Читать книгу Противостояние. Часть 1. Маленькая Настенька - Лидия Грибас - Страница 3

199.. год

Город Ивановск

Мы жили в этом городе втроем: мама, папа и я. Обычная семья. Мама – бухгалтер, папа имел свой небольшой бизнес, а именно пару магазинов. Я росла красивой умной девочкой. В 5 лет меня отдали в спортивную школу, точнее – тяжелая атлетика и различные единоборства, с детства меня привлекал тяжелый спорт. Я делала успехи, не уступая даже мальчишкам, которые были старше меня. Поступив в школу, проблем с учебой у меня тоже не возникало, давалась она мне легко, я успевала изучать, что-то дополнительно. Мама и папа обожали меня, радовались такому покладистому ребенку. Не смотря на любовь к спорту и несколько мальчишеский характер, я была доброй наивной девочкой, не способной на жестокость. Сколько себя помню, я всегда презирала ложь и лицемерие, никогда не врала и не изворачивалась, я умела признавать свои ошибки. Очень любила проводить время с отцом, он очень много рассказывал обо всем, мне казалось, что в мире не существует темы, которую он не смог бы поддержать и раскрыть. Я любила познавать все новое и просто засыпала отца всевозможными вопросами, он без устали болтал со мной, раскрывая загадки вселенной. Забота и любовь мамы заполняли мою душу и сердце любовью, она научила меня не судить, а пытаться понять человека или ситуацию. Рассудительность и справедливость, родители вкладывали в меня эти качества любовью, заботой и пониманием…

Вполне приличная семья думали все, и я так думала, лет до 10-ти. Потом выяснилось, что дела у отца идут не так уж и хорошо. Года два он еще старался, что-то изменить, крутился, изворачивался, но, в результате, «по уши» увяз в долгах. Продал бизнес, но долги все равно остались немалые. Он набрал кредитов, устроившись простым рабочим. Так он протянул еще год и начал пить. Теперь мама работала на двух работах, чтобы гасить кредиты отца, я, как могла, помогала ей по дому. Отец же, просто спивался, дома стали случаться скандалы, он напивался и начинал орать на меня и на мать, чего раньше никогда себе не позволял.

Он любил нас, я знаю это, просто не выдержал натиска судьбы и «сломался», а водка делала свое дело – уничтожала в нем личность. Мне очень не хватало его, его рассказов и внимания, я очень надеялась, что когда-нибудь все встанет на свои места. Я очень любила отца, не смотря ни на что, маму я просто боготворила…

Одна из работ мамы была ночной и я, чтобы не оставаться дома одной с пьяным отцом, стала ходить в ночной клуб. Я не начала пить и курить с остальными клубными посетителями, я ходила туда просто, чтобы не быть дома. Я всегда выглядела старше своих сверстников: была выше ростом, а спорт сделал мои руки и ноги сильнее, спину шире. Ввиду сложившихся семейных обстоятельств, вела я себя совсем не, как глупый подросток, так что в 14 лет, никто не давал мне меньше 17-ти.

* * *

Город Ивановск

Ночной клуб «Эльвира»

Придя в клуб, я обнаружила, что мои приятельницы уже порядком навеселе, находятся в обществе молодых парней. Мне очень не нравилась их разгульная жизнь, девчонки очень торопились повзрослеть, я не понимала их, но… в глубине души, они были добрыми и наивными, у нас находилось немало общих интересов.

Из соседнего города на выходные, отдыхать и «клеить» девчонок в наш клуб приезжали молодые парни. В отличии от меня, мои сверстницы во всю кутили с приезжими парнями. Я поражалась – они просто с ума сходили при виде этих парней и готовы были сами их клеить. Мне же, было интересно и весело в их компании, я отвлекалась от домашних проблем, но не более того, ни алкоголь, ни парни меня не интересовали. Стройная красивая девушка, в отличии от своих подруг, носивших мини, я всегда ходила в джинсах, майке и кроссовках, густые длинные волосы всегда были сплетены в тугую косу. Я ходила в ночной клуб не в поисках принца, а просто, для общения.

Сегодня вместе со всеми стоял парень, который обычно держался в стороне и вел себя заметно скромнее своих друзей. Я уже несколько раз видела его в нашем клубе, но до сих пор не была с ним знакома. Герман – 24-ре года, высокий, стройный, широкоплечий брюнет с ярко-синими глазами. Прикид у всей компании был почти одинаковый: джинсы, обтягивающая торс, футболка, короткая черная кожаная куртка. Мужественный, привлекательный, видно, что не бедный и перспективный. Герман любил балагурить, шутить но, в отличии от своих раскрепощенных друзей, не «клеил» девочек, и это нравилось мне в нем.

Я подошла к девчонкам, они курили у клуба и не скрывали своего веселого настроения.

– Настюха, привет! – бодро поздоровались они.

– Привет, – спокойно ответила я.

– Герман, знакомься, это – Настя, – весело сказала Маша, с остальными парнями я была знакома.

– Герман, – ответил он, пристально посмотрел мне в глаза и протянул мне руку.

– Очень приятно, – смущаясь, ответила я, нерешительно протянув руку ему.

Продолжая смотреть мне в глаза, он нежно сжал мою ладонь, я сама не понимала, почему я растерялась, но чувствовала себя очень неуверенно. Девчонки покурили и вернулись в клуб, я осторожно высвободила свою ладонь из рук Германа и прошла следом за девчонками. Пройдя в зал, девчонки присели к столу, их парни принесли им пиво – веселье продолжалось. Рядом с Германом стояла бутылка пива, которую он так и не выпил за весь вечер, весь вечер он смотрел на меня, от его откровенных взглядов мне становилось неловко, я старалась не смотреть на него. Наши захмелевшие друзья «пустились в пляс», Герман присел ближе ко мне, я напряглась внутренне, но не показывала виду.

