Читать книгу Королевская кровь. Часть 1. Тайна Эвердредского леса - Лили-Джон Уэллер - Страница 3

– Эта зелень в твоих глазах… Откуда она? Второй пары таких глаз не найдешь во всем Медоуридже, – шепнул Энтони Марвел своей невесте.

– А такого как ты – храброго и ловкого – не сыщешь в целом мире! – откликнулась Миллисент.

Когда они целовались, их волосы напоминали водопад, наполовину освещенный солнцем: золотистые пряди Энтони смешивались с переливчатым темно-каштановым шелком волос Миллисент. В доме старшего королевского лесничего, стоявшем на опушке Мидглайдского леса, шумела свадьба. Пирующие уже покончили с олениной и рябчиками на вертеле, выпили изрядное количество сидра, отдали дань элю и заморским винам, отведали блюд из рыбы, грибов и орехов, приготовленных самой невестой. На столах теперь стояли всевозможные пироги и пирожки, лепешки, фрукты… За столами сидели егеря с семьями, находившиеся в подчинении старшего лесничего, а также почетные гости – знатные горожане, королевские псари, сокольничие, мелкопоместные вассалы короля Медоуриджа Гордиуса Первого. Музыканты уже подстраивали свои инструменты, ибо застолье подходило к концу, и вот-вот должны были начаться танцы. И вдруг…

– Именем короля! – раздался в дверях громовой голос. На пороге стояли гвардейцы.

В доме воцарилось молчание.

– Что случилось? – спокойно поинтересовался счастливый жених и хозяин дома.

– Его величество требует невесту к себе, – отвечал предводитель гвардейцев. Это был маленький круглолицый сержант с неприятной хитрой самодовольной ухмылкой, как бы навсегда прилипшей к червеобразным усикам.

– Какого дьявола! – в сердцах воскликнул Энтони, и темные глаза его вспыхнули, будто угли.

– Не забывайтесь, господин Марвел! – грозно оборвал его сержант.

– Я не пойму, по какому праву…

– По праву первой ночи! – отрезал сержант, – Госпожа Марвел, следуйте за мной!

Возле Миллисент уже стояли двое с алебардами, а еще двое стали на пути взбешенного жениха.

– Нет, нет, я не пойду! – закричала Миллисент, – Энтони!

Гвардейцы крепко схватили обоих.

– Это просто возмутительно! – вмешался шафер Билл Грей.

– Сопротивление бесполезно, – продолжал сержант, – Jus primae noctis[1] в этой стране никто не отменял. Во дворе стоит целый отряд, и, поверьте, мои молодцы смогут успокоить всех недовольных.

Энтони взглянул на Уэсли Пейна – дядю Миллисент, который был на свадьбе посаженным отцом.

– Что поделаешь, дети мои, – проговорил тот, потупившись, – он говорит правду. Король имеет право забрать невесту на одну ночь… На моей свадьбе с покойной Джейн при покойном короле было то же самое, – добавил он, помолчав.

– Никогда не думал, что это право распространяется на людей, приближенных ко двору! – не унимался Энтони, – Мало ему простолюдинов!

– Это что, бунт? – подозрительно прищурился сержант. – Я доложу его величеству о ваших непочтительных высказываниях!

– Докладывай-докладывай! Ты, видно, докладами себе дорогу и прокладываешь!

Руки гвардейцев крепче вцепились в рвущегося в бой хозяина дома.

Рыдающую Миллисент утащили прочь. Энтони с размаху стукнул кулаками по столу. Зазвенела рассыпающаяся посуда. Толстая доска треснула, и на белой скатерти показалось пятно крови – от разбитого кулака Энтони. Веселью наступил конец.

* * *

В карете, куда втолкнули Миллисент, сидели две пожилые монахини. Одна из них протянула Миллисент платок.

– Утри глаза и перестань плакать, дочь моя, – стала она увещевать девушку, – ты должна радоваться, что его величество оказывает тебе такую честь.

– Матушка! – воскликнула Миллисент, – Как же… как же все это согласуется с обетом супружеской верности, который дала я перед алтарем?

– Власть дается от Бога, – терпеливо объясняла монашка, – ночь, проведенная с монархом, не считается изменой.

– Чем же она считается? – отозвалась Миллисент не без язвительности.

– Можешь считать это жертвой Богу…

– «Sacrificium Deo spiritus contribulatus»[2], – процитировала невеста.

– «Сor contritum et humiliatum Deus non spernet!» – с энтузиазмом подхватили хором святые сестры.

– Вот и смиряйся! – продолжала старшая, – Благословляю тебя, дочь моя!

– Благословляете на блуд, на прелюбодеяние?

