Читать книгу На пути к социализму. Хозяйственное строительство Советской республики - Лев Троцкий - Страница 18

(Доклад на объединенном заседании III съезда Совнархозов и Московского Совета Раб. и Кр. Депутатов[38]).

Товарищи! Картина, которую нарисовал перед нами председатель ВСНХ, ни в коем случае не может быть названа отрадной. И несомненно, что наши враги и внутри страны и особенно извне постараются широко использовать те цифры, те данные, которые с откровенностью, характеризующей политику и работу Советской власти, здесь перед нами развил тов. Рыков.{1}

Не только открыто оплачиваемые представители капитализма доказывают в западно-европейской печати, что советский режим разрушает и губит хозяйство, по этому же пути идут социал-соглашатели с их главой Каутским,[39] который в последней своей книге «Россия» развивает ту же самую мысль, что советский режим по сути своей несовместим с развитием хозяйства. Тут, товарищи, мы имели бы полное право для проверки этого утверждения произвести сравнительную оценку нашего хозяйства и хозяйства Западной Европы, где оно опирается на несравненно более могущественную базу.

Что представляет собою хозяйство Германии? Хозяйство Германии дает картину все возрастающего упадка. Германская угольная промышленность расшатана, шахты закрываются одна за другою, снабжение электричеством падает, заводы не выполняют и незначительной доли заказов, безработица угрожающе растет и транспорт падает все более и более. Что сказать об Австрии, об этой стране тьмы, нищеты и всесторонней безвыходности? Ее хозяйство разрушено вконец, улицы ее городов темнее, чем наши, трамваи остановились, железные дороги накануне полного разрушения, во всяком случае не в лучшем положении, чем наши.

А в странах-победительницах? Во Франции вся северная часть, т.-е. ее наиболее промышленно развитая, цветущая часть находится в состоянии полного распада и развала. Французская металлургия, французская текстильная промышленность, французская металлообрабатывающая промышленность, сахарная промышленность суассонского района – все это разрушено, уничтожено, разбито до основания; свекловичные плантации северной Франции представляют собою теперь поля мерзости и запустения, где почва совершенно разрушена на большую глубину тяжелыми снарядами, и где земля, когда-то благодатная, соединена с осколками чугуна и с бесчисленным количеством колючей проволоки. Понадобятся месяцы и годы, чтобы эту почву сделать способной производить.

Бельгия находится в состоянии полной нищеты. Там кризис транспорта, кроме гужевого, достиг последней остроты; люди превращаются, по словам одного американца Вандерлипа,[40] во вьючных животных: они впрягаются в телеги за отсутствием лошадей.

Таким образом мы имеем факты, которые перерастают режим, которые коренятся в условиях многолетней войны, разрушавшей продукты труда при помощи других дорого стоящих продуктов труда. Европейская культура изнашивается вдвойне, вырывая рабочих из производства и заставляя производить только то, что нужно для разрушения продуктов вчерашнего труда. Так жила Европа годы и подорвала свое хозяйство. Названный мною деловой американец Вандерлип, представитель фирмы Моргана, говорит о гибели Европы без помощи Америки и констатирует факт, который в высшей степени знаменателен для Европы и который открывает, наоборот, большой просвет для нас. Он говорит о том, что Европа охвачена трудовым параличом, что широкая волна всеобщей лености, всеобщей пассивности охватывает Европу. Да и как же иначе? Откуда может пролетариат, после нескольких лет чудовищного напряжения всех сил, после разбитых надежд, возвращаясь к старым капиталистическим стойлам, к колоссальной буржуазной эксплуатации, найти новые источники энергии и силы? И это не только отзыв американца, страны которого – Америки – эта волна разрушения не охватила вполне. Такой же отзыв, хотя несколько прикрытый, дает компетентный представитель французской промышленности, инженер Жуге. Вот картина, которую он рисует:

«Во время войны железные дороги совершали колоссальную работу. Восстановления в полном объеме не производилось; изнашивание не покрывалось, основной ремонт не совершался. Таким образом, во всех без исключения областях железнодорожный аппарат накоплял элементы расстройства. Личный персонал изнашивался, как и материальная часть. Притока свежих сил не было, – чтобы заполнить брешь, привлекали либо уже уволенных служащих, либо из территориальных войск, т.-е. старшего возраста и без необходимой выучки. Кризис железных дорог, – говорит Жуге, – в значительной мере кризис неопытности».

