Читать книгу Научи меня любить - Ли Лонли - Страница 2

Прошло ровно четырнадцать дней – две недели с того момента, как Том исчез из её жизни: однажды утром он ушёл, как обычно, на тренировку, а через несколько часов прислал короткое смс – «Прости, мне надо побыть одному». Вот так просто: больше никаких звонков, никаких сообщений, никаких лайков в соцсетях. Никаких отношений. Никаких объяснений. Ни-че-го.

После нескольких месяцев счастливой совместной жизни – Алекс уже сама сбилась со счёта, как давно они вместе – вдруг такое…

Удивительно устроен наш мозг: пока ты счастлив – ты просто счастлив. Наслаждаешься каждой минутой и каждой секундой. Не следишь за временем, не смотришь на часы, не отмечаешь даты. Когда счастье заканчивается, мозг включает свой жестокий счётчик – ты несчастен уже целый день, два дня, три, четыре… Неделю спустя ты думаешь: ровно неделю назад, в этот самый день, мы ещё были вместе, я был счастлив, и ничто не предвещало… Через десять дней после дня икс ты решаешь, что прошло уже достаточно времени, и надо как-то снова начинать дышать – и жить. А потом приходит день номер четырнадцать, и тебя снова прибивает: ровно две недели назад, в этот самый день, вы ещё были вместе и были счастливы

Умом девушка понимала, что это конец. Сердце в это верить отказывалось и отчаянно придумывало Тому разные оправдания. Во-первых, ему нужно время после тяжёлого расставания с бывшей – они с Алекс, наверное, слишком быстро сошлись и стали жить вместе. Просто она поспешила, и он не смог устоять, но для него это было слишком быстро… Во-вторых, у него могли возникнуть серьёзные неприятности на работе, или неприятности у кого-то из его близких, родственников или друзей… Почему он не сказал об этом ей? Потому что её помощь ему не нужна: он хочет справиться сам. Разве мужчины не все такие? Он не хочет посвящать её в ненужные подробности, грузить своими проблемами, выглядеть перед ней слабым… Да и вообще – ведь далеко не всё надо делать вместе с партнёром – и Алекс это хорошо понимала: каждому человеку необходимо его личное пространство, очерченное чёткими границами, в которое никто не полезет без спроса. Разве ей самой не важно было иногда побыть одной – погулять в парке или выпить чашку кофе?

Таких причин-оправданий поведению Тома Алекс придумала уже не меньше десятка – и все казались ей достаточно убедительными. Её мозг, превратившийся в хладнокровного стороннего наблюдателя, молча взирал на это со стороны: сердце девушки и так уже было разбито – просто она ещё отказывалась это признать, – и было бы жестоко произнести эти слова сейчас: всё кончено, девочка. Тебе не на что больше надеяться. Ты потеряла его навсегда.

Две недели Алекс пыталась жить обычной жизнью – ходила на работу в офис, встречалась за ланчем с подругами, покупала в магазине полезную еду и бегала по утрам. Как будто всё как всегда. Как будто всё хорошо. Как будто Том вот-вот перешагнёт порог её дома. Однако время шло, а всё оставалось как прежде. Никаких шагов к сближению с ней мужчина не предпринимал.

С ним самим при этом всё было хорошо – насколько она могла судить по его активности в соцсетях (ох уж эта его сетевая зависимость!): вот он пьёт с друзьями в баре, вот фото из зала с новым тренером, вот прекрасный закат из окна его спальни (этот вид Алекс не могла спутать ни с чем – в спальне Тома она провела лучшие часы своей жизни за долгое, долгое время, и они встретили там не один такой яркий закат..) Только ей в его жизни теперь не было места.

Вечерами – длинными одинокими вечерами – Алекс сидела одна в своей квартире, прямо на полу, пила вино (из коробки, потому что открывать бутылки за тридцать пять лет своей жизни она так и не научилась) и жалела себя. Каждый день в офисе она работала допоздна, шла домой так медленно, как только могла, по дороге заходила в магазин за какими-то мелочами, без которых она вполне могла обойтись— и всё равно её вечера стали бесконечными и научились пытать её безмолвной тишиной.