– Не против? – он снова смотрел на меня.

– Нет, – неуверенно ответила я и отвела взгляд.

– Выпьешь?

– Нет, – по моему тону, Герман понял, что его вопрос не очень понравился мне.

– Извини, просто не знаю с чего начать разговор.

– Разговор, о чем? – спросила я, он видел, что я все еще напряжена.

– Ни о чем, просто поговорить.

– Говори, – ответила я, напряжение слегка спало.

– Чем ты занимаешься?…

Мы весь вечер болтали с ним ни о чем, я перестала чувствовать себя скованно и неуверенно, но его прямой взгляд, в конце вечера, снова заставил меня смутиться.

– Я могу проводить тебя? – спросил он.

– Но, только если просто проводить, – серьезно ответила я.

Он улыбнулся и мы вышли из клуба.

– А идем гулять, – предложил он, когда мы были на пол пути к моему дому.

– Куда? – снова напряглась я.

– Ну, просто гулять, – его, явно, веселила моя реакция.

Мы гуляли почти до утра, рассказывая друг другу о себе, особо не вдаваясь в подробности.

– Ну, все, я дома, – сказала я, когда мы подошли к моему дому.

– Настя, – тихо сказал он и взял меня за руку, я снова напряглась, я прекрасно знала, как мои подруги встречаются с его друзьями, он чувствовал мое напряжение.

– Мы увидимся в следующие выходные? – спросил он и посмотрел мне в глаза.

– Ну, да. Наверное, – неуверенно ответила я…

Теперь каждые выходные он приезжал в наш город и все выходные мы проводили вместе. Однажды он признался, что уже давно хотел со мной познакомиться, но не знал как и здесь ему помогла моя приятельница.

Спустя какое-то время, я поняла, что он очень нравится мне, я скучала без него, когда он уезжал, а когда приезжал снова, чувствовала, как сердце замирает при встрече с ним. У нас завязались теплые дружеские отношения. Мы подолгу болтали, гуляя по ночным улицам. Герман, явно, хотел большего, чем просто прогулки под луной, но я не давала ему повода думать, что меня, как многих девиц из клуба, можно просто взять и увезти к себе домой, многие были бы счастливы уехать с ним, но я была не такой, как они. Да, Герман очень нравился мне, наверное, это была моя первая, еще детская любовь, но я не хотела торопиться и упорно продолжала держать дистанцию. Да и к тому же, кем был он и кем, теперь, была я – вечно работающая мать и спивающийся отец, Герман об этом не знал – проявлял знаки внимания: цветы, подарки. «Я все равно украду тебя и увезу» – шутил он. Резко и, наверное, грубо я оттолкнула его, когда он в первый раз попытался поцеловать меня. Я подумала, что сейчас он обидится и уйдет. Навсегда. Но он не ушел. «Прости» – сказал он и мы продолжали гулять по ночному городу, теперь он просто держал меня за руку.

Я не говорила Герману о родителях и даже подумать не могла, что он знал обо мне и моей семье все еще до того, как познакомился со мной…

* * *

В тот день отец начал пить с самого утра, не похмеляться, а именно пить. К обеду к нему явились четверо незнакомых мне мужчин.

«Опять его друзья – алкоголики» – подумала я.

Мама была на работе, я убирала дом и готовила обед, случайно я подслушала их разговор.

… – Ты деньги брал на полгода, прошел год, – грубо сказал один из мужчин.

– Я отдам, – отвечал отец.

– Я заеду вечером, где ты возьмешь бабло, не мое дело! – здоровяк был взбешен. – Дочку свою продай! – орал он. – Время у тебя до вечера!

Они ушли, я поняла, что это совсем не алкоголики и речь идет о немалой сумме, раз четыре амбала пришли к отцу домой, но спрашивать ничего не стала – бесполезно.

К вечеру домой пришла мама, посмотрела на вновь пьяного отца и махнула рукой. Я не стала ничего ей говорить – не хотела расстраивать, а, наверное, стоило.

– Ты гулять сегодня идешь? – спросила она.

– Не знаю, не собиралась, – ответила я.

– Иди, сходи, что дома – то сидеть? Лето, каникулы, иди развейся, чем смотреть на все это бл…во, – я впервые слышала, чтобы мама ругалась.

У нас с ней были теплые доверительные отношения. Она всегда знала, где я и с кем, не боялась отпускать меня по ночам – была уверена, что я не начну дуреть. Мама очень любила меня и жалела, видя сегодняшнее, невменяемое состояние отца, она, чуть не силой, отправила меня гулять. Я совсем не хотела никуда идти, не хотела оставлять ее одну, но не стала спорить с ней, чтоб не расстраивать ее еще сильнее. Видимо материнское сердце чувствовало, что сегодня ночью мне дома лучше не быть…

В клубе все были в сборе: и девчонки, и парни из Ижевска. Пили пиво, смеялись, шутили, Герман рассказывал какие-то байки – шумно и весело проводили время. Но совсем не весело было мне, на сердце была какая-то непонятная тревога и, где-то за час до закрытия, я все же решила идти домой.

– Настя, – ко мне подошел Герман. – Ты уже уходишь? – спросил он.

– Да, я пойду. Герман, извини, у меня совсем нет настроения, – ответила я.

Он серьезно посмотрел мне в глаза.

– Настя, я поговорить с тобой хотел, это очень важно для меня, – тихо сказал он, взяв меня за руку.

Но я была совершенно не настроена говорить с ним.

