Читать книгу Советская республика и капиталистический мир. Часть II. Гражданская война - Лев Троцкий - Страница 5

(Доклад на VI Съезде Советов 9 ноября 1918 г.)[14]

За те четыре с лишком месяца, которые прошли со времени июльского Съезда,[15] в мировом положении и внутренней жизни всех стран произошли огромные изменения, которые нашли себе непосредственное отражение в жизни и развитии нашей Красной Армии.

Когда в памятные июльские дни мы переживали один из самых острых кризисов существования 9-месячной Советской Республики,[16] наша Красная Армия была еще слаба, и, что было еще более тяжело, даже в наших, в советских рядах ее будущее развитие нередко ставилось под знак вопроса; тогда многим товарищам казалось сомнительным, удастся ли в условиях крайнего утомления всего взрослого мужского населения страны, при обескровлении и истощении всего хозяйственного организма Республики, создать в короткий срок обученную, сплоченную, боеспособную Красную Армию.

Тогда, в июле, как вы помните, товарищи, одна партия, занимавшая известный сектор в этом зале, принципиально противопоставляла рабочей и крестьянской армии партизанские отряды. Нам говорили из лагеря существовавшей еще тогда партии левых эсеров, что революционный режим не может создавать регулярных армий, что он должен ограничиться созданием партизанских отрядов. Это была опасная бессмыслица. Партизанские отряды соответствуют периоду борьбы за власть и первому, младенческому периоду ее развития. По мере же того как господствующий класс начинает пользоваться властью для военных целей, он от партизанского кустарничества переходит к планомерному государственному строительству и должен создавать регулярную армию. Я думаю, товарищи, что здесь сейчас не найдется не только сотен, но десятков и даже единиц среди наших депутатов, которые поддерживали бы тогдашний лево-эсеровский клич: «Да здравствуют партизанские отряды!» в противовес тому кличу, который раздался здесь: «Да здравствует рабочая и крестьянская армия!».[17]

Тогда, в июле, наша армия страдала. Положение было таково: с одной стороны, болезненное разложение старой армии, которая, распадаясь, разлагала наши новые формировавшиеся части; с другой стороны, эти части, страдая естественными болезнями молодости, были сколочены еще непрочно и не имели еще минимальных боевых традиций. В этих условиях мы тогда отступали везде, где против нас действовали сколько-нибудь сколоченные части противника. Это случилось, например, когда на нас наступали чехо-словаки на Восточном фронте, но, однако, постепенно стали создаваться крепкие части, и, по мере их роста, положение начало видоизменяться.

Раньше красноармейские части обнаруживали низкую степень боевой подготовки, и мы сдавали город за городом. Мы ушли с Волги, сдали часть Сибири.

Когда англо-французы высадили десант в Мурманске, а потом почти без боя, нахрапом захватили Архангельск, в этот момент перед нами выступила конкретная опасность того, что англо-французский Северный фронт соединится с белогвардейскими фронтами на востоке, на Волге и Урале. Эта огромная северо-восточная опасность потрясла Советскую Республику.

Все же, после V Съезда Советов, который закончился в начале июля, мы еще целый месяц отступали. В первых числах августа мы сдали Казань – боевой оперативный центр, где находился Военный Совет Восточного фронта. Наша неспособность удержать Казань символизировала более чем низкий уровень развития Красной Армии.

Вслед за этим, наконец, начался перелом, совершившийся в короткий срок. Перелом произошел не столько внутри военного ведомства, сколько во всей Советской России. Впервые все поняли, что страна стоит перед смертельной опасностью, и что военное ведомство и рабоче-крестьянская Красная Армия собственными силами и с помощью всего рабочего класса должны от этой опасности освободиться.

Мы обратились с призывом к Петроградскому Совету, к Московскому Совету, к профессиональным союзам, к фабрично-заводским комитетам и более передовым провинциальным советам, которые еще далеко не в полной мере равнялись по революционным столицам. Перечисленные организации двинули цвет своих работников, лучших, наиболее самоотверженных пролетариев на Восточный фронт.