Изо всех сил Алекс держалась на расстоянии от Тома – не ходила с подругами в кафе, где он часто обедал, не появлялась в тех местах, где мог появиться он, не общалась с его друзьями, и даже перестала бегать по утрам в парке, где обычно бегал он… Хуже всего было по вечерам: было очень тяжело не писать ему, не звонить, не пытаться выяснить, что случилось. Алекс понимала, что, если ничего не изменится, рано или поздно она должна это сделать. Она, а не он: Том был из тех людей, кто не мог так просто сказать «нет», а ей, наоборот, всегда нужна была предельная ясность – даже горькая, безжалостная, убивающая. Всё, что угодно, лучше неопределённости – она искренне так считала.

Когда в голове девушки ненадолго включалось критическое мышление, она задавалась вопросом: если ей действительно необходимо знать эту самую горькую правду, как она себя в этом убеждает, то почему она так старательно избегает встречи с Томом? Разве встретиться и спросить его обо всём напрямую – не самый простой и быстрый способ всё узнать? Нет, говорила она самой себе: ты просто не хочешь знать правду. Ты не способна её запросить. Боишься, что не выдержишь. Что предательски задрожит голос. Что не сможешь посмотреть ему в глаза, чтобы не почувствовать себя жалкой и несчастной. Что неожиданно разревёшься или устроишь скандал на глазах у любопытной публики. (Ты ведь не надеялась на интимную встречу тет-а-тет где-нибудь в укромном уголке, Алекс? Даже ты не можешь быть настолько наивной!) Слабачка, думала она с презрением. Могла бы не лгать хотя бы самой себе: максимум, на что ты способна – написать ему сообщение. Конечно, она могла бы ему позвонить, но это уже совсем в крайнем случае: даже сообщение девушка откладывала на «когда-нибудь потом, когда я успокоюсь» – однако этот момент постоянно отодвигался во времени всё дальше и дальше. Успокоиться Алекс не могла.

Каждый вечер она пила вино одна – медленно, маленькими глоточками, согревая каждую порцию охлаждённого напитка во рту перед тем, как её проглотить – и буквально била себя по рукам, чтобы не взять телефон, не написать ему, не посмотреть, когда он был в сети в последний раз, не посмотреть, чем он был занят сегодня. Никогда Алекс не шпионила за своими мужчинами – не пыталась увидеть их бывших, не читала личных переписок с другими людьми, не пыталась выяснить, где они бывают и с кем, когда уходят «к дружбанам»… и сейчас отчаянно жалела об этом. Ей казалось, что, если бы она больше прислушивалась к тому, что говорил Том кому-то по телефону, задавала ему больше вопросов, больше интересовалась его друзьями, то сейчас она не терялась бы в догадках, где он и что с ним. И почему он не с ней.

Единственная подруга, которая была в курсе происходящего, восхищалась терпением Алекс и говорила, что сама устроила бы разборки ещё в тот день, когда её мужику пришла в голову блажь «побыть одному». Алекс понимала, что дело не в терпении: она как могла оттягивала приближение неизбежного конца: не сегодня, не сейчас! («Это уже конец, Алекс, тянешь ты время или нет, – вопил её отчаянный мозг, пока сердце продолжало молить о пощаде. – Чем раньше ты посмотришь правде в глаза, тем раньше начнётся твоё выздоровление»).

В тот вечер Алекс сдалась. Она сидела по обыкновению на полу в темноте с начатым бокалом вина, в котором лёд растаял уже наполовину и разбавленное вино снова достигло верхнего края вспотевшего бокала, и в третий раз отложила в сторону телефон. Она понимала, что уже ничего не изменит, и всё-таки не могла заставить себя написать Тому. Не была готова услышать то, что он может ей сказать. Однако и тянуть время дальше было невозможно.

