Читать книгу Женский портрет. Эссе о писательницах - Лилит Базян - Страница 5

Фанни и Джордж молодожены. У них медовый месяц, и они проводят его в небольшом городке на Средиземном море, в Испании. Небо, солнце, фонтан на площади, зонтичные пальмы, столики на веранде кафе – счастье состоит из мелочей. Фанни едет с мужем в фиакре и размышляет о том, почему все, что он говорит, звучит так чудесно. А ему хочется прыгать на пенящихся волнах, купить огромный дом вроде того, который они только что проехали, и завести в нем множество слуг. Они немного побаиваются холеного метрдотеля, похожего на рыбу, встречающего гостей у входа в отель-ресторан. Чай и эклеры – это все, что им необходимо. Небольшой оркестрик в углу веранды готовится к выступлению. Высокий старик с седыми волосами. Сейчас он будет петь. И вдруг его голос оказывается таким тонким, таким слабым и беспомощным, что все на веранде замолкают от удивления. Вот она – старость, бессилие, одиночество и нищета. Фанни неожиданно понимает, сколь неизмерима глубина человеческого несчастья. Ей становится стыдно за свою беззаботную любовь, и она оборачивается к мужу. Но Джордж, желая удержать ускользающую радость, весь наполненный ощущением открывающейся перед ним жизни, с бессердечностью юности шепчет: «Фанни, милая, пойдем в отель. Пожалуйста, Фанни, прямо сейчас».

Ее звали Кэтлин Бичем. Она родилась 14 октября 1888 года в Веллингтоне, в Новой Зеландии. Миру она станет известной под именем Кэтрин Мэнсфилд. У ее отца