Эти товарищи, члены профессиональных союзов и работники различных Комиссариатов, влились в еще расплывчатую, неорганизованную рабоче-крестьянскую армию и создали, как я и докладывал в Центральном Исполнительном Комитете, ее крепкий, твердый, гибкий позвоночник. Без этих тысяч советских работников и передовых пролетариев, военное ведомство со своей задачей не справилось бы. Только благодаря их необычайной самоотверженности, мы не только не сдали Нижнего Новгорода, Вятки и Перми, не только не позволили соединиться чехо-словакам с англо-французами, но, наоборот, перешли на этих фронтах в наступление, которое развивалось все более успешно и привело к очищению нами от белогвардейских войск в течение нескольких недель всей Волги. И я должен сказать перед наиболее авторитетным собранием Республики, что мы обязаны этими победами, в первую голову, Петроградскому и Московскому Советам, в лице брошенных ими на фронт пролетариев. На Урале наши успехи развивались не с такой скоростью, как мы этого желали. Главное затруднение здесь заключалось в том, что на Ижевском и Воткинском заводах начались белогвардейские мятежи, и эти заводы превратились в опорные пункты белогвардейских и чехо-словацких сил. Заводы снабжали их патронами и пулеметами. Контрреволюции удалось вовлечь в заводское восстание не только кулаков, но, несомненно, и часть рабочих, которые присоединились к ним по принуждению. Началась борьба за обладание этими важнейшими центрами военного питания. Эта борьба оттягивала силы от наступления на Екатеринбург и др. пункты Урала. И вот вчера нами получено известие о том, что Ижевские заводы завоеваны полками Красной Армии и стоят к моменту годовщины Республики под знаменем Советской власти. Все остальные пункты будут очищены в короткий срок. Отныне эти заводы будут снабжать нашу Красную Армию патронами, пулеметами и всем, в чем она нуждается. Это дает основание ожидать, что в ближайший период, на ближайшем фронте мы будем продвигаться вперед, и успех будет развиваться более быстрым темпом. Можно предполагать, что в ближайший период англо-французы должны бросить самую мысль о создании единого Северо-восточного фронта. У нас есть данные, что на Северном фронте у англо-французов и чехо-словаков отпала надежда на успех, и одновременно есть сведения о признаках разложения десантной армии. С Котласского фронта сообщают, что впервые к нам перебежал отряд в 58 английских солдат. Лиха беда начало: 58 – разумеется, это немного. Но нужно принять во внимание, что на севере англичан в высшей степени мало, и что их положение будет ухудшаться, в связи с зимним временем; поэтому нет сомнения в том, что англичане должны будут в самый короткий срок убрать свой десант, если они не хотят подвергнуть его опасности полного разложения и распыления.

В течение зимы на Северном фронте никакая опасность стране не грозит. И нет сомнения, повторяю, что неприятель временно поставил на этом фронте крест.

На востоке операции будут развиваться дальше в указанном направлении, т.-е. в смысле нашего систематического и планомерного наступления. Можно, товарищи, выражать законное нетерпение по поводу того, что столица Урала – Екатеринбург до сих пор еще не в наших руках; но, вместе с тем, вы должны дать себе ясный отчет в том факте, что на Восточном фронте наше наступление является в высшей степени правильным, планомерным и систематическим, ни в какой степени не партизанским. Здесь мы застрахованы от каких бы то ни было неожиданностей. Это не мешает тому, что на флангах нашего наступающего фронта и в глубоком тылу неприятеля действуют наши партизанские отряды по директивам центра, передаваемым командованиями регулярных армий, и действуют с несомненным успехом.