Алекс выпила залпом полбокала вина, сняла блокировку с телефона и открыла мессенджер: Том был в сети две минуты назад. Её сердце учащённо забилось. Пальцы дрожали. Она секунду подумала и начала писать: «Том, чёрт тебя дери, ты можешь, наконец, объяснить мне, что происходит?!»

Нет, не так. Получилось грубо. Как будто она в ярости (она и была в ярости, но нельзя допустить, чтобы он это понял). И хорошо ещё, что Алекс не отключила Т9 – дрожащими нервными пальцами она лишь приблизительно попадала по нужным кнопкам и несколько раз промахнулась.

Девушка стёрла написанный текст и снова отложила телефон. Задумалась. Чего она вообще от него хотела? Что ожидала «услышать» в ответ? Почему она боится позвонить и услышать ответ сразу же, а не какое-то время спустя?

Вспомнилось, как говорила об ожиданиях подруга: «Пока монетка летит, ещё можно надеяться. И даже когда она уже упала, но ты ещё не видишь, какой стороной – ещё не всё пропало… И ты как тот самый кот Шрёдингера – одновременно мертва и жива».

«Могу я хотя бы поинтересоваться, что вообще между нами происходит? Мне кажется, я имею право это знать!» – гласил следующий вариант сообщения.

Уже лучше, тон почти нейтральный, но уязвлённое самолюбие сквозит изо всех щелей. И так тоже отправлять нельзя, решила Алекс.

«Не могу больше без тебя. Всё время думаю о тебе. Соскучилась безумно. Том, я тебя люблю. Я очень тебя люблю. Прости меня. Не знаю, что я сделала и в чём виновата, но прости меня. Давай встретимся и поговорим» – это Алекс даже не собиралась отправлять. Написала просто так, чтобы убедиться, что пальцы всё ещё слушаются её, что они стали лучше попадать на кнопки и почти перестали дрожать.

Сообщение она стёрла сразу же, допила вино из бокала и налила ещё. Бросила пару кубиков подтаявшего льда и сделала глоток.

Алекс была абсолютно трезва. Более трезва, чем когда-либо. Она даже любила это своё состояние – когда разрешила себе узнать правду. Самую горькую, самую беспощадную… Дело за малым – написать всего одно сообщение. Прочесть всего один ответ. И на этом всё будет кончено.

«Можно задать тебе вопрос?» Сначала вопрос был «дурацким», потом «всего одним», а потом Алекс решила, что это всё неважно. Неважно, что она напишет. И даже неважно, что ответит – или не ответит – ей Том. Это всё равно уже конец. Поэтому она просто нажала «отправить», отложила телефон и зажмурилась.

«Монетка» летела, Алекс вспоминала, как хорошо ей было с Томом – как нежно он её обнимал, как зарывался лицом в её длинные непослушные волосы, как осторожно целовал в шею… как по всему её телу пробегала сладкая дрожь от каждого его прикосновения… они были вместе несколько месяцев, но она по-прежнему вздрагивала, когда он прикасался к ней. Она видела в этом хороший знак. На телефон пришло сообщение. Девушка вздрогнула – хотя причин для этого не было: вряд ли Том написал сразу что-то важное… ответом на её вопрос по сути могло быть только «да» в том или ином виде: если бы Том вообще не захотел разговаривать с ней, он просто не ответил бы.

«Давай», – гласило сообщение.

«Что с тобой происходит? – решилась Алекс. – Что происходит с нами? Мы ещё вместе?»

Девушка отложила телефон и взяла в руки бокал. Сейчас всё решится. Она сделала глоток вина и почувствовала, как в пальцы вернулась дрожь. Правильно ли она поступила, что вообще начала вот это вот всё? Может, надо было оставить всё как есть – то есть в неопределённости? Может, не такое уж плохое это состояние?

Раздался звук нового входящего сообщения, и теперь Алекс застыла на месте с глотком вина во рту. Сердце стукнуло ещё раз – так громко, как будто вложило все свои силы в этот единственный удар – и затихло. Девушка перестала дышать.

