Читать книгу Девочка с ключом на шее. Мы родом из 80-х - Лика Свободина - Страница 2

Друзьям, которых больше нет

Середина 80-ых. Маленький южный городок на берегу Черного моря. Море, горы, кипарисы и платаны, горячее яркое южное солнце, такое яркое, что мир в полдень становится контрастным и кажется черно-белым. Морской бриз, стрекот цикад в летнюю жару, розовые пушистые шарики ароматной японской акации

Щедрое южное лето. На улицах – фруктовые деревья: яблоки, груши, вишни, черешня, абрикосы, персики. К августу поспевает инжир. Беседки частных домов увиты виноградом. На рынке аккуратными рядами выложены лоснящиеся темно-фиолетовые баклажаны, хрустящие кубанские огурчики с пупырышками, яркая свежая зелень, налитые сочные помидоры «бычье сердце», сахарные внутри. Никогда и нигде больше  я таких не пробовала. В Италии есть похожий сорт,  выглядят они так же, но на вкус – совсем не то.

Наша новая девятиэтажка и двор. По периметру детской площадки растут платаны и кипарисы. На площадке – привычная атрибутика советского двора: беседка, две песочницы, горки и футбольные ворота. Под самым большим платаном стоит деревянный стол с приколоченными лавочками, тут зимой и летом собирается наш дворовой бомонд – «доминошники». Иногда просто так, иногда с воблой и пивом. С тех пор пиво ассоциируется у меня с дядьками-доминошниками и ничем эту ассоциацию не вывести. В выражениях они не стесняются, а у детей восприимчивая память. По сей день мой вокабуляр, если нужно, может обратить в бегство небольшую компанию не очень дерзких гопников из Чертаново.

Это были 1980-ые… 

Мне 6 лет. У меня врожденная дальнозоркость и поэтому – толстенные очки. Это очень неудобно: в жару они постоянно сползают с носа, зимой запотевают.  Кроме того, из-за них меня ужасно дразнят и я их тихо ненавижу. Наши мальчишки называют меня «очкариком», «профессором», «четырехглазой» и  «водолазом» (потому что у кого четыре глаза, тот похож на водолаза) и я смиренно несу эту ношу и буду нести до 16 лет, когда до нашего захолустья, наконец, дойдут контактные линзы. Правда, «чужие» мальчишки из пятиэтажек получают от наших  по шее за эти эпитеты – хоть я и водолаз, но свой. Quod licet iovi non licet bovi1

Оглядываясь назад, я удивляюсь, что многие из нас таки выжили и дожили до сравнительно преклонного лет – ведь ничто не предвещало. Если учесть, сколько шансов у нас было, как сейчас говорят, выпилиться, получив премию Дарвина.

Мы строили «штабики» из досок с гвоздями и временами на них наступали ступней в резиновой «вьетнамке». Жгли «кастрики», лазали по стройкам, прыгали по перекрытиям между этажами, и однажды, убегая от сторожа, спрыгнули в стекловату с высоты второго этажа. Всеми своими голыми конечностями (дело было летом). Это по сей день одно из самых острых воспоминаний в моей жизни.

Еще мы бросали в лужи карбид, он вонял и пенился. Карбид вообще очень интересная и многоцелевая вещь. Его можно бросать в костер, и он взрывается. Мальчишки жевали битум (не спрашивайте меня, зачем). Летом по вечерам мы лазали через забор в соседний детский сад поплавать в их бассейне. Самым веселым было убегать от садикового сторожа Гаврюши – хромого на одну ногу пожилого маленького грека, который пытался угнаться за нами, попеременно ругаясь по-русски и по-гречески.

В какое-то лето, когда мне было лет 8, по телевизору  шел чудесный английский фильм «Робин Гуд» – и дворы на это время опустевали. А потом мы высыпали на улицу – и, конечно же, были шайкой «лесного Робина». У нас всегда были при себе самодельные луки, и мы пытались отстреливаться от Гаврюши, который воплощал собой силы тьмы и являлся подручным подлого шерифа Ноттингемского или даже самого сэра Гая Гисборна. Бедный Гаврюша свирепел и шел жаловаться нашим родителям. Нас наказывали, наши луки ломали и выбрасывали, но через несколько дней мы делали новые и все возвращалось на круги своя.