На Южном фронте, товарищи, дело до настоящего времени, несомненно, обстоит хуже,[18] чем на Северном и, особенно, на Восточном фронтах. На Южном фронте наша армия складывалась другими путями, чем на первых двух фронтах. Противник здесь другой, и ход военных операций развертывался иначе. До последнего времени Южный фронт был, так сказать, нашим пасынком: к нему относились почти что спустя рукава, потому, конечно, что приходилось главное внимание, силы и средства сосредоточивать на Северном фронте. Там были англичане, французы, чехо-словаки, и уже показывались на восточном горизонте американцы и японцы. Но оказалось, неожиданно для нас, что опасность была и на близком юге, где против нас действовала банда Краснова. Мы в течение первого года революции слишком легко привыкли расправляться с внутренней контрреволюцией и отечественной буржуазией, с красновскими и калединскими бандами при помощи импровизированных отрядов, слабо организованных, численностью в тысячу или две, состоявших из петроградских или московских необученных рабочих, которые брали винтовки и хорошо справлялись с делом. Отсюда у нас сложилось небрежное отношение к Южному фронту, мнение, что мы с нашими врагами раньше или позже, но, в конце концов, справимся. Это – одна сторона дела. Другая сторона заключается в самом процессе образования частей, сейчас занимающих наш Южный фронт. В значительной мере, это – выходцы из Украины, из Донской области, из Кубани, с Северного Кавказа. Есть превосходно обстрелянные части, которые прошли суровую школу испытаний во время партизанской войны. У них есть командиры, которые разделяли с ними все невзгоды, бедствия и все заслуги боев в течение многих месяцев и на Украине, и на Дону, и на Северном Кавказе, но, вместе с тем, эти части несли в себе – больше всех остальных наших частей на других фронтах и сейчас еще от этого не излечились – отрицательные черты партизанского периода войны. Каждый партизанский командир считал свою часть, свой отряд, который он потом наименовывал дивизией, замкнутым миром; он требовал от солдат своей дивизии безусловно суровой дисциплины и даже нередко умел ее поддерживать и создавать. И в то же время, по отношению к более высоким командным центрам наверху, у него самого часто этой дисциплины не хватало. Свести эти части в регулярные соединения, правильные единицы, дивизии нормально действующей централизованной армии было трудно. Для подобной задачи необходимо было большое количество советских работников-коммунистов, закаленных деятелей революции, и мы в этом случае вторично, товарищи, кликнули клич Петроградскому и Московскому Советам, с указанием, как крайне важно и нужно дисциплинировать, объединить Южный фронт по образцу Восточного. И опять Петроградский и Московский Советы дали нам много сотен работников на Южный фронт. Но это произошло в самые последние дни, и только несколько дней тому назад эти лучшие работники государства явились на фронт, и, может быть, только сегодня распределяются по отдельным частям его. На Южном фронте до сих пор не было комиссаров ни в полках, ни в дивизиях; те из ваших товарищей, которые сколько-нибудь близки к армии, знают, какую огромную роль играют комиссары из старых партийных работников. Мы в качестве командиров имеем лишь молодых людей и бывших солдат, внимание и сила которых поглощены целиком боевой стороной дела, а задачи политического контроля и революционного закала войск, естественно, переходят к другому начальнику, к комиссару, пост и значение которого поставлены на большую высоту. И вот в наших южных армиях, очень многочисленных по своему составу, почти вовсе не было частей с комиссарами, за исключением тех полков и дивизий, которые за последнее время переброшены на фронт и продолжают перебрасываться. Только теперь создался на фронте комиссарский аппарат. Наши враги наш режим называют комиссародержавным, и мы, по отношению к нашим рабочим и рабоче-крестьянской армии, готовы принять это наименование, которым наши враги хотят нас заклеймить. Да, наша армия держится на комиссарах, и поскольку она на них держится, мы можем назвать комиссародержавие революционным режимом. Если вы нам даете закаленных испытанных комиссаров, которые умеют умирать, то наше дело хорошо стоит.