Вот и упала твоя монетка, кот Шрёдингера, успела подумать она. Теперь уже точно ничего не изменишь: всё есть как есть.

«Прости меня за всё», – написал он.

Да, это был конец.

Алекс тоскливо смотрела, как Том ещё что-то пишет, и понимала, что ей уже ничего не светит. И уже неважно, что именно он напишет, как он будет объяснять происходящее… «прости за всё» – это в любом случае конец.

«Наверное, я просто повзрослел, – написал он. – Я понял, что хочу семью – настоящую, с женой-домохозяйкой и шумными детьми. Я хочу сына. Хочу возвращаться в чистый дом, и чтобы меня всегда ждала горячая домашняя еда. Хочу по вечерам смотреть телевизор. Какой-нибудь тупой сериал. Хочу на выходных всей семьёй ездить в аква-парк, кататься на каруселях, учить сына играть в футбол, жрать фаст-фуд и пить пиво».

Глаза Алекс широко раскрылись: да, с ней такое будущее было невозможно. Домохозяйка, телевизор и пиво – это не она. Но и не Том! Не мог он своими руками написать это! Никогда этот мужчина о детях не мечтал, и домохозяйку свою бросил давным-давно – и даже подписал документы на развод, оставив ей всё нажитое, включая оба телевизора. С Алекс у него всего этого не было – и он ни разу не говорил, что ему не нравится заниматься с ней в зале, или бегать вместе по утрам, или есть на ужин «скучную» стручковую фасоль. Ему нравилась его новая жизнь.

И вдруг – это.

Алекс ещё не знала, что ответить, когда пришло следующее сообщение – «Я возвращаюсь к Полине».

Полина была его бывшей женой. Из того, что Том рассказывал о ней, Алекс так и не смогла понять, за что он любил её – но факт в том, что действительно любил, долго и горячо. Любил, даже когда она ушла от него к другому мужчине, и до последнего момента оттягивал развод. Тем не менее, когда он встретил Алекс, он – во всяком случае, Том сам говорил это не раз – понял, что к старой жизни возврата нет… Да и не хотел он этого возврата – он влюбился в независимую, стремительную, спортивную Алекс и хотел разделить с ней её сумасшедшую, насыщенную событиями, сознательно выбранную бездетную жизнь.

Том был всё ещё в сети, но больше ничего не писал, из чего следовало, что он сказал всё, что хотел, и добавить ему нечего. Алекс допила второй бокал вина, за секунду написала следующее сообщение и, не оставив себе времени передумать, отправила: «Можно я тебе сейчас позвоню?»

Он позвонил сам.

– Алекс, прости меня за всё, – сказал Том. – Мне правда очень жаль, что всё так получилось. Ты прекрасная девушка. Нам было хорошо вместе. Но теперь это всё в прошлом.

От его родного, хрипловатого голоса у девушки защемило сердце. Уязвлённое эго снова вырвалось наружу, и чуть более резко, чем Алекс планировала, она спросила:

– Ты хоть немножко меня любил?

В трубке послышался вздох.

– Не заставляй меня это говорить. Я всё решил.

– Помнишь, как ты обещал мне никогда не лгать?

Новый вздох:

– Чего ты от меня хочешь, Алекс? Хочешь, чтобы я снова это сказал? Да, любил. Я тебя любил. Никогда тебе не лгал и не лгу сейчас. Но теперь всё по-другому. Так бывает: любовь проходит. Я возвращаюсь к Полине. Я хочу стать отцом – а ты никогда не хотела детей и никогда уже не захочешь. Мы оба это прекрасно понимаем. Мы по-разному представляем себе счастливую семью, Алекс. Мы с тобой не будем счастливы вместе. Никогда. Смирись уже.

– Том, подожди. Стоп. Подожди. Какие дети? Ты же сам не хотел никаких детей! Вспомни, как мы говорили… обсуждали планы на будущее… и ты сказал…

– Полина беременна. Вот какие дети.

