Читать книгу В моей голове - Ли Плат - Страница 7

1

17 лет назад

Как гласит старое правило: «Если ребенок в комнате один, и его давно не слышно, он что-то натворил. А если по такому же сценарию в комнате остаются два малыша – об этом Алиса даже подумать боялась, поэтому аккуратными шагами ступала к детской комнате, в которой притаились ее дочери. Ее воображение уже представляло разрисованные фломастерами обои, пластилин, настойчиво вдавленный в ковер, вырезанные узоры на плотных шторах. Чем ближе она подходила к комнате, тем яснее рисовалась такая картина в ее голове. Она аккуратно провернула дверную ручку и вошла в комнату.

Ничего из того, что она придумала, не было.

Обе шторы были вытянуты вперед и аккуратно уложены на спинку стула, создавая невысокий купол. Между собой юные строители скрепили их заколками для волос. С обеих сторон этой импровизированной хижины входы были завешаны полотенцами. С прикроватной тумбы пропал детский ночник, но, судя по бликам нежно-голубого цвета на полу, Алиса знает, где его искать. До нее доносились два звонких детских голоса из «домика».

– Тук-тук, – женщина присела на пол возле конструкции.

Голоса затихли.

– Кто там? – прозвучало через пару минут.

– Это мама, – ответил другой голос.

– Она должна сама ответить, – чуть тише и нравоучительнее заговорила первая.

– Она же знает, что мы знаем, зачем ее спрашивать?

– Ну, Ника!

Алиса усмехнулась и приподняла одно из полотенец.

В «домике» сидели две девочки семи и четырех лет. До прихода матери младшая заплетала своей сестре косички, поэтому вокруг них лежали разные резинки и заколки, а на голове Ники кое-где проглядывались спутанные волосы. Майя была еще слишком мала, чтобы уметь заплетать их в красивую косу, но она не оставляла попыток научиться. А Доминика, как старшая сестра, всегда соглашалась быть подопытной и стойко терпела всю боль и выдранные волосы. Правда, иногда приходилось звать на помощь маму, когда в густых волосах сестры самая младшая Грин умело запутывала расческу или резинку.

Словно поняв, о чем ее сейчас просят, Майя указала на сестру:

– Я плету ей косы.

– Ага, – со всей мукой в голосе, на которую только способен семилетний ребенок, произнесла Ника. Сестру она, конечно, любила больше, чем свои волосы, но как же их было жаль распутывать после таких процедур.

– А это ваш салон красоты? – Алиса улыбнулась, чуть продвигаясь внутрь сооружения. Оно оказалось куда меньше, чем снаружи, поэтому ей пришлось постараться, чтобы не задеть пропавший ночник. Без него тут было бы совсем темно.

– Нет, это наш замок. Как тот, что в конце города стоит, – объяснила старшая девочка, – мы решили, что хотим жить в замке, и построили его.

– Как принцессы, – улыбнулась Майя, уже забросив затею заплести косу и теперь украшая волосы сестры заколками.

– Принцессы не строят замки, за них это делают слуги, – поправила ее Ника.

– Откуда ты это знаешь?

– Потому что я хожу в школу, а ты – нет.

– Так, – перебила их Алиса, снимая одно полотенце и освобождая проход, – предлагаю пойти на кухню пообедать и заодно выяснить, откуда берутся замки. Кто «за»?

– А как мы это выясним? – спросила Майя.

– А вот и придумаем, – Алиса поднялась на ноги и чуть отошла в сторону, – а кто последний прибежит на кухню, тот будет мыть посуду.

Как обычно, такой мотивации хватило, чтобы девочки наперегонки побежали на кухню. Интересно, на сколько еще лет хватит этой материнской хитрости?

2

Наши дни

Майя

«Здесь какая-то ошибка,

И понять я не могу

Почему в моем саду

Не играет больше скрипка?»

Я открыла глаза.

«Видно, наш скрипач расстроен шибко

Вот сейчас, в моем саду.

Кстати, я еще все жду,

Что заиграет снова скрипка».

