Читать книгу Григорий Отрепьев - Лейла Элораби Салем - Страница 5

Рано утром раздался звон колокола. Еще только солнце окрасило лучами небосклон, а в монастыре уже все проснулись. После совершения всех необходимых обрядов все собирались в большой комнате, где им подносили трапезу, приготовленную монастырскими поварами. Ели молча, никто не произносил ни слова. В тишине слышались лишь скрип стульев да удар ложек о тарелки.

После утренней трапезы каждый занимался делом. Свободного времени практически не оставалось из-за бесконечных обязанностей. Жили в монастыре и седобородые старцы, и юнцы, у которых еще не росли усы. Монастырь этот назывался Чудов, и находился неподалеку от Кремля. Это было привилегированное место, никто не попадал туда случайно; и многие их монахов и дьяков, бывшие бояре и дворяне иной раз, подстригались там не по доброй воле.

Не любил Борис Годунов священнослужителей из Чудова монастыря, все время боялся чего-то: то ли заговора, то ли бунта. Чуял он, опасность рождалась в стенах этого темного здания, вот потому-то он и приказал тайным соглядатаем следить за всем, что там происходит. «Змеиное логово», так Годунов называл Чудов монастырь, с тревогой поглядывая каждый раз на его стены из царских палат.

Молодые монахи и послушники, обучаясь в монастырской школе, иной раз, вопреки замеячаниям, собирались гурьбой и по долгу вели явно не религиозные беседы, шутили, смеялись. Лишь один человек из них, молодой, темно-рыжий, голубоглазый, белолицый, отличался ото всех. Никогда не принимал он участия ни в играх (играли тайно в палочки), ни в шутках, ни в веселых разговорах. Задумчивое, грустное всегда было его лицо, никогда он не улыбался, словно какая-то тревога тяготила его. Остальные юнцы всякий раз косо посмотривали на этого странного молодого человека. В тайне они не долюбливали его, смеялись за его спиной, называя то разноруким, то бородавчатым. Но он словно не замечал ни насмешек, ни презрений. Каждый раз, вставая на колени во время молитвы, он покорно складывал руки и тихо шептал:

– Господи, помоги мне освободиться от оков, помоги освободить душу от тревог, что все время одолевают меня.

Лучи света, пробивавшиеся из маленького решетчатого окошка, освещали коленопреклоненного Григория Отрепьева.

Сколько он исходил мест, прежде чем очуться в Чудовом монастыре по протекции своего деда Замятни, который просил разрешения принять внука в обитель, мотивируя это тем, что Григорий является дворянином, хоть и обедшевшим.

После того, как Отрепьев простился с матерью на крыльце дома, то долгое время бродил из одного монастыря в другой. Поначалу он пожил в Железноборском монастыре, где и подстригся, взяв имя Григорий. Затем побывал в суздальском Спасо-Евфимьеве монастыре. Но жизнь там не понравилась молодому монаху, которого влекли неизведанные дали.

Когда Романовы снова оказались под милостью государя, Григорий решил вернуться обратно в Москву. Благодаря своим способностям, о которых узнал сам архимандрит Пафнутий, он, еще такой молодой, получил сан дьяка.

Каждый день Отрепьев проводил время за написанием книг. Никто не знал, о чем он пишет, пока он сам не показал Пафнутию свой труд. Архимандрит, пробежав глазами по листам, резко уставился на молодого дьяка и хриплым голосом спросил, не скрывая удивления:

– Григорий, это ты сам сочинил?

– Да, – чуть склонив голову, ответил тот.

– Это… это удивительно! Ты сочинил каноны святым. Это должен увидеть сам патриарх.

Григорий стоял, не в силах вымолвить ни слово. Его руки тряслись от напряжения, в висках стучала кровь. Только поверить, сам патриарх примет его!

Вскоре произошло действительное чудо. Никому доселе неизвестный дьяк по имени Григорий Отрепьев стал личным секретарем патриарха Иова, который, пораженный талантом и красноречием молодого человека, взял его к себе. С тех пор больше никто не смел посмеиваться над странным молодцем. Кто-то в тайне завидовал, кто-то восхищался им, но равнодушных не осталось никого.