Таким образом, мы наблюдаем факторы психического подкопа истории под капиталистическую промышленность. У людей не хватает больше энергии, решимости, воли, охоты, способности тянуть дальше ярмо капитализма. И представитель государственных железных дорог инженер Жуге говорит то же самое, что американский наблюдатель. Первый говорит о волне «поразительной лености», а второй говорит об усталости, об утомлении, о пассивности. Он изобретает меры и средства в своем дальнейшем докладе, как преодолеть эту волну, но мы с вами отдаем себе ясный отчет в том, что буржуазный мир Европы этой волны преодолеть не может. Буржуазия слишком много физической и моральной силы извлекла из рабочего класса в течение империалистической войны, слишком обманула его надежды и ожидания, чтобы ныне открыть еще новый источник потенциальной, подспудной энергии рабочего класса. Рабочий класс Европы только в тот час окажется способным найти в себе достаточно творческой энергии, когда ответственность за хозяйство Европы ляжет непосредственно на него.

Товарищи, все то, что было в Европе, у нас было в сугубой степени.

Тов. Рыков говорил вам здесь о том, как мы лишились в течение двух лет – механически лишились, так как были отрезаны, – важнейших областей нашего сырья и нашей индустрии. Мы были отрезаны от Польши с Домбровским угольным районом, который, правда, питал главным образом всю польскую промышленность; мы были отрезаны от нашего юга, который давал никак не меньше 90 % нашего угля, если не считать Домбровского района и если не считать ввозного угля. Мы ввозили около полумиллиарда, на юге получали миллиард и три четверти.

Мы были отрезаны от источников нашей нефти, которые давали нам до шестисот миллионов пудов. Наша промышленность на две трети кормилась минеральным топливом, твердым и жидким. Сразу отрезать все это – значило из-под здания вырвать колоссальную часть его фундамента. Конечно, оно должно было потрястись сверху донизу, и часть должна была обвалиться. Приходится поражаться, что это здание хотя бы на 20 – 30 % живо и существует, что кое-какие колеса еще вращаются.

Мы были отрезаны от Туркестана с его хлопком. Наш транспорт кормился в значительной мере углем и нефтью. Наши железные дороги пожирали около полумиллиарда твердого и жидкого топлива в год. Почти сразу это было вырвано из наших рук. Можно ли здесь обвинять режим? Я не говорю об отдельных учреждениях ВСНХ или его органах, но режим в целом и всю Советскую власть и политику, экспроприацию крупных предприятий, железных дорог? Здесь ли источник зла? Товарищи, фабрика может быть капиталистической, единоличной, акционерной, может быть частью треста, может быть социализированной в переходный советский период, или может быть частью законченного коммунистического хозяйства, но если у нее отнять топливо, если у нее отнять сырье, – ее труба не будет дымиться, ее колеса не будут вращаться. Из тех цифр, которые перед нами развернул т. Рыков, сделать вывод против советского режима, против перехода к коммунистическому хозяйству могут только приверженцы капитализма и шарлатаны, спекулирующие на темноте и на невежестве наиболее отсталой части рабочих масс.