Наш дом был самым первым в новом микрорайоне, вокруг постоянно шла стройка. Зимой мы плавали в наполненных водой котлованах на плотиках, сделанных из «говна и палок». Летом в этих котлованах жили ужасно милые маленькие лягушечки, совсем крошечные, величиной с ноготь, некоторые еще даже с хвостиками, оставшимися со стадии головастиков. Лягушечки переселялись к нам домой под письменный стол или под кровать в трехлитровых банках из-под компота (баллонах, как у нас говорили) – до первой маминой уборки.

Крыша нашей девятиэтажки. О, крыша. Сколько в этом слове! Оттуда мы бросали петарды и снежки зимой, наполненные водой бомбочки из тетрадного листа, иногда – яйца и помидоры. Когда у нас был совсем кризис жанра, в ход шел рулон туалетной бумаги, из него можно было сделать крутой серпантин. Там же мы впервые пробовали курить – это был упертый у чьего-то папы «Космос» в синей пачке.

Летние будни приморского города

А летом, с мая по сентябрь, у нас было море…

Мы жили недалеко от Толстого мыса и обрыва (кручи, как ее у нас называли) – минут 15-20 пешком через совхозные виноградники. По пути, если повезет, можно было нарвать зеленого винограда в голубых капельках медного купороса, которым его обрабатывали от вредителей. Не знаю, где и как мы его мыли и мыли ли вообще. Главное было не попасться злющим совхозным овчаркам или сторожу, у которого, как говорили мальчишки, ружье было заряжено солью.

Круча – это почти отвесная скала, где в паре мест белые сыпучие камни-трескуны, как мы их называли, образовали нечто похожее на спуск под углом 45-60 градусов. Спускаться вниз надо было, держась за веревку. Каждый год там падали и разбивались насмерть люди: помощь могла прийти только с моря, а это занимало несколько часов – мобильных телефонов тогда не было… Родители запрещали нам даже близко подходить к круче, но откуда же они узнают!

Это было наше любимое место: чистейшее море, крабики, мидии, и никаких «бздыхов» (так в наших краях по сей день называют отдыхающих). На городском пляже в то время летом яблоку было негде упасть. Чтобы дойти до воды, нужно было ступать чуть ли не по головам загоравших на песке людей. А само море в бухте… Мы, аборигены, сами там никогда не купались и никому не советуем. Летом детская инфекционная больница в Геленджике  (и сейчас тоже!) забита под завязку, и дети лежат в коридорах. Причина одна: хлебнул морской воды, очнулся – гипс.

На круче мы проводили целый день, возвращаясь домой перед приходом родителей, чтобы успеть “замести следы”: смыть песок с тела и сесть во дворе с видом, как будто так и было.

Еще иногда мы на великах ездили на Тонкий мыс: другой конец Геленджикской бухты. Брали с собой по бутыке воды и яблоку, вскладчину покупали буханку хлеба за 20 копеек и вперед, 17 км в один конец. Панамки? Очки от солнца? Солнцезащитный крем? О чем речь!

Уже к середине лета мы превращались в худых закопченых чертиков, ночью нас можно было увидеть разве что по белкам глаз, а светлая одежда на загорелой дочерна коже в темноте слегка фосфоресцировала.

Летние вечера. Семьи во дворе целыми поколениями. Нам всегда есть чем заняться: прятки, «казаки-разбойники»,  войнушка, «море волнуется раз»…

Наша девятиэтажка – 2 подъезда, 72 квартиры. Жильцы дома в основном  – молодые семьи с детьми. Нас человек 15 – мальчишки и девчонки от 6-7 до 10 лет. Мы все – погодки, разница в возрасте – плюс-минус два года.

Дети разных народов: половина детей – русские, а еще у нас много греков, крымских татар, украинцев, есть грузины, белорусы, осетины, даже поляки, есть сестрички-немки по фамилии Фукс, я – армянка.

Добрая половина детей – смешанных кровей: папа – грек, мама – русская, или мама – татарка, папа – украинец. Отличается только цвет волос, а так мы все выглядим примерно одинаково – веснушки, облезлые носы, ссадины на локтях и коленках от падений с горок, заборов, деревьев, велосипедов и скейтов.

К друзьям этажа так до четвертого совсем необязательно идти ногами, можно просто докричаться со двора:

– Юрка! Юркаааа! Выходи!

Из окна кухни появляется голова недовольной Юркиной мамы:

– Ну, чего орешь?

– А Юрка выйдет?

– Юра наказан, он не выйдет.

– А можете скинуть Юркин мяч?