Когда-то, еще в детстве, хотелось Григорию взглянуть хоть мельком на царские палаты, посмотреть на высоких бояр да самого государя. И вот мечта оказалась явью. Стал брать его с собой патриарх в царские палаты. Интересно было Григорию, поражался он той роскошью, что окружало его. Издали он видел Годунова и никак не мог понять, почему этот человек, обладая влатью, несметными сокровищами, столькими землями, выглядел несчастным и уставшим. Глаза царя под нависшими веками смотрели тускло на собравшихся, казалось, он даже не замечает, что творится вокруг.

Григорий, стоя чуть поотдаль за плечом патриарха, все норовился получше рассмотреть Годунова, но его все время отталкивали люди более значимые по чинам. Молодой человек в конце концов просто затерялся со своим маленьким ростом среди высоких бояр, которые даже не замечали его. «Хоть бы увидеть государя, пусть чуть-чуть», – думал про себя молодой дьяк, не оставляя попыток пробиться поближе. Тут его кто-то больно схватил за руку и оттащил назад. Это был патриарх Иов. Грозно взглянув на своего секретаря сверху вниз, старик погрозил пальцем и тихо сказал:

– Чего рвешься? Встать за моей спиной и не высовывайся!

Престыжанный Григорий с опущенной головой исполнил приказ и больше не пытался прорваться вперед, он лишь внимательно разглядывал собравшихся и думал: «Ах, если бы я был царем и жил бы в роскоши. Тогда вся Русь пала бы к моим ногам!»

В это время, когда Отрепьев вместе с патриархом Иовом присутствовали при дворе государя, в большую келью, пахнущую ладаном от множество воскуряющихся свечей, вошел послушник. Низко поклонившись архимандриду Пафнутию, юнец сказал:

– Он пришел и хочет видеть тебя.

– Хорошо, – ответил старец и потер большие, жилистые руки, – пусть войдет.

Послушник вышел за дверь, через некоторое время он снова появился вместе с неизвестным человеком, закутанном в мешковатый черный плащ. Лицо вошедшего скрывал большой капюшон, тень которого не позволяли увидеть, кто это. Архимандрид с улыбкой поприветствовал вошедшего, явно уже давно дожидаясь егоп прихода, потом дал знак послушнику удалиться. Когда они остались вдвоем наедине, незнакомец присел напротив Пафнутия и тихо спросил:

– Нас никто не подслушивает?

Архимандрид воровато поглядел по сторонам, словно боясь предательского удара, но ответил так:

– Не волнуйся, все в порядке. Я приказал никому и близко не подходить к моей двери.

– Хорошо, – проговорил незнакомец, – тогда я бы хотел узнать побольше о том, кого мы готовим для главной роли. Ведь свергнуть узурпатора Годунова не так-то просто.

– На этот счет можешь не волноваться. Сей претендент как никто иной подходит для роли царевича Димитрия. Он довольно смышлен и грамоте обучен. Кроме того, сам его облик говорит о явном благородном происхождении. Конечно, его нужно немного подучить, но, главное для нас, сделать все возможное, чтобы народ поверил ему и пошел за ним.

– Но всем же известно, что настоящий царевич уже много лет покоиться в гробнице. Не думаешь ли ты, что найдется кто-то, кто сможет подтвердить это?

– Да, и я, и ты знаем, что случилось тогда в Угличе. Ты же сам занимался разборкой того преступления и твои люди сумели поймать убийц Димитрия. Но люд легко внушаем, тем более, что Годунова многие ненавидят. Сколько горя принесло его царствование, посмотри вокруг, везде голод и мор, по дорогам ходить опасно – везде рыщут шайки разбойников. Как ты думаешь, поверят они, если мы сами подтвердим, будто царевич Димитрий Иоанович воскрес из мертвых, дабы покарать тирана Бориса, этого потомка татаров.

– Стало быть, воскресший царевич появится на Руси аки бич народный. Чудно, Пафнутий, чудно. Но мне бы хотелось знать, не разоблачит ли нас кто-нибудь из монахов или иных священнослужителей, кои лично знакомы с твоим претендентом? Ведь лишь один неверный шаг, и наше дело пойдет ко дну. А мы все отправимся в лучшем случае в ссылку или, что наиболее вероятно, сразу на плаху. Нужно все хорошенько подрасчитать, ибо если…

– Не волнуйся, этот человек слишком умен не по летам. Он поймет, какое дельце затевается и сам согласится на все, лишь бы остаться в живых.