Мы знаем, товарищи, из истории, что переход от одного хозяйственного строя к другому всегда покупался неисчислимыми жертвами и в том числе жертвами в области хозяйства. Человечество в силу своей косности и невежества вовсе не развивается со ступеньки на ступеньку вверх, правильно восходя и делаясь все более и более мощным. Этого нет. Человек бредет, вперед, спотыкаясь и падая, и иной раз падая гораздо ниже, чем стоял вчера, и потом только вновь поднимаясь. Человечество стояло долгое время на ступеньке рабства, прежде чем дошло до крепостного права. Оно стояло так, пока все это не было раздавлено волной варварства, которая смела старую рабскую культуру.[41] Все это покупалось ценой разрушения, ценой гражданской войны. Французские рабочие, французские ремесленники были под конец Французской революции гораздо беднее, чем в ее начале. Они восстали вследствие своей бедности и угнетения, но самая борьба, гражданская война и мировые войны, которые она вызвала, все это в совокупности еще больше увеличило бедность, но вместе с тем создало основы для увеличения богатства. И буржуазная Франция с ее могуществом, с ее культурой выросла из страданий, ужасов и бедности, отчаянной бедности, какая была порождена Великой Французской Революцией.[42]

Получается такое впечатление, что человечество – это застойное, консервативное неподвижное человечество – стоит на одной ступеньке, и когда ему нужно подняться выше, то эта ступенька, на которую он поднялся, проваливается под ним, и он одной ногой, а то и обоими, увязнет глубже, чем вчера, и потом только начнет карабкаться вверх. Так происходит и с нами и со всем европейским мировым хозяйством и его развитием.

Это, товарищи, опыт прошлого, – а мы обязаны теперь, чтобы не утратить перспектив и не потерять духа, отдать себе отчет в характере и смысле переходной эпохи, порождающей у нас новый фактор неоценимого значения – сознательного пролетария, члена гармонически согласованного общества, который чувствует себя ответственным за судьбы своей страны и своего хозяйства.

Воспитание работника-пролетария теперь происходит в бедствиях, в нищете, которые являются продуктом переходной эпохи, войн, гражданских столкновений, наступлений, стремления к спекуляции, остатков буржуазных навыков. Одно сочетается с другим в ужасающий кровавый узел, в петлю, которая готова нас задушить.

Но в этих условиях каждый рабочий, каждая работница приучаются оценивать хозяйство в целом, учатся понимать зависимость своей личной судьбы, своего очага, от тех паровозов, о которых вам говорил тов. Ломоносов, о которых вам говорил сегодня тов. Рыков. Каждый работник, каждая работница и подростки семей рабочих учатся понимать, что значит Туркестан для нашего нового объединенного хозяйства, что значит Донецкий бассейн.

И это новое воспитание сотен, тысяч и миллионов, привлечение их внимания, их энергии, их воли к производству, к хозяйству, есть наше завтра и послезавтра. Это величайшее завоевание, которое во всей своей силе должно сказаться только впоследствии, позволяет нам уже сегодня не только не опускать рук перед этой страшной картиной всероссийского разложения, а, наоборот, говорить себе, с полной и глубокой уверенностью, что мы справимся и с этим самым страшным и всеобъемлющим врагом.

Товарищи, ряд лет пройдет, – трудно сейчас сказать сколько, – пока будет установлено правильное взаимоотношение, согласованность между основными элементами производства. Тов. Рыков говорил, и это для нас – для марксистов, для представителей рабочего класса – основная истина, что и сейчас наиболее важным и основным фактором и производства, и нашей политики в производстве является квалифицированная часть, головной отряд, авангард трудящихся масс. На этом квалифицированном авангарде рабочего класса строилась Советская власть. Он вынес на своих плечах революцию, он вынес на своих плечах армию, и выносит и сейчас, и он должен вынести и вынесет на своих плечах производство. Задача в области производства для квалифицированных рабочих будет тем более велика и сложна, что вопрос о нашем механическом оборудовании остается и останется еще на продолжительный период большим, сложным и тревожным вопросом. Мы знаем, сколько у нас паровозов, здоровых и больных, при чем здоровыми мы сплошь называем полубольные паровозы, которые угрожают завтра заболеть. Мы знаем, что для того, чтобы число больных паровозов не превысило 59 %, нам нужно ремонтировать 10 %, а мы сегодня ремонтируем только 2 %, и стало быть процент больных паровозов грозит все более вырастать. Но в отношении машинного оборудования нашей промышленности наши сведения не отличаются такой точностью, во-первых, потому, что мы получили промышленность не из рук государства, как одно централизованное целое, – таков был переход железных дорог, – а потому, что мы ее социализировали и объединяли из рук отдельных предпринимателей и, в лучшем случае, из рук капиталистических трестов, еще также и потому, что в области промышленности из-за отсутствия сырья, из-за отсутствия топлива, которое пожиралось в значительной мере теми же железными дорогами из наших скудных ресурсов, мы так низко опустились, что не приводим в движение, не используем то материальное и механическое оборудование, которое имеется.