Товарищи, повторяю то, что я не раз говорил в ЦИК. Я не знаю ни одной части, которая отступала бы панически, проявляла бы малодушие, выделила бы из своей среды много дезертиров, если в этой части имеются твердый начальник и твердый комиссар. Во всякой части есть всегда, хотя и небольшое, совершенно сознательное и закаленное ядро солдат-революционеров, коммунистов, преданных рыцарей социалистической борьбы, и если комиссар всегда стоит на своем посту, как непреклонный солдат революции, если он, в момент самой грозной опасности, становится в первую линию перед лицом своей части и говорит: «ни с места!», – его поддерживают лучшие солдаты, и тогда поведение всех солдат обеспечено, ибо у всякой части, даже мало сознательной, есть в душе голос совести, который подсказывает: «нельзя изменять, нельзя дезертировать». И если даже командный состав молчит, а известно, что животный инстинкт может преодолеть сознание, то достаточно раздаться голосу долга: «товарищи, ни с места!», – чтобы красноармейская часть не отступила. Я еще не знаю примера паники в таких условиях. Вот почему мы ввели правило, которое кое-кому кажется суровым, но которое остается во всей своей силе: за всякое паническое отступление, за всякое дезертирство отвечают, в первую голову, командир и комиссар. Если они не приняли всех мер, остались невредимыми, дезертировали вместе со своей частью, – они, разумеется, подпадают первыми под острие ножа нашей революционной расправы.[19] Кажется, кое-кто из товарищей высказывал мысль, что мы поступаем слишком жестоко, немилосердно. Наше время вообще жестокое и немилосердное время по отношению к рабочему классу, вынужденному отстаивать свою власть и существование против сонма внешних врагов. И если мы хотим праздновать не только одну первую годовщину Советской Республики, но и отстоять Советскую власть и завоевать будущее для рабочего класса и трудового крестьянства, то мы обязаны быть немилосердными по отношению ко всякому, кто в наших собственных рядах не развивает максимума энергии, мужества, твердости, раз он поставлен на ответственный пост; а нет более ответственного поста, чем пост комиссара. Товарищи, нет сомнения, что при таком твердом пролетарском курсе на Южном фронте в течение ближайшего времени будет совершена благодетельная работа дисциплины, сцепки и централизации расположенных там армий.

Я посетил армии, расположенные на Воронежском, Балашовском, Царицынском и Астраханском фронтах, самым внимательным и детальным образом ознакомился с их состоянием и могу сказать по чистой совести, что мы на юге имеем хорошую и очень многочисленную армию, гораздо большую, чем думают многие из вас. Она теперь получит надлежащую командную организацию и подлинный комиссарский корпус. Повторяю, что результаты этого скажутся в самое ближайшее время.

Со стороны казаков и белогвардейцев мы имеем сейчас противника гораздо более серьезного, чем это казалось до недавнего времени. Против нас соединены значительные силы, которые поддерживались до последнего времени немцами, в лице красновских банд, и англо-французами, в лице банд деникинских и алексеевских. Сейчас происходит объединение алексеевско-деникинского и красновского фронтов, которые раньше порознь опирались на две враждебные империалистические коалиции, германскую и англо-французскую. Они сейчас надеются в обеих частях объединенного фронта питаться за счет уже одного победоносного англо-французского милитаризма. Проблемы на Южном фронте стоят для нас сейчас в высшей степени остро. Немецкий милитаризм рушится. Мы только что выслушали сообщение, которое свидетельствует, что процесс его крушения идет с лихорадочной быстротой. Защищать Украину немцы не в состоянии. Англо-французский милитаризм спешит им на смену на Украину, Дон и Северный Кавказ. И нам нужно просунуться между уходящим германским милитаризмом и приближающимся англо-французским. Нам нужно занять Дон, Северный Кавказ и Каспий, поддержать рабочих и крестьян Украины, – войти в наш Советский дом, в который мы включаем мысленно и Северный Кавказ, и Дон, и Украину, и сказать, что сюда ни английским, ни германским прохвостам входа нет. В этом и заключается отражение на Красной Армии тех изменений в мировом положении, о которых я упоминал вначале.

