Читать книгу Сирена - Лидия Чарская - Страница 2

Сережа спал… Во сне ему казалось, что где-то близко плещет море седовато-синей волной… или ручеек журчит, быстрый, смеющийся, неугомонный.

Если бы он мог открыть глаза в эту минуту, он бы понял, что это не ручеек и море. Но он спал. Спал и не слышал. Ничего не слышал, как мертвый.

Между тем в его комнате происходило нечто. Во-первых, серого, мглистого и бесконечного тумана точно и не было ночью.

Солнце сияло вовсю, лучистое, радостное и прекрасное июньское солнце. Оно заливало расплавленным золотом своего огнистого сияния всю комнату разом и две небольшие фигурки в длинных, как у египетских жрецов, ночных рубашках, вертевшихся у его постели.

Это были два мальчика – старший лет двенадцати, красивый, надменный, с гордым взглядом серых, круглых, как у молодого ястреба, глаз, с тонким носом и раздувающимися ноздрями. Черные густые брови сходились у него на переносице и придавали что-то строго-суровое его недетски выразительному лицу. И все же он был хорош собой.

Его брат – десятилетний ребенок с огромною белокурою головою, слабый и хрупкий, казался бы настоящим дурнушкой с его толстыми губами и вздернутым носом, если бы не карие, мягкие, влажные глаза, добрые и прекрасные; они скрашивали это худенькое, белобрысое и болезненно-унылое личико. Оба мальчика, чуть слышно ступая босыми ногами, приблизились к постели спавшего Скоринского и осторожно склонились над ним.

– О, Эддик, смотри, как он хорош! Какое благородное, открытое лицо у него! – произнес с восторгом темноглазый мальчик.

– Вздор ты мелешь, Павел, – резко оборвал его брат, и его серые, стальные глаза с нескрываемой враждебностью остановились на сонном и действительно красивом лице Сережи. – В нем столько мещанства. Сейчас видно, что перед его фамилией не стоит частичка «фон», необходимая для каждого порядочного человека. Ведь он – прислуга!.. Пойми, глупыш, такой же слуга, как Иоганн, Анна и Франц.

– А между тем я сам слышал, как папа велел ему накрывать с нами, а не в людской столовой, – осторожно возразил белокурый мальчик.

– Это оттого, что он ученый. У него медаль. Но руки ему ни я, ни папа подавать не будем… Вот увидишь! – безапелляционно решил Эддик, и его серые, стальные глаза зажглись недобрым огоньком.

– Как жаль!.. Он такой красивый! – мечтательно произнес Павел, разглядывая сонное лицо Сережи своими прекрасными карими глазами…

– Бедняк он! – презрительно произнес его брат, оттопыривая нижнюю губу, – бедняк, нищий.

– А разве дурно быть бедняком? – робко осведомился младший брат у старшего. Старший, Эдуард, презрительно сощурился.

– Ты глуп, если не понимаешь этого. Бедность и нищета не дают поклонения и подобострастия окружающих, – произнес он тоном, не допускающим возражений.

– А мне кажется… – робко заикнулся Павел.

Как раз в эту минуту Сережа пошевелился. Мальчики в три прыжка очутились у двери. Но было уже поздно. Блестящие синие глаза учителя широко раскрылись.

– Кто вы, маленькие духи? – произнес он, беззвучно смеясь.

– Барон Эдуард Вальтер фон дер Редевольд! – с надменною гордостью в сверкающем взоре произнес чернобровый Эдуард и стал в вызывающую позу, глубоко запустив руки в карманы своих еще по-детски коротеньких брюк.

– Павел Редевольд! – просто и ласково произнес младший барон, протягивая Скоринскому свою худенькую ручонку. Сережа взглянул на смешную надменную фигурку старшего барона и невольно расхохотался. Так он был забавен в своей надменной кичливости!

– Вы мне напоминаете маленького петушка, который неудачно пробует на заборе свой молодой голос! – произнес он, внимательным, зорким взглядом окидывая стройную, широкоплечую, но все же комичную фигуру Эдуарда.

– А… вы… вы… вы напоминаете… ощипанную ворону, попавшую в гнездо орла! – дерзко отвечал Эдуард, вполне довольный своею находчивостью.

Но Скоринский, казалось, не разделил его мнения.