Нет сомнения, что за эти годы войны, революции, гражданских столкновений, эвакуаций и реэвакуаций наши машины подверглись колоссальному износу, утере и механическому разрушению. Все это нужно взять на учет, и, само собой разумеется, чем точнее хозяйственный план, чем он более охвачен одною централизованной мыслью, чем лучше распределены элементы нашей техники на важнейших для нас предприятиях, тем менее болезненно мы будем чувствовать наше техническое оскудение.

Но, поскольку Европа и Америка, которая в первую голову должна будет обслуживать Западную Европу, в течение ближайших лет дадут нам только незначительное количество машин, поскольку у нас машинное оборудование приходит в все более тяжкое состояние, постольку основным рычагом нашего хозяйства является вдвойне и втройне рабочая сила, в первую голову квалифицированный промышленно-индустриальный пролетариат и затем широкие ресурсы сырой рабочей силы, из которой мы должны извлекать в дальнейшем все больше и больше квалифицированных элементов путем их соответственной обработки и обучения. Я затрону этот вопрос лишь в самых общих чертах.

Всем известно, что революция и гражданская война обращались с передовыми рабочими еще более хищнически, беспощаднее, чем с сырым материалом и машинным оборудованием. В первых отрядах красногвардейцев из Питера и Москвы уходили лучшие металлисты, лучшие текстильщики, которые гибли на Дону, на Украине, во всех частях страны. В продотряды уходили квалифицированные рабочие. Когда развернулась наша гражданская война, наша Красная Армия стала великой пожирательницей передовых рабочих Петербурга, Москвы, Иваново-Вознесенска, Урала, всех районов и очагов нашей промышленности. И когда мы открывали для революции новые области и строили там Советскую власть, туда немедленно втягивалось известное число передовых рабочих.

Наконец, голод, квартирное неустройство и холод выгоняли рабочих из промышленных центров в деревни, и не только в деревни, но и в ряды спекуляции, в ряды паразитизма.

Таким образом происходило и происходит еще сейчас распыление рабочего класса; и здесь, товарищи, первый завет и первый зарок для нас – взять на точный учет всех квалифицированных и просто обученных рабочих, рассматривать их, как солдат промышленности, как охрану, опору, основу, творческую силу нашей советской страны, чтобы ни один не уплывал между пальцев, как это происходит сейчас, когда в индустрии числится в профессиональных союзах 1.150 000 организованных рабочих, а на заводах соответственных категорий числится только 850 000.

Вот уже утечка трехсот тысяч квалифицированных рабочих. Мы должны их разыскать, мы должны их организовать, учесть.

И прежде всего систему проведения трудовой повинности мы должны начать с того, что каждому квалифицированному, обученному рабочему мы должны вручить рабочую трудовую книжку.

Разумеется, товарищи, как здесь говорил тов. Рыков и как ясно само по себе, мы в течение ближайшего года не сделаем в области производства, стало быть, в области учета, мобилизации рабочих сил, серьезного шага вперед, если не разрешим хотя бы частично, хотя бы постепенно продовольственного вопроса.

