразить всю свою благодарность. «Русская эскадра и вся Россия, – сказал он, – будут признательны за ваш прием». После краткого разговора, прощаясь с министром, адмирал вторично благодарил его за прием и прибавил: «Не хочу с вами расставаться, пока не произнесу тех слов, которые начертаны в сердцах всех русских людей: «да здравствует Франция!» («Сельский Вестник», 1893, No41.)

Такова была встреча в Тулоне; в Париже встреча и празднества были еще удивительнее.

Вот как описывается в газетах встреча в Париже:

Все взоры направлены на бульвар des Italiens, откуда должны появиться русские моряки. Издали доносится, наконец, гул целого урагана восклицаний и аплодисментов. Гул становится сильнее, явственнее. Ураган видимо приближается. На площади происходит сильнейшее движение. Полицейские бросаются расчищать дорогу к «Сеrсlе militaire», но это оказывается делом далеко не легким. В толпе поднялась невообразимая толкотня и давка… Наконец, на площади появляется голова кортежа. В тот же момент над ней проносится оглушительный крик: «Vive la Russie! Vive les russes!» (Да здравствует Россия! Да здравствуют русские! «Новое время»..) Все обнажают головы, публика, битком набившаяся в окнах, на балконах, разместившаяся даже на крышах, машет платками, флагами, шляпами, ожесточенно аплодирует, бросает из окон верхних этажей облака небольших разноцветных кокард. Целое море платков, шляп, флагов волнуется над головами толпы, стоящей на площади. «Vive la Russie! Vive les russes!» кричит эта стотысячная толпа, стараясь получше рассмотреть дорогих гостей, протягивая к ним руки и всячески выражая свои симпатии («Новое время».)

Другой корреспондент пишет, что восторг толпы граничил с бредом. Один русский публицист, бывший в то время в Париже, описывает это вшествие моряков следующим образом:

«Правду говорят – событие всемирное, изумительное, трогающее до слез, поднимающее душу, заставляющее ее трепетать той любовью, которая видит в людях братьев и которая ненавидит кровь и насильственные присоединения, отторжение родных детей от любимой матери. Я в каком-то чаду в течение нескольких часов. Мне было странно, почти непосильно стоять на станции Лионской железной дороги среди представителей французской администрации в золотом шитых мундирах, среди муниципалитета во фраках и слышать крики: «Vive la Russie! Vive le czar!» и наш народный гимн, исполняемый несколько раз сряду. Где я? что такое случилось? какая волшебная струя соединила все это в одно чувство, в один разум? Разве не чувствуется тут присутствие Бога любви и братства, присутствие чего-то высшего, идеального, сходящего на людей только в высокие минуты? Сердце так полно чем-то прекрасным и чистым и возвышенным, что перо не в состоянии всего этого выразить. Слова бледны перед тем, что я видел, что я чувствовал. Это не восторг, слово это слишком банально, – это лучше восторга. Живописнее, глубже, радостнее, разнообразнее. Нельзя описывать того, что было у «Сеrclе militaire», когда появился на балконе второго этажа адмирал Авелан. Тут слова ничего не скажут. Во время молебна, когда певчие пели в церкви «Спаси, Господи, люди твоя», в открытые двери врывались торжественные звуки «Марсельезы» духового оркестра, который играл на улице. Что-то изумительное по впечатлению, непередаваемое» («Новое время». Октябрь 93 г..)