– Герман, прости, я лучше пойду. Давай поговорим в другой раз, хорошо? – меня просто тянуло домой.

– Хорошо, – помрачнев, ответил он. – Идем, я провожу.

– Не нужно, Герман, я сегодня сама.

Он удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Я очень хотела, чтоб он проводил меня, хотела погулять с ним по ночному городу, но чувство тревоги не покидало меня, мне хотелось бегом бежать домой.

Подойдя к дому, еще с дороги я услышала шум. Сердце тревожно забилось в моей груди. Сквозь занавеску на окне я разглядела фигуры мужчин.

«Снова они» – подумала я и решила войти тихонько, чтоб они не видели меня. Дверь в дом была открыта, я стояла на веранде, не решаясь войти.

Крики, шум – завязывалась драка. Я увидела, как на шум, из комнаты на кухню прошла мама. Мужики начали махать кулаками, она пыталась утихомирить их.

«Мамочка, куда же ты…» – додумать я не успела. Один из мужиков ударил маму кулаком по лицу. Падая, она ударилась головой об угол стола, на полу образовалась лужа крови, мама не двигалась.

– Ах ты, су. а! – заорал отец и бросился на мужика.

Я стояла, застыв от ужаса, не зная, что делать. Отец схватил мужика за горло и начал его душить, но тот взял, лежавший на столе, нож и несколько раз ударил отца в живот.

В этот момент на веранде хлопнула открытая дверь, начиналась гроза и дверь захлопнуло ветром. Мужики подняли головы и увидели меня.

– Стой! – заорали они.

Я рванула на улицу, один из них побежал за мной. Ливанул дождь, капли застилали мне глаза, я бежала, не разбирая дороги. Мужик бежал следом, спасибо спорту, он отставал метров на 20, но я понимала, что рано или поздно, он догонит меня, догонит и убьет. Меня ослепил свет фар встречной машины. Вместо того чтобы отбежать на обочину, я бросилась ему прямо под колеса. Если бы водитель вовремя не затормозил, то размазал бы меня по асфальту.

– Ты что, дура?! – заорал он, выглянув в боковое окно.

Я подняла голову – Герман, видимо, возвращался из клуба. Хорошо, что он один, ребята, наверное, с девчонками ушли. Он вышел из машины, понял, кто перед ним стоит и усадил меня в машину.

– Ты что, рехнулась совсем? Я же мог тебя раздавить! – возмущенно, сказал он.

Я посмотрела на дорогу, мужик, который бежал за мной, уже подбегал к нам.

– Поехали! Пожалуйста, поехали! – перепугано, сказала я.

Герман тоже увидел мужика.

– Кто это? – серьезно спросил он, когда мы немного отъехали.

– Не знаю, – тихо ответила я.

Я не знала кто это, но я на всю жизнь запомнила их гнусные рожи.

Герман посмотрел на меня и, наверное, только сейчас разглядел, на кого я похожа: волосы растрепанные и мокрые от дождя, перепуганный взгляд, искаженное ужасом лицо. «Вид затравленного зверька» – подумала я о себе. Меня трясло и я никак не могла унять эту дрожь. Герман съехал на обочину, остановил машину и посмотрел на меня.

– Что случилось? – спросил он.

Я не знала, что делать. Мысли бешено проносились в голове «… нужно вызвать милицию… а может, мама еще жива?.. а может, они оба еще живы?..»

– Герман, ты можешь помочь мне? – продолжая дрожать, спросила я.

Я не хотела его во все это впутывать, но обратиться мне больше было не к кому.

– Если смогу, конечно, помогу, – ответил он, серьезно посмотрев мне в глаза.

– Этот мужик на дороге и там еще трое, – я пыталась говорить спокойно, но все время сбивалась и заикалась, меня по-прежнему бил озноб, руки сильно дрожали и голос тоже. – Они убили моих родителей…

– Как? – Герман встрепенулся и ошеломленно смотрел на меня.

Я никогда раньше не плакала, не позволяла себе этого, но сейчас, я понимала, что сейчас я просто разревусь.

– Я понимаю, что тебе все это не нужно… – меня душили слезы, я не могла нормально разговаривать. – Ты просто вызови милицию и отвези меня домой, – из глаз моих покатились слезы, я еле сдерживалась, чтобы не зареветь в голос.

– Ты можешь рассказать, что произошло? – Герман был встревожен, но не растерян и не напуган, держался вполне уверенно.

Я, заикаясь и всхлипывая, рассказала ему, что произошло. Он молча выслушал меня и повернул ключ зажигания. Когда мы подъехали к моему дому, милиция уже была там, видимо соседи вызвали. Герман вышел со мной из машины.

– Может, я одна пойду? Зачем тебе все это, на допросы будут вызывать…

– Идем, – уверенно, сказал он.

Мы вошли в дом. Милиция осматривала и фотографировала тела.

«Тела! Господи, мамочка!!!»

Я хотела броситься к ним, обнять, растормошить, я не могла поверить, что все это правда. Чтобы не закричать в голос, я взяла Германа за руку и с силой сжала его ладонь.

– Вы кто? – спросил нас оперативник, когда мы вошли в дом.

Я рассказала, кто мы и что сегодня произошло, описала мужиков и их машину. Меня сотрясала неимоверная дрожь, в горле стоял ком боли, не давая мне нормально говорить. Герман стоял рядом со мной, со спины, крепко сжимая мои плечи. Соседи подтвердили, что эти люди были сегодня здесь. Вообще-то, допрашивать меня никто не имел права, но сейчас, видимо, никого не интересовало, сколько мне лет, оперативник записал мои паспортные данные в протокол, но, видимо, не сообразил, что мне еще нет 18-ти. Молодой совсем, мы с ним выглядели почти ровесниками. Допрашивали нас часа два, потом отпустили. Когда тела выносили из дома, Герман повернул меня к себе лицом и крепко прижал к своей груди, не давая мне смотреть на них. Я изо всех сил обняла его, уткнувшись лицом ему в плечо, чтобы не сорваться на истеричный рев. Тела увезли, оперативники опечатали дом и уехали.