Но здесь именно возвращение богатейших в продовольственном отношении окраин открывает перед нами широкие перспективы.

Мы можем прокормить рабочих и работниц и их семьи. Цифры говорят об этом своим красноречивым языком.

Накануне войны, в 1913 году, у нас было 900 миллионов пудов хлеба избытка над продовольственными потребностями страны. Если считать на каждого едока по 15 пудов в год – норма, о которой теперь русский рабочий класс не может и мечтать – то избыток – 900 миллионов.

Вывозилось за границу до войны, за пятилетие, в среднем около 3/4 миллиарда пудов в год. Ниже полумиллиарда пудов в год вывоз почти не падал за 15 лет.

Стало быть нам нужно теперь из того избытка, который вывозился, конечно, из статистического избытка, ибо и тогда были голодающие и умирающие, из этого избытка нужно собрать половину от 900 миллионов, одну треть, одну четвертую часть, и мы будем обеспечены на ближайший продовольственный хозяйственный период.

Эта задача должна быть сейчас поставлена органами Наркомпрода, органами военного ведомства и всеми хозяйственными советскими учреждениями страны, как основная задача, как первейшая задача.

Как вчера мы ставили задачей оборону границы Советской Республики, так теперь должна быть поставлена задача добыть, сосредоточить, погрузить, перевезти достаточное количество хлеба, мяса, жиров, рыбы, чтобы обеспечить рабочий класс минимальным необходимым продовольственным пайком.

Как велика зависимость трудовой энергии от продовольствия, об этом не нужно больших теоретических выкладок. Мне один инженер, который руководит, главным образом, простыми строительными работами, говорил, что он на практике подсчитал, что при увеличении пайка в два раза производительность труда соответственных рабочих увеличивается в три, в три с половиной раза.

При этом, разумеется, – колоссальная экономия на жилища, на инструменты, на освещение и отопление.

Словом, товарищи, нам нет надобности убеждать друг друга, что выгодно кормить рабочего человека. Нам нужно эту нашу задачу, как главнейшую задачу страны, поставить перед всеми органами, особенно на наших хлебородных окраинах. Мы это сделаем. Мы должны достигнуть, и мы достигнем того, что 300 миллионов пудов хлеба и всего прочего, что нужно, будет сосредоточено в главных промышленных районах. Мы создадим там продовольственные базы пролетариата, как создали продовольственные базы для Красной Армии.

Но, товарищи, вопрос стоит не только об индустриальном пролетариате. Он стоит для нас и становится все шире и шире как вопрос о привлечении сырой рабочей силы. Мы были лишены угля. Мы были лишены нефти. Мы теперь только вошли в область угля, но мы не взяли угля. Там только жалкие остатки того, чего не захватил Деникин, как на Урале и в Томском горном округе жалкие остатки того, чего не захватил Колчак. Там у нас только продовольственные планы, которые, разумеется, мы будем выполнять чем дальше, тем успешнее, но еще в течение ближайшего хозяйственного периода, пока не получим донецкого угля, нам придется строить на полене дров.

Стало быть, поставка, заготовка дров, торфа, сланцев является сейчас ближайшей задачей, требующей сосредоточения огромного количества рабочей силы, в большинстве простой, сырой, необученной рабочей силы, под ответственным техническим руководством.

Тов. Кржижановский в очень интересной статье, которая была напечатана в «Правде», нарисовал картину того, как мы можем всю страну отопить и осветить при помощи торфа. По его выкладкам, у нас торфяных богатств в три раза больше, если память мне не изменяет, чем лесных. Он доказывает, что наши торфяные болота могут нас освещать и отоплять 150 лет под ряд. Мы с вами не так требовательны, мы удовлетворимся, если в течение пяти лет, пока мы не возьмем в руки Донецкий бассейн, Северный Кавказ, бакинскую и эмбенскую нефть, если в течение этих пяти лет торф будет выполнять роль минерального топлива.