Перехожу к области вопросов организационного характера. Мы испытываем – это не тайна – затруднения в организации снабжения и подготовки командного состава.

Самый глубокий кризис нами изжит: армия существует, управляется и снабжается. Недавнее сомнение, создадим ли мы боеспособную армию, теперь не может иметь места. Армия существует, борется и становится международным фактором, с которым враги уже считаются. В нашей советской печати не так давно проводились отзывы иностранной прессы, именно руководящей английской газеты «Таймс» и германской буржуазной газеты «Локаль-Анцейгер». О нашей Красной Армии пишут, что она растет с угрожающей быстротой. Говоря о численности, газеты указывали цифру в 400–500 тысяч солдат, уже имеющихся сейчас. Я не стану, по понятным причинам, приводить точные указания, но скажу, что сейчас уже та цифра, которую называют «Таймс» и «Локаль-Анцейгер», стоит ниже действительной, и на много ниже. В то же время мы переживаем сейчас некоторый кризис с командным составом, вызванный расширением армии. Но мы его изживем, и доказательством является тот факт, что Съезд сегодня видел на площади перед театром наших новых, молодых красных офицеров.[20] Их уже есть тысячи, готовятся десятки тысяч, и они будут непрерывно вливаться в нашу Красную Армию. Съезд видел их. В строевом смысле они ни на один волос не уступают самым лучшим царским юнкерам, но это, товарищи, наши юнкера, рабоче-крестьянские юнкера. Они, товарищи, наши лучшие рабочие, лучшие закаленные борцы, люди, которые будут идти умирать все равно, как на праздник. Я говорю это с полной уверенностью, на основании того, что наблюдал лично.

У нас есть теперь надежнейшие красные командиры. Они встали в ряды нашей Красной Армии, и они помогут ей прийти к победе.

Вопрос о снабжении один из самых трудных, особенно при существующих условиях хозяйства страны. В этой области создана центральная организация, во главе которой поставлен такой выдающийся инженер-организатор, как тов. Красин, которому дана задача использовать все силы и средства страны для продовольственного, вещевого и боевого снабжения армии. Профессиональным союзам, советским организациям, комитетам бедноты всей Республики предлагается эту задачу поставить во главу угла. Вы знаете, что ЦИК Советов объявил нашу страну военным лагерем. Замечу, что это постановление, хотя и не везде, до сих пор еще не вполне вошло в жизнь.

Сплошь и рядом на местах требования военного ведомства создают ограничения для местных сил, ибо безвыходность положения заставляет превращать страну в военный лагерь, и приходится очень многим поступаться для достижения общей цели. Я готов сознаться и перед местными советскими организациями и перед ж.-д. организациями, что, сплошь и рядом, представители военного ведомства требуют больше, чем можно, и не таким тоном, которым следовало бы требовать; но все это небольшие трения, и их нужно отбросить перед лицом задачи, стоящей перед нами во весь свой исторический рост. Задача же эта такова, что все остальные отступают перед нею на задний план.