Я присела на лавку рядом с домом, меня, по-прежнему, бил озноб, по щекам катились слезы, которые я не могла больше сдерживать. Я из последних сил заставляла себя не разреветься в голос. Герман присел рядом и крепко обнял меня за плечи, я попросила у него сигарету, хотя, никогда раньше, даже не пробовала курить.

– Не стоило тебе со мной ходить, сейчас задолбают, будут на допросы вызывать, – тихо сказала я.

– Меня не будут, – уверенно, ответил он. – Да и тебя тоже. Завтра сходишь и все.

Я не предала значения его уверенности. Как это не будут? Я потерпевшая, ты свидетель. Мне было не до этого. Я думала о том, что делать дальше. Как жить? Куда идти?..

– Ты куда сейчас? – спросил меня Герман.

Я молчала, мне некуда было идти. Дом опечатан, да и входить в него мне совсем не хотелось.

– У тебя есть родные в этом городе? – снова спросил Герман.

– У меня, вообще, никого больше нет, ни в этом городе, ни в другом, – тихо ответила я.

– Поехали ко мне, – твердо сказал он и встал с лавки.

Я продолжала молча сидеть.

– Поехали, – повторил Герман. – Что ж ты, так и будешь на лавке сидеть?

Я подумала, что деваться мне все равно некуда, и пошла за ним.

Герман привез меня к себе домой, вернее не к себе домой, а на квартиру, которую он снимал, чтобы отдыхать в Ивановске в выходные, дал мне свой халат и отправил в ванную. Приняв горячую ванну, я немного успокоилась и согрелась, меня уже не трясло так сильно. Герман усадил меня на диван и дал мне кружку горячего чая, сам присел рядом со мной. Допив чай, я окончательно согрелась.

Герман сел ближе ко мне, обнял одной рукой за плечи и тихонько поцеловал меня в висок – я напряглась. Он почувствовал, что я готова спрыгнуть с дивана.

– Ты боишься меня, Настя? – удивился он.

Я молчала.

– Ты что, подумала, что я стану приставать к тебе?

В ответ я лишь неуверенно посмотрела на него.

– Я что, на подонка похож? – возмутился он. – Ты, сегодня потеряла родителей, я хотел поддержать тебя. Прости, я не знаю, как это делать, я впервые в такой ситуации.

Мне стало неловко. Он единственный, кто был сегодня рядом со мной, не бросил меня одну, переживал за меня и ведь кроме него у меня, вообще, никого больше не осталось, совсем никого…

– Герман, прости, я не хотела…

Он крепко обнял меня.

– Все будет хорошо, Настенька, – тихо сказал он.

Герман так много хотел сказать Насте. Он уже год приезжал в этот город только ради нее, очень хотел сказать ей, как сильно он любит ее. Но, он понимал, что сейчас, это просто не уместно. Ей больно, ей плохо, ей, вообще, сейчас не до него, может, ей вовсе и не нужна его любовь. Он молчал, а через день ему нужно было уезжать и он не знал, когда снова сможет приехать в Ивановск. А что будет дальше? Может она уедет теперь отсюда навсегда и они никогда больше не смогут встретиться. Ему не удалось поговорить с ней сегодня в клубе…, возможно, он, вообще, уже никогда не сможет поговорить с ней потом…

– Настя, – робко заговорил он. – У тебя, что же, совсем никого нет?

– Нет, – обреченно ответила я, понимая, что впереди меня ждет лишь интернат.

– Где ты теперь будешь жить? – напряженно спросил он.

– Не знаю, – ответила я, я даже думать об этом не хотела.

– Настя, – он нежно посмотрел мне в глаза. – Поехали со мной.

– Вряд ли это возможно, – ответила я.

– Но почему, Настя? Я давно уже хотел сказать тебе… Я очень люблю тебя, Настя, – он замолчал.

Странно, сегодня Герман не похож был на, всегда веселого, шутника – балагура, который, как казалось, вообще не бывает серьезным, постоянно шутит и смеется. Сейчас передо мной был не весельчак – Герыч, а взрослый, вполне серьезный и ответственный парень, мне было непривычно видеть его таким.

– Настя, я понимаю, что все это не вовремя, тебе совсем не до меня сейчас, но я уезжаю и я не знаю, когда теперь мы сможем увидеться снова. Я прошу тебя, поехали со мной.

– Это невозможно, Герман, – меня снова душили слезы, сегодня погибли родители, а завтра меня лишат последнего близкого человека, заперев меня в интернате.

– Но почему, Настя? Я очень люблю тебя, я обещаю, что сделаю для тебя все, что в моих силах. Ты не веришь мне? – тихо и нежно спросил он, поцеловав мою ладонь и прижав ее к своей щеке. – Я совсем не нужен тебе?

– Дело не в этом, – тихо ответила я, из глаз моих снова покатились слезы.

Он обнял меня, прижав к своей груди, и тихонько погладил меня по голове.

– Почему, Настя? Поверь, ты очень нужна мне.

Я подняла голову от его груди и посмотрела ему в глаза.

– Герман, ты знаешь, сколько мне лет?

– Я думаю, 17, – неуверенно ответил он.

– Нет, Герман. Мне совсем не 17, и даже не 16. Мне 14, и завтра, после допроса следователя, меня определят в приемник – распределитель, а после сдадут в интернат, – из глаз моих безудержно текли слезы, я закрыла лицо ладонями, не в силах больше сдерживать плачь.