У Алекс перехватило дыхание, словно её ударили в живот. Не может этого быть! Это какой-то дикий сюрреализм. Это происходит не с ней… когда Том вообще виделся со своей Полиной? Это ведь было несколько месяцев назад – ещё до того, как он стал встречаться с ней!

– Прости за вопрос. Это, конечно, не моё дело, и я не хочу лезть, но… ты уверен, что…

– Что этот ребёнок мой? Ты правда хочешь это знать?

Алекс смутилась:

– Прости, это невежливо с моей стороны – задавать такой вопрос. Это неважно. Можешь не отвечать. Но Том…

– Если честно – нет, Алекс, я не уверен. Но ты права – это всё неважно. Мы снова женимся. У нас будет ребёнок. У меня будет семья.

Алекс была в отчаянии. Её хрупкая надежда на возобновление близких отношений с этим мужчиной таяла, как молочный пломбир в 40-градусную жару.

– Том, подожди, ну какая семья?! Ну правда. Ты это не всерьёз. Я не верю. Здесь что-то не так, что-то не складывается. Ты всё врёшь.

– Я люблю её. Много лет любил и люблю до сих пор. Прости меня, Алекс. Мне правда жаль, что так получилось. Не унижайся, ты ничего не изменишь. Я всё решил.

Том ещё что-то говорил, но Алекс уже не слышала. Ей казалось, что она готова ко всему – но выяснилось, что нет. К такому повороту она готова не была. Слёзы катились по её щекам, и она даже не пыталась их вытирать. (Да, именно это и случилось бы при личной встрече, но там были бы ещё свидетели). Она шмыгнула носом… чёрт, завтра она будет выглядеть просто отвратительно. Хорошо, что завтра выходной.

– Алекс? Ты в порядке?

«Нет, блин! Я НЕ в порядке! – чуть не заорала девушка. – Что ты там себе думаешь вообще?! Как после такого в принципе можно быть в порядке?!»

– Алекс? Алло! Ты меня слышишь?

–…

Девушка бросила трубку и в какой-то момент пожалела о том, что не курит – судя по всему, сигарета ей бы сейчас не помешала.

Итак, это был конец. Алекс прислушалась к себе. Сердце ныло где-то глубоко внутри и стучало еле-еле, словно через силу. В груди давило так, что девушка не могла дышать. Слёзы продолжали катиться по мокрым распухшим щекам.

Секунду спустя Алекс заставила себя сделать первый судорожный вдох. Потом ещё один и ещё. Снова и снова. Глубже и глубже. И с каждым разом ей становилось легче. Слёзы остановились, кожу стало пощипывать от застывающей соли. Никто не стоит моих слёз, решила она. Никто. Ни один мужчина. Что бы ни происходило в моей жизни, я сильная. Я выживу. Я справлюсь. Я буду в порядке. Не сейчас – когда-нибудь потом. Надо просто дать себе время и не думать больше о нём.

Это было трудно – не думать больше о нём. Самое сложное (как полагала Алекс) было позади: всё уже расставлено по своим местам, вся неопределённость определилась, с Томом всё стало предельно ясно. Этот мужчина больше никогда не будет принадлежать ей. Никогда. Они больше никогда не будут вместе, не будут друг другу писать, звонить, и, вероятно, расфрендятся в соцсетях. У них больше нет общих друзей, которые будут вынуждены принять одну сторону и прекратить общение с другой. У них не будет общих занятий. Не будет встреч. Не будет совместных планов на будущее, и однажды даже прошлое перестанет мучить сладкими и щемящими воспоминаниями.

Чем скорее она поймёт это – сердцем, не головой – тем лучше для неё. Тем скорее отпустит её прошлое. Тем скорее начнётся её новая жизнь – жизнь без Тома. И кто сказал, что эта жизнь не может быть прекрасной? «С этого момента – никакого вина, – сказала себе Алекс. – И никаких мужчин. Есть только ты, твоя работа и твоя жизнь. И только от тебя теперь зависит, какой она будет».