В настоящее время ведется лихорадочная работа в области тов. Луначарского – в ведомстве Народного Просвещения. Она сводится к тому, что на советских площадях мы ставим памятники великим людям, вождям социализма. Мы уверены, что душе каждого рабочего и всей народной массы дороги эти произведения искусства. Вместе с тем мы должны сказать каждому из них в Москве, Петрограде и до самых глухих углов: вы видите, Советская власть поставила памятник Лассалю. Вам дорог Лассаль, но, если буржуазия прорвет фронт и придет сюда, она снесет этот памятник вместе с Советской властью и всеми завоеваниями, которыми теперь мы обладаем. Значит все рабочие, все, кому дорога Советская власть, должны защищать ее с оружием в руках. Через конкретный образ нашей пропаганды эта необходимость должна войти в сознание страны, сделаться его частью. Боевая задача – теперь главная задача. Нет более высокой, более важной, повелительной задачи! На нашем Южном фронте бьется, как в пульсе, судьба нашей власти. Все организации, местные советы должны направить сюда все силы и средства, а, между тем, во многих областях это еще не проведено и не выполнено. И в такой обстановке нередко случается, что местные советские организации мало думают о том, что имущество, которое у них есть – патроны, автомобили, винтовки – нужно в первую голову для фронта. Допустить теперь подобные явления было бы преступлением против рабочего класса. Сейчас необходима организация всех сил страны и, в первую очередь, для Южного фронта. Если некоторые учреждения ощущают давление военного ведомства, как жестокое давление новой красной советской солдатчины, то я решительно повторяю, что мы живем в суровое время, когда необходимо превратить страну в военный лагерь. Если наши солдаты отступают под влиянием паники, их ждет суровая расправа. Эта участь будет постигать и советские учреждения, способные, как многие из них делали это прежде, удаляться с территории фронта. Правда, такие случаи теперь бывают гораздо реже, наоборот, когда фронт изгибается и придвигается к уездным или городским советам, то они уже не уходят, а вооружаются и присоединяются к рядам нашей армии. Но, при всем этом, до создания прочного, дисциплинированного, энергичного тыла еще далеко. А подобный тыл нам необходим, чтобы перейти в наступление на Южном фронте. Для всех ясно, какое значение имеет завоевание Донской области. Оно отразится и на Украине и на всем мире, ибо мы здесь развернем усилия, которые помогут нам вести борьбу за обладание Каспийским морем. Как раз три дня тому назад я был в Астрахани и вернулся оттуда с 7 большими пароходами, вырванными у Бичерахова.[21] Эти пароходы нам необходимы, ибо 3 из них самые большие на Каспийском море, такие, каких у нас не было. Мы установим на них наши стомиллиметровые орудия, каких не будет ни у Бичерахова, ни у турок. И я думаю, что наша честная советская река Волга скоро будет вливаться в такое же честное советское море, в Каспий. Конечно, не позволительно впадать в чрезмерный оптимизм, но нельзя не признать наше общее военное положение удовлетворительным.

На Восточном фронте полная деморализация в сражающихся против нас частях. Теперь мы ее усилим сообщениями о событиях в Австро-Венгрии,[22] о том, что Богемия стала свободной страной, – а каждый чехо-словак понимает и знает, что путь в освобожденную Богемию лежит не через Англию и Францию, а через Советскую Россию или через Советскую Украину. Что же касается Южного фронта, то там весь вопрос сводится к темпу нашей работы. Мы не должны дать нашим врагам возможности заместить друг друга. Краснов, который до вчерашнего дня боролся с Алексеевым и конкурировал с ним, сегодня с ним же объединяется; Бичерахов сегодня ведет войну с Турцией, завтра он с ней объединяется. Немцы, несомненно, очистят дорогу англичанам и французам и даже помогут им в общей борьбе против нас. Темп – самое важное дело, мы должны развить огромную скорость, и она, вместе с силами Красной Армии, даст возможность действовать так, чтобы оградить Россию от контрреволюционных натисков.