Герман обнял меня.

– Настенька, не плачь, милая, все будет хорошо.

Я крепко прижалась к нему, продолжая плакать.

Герман задумался. Конечно, он не перестал любить Настю, ее возраст не пугал и не отталкивал его, он готов был ждать ее сколько угодно, лишь бы однажды назвать ее своей, но ситуация стала сложнее.

– Настенька, – нежно сказал он. – Я никому не отдам тебя, слышишь, никому. Я очень люблю тебя. Я буду ждать, маленькая моя, я никому не отдам тебя.

До рассвета оставалось пару часов, а днем предстояло много дел. Герман расстелил мне постель, сам остался сидеть в кресле. Я не могла спать. Уткнувшись носом в подушку, я продолжала плакать. Герман лег рядом со мной.

– Настенька, иди ко мне, – он повернул меня к себе лицом, я уткнулась носом ему в грудь, он крепко обнял меня и поцеловал в щеку. – Настенька, маленькая моя все будет хорошо, – тихо шептал он.

Я так и уснула, крепко прижавшись к нему.

В восемь утра нас разбудил звонок следователя, номер телефона вчера оперативнику оставил Герман. Следователь требовал, чтобы я явилась в отделение.

– Началось, – пробормотала я, вставая с постели.

Умылась, привела себя в порядок и поняла, что у меня образовалась проблема.

– Гера, мне бы как-нибудь домой попасть, – сказала я.

– Но дом опечатан, туда пока нельзя, – ответил он.

– Но у меня, кроме паспорта, ничего нет, мне даже переодеться не во что.

– Съездим к следователю, потом решим этот вопрос, – успокоил меня Герман.

Пока мы ехали в отделение, Герман разговаривал по телефону.

– Алло. Папа, привет.

– Привет, Герман, ты где?

– Папа, мне необходимо задержаться в Ивановске дня на три.

– Что случилось? Ты снова взялся за старое?

– Нет, папа. Дело очень серьезное, это не телефонный разговор. Я приеду и все объясню.

– Хорошо, пока.

– Пока, папа.

* * *

… В кабинете следователя, помимо него самого, сидел оперативник и две женщины в гражданском, как выяснилось позже, представительницы опекунского совета. Следователь все-таки установил, что допрашивать меня еще нельзя и сегодня пригласили представительниц. Спрашивал он тоже, что и вчера оперативник. Я повторила все, что видела и знала. Потом он разложил передо мной десяток фотографий, на которых я опознала всех четверых, что были вчера. В милиции знали кто они, но никак не могли их «взять». Следователь закончил допрос и ко мне обратилась одна из представительниц.

– Скажи, Настя, у тебя есть кто-то из родных? – спросила она.

– Нет, – ответила я.

– Но ты же понимаешь, что тебе всего 14 лет и ты не можешь жить одна. Я думаю, уже сегодня ты должна поехать с нами, – говорила представительница с явным безразличием.

– Но как же похороны? – растерянно спросила я.

– Похороны возьмет на себя государство, а ты пока побудешь у нас. Возможно, найдется семья, которая захочет тебя удочерить, – было видно, что ей глубоко наплевать на меня, она просто делала свою работу.

«Интернат! Сегодня! Сейчас! Нет!!!»

Я обреченно посмотрела на Германа.

– Уже есть семья, которая готова удочерить Настю, – уверенно сказал он.

– И что же это за семья? – язвительно спросила представительница.

– Марк Генрихович и Марта Аскольдовна Гретман. – все так же уверенно отвечал Герман.

(Гретман – здесь и далее, произносится через «э» – Грэтман).

Услышав эту фамилию, представительницы, как-то поутихли, впрочем, как и следователь, которому Герман предъявил паспорт, когда мы вошли в кабинет, он даже разрешил Герману присутствовать на допросе.

– К вам, в опекунский совет они смогут подъехать через неделю, – продолжал Герман. – И похороны мы организуем сами. Когда мы можем забрать тела покойных? – он обратился к следователю.

– Я думаю, около полудня, сегодня, – ответил следователь.

– Всего доброго, – сказал Герман присутствующим в кабинете следователя, взял меня за руку и вывел из кабинета.

Началась сумасшедшая суета. Дом все еще был опечатан и родителей привезли домой к соседке, с которой дружила мама.

Похороны организовал Герман, точнее похоронное бюро, которое Герман проплатил. Родителей привезли и внесли в дом. Я готова была сойти с ума, увидев их.

«Папа! Мама! Мамочка!»

Я бросилась к гробу матери и начала рыдать, не замечая никого вокруг.

– Мама! Мамочка! – кричала я, обнимая ее гроб. – Мамочка! Милая моя, не оставляй меня одну! – горько и жалобно рыдала я у гробов родителей, не желая отходить от них.

Герман взял меня за плечи, пытаясь поднять меня от гроба.

– Пусти! – кричала я. – Я не хочу уходить от них! Я не хочу оставаться без них!

Я хочу с ними! Мама!!!

Герман перестал отстранять меня от гробов, просто держал за плечи. Я безудержно рыдала еще минут сорок, целуя то отца, то маму.

– Мамочка, папочка заберите меня с собой! Не оставляйте меня одну! Ну, пожалуйста!

В комнату вошли мужчины, пора было выносить гробы из дома.

– Не-е-е-е-т! – закричала я.

Герман изо всех сил прижал меня к себе. Соседка подала ему стакан с успокоительным, он взял его и поднес к моим губам.

– Настенька, выпей, маленькая моя, – тихо сказал он.