Я села на месте. От резкого движения комната перед глазами пошла по кругу, меня затошнило. Слабость в теле не давала встать на ноги, поэтому мне удалось только сползти с кровати на пол.

Я в своей комнате. Как?

«…почему в моем саду

Не играет больше скрипка?»

Строчки из детского стихотворения крутились в моей голове как застрявшая в магнитофоне кассета.

Какая еще скрипка?

Чувствую себя отвратительно. Ощущение будто в моей голове репетировал наш школьный инструментальный ансамбль. Каждая попытка свести мысли воедино отдавалась болью в лобной доле и затылке.

Я невольно застонала и приложила пальцы к вискам.

Какой сегодня день? Была ведь ночь.

А где та незнакомка, которая пользуется такими же духами, как у Ники?

Я резко выпрямилась.

Ника.

«лежит на земле в снегу без сознания очнись почему ты не отвечаешь скрипка я слышу играет скрипка почему она играет кто на ней играет помогите кто-нибудь моя сестра не дышит мне страшно кто-нибудь помогите умоляю».

Я слышала стук своего сердца в ушах. Страх свалился на меня, как одеяло, и он душил, и душил, и душил. На секунду мне показалось, что я не могу дышать. Я попыталась сделать вздох, но это отозвалось лишь сухим хрипом в груди. Я уперлась руками в пол.

Моя сестра, Господи! Она же… она мертва? Где она? Мне нужно ее найти.

От нахлынувших воспоминаний перед глазами вновь все поплыло. Рукой я нащупала перед собой тумбу и попыталась подняться. Слышу, как что-то звякнуло сверху, и в следующую секунду на ковер упал стакан. Звонкий хлопок от разбитой керамики отдается пульсирующей болью в голове, в самой макушке, разносясь эхом, задевая виски, лоб, затылок.

Я вцепилась в край тумбы и все-таки поднялась. Страх тянул меня вниз, поэтому я уперлась рукой в стену. Медленными шагами мне удалось дойти до двери, но я одернула руку от нее и обернулась.

Стакан разбился?

Возле тумбы лежали осколки. Их почти не было видно из-за лучей солнца, которые в них отражались, и из-за ворсин ковра, в котором они утопали.

Почему он разбился?

Я не знаю, сколько времени смотрела на эти осколки. Головная боль напомнила, что мне нужно найти Нику. Я вывалилась в коридор, позабыв про разбитый стакан. Здесь свет солнца пробивался еще сильнее через окна, и я зажмурилась.

– Мама! Папа! – я закричала сиплым голосом, уже не обращая внимание на звон в голове.

Ответа не было.

– Мама! Папа! – эта попытка уже напоминала историку у ребенка, потерявшегося в торговом центре. Он кричит, зовет на помощь, но никто не обращает внимания.

Я сползла по стене вниз на пол, потому что была уверена, что вот-вот меня стошнит, волнение, слабость и головная боль сделают свое дело.

– Мама… Папа…– по щекам побежали слезы. Мне стало невероятно страшно, настолько сильно, что даже слово «страх» сюда уже не подходит. Это чувство больше, сильнее, губительнее. Это ужас.

Стон перерастал в истерику, я начинаю всхлипывать, хватать ртом воздух и издавать икающие звуки. Наверное, в другой ситуации меня бы этот звук рассмешил, но сейчас он словно ком, застрявший у меня в горле и не дающий нормально вздохнуть.

Видимо, не мой вялый крик, но мои звонкие всхлипы все же услышали. В коридоре раздались быстрые шаги, и вот ослепляющие лучи солнца кто-то собой заслонил.

– Родная моя, – всегда спокойный и низкий голос отца сейчас звенел от волнения.

Он ухватил меня за плечи и попытался поставить на ноги, но я только повисла на его шее. Мне будто снова 6 лет и я расстроена из-за смерти мамы олененка Бэмби. Папе ничего не оставалось, кроме как сесть рядом, обнять меня и начать медленно раскачиваться в разные стороны. Это был его метод успокоить меня или Нику, когда мы были маленькие и разбивали коленки, пытаясь научиться кататься на велосипеде. И когда были подростками, и нам разбивали сердца горе-дружки и неверные подруги. И вот сейчас, когда мне казалось, что что-то случилось и разбило наш привычный мир навсегда. Этот метод всегда работал. В его объятьях никакие беды меня не достанут, я до сих пор в это верила.