С фронта я приехал с убеждением, что работы много, и что есть еще субъективные затруднения; что, например, не все советские работники поняли, что существует централизованное управление, и что все приказы, идущие сверху, должны быть незыблемы и что отступление от них недопустимо. К тем советским работникам, которые еще всего этого не поняли, мы будем безжалостны: мы их отстраним, выбросим из наших рядов, подвергнем репрессиям. Трудностей еще много, особенно на Южном фронте, но наши силы стали больше, у нас больше опыта и уверенности. Если вы все, товарищи, уйдете со Съезда Советов обновленные путем объединения друг с другом, если вы поедете на места и доложите о том, что вы здесь выслушали, и если вы скажете, что у вас есть Красная Армия, которая сильна и сплочена; если вы поедете с этой уверенностью на места и разъясните, что главная задача, которая стоит перед нами, заключается в том, чтобы все полусвободные и свободные силы отправить на фронт; что все закрома надо обыскать, все лишние штыки, патроны мобилизовать и отправить через соответствующие инстанции опять-таки на фронт; что если есть автомобили на местах, то надо остаться без них и отправить их все на тот же фронт; если вы все это сделаете и проведете работу милитаризации всех советских организаций, – то наша страна будет приведена в такое положение, при котором ей не будут страшны ни германские, ни англо-французские империалисты. Тогда наша Красная Армия и наш тыл будут развиваться с каждым днем и с каждым часом. И лозунг, который бросил в своем письме Центральному Исполнительному Комитету тов. Ленин о том, что нам нужна трехмиллионная армия, сможет стать действительностью.

В то время как в остальных странах происходит процесс внутреннего распада, с разницей для каждой страны только в степени; в то время как война там производит процесс разрыва между солдатскими массами и командным составом и между господствующими классами и массами вообще; в то время как там переживают период, изведанный нами в феврале, марте и апреле этого года, – в это время у нас происходит обратный процесс. Мы слагаемся, формируемся, закаляемся. У нас солдаты, взятые частью из старой армии, выполняют ныне исторические задачи, которые не могут разлагать и распылять Армию, как это происходит ныне в странах обанкротившейся буржуазии. Там армии либо рассыпались, либо рассыпаются, либо будут рассыпаться от одной только революционной агитации. Нашим же солдатам никакие агитаторы не страшны, и, в подтверждение этого, я довожу до вашего сведения, что на Южном фронте, там, где мы сейчас находимся в трудном положении перед лицом империалистов Германии, Франции и Англии, там не только правые, но и левые с.-р. безрезультатно учиняют беспочвенные заговоры. Подробности одного из таких заговоров в нашей Красной Армии (с места возгласы: «Позор!»), сражающейся против объединенного англо-французского империализма, будут опубликованы на днях.[23]

Тут было сказано слово «позор». Да, позор, трижды позор!

Нашей Красной Армии теперь никакие агитаторы не страшны. Она знает, что у всей страны нет других задач, кроме снабжения и заботы о Красной Армии. Армия имеет свой командный состав. Все силы, которые есть в стране, даются Красной Армии. Мы не скрываем наших задач и целей. Наша Красная Армия чувствует себя вооруженной советским и рабоче-крестьянским режимом. Наша Красная Армия этот режим отстоит. Товарищи! Поставьте во главу угла задачи обслуживания Красной Армии как моральными, так и материальными средствами. Вся страна должна быть мобилизована материально и духовно. Все силы и средства ее принадлежат Красной Армии, которая должна сражаться лучше, чем до сих пор. Опыт Красной Армии слагается в незыблемый капитал. Этот опыт она накопляет, духа своего не расходует. Вся страна сейчас стоит перед новым формированием частей рабочих и крестьян, и все должны следить на местах за тем, чтобы эти формирующиеся части не терпели недостатка ни в чем, ни материально, ни духовно. Они должны чувствовать себя опирающимися на Советскую власть. Ваша обязанность уехать отсюда с сознанием, что большей задачи, как упрочение Красной Армии, как поддержка фронта, – нет.

И когда эта задача будет выполнена, тогда наш фронт будет незыблемым, и тогда мы будем справлять годовщину не только у себя, но и в Ростове, Харькове, Киеве, Вене, Берлине, и, может быть, тот международный конгресс, который собирался созвать Фр. Адлер в июле 1914 года накануне войны, мы созовем полностью в одной из наших советских столиц. Тогда мы скажем III Интернационалу, что вот вы собрались у нас в Москве или Петрограде, потому что ваш съезд защищает рабоче-крестьянская Кр. Армия, первая армия коммунизма во всей мировой истории.

«Как вооружалась революция», т. I