– Как мне жить дальше, Герман? – спросила я, выпив успокоительное и посмотрев на него.

Он не знал, что мне ответить и снова крепко обнял меня.

Напившись успокоительных, я перестала истерить, лишь крепко сжимала ладонь Германа, который не отходил от меня ни на минуту.

Стоя на кладбище, перед покойными родителями, я уже не рыдала и не убивалась. Я смотрела на маму и думала: «Ну как же так, мамочка? Как я теперь одна? За что тебя больше нет со мной?» В душу закрадывалась пустота. Пустота и тупая, ноющая боль в груди и все… Душа кричала, разрываясь от боли, но я не могла плакать, вместо слез на щеках, в душу забиралась жестокость. Лишь несколько слезинок скатилось по моим щекам, когда я в последний раз целовала родителей. Позже, став старше, я не позволяла себе плакать никогда, боль, поселившаяся в сердце, не давала этого сделать, вместо слез на глазах в душе становилось все больше жестокости.

«Сегодня я осталась совсем одна. Что дальше?»

Поминальный обед для соседей заказали в кафе. Мы с Германом туда не пошли, отправились к нему домой. Приехав, он наскоро накрыл стол, поставив на него бутылку водки. Налив рюмки, он протянул одну мне, я растерянно взяла ее, не решаясь выпить.

– Ты ни разу не пила? – удивился Герман.

– Нет, – сухо ответила я.

– Я не настаиваю, но я бы на твоем месте выпил, – сказал он.

Как ни странно, но выпила я легко. Наверное, состояние было настолько отрешенное, что даже водка, сегодня, была «водой».

– Тебе очень плохо? – спросил меня Герман, наблюдая, как легко я «опрокинула» первый в жизни стакан водки.

– Не знаю. Какая-то, до сих пор неведомая мне, тупая ноющая боль в груди. Боль и пустота, – ответила я. – У меня хватит сил жить дальше, но я не знаю как. Против меня закон, а я совсем одна, что со мной будет в интернате, я даже представить не могу, как я смогу там жить.

Герман сидел напротив меня и, взяв мои ладони в свои, внимательно посмотрел мне в глаза.

– А, как же я, Настя? Ты совсем не воспринимаешь меня всерьез?

– Ты хочешь, чтобы тебя посадили из-за меня? Малолетки, Герман, не рядовой гопстоп и просто откупиться, вряд ли удастся, даже тебе.

– Ты разве не слышала, что я сказал дамам из опеки?

– Да, сегодня тебе удалось запудрить им мозги и они меня отпустили, но через неделю они снова станут искать меня и найдут, – мрачно ответила я.

– А я никому не пудрил мозги, я говорил серьезно, – возмутился Герман.

– Ты с ума сошел?

– Ты против?

– Я против того, чтобы ты сошел с ума.

Я встала и начала убирать со стола, водка не дала желаемого результата – я была напряжена и расстроена, да и Герман тоже. Он встал из-за стола, прошел до окна и закурил, я подошла и обняла его со спины.

– Герман, я очень благодарна тебе за все, что ты сделал для меня. Я не хочу расставаться с тобой, очень не хочу, но ты же знаешь – чудес не бывает.

Он повернулся ко мне лицом.

– Я докажу тебе, что бывают, – уверенно сказал он.

– Все, давай, хотя бы сегодня, не будем больше об этом говорить, – я готова была сорваться. – Что ты, сам меня удочеришь? – съязвила я и ушла в ванную.

Передо мной стояла еще одна проблема – мне нужно было вымыть голову. Мою длинную и густую косищу, всегда мыла и расчесывала мама и, как теперь с этим справляться я не знала. «Мама, мамочка – я снова ощутила пустоту одиночества. – Как же я теперь без тебя? Ничего, я сильная, я справлюсь. Я обязательно справлюсь со всем, что выдаст мне судьба и, когда-нибудь, я найду этих уродов. Найду! И каждому из них вспорю брюхо!»

Я набрала ванну до половины и безуспешно пыталась «выстирать» свои волосы, но, по-моему, у меня получалось лишь запутать их.

Я простояла, согнувшись над ванной минут 20 и ничего толкового у меня не выходило. В глаза попала пена, мне пришлось их закрыть. Волосы путались и расплывались по ванне, спина затекла и ныла. Я злилась от своей беспомощности и от злости готова была придушить сама себя. В полголоса кленя свою беспомощность, я не услышала, как дверь ванной открылась. Герман наблюдал, как безуспешно я борюсь со своими волосами.

– Тебе помочь? – спросил он.

Я вздрогнула от неожиданности. «Герман! Господи! Я голая! В одних лишь трусах!» Мне было очень стыдно, я закрыла грудь руками.

– Не смотри! Выйди, пожалуйста! – попросила я.

Он продолжал стоять.

– Настя, перестань. Ты же не справишься сама. Давай помогу.

Он снял футболку и подошел ко мне. Я готова была сгореть со стыда. В отличии от некоторых своих подруг, я не гуляла с парнями. Даже мама не видела меня голой, я не снимала бюстгальтер, когда она мыла мне голову. Я не знала, что делать – справиться сама, я не могла. Герман склонился надо мной.

– Настя, не бойся меня. Я помогу тебе и выйду. Хорошо?

Я кивнула, не в силах сказать ни слова. Герман ловко собрал мои волосы, вымыл и прополоскал их так, будто делал это постоянно. Затем он замотал мою голову полотенцем. Я стояла, зажмурив глаза и закрывая грудь руками. Герман вышел из ванной, я открыла глаза. «Господи, какие еще, сегодня, меня ждут потрясения?» Я домылась и вышла из ванной, Герман, улыбаясь, посмотрел на меня и сам ушел в душ.