Понемногу я успокоилась, но меня все еще пробирала дрожь. Я словно была все еще там, в зимнем лесу, ночью, и ледяной ветер окутывал меня и играл с волосами. Папа, видимо, ощутил это, поэтому чуть отстранился, чтобы посмотреть на меня.

Его губы на долю секунды дернулись будто он хотел что-то сказать, но вдруг передумал. Его рука легла на мою щеку, и он вздохнул.

Эта пауза насторожила меня, страх снова начинал возвращаться. Он хочет сказать, что с Никой? Она умерла?

– Где она? – выдала я. Прозвучало это грубее, чем в моей голове.

Пока папа выдохнул, пока облизнул высохшие от волнения губы, пока набрал в легкие воздух для ответа, мне казалось, прошла целая вечность.

– Она в больнице. Мама уехала к ней утром, а я… я хотел дождаться, пока ты проснешься.

– Так поехали в больницу, – я уперлась одной рукой в пол и оттолкнулась от него, но отец с силой усадил меня на место.

– Еще слишком рано, Майя. Поедем через час.

Он замолчал на мгновение, а взгляд перевел на пол как будто там был написан вопрос, который он хочет задать мне.

– Что там произошло? Как вы оказались в том замке?

Я молчала. Даже сил на то, чтобы пожать плечами, у меня не было. Я не помню, что случилось. Я не знаю, что произошло.

Ком разочарования в самой себе снова подкатил к горлу, по пути выбив пару слезинок из моих глаз. Я жалобно застонала, закрыв глаза и силясь вспомнить хоть что-то.

– Мы ужинали: ты, я, мама и Ника. А потом… потом… – страх вернулся с новой силой. Моя рука начала отбивать триоли на ладони отца, поэтому ему пришлось сжать ее.

– На вас напали?

– Я не… – я всхлипнула, –я не знаю… Я помню ужин, а потом Ника… – снова всхлип, – она лежит на земле, а вокруг ее головы кровь. И скрипка, – я схватила папу за рукав кофты, – кто-то играл на скрипке, папа! Кто-то играл на скрипке, пока Ника умирала, – я разрыдалась и уткнулась в плечо отца.

Его рука скользит по моим волосам и плечам. Он вздрагивает, но я не решаюсь взглянуть на него, боюсь увидеть слезы.

За всю жизнь я ни разу не видела, как плачет мама, никогда не видела ссоры родителей и, тем более, никогда не видела слезы отца. Даже когда умер дедушка, я не увидела ни слезинки на его лице. Конечно, став взрослой, я понимала, он скрывал от нас свои боль, горе или гнев, делал так, чтобы мы не видели этого. Вокруг нас он возвел стену, и она оберегала нас от всего плохого, от того, что могло бы нас расстроить.

Но теперь эта стена рухнула.

– Майя, – его голос задрожал. Он продолжал гладить меня по волосам, а я – вдыхать его парфюм, такой знакомый аромат кардамона и чего-то сладко-горького, – я знаю, тебе страшно. Но я рядом с тобой, – его голос сорвался на миг, он прокашлялся и продолжил. – Нам будет тяжело, особенно маме. Но мы все преодолеем, правда? – слышу, как он улыбнулся. – Ты только… ты только не отстраняйся от меня, пожалуйста. Особенно сейчас.

Я подняла голову и посмотрела на него. Под его глазами блестели слезы.

Я кивнула в ответ на его просьбу и улыбнулась.

Мы все преодолеем.

3

Максим не сразу услышал звонок мобильника, потому что тот был завален отчетами криминалистов, распечатками фотографий с места преступления, показаниями очевидцев и всей прочей макулатурой, которую ему с утра бросали на рабочий стол. Кстати, домой он вчера так и не ушел, посчитав, что сон в комнате для допросов и стаканчик кофе из автомата куда лучше пустой квартиры, в которой еще недавно он жил со своей невестой и между поисками преступников планировал с ней свадьбу.