– В тебе сейчас говорит гордыня. Смирись, дочь моя, и радуйся!

– Не могу я смириться! Это безбожно, безбожно! – Миллисент снова разрыдалась.

– Бедное заблудшее дитя! Вот увидишь, Господь осушит все твои слезы!

Они приехали. Стража с поклонами сопроводила девушку в опочивальню, где ждал ее царственный похититель, и удалилась. Ее окружал багровый полумрак.

Король Гордиус Первый, одетый по-домашнему в эффектно спадающий тяжелыми фалдами долгополый темно-красный блио[3] с золотистыми кистями у пояса, накинутый поверх белоснежной до пят камизы[4], улыбнулся ей своей самой обворожительной улыбкой.

– Ну, здравствуй, Милли! – изрек он, окинув ее ласково-плотоядным взглядом собственника. Лицо его с высокими дугообразными бровями над серыми льдинками глаз было гладким и не лишенным величественной красоты, хотя и слегка одутловатым.

Она мрачно молчала, опустив голову.

– Как хороша! – прошептал король, – Нет, определенно, у моего старшего лесничего отменный вкус!.. Ну что ж ты смущаешься? Не надо бояться. Я ведь не злодей какой. Ну, поди, поди ко мне, – и он повелительно протянул ей руку со своего кресла.

– Ваше величество! – обратилась к нему Миллисент, решительно вскинув голову, – Если вы и вправду не злодей – отчего бы вам не отпустить меня к мужу?

Король рассмеялся.

– Отпущу, непременно отпущу!.. Утром, после того, как ты исполнишь свой долг верноподданной.

– Ваше величество! Умоляю вас! – дрогнувшим голосом произнесла она.

– Глупышка! – вздохнул король, – Ты ведь не представляешь, о чем говоришь и от чего отказываешься! Любая на твоем месте была бы счастлива…

– Вот и возьмите себе любую! А меня отпустите!

– А перебивать меня не стоит. Я все-таки король.

– Простите, ваше величество…

– Вот это уже лучше. И если ты и вправду неглупа – а ведь ты неглупа, не так ли?… Ты не захочешь, чтобы с твоим мужем случилось несчастье, ведь правда? И если ты будешь умницей, доброй, ласковой, послушной девочкой… Словом, утром ты можешь требовать любой награды, – Гордиус с особым ударением произнес слово «любой», но на Миллисент это не произвело ожидаемого впечатления. Однако ее встревожила первая часть тирады монарха, недвусмысленно сулившая что-то ужасное для ее мужа. И она помертвела.

– А теперь, Милли, дорогая, поди сюда, – в голосе короля звучали металлические нотки повелителя.

Она робко сделала шаг вперед, он схватил ее за руку и рывком усадил к себе на колени.

– Не надо, не надо отворачиваться, – увещевал он, – Выпей-ка вина… Ну, что ж ты не берешь бокал? Хочешь пить из моих рук? Пей! – он прижал бокал к ее губам, и ей пришлось сделать несколько глотков. – А теперь поцелуй меня! – он отставил бокал и впился своим красиво очерченным порочным ртом в ее сжатые губы, а пухлые руки стали похотливо блуждать по ее телу.

Король заметно возбуждался и скоро весь дрожал. Он встал, подхватил ее на руки, и она не успела опомниться, как оказалась в его постели. Дрожащими горячими руками он срывал с нее одежду, а она пыталась свернуться калачиком и твердила со слезами:

– Ну пожалуйста! Не надо! Отпустите! Умоляю, пожалуйста!

– Что ж ты скрючилась вся? Это же невозможно! Ты хочешь, чтобы я позвал слуг? – он начинал не в шутку сердиться, – Дрянная девчонка! Если ты сейчас же не прекратишь фокусы, я действительно кликну слуг! Ты этого хочешь? Скажи!

Слезы унижения хлынули из глаз Миллисент. Она прекратила сопротивление. Что-то сломалось в ней, и она стала как мертвая кукла – бесчувственная и недвижная…

* * *

Энтони так и просидел всю ночь, упав головой на стол, и лишь под утро, вконец истерзанный думами, забылся тягучим, вязким полусном. Дом был пуст, не считая слуг, неслышно прибравших вокруг и не решившихся беспокоить убитого горем хозяина.

Ранним утром за окном послышался звук подъезжающей кареты. Энтони поднял голову и через минуту увидел вошедшую. В ее осунувшемся лице читались боль и стыд, свадебное платье было порвано и смято. Она остановилась у порога, не решаясь приблизиться к Энтони. Он поднялся, не отрывая от нее мрачного испытующего взгляда.