– Как он выглядит твой «царевич»? Похож ли он хоть чуточку на настоящего Димитрия?

– Он низок ростом, коренаст, широкоплеч, у него темно-рыжие волосы, голубые глаза, большой нос. Он статен и хорошо сложен, белокож. У него две бородавки: одна на носу под правым глазом, другая на лбу, руки разной длины.

– Не очень-то и похож.

– Да ладно. Царевич Димитрий умер еще ребенком, кто знает, как может измениться внешность по прошествии времени?

– Хорошо, тогда я вручаю тебе вот это, – с этими словами незнакомец достал из седельной сумы завернутый в шелковый платок лист бумаги, – Пафнутий, сначала раскрой и прочти, а затем отдай все это тому, кого потом будут называть царевичем.

Архимандрит трясущимися руками схватил послание и быстро развернул его. Из письма выпал большой золотой крест, весь усыпанный драгоценными камнями. Естественно, такое не мог носить простой смертный, ибо стоил сей крест огромные деньги. Пафнутий аккуратно положил крест на платок и спросил:

– Отрепьев будет хранить все это до поры до времени?

– Да, пусть тоже прочитает письмо, выучит то, что нужно говорить, а потом вели ему отправляться в путь.

С этими словами незнакомец еще плотнее закутался в плащ и словно черная птица выбежал из кельи, оставив Пафнутия наедине с самим собой.

Вечером в трапезной за длинным столом сидели два монаха: один средних лет, другой седовласый старик. Откусывая хлеб они вели довльно странную для таких мужей беседу:

– Слышал я, будто в нашем монастыре живет ни кто иной как сам царевич Димитрий.

– О, Господи, – перекрестился тот, что помоложе, – да полно тебе слухи собирать. Чур тебя!

– А вот я сам лично видел, как Гришка тот всем и рассказывал, будто он и есть чудом спасшийся Димитрий Иоанович.

– Отрепьев что ли? Да ладно, ну мелет языком да пусть мелет, рано или поздно за такие слова государь наш батюшка голову ему снесет.

– Ты мне не говори такого, я и сам не верю Гришки. Уж больно он подозрительный малый.

– О чем это ты?

– А о том, что думается мне, будто он связан с темными силами, наверное, сам дьявол помогает ему.

– С чего ты это решил?

– Да это и так ясно. Ты посмотри, как Отрепьеву учеба легко давалась. За что бы ни взялся, во всем преуспел. Остальные месяцами учились, трудились, а ему одного дня хватало. Не может быть такого, чтобы человек преуспел по всем предметам: и счет, и язык старославянский, и учение Святого Писания. Пойми, дело от Бога в тяжком труде и поте лица достается, а тут происки дьявола ни как иначе.

– Хватит тебе языком чесать да речи богохульные нести. Ты, старец, седеной меченый, не возводи хулу на человека, коль завидно его успехам.

Старик поперхнулся хлебом, но промолчал. Но вдруг проговорил:

– Отрепьев этот, которого ты защищаешь, жрет словно челядь боярская! За один раз за десятерых съедает все, вот аппетит.

– А ты сам ешь молча да рта не разевай, тогда и тебе кое-что останется.

Старый монах только хотел было ответить на едкое замечание, как вдруг в трапезную, тяжело ступая, вошел тот, о ком они только что вели беседу. Григорий устало плюхнулся на стул и налил себе похлебку. Оба монаха уставились на него: ничего не было страшного и опасного в этом так мирно сидящем молодом человеке с миловидным, симпатичным лицом, которого не портили даже большие бородавки.

«Обо мне сейчас говорили, не иначе», – подумал юноша, хлебая суп и заедая хлебом. И пока он ужинал, два монаха не произнесли ни слова, будто ждали, когда тот первым заговорить. Но Григорий слишком устал, чтобы вступать в спор. Наевшись, он слегка улыбнулся и, пожелав им спокойной ночи, удалился.

– Вот какой! – проворчал старик. – Еще молоко на губах не ссохло, а уже важничает, нос ото всех воротит.

– Да ты ешь спокойно, а то снова без ужина останешься, – ответил другой, явно забавляясь беседой.