Пока я мылась, он расстелил пастель – одну?! Вчера я была в таком шоке, что мне было все равно где голову приклонить, но сегодня?

Когда он вышел из ванной, я сидела на краю постели и, так же безуспешно, пыталась расчесать волосы. Я подняла голову и взглянула на него, из одежды на нем было лишь, намотанное на бедра, полотенце. Мои щеки запылали с новой силой. На этот раз он не спрашивал, нужна ли мне помощь, сам видел, что нужна, просто взял из моих рук щетку для волос, я встала, чтоб ему было удобнее. Запутала я их, конечно, основательно, но Герман, не торопясь, бережно прочесывал каждую прядь.

– Прежде, мама тебе помогала? – спросил он.

– Да, и мыла и расчесывала, теперь, наверное, придется обрезать, – с тоской ответила я.

Расчесав волосы, Герман сплел их в косу.

– Не нужно ничего обрезать, – он нежно посмотрел мне в глаза. – Я буду тебе и мамой и папой…

Я не дала ему договорить.

– Герман! Ты опять?

– Хорошо, – спокойно сказал он. – Об этом говорить будем завтра.

«Да, не о чем здесь говорить» – подумала я.

Он потушил верхний свет, включил ночник и присел на постель, облокотившись спиной на подушки. Я стояла и не знала, что мне делать, что вот так, запросто лечь к нему в постель?

– Настя, – он пристально смотрел на меня.

«Какой он все-таки добрый и милый» – подумала я, посмотрев на него, продолжая стоять в полной растерянности.

– Насть, ты так и будешь стоять? Спать ты тоже, стоя будешь? – он смотрел в мое растерянное лицо, понимая, что я не знаю, как поступить. – Присядь, пожалуйста, рядом со мной.

Я покорно подошла и присела рядом с ним.

– Настя, ну, перестань уже, бояться меня, – тихо и нежно сказал он.

– Я не боюсь, – робко ответила я.

– Боишься, я же вижу и я не понимаю почему.

Он взял меня ладонью за подбородок и попытался поцеловать меня, но ему удалось лишь слегка коснуться моих губ, я отпрянула от него.

– Я не… – я не знала, как ему сказать.

Многие мои подруги уже спали с парнями, некоторые с его друзьями и он знал об этом. Он, видимо, и обо мне думал то же, а я?… Он внимательно смотрел на меня, все еще не понимая мою неприступность. Я посмотрела ему в глаза.

– Герман, я… Я… еще никогда…

Теперь запылали его щеки, он удивленно смотрел на меня.

– Какой же я дурак, – прошептал он. – Настенька, милая прости, – он обнял меня и нежно поцеловал в щеку. – Я – кретин. Девочка моя, я еще сильнее люблю тебя.

Теперь он не знал, что ему делать, мы сидели, облокотившись на подушки, он просто держал меня за руку.

– Теперь ты меня боишься? – пошутила я.

– Ну, да, – признался он, одной рукой он обнял меня за плечи, другой, ладонью тихонько коснулся моей щеки. – Настенька, милая моя я очень люблю тебя, безумно хочу тебя, но я, никогда не сделаю тебе плохо. Если ты не хочешь, если ты не готова скажи, я не буду настаивать. Если ты, поэтому не хочешь ехать со мной, не стоит, Настя, я не трону тебя. Я буду ждать столько, сколько будет нужно. Хочешь, я уйду в другую комнату? Скажи, Настенька, – он смотрел мне в глаза нежным взглядом, полным любви.

Я думала о том, что завтра он уедет, меня заберут в интернат, возможно, мы никогда больше не увидимся…

– Нет, – тихо сказала я. – Не уходи.

… Нежно – нежно он целовал мои губы… тихонько сняв с меня халат, он обнимал мои плечи… Мне было стыдно, я была напряжена, он чувствовал это.

– Настенька, милая, – шептал он, нежно целуя мою шею, плечи. – Не бойся, девочка моя… Доверься мне, Настенька…

Уложив меня на постели, он склонился надо мной и внимательно посмотрел мне в глаза.

– Да, Настенька? Ты хочешь этого? – нежно спросил он.

– Да, – тихо ответила я.

Его губы, нежно коснулся моей груди… крепкие руки легли на мои бедра… он скинул с себя полотенце… я закрыла глаза…

– Настенька, любимая моя… Моя милая маленькая девочка… Моя… Ты только моя, Настенька…

* * *

Наутро, Герман проснулся самым счастливым человеком, когда он открыл глаза, я уже не спала и выглядела совсем не такой счастливой, как он, скорее наоборот.

– Что-то не так? – взволнованно спросил он, присев на постели. – Скажи, я сделал, что-то не так?

– Нет, все хорошо, – я пыталась улыбаться, а самой хотелось плакать.

Герман склонился надо мной и нежно поцеловал меня.

– Тогда почему моя принцесса грустит? – он смотрел на меня влюбленными счастливыми глазами.

Несколько минут я молча смотрела на него, потом все-таки спросила.

– Во сколько ты уезжаешь?

– Почему это, Я – уезжаю? – возмутился он и присел на постели. – МЫ – уезжаем!

– Герман, не начинай, пожалуйста! – я тоже присела, мы громко спорили. – Что ты скажешь родителям? Я украл подростка и через неделю ее будут искать!

– Настя, это не я начинаю! Это ты продолжаешь упираться! Я же сказал вчера, как мы поступим! – он готов был сорваться на крик, крепко взяв меня ладонями за плечи. – Я никому не отдам тебя! Слышишь? Никому и никогда! – взгляд у него сейчас был такой, что он, наверное, придушил бы даму из опеки, попадись она ему, он сильнее сжал ладони и, наверное, сам почувствовал, что делает мне больно. – Прости, милая, – уже спокойно сказал он, отпустил мои плечи и крепко обнял меня.

– Настенька, я умоляю тебя, поедем со мной. Неужели ты не понимаешь, что я не смогу жить без тебя? Настя, пожалуйста.

– Герман, я очень не хочу терять тебя, ты единственный, кто есть у меня в этом мире, но ты же понимаешь, что все это бред. Что? Ну, что ты скажешь отцу? – я очень не хотела расставаться с ним.

Он взял мои ладони в свои и посмотрел мне в глаза.

– Скажи мне, девочка моя, – тихо сказал он. – ТЫ – хочешь жить со мной? ТЫ – готова разделить свою жизнь со МНОЙ? ТЫ – хочешь быть МОЕЙ женой? – он с надеждой смотрел на меня.

– Да, – твердо ответила я.

Он снова крепко обнял меня.

– Настенька, я весь мир переверну, но никому не отдам тебя.

– Но, как же отец? Ты понимаешь, о ЧЕМ ты хочешь просить его?

– Он поймет меня. Он должен понять меня! – Герман снова повысил голос.

– А если нет? – не успокаивалась я.

– Деньги сейчас решают многое, но я уверен, отец должен понять меня, – уверенно сказал он. – Собирайся, мы скоро выезжаем.

– Но, мне нечего собирать, – ответила я.

– Ну, да. Дом, кстати, уже открыли, мы можем съездить туда, – сказал он.

– Герман, там, наверное, нужно убрать? – меньше всего мне хотелось возвращаться туда.

– Ну, тогда шустрей, одевайся, поехали, – бодро сказал он…

Когда мы подъехали к дому, сердце мое сжалось в комок. Мой милый родной дом… Еще несколько дней назад у меня была семья, были родители, а теперь их нет и прежней жизни тоже больше нет.

После той ужасной ночи, сюда никто еще не входил, и теперь мне предстояло отмыть здесь всю кровь. Когда мы вошли, в доме стояла невыносимая вонь – запах закисших продуктов, просто валил с ног. Герман пооткрывал настежь все окна и двери. Я взяла два больших мешка для мусора и стала сбрасывать туда все подряд. Набрав два ведра горячей воды, я перемыла все комнаты, оставалась кухня, я до последнего не хотела входить туда. Герман, видимо, это понимал.

– Хочешь, я сам там уберу? – спросил он.

– Не нужно, Герман, я должна сама.

– Сама, а я тебе помогу.

Дверь на кухню, до сих пор оставалась закрытой и, когда мы открыли ее, помимо запаха испорченных продуктов, в нос «ударил» запах, разлитой на полу и оставшейся в стаканах, водки. Герман открыл окно, в него ворвался чистый свежий воздух.

Я стояла, уставившись в пол, там были два больших пятна, уже засохшей, крови и два, обрисованных мелом силуэта, недавно лежавших здесь, в неестественных позах, людей.

– Настя, ты как? – спросил меня Герман, видя мое оцепенение.

– Нормально, – тихо ответила я.

Мы перемыли всю посуду, собрали весь мусор. Пол – я смотрела на него и снова вспоминала, ту ужасную ночь, когда в один миг, я осталась совсем одна на всем белом свете. «Я все равно найду вас всех! Найду и выпущу вам кишки!» – думала я, отмывая, присохшую к полу, кровь. И это были не просто мысли обиженного ребенка. Эти мысли, с неистовой яростью, очень крепко «засели» у меня в мозгу и в сердце. «Я все равно, найду вас всех!»

– Ну, все, – сказала я, наконец, закончив с уборкой и собрав вещи.

– Едем? – спросил Герман.

– Да. На кладбище заедем?

– Конечно.

По дороге Герман купил большой букет кроваво – красных роз. Кроваво – красные розы… Раскладывая их на могилах родителей, я все еще не верила в то, что их больше нет. Никто не сможет заменить мне мать. Никто не сможет заменить мне ее любовь и заботу! Никто! Даже Герман. «Не впускай в свое сердце жестокость» – когда-то говорил мне мой любимый дедушка, но именно она сейчас заполняла мою душу. Мне не хотелось рыдать, мне хотелось найти этих уродов и раздавить их, я была уверенна, что когда-нибудь, я сделаю это. Герман обнял меня за плечи, мы еще немного побыли на кладбище и ушли.

– Прощайте, родные мои, – прошептала я, в последний раз взглянув на могилы родителей и, не оборачиваясь, пошла к машине.

Уходя с кладбища, я думала о том, что уже никогда я не смогу быть наивной и доверчивой. Я уже не буду ребенком, которого опекает мать. Сейчас, я не просто уезжала из Ивановска. Я уезжала из детства, так жестоко оборванного и впереди меня ждала совсем другая, взрослая жизнь, где не будет заботливой мамы. Теперь я сама должна бороться за свою жизнь. Эти уроды не просто лишили меня родителей, они лишили меня детства и юности, навсегда убив во мне светлую чистую наивность, оставив в сердце жестокость и осознание того, что мир жесток и судьба порой несправедлива. Но тогда, я даже не подозревала, сколько еще слез мне предстоит пролить, прежде чем судьба убьет мою наивность окончательно, насколько жестокой окажется моя судьба и насколько жестокой стану я сама в постоянной борьбе со своей судьбой.

Когда мы выехали из города, я достала из сумки ключи и документы на дом и отдала их Герману.

– Продать пока не получится, придумай, что-нибудь. Я никогда туда больше не вернусь.

– Нужно будет оформить наследство, – сказал Герман.

– Дом записан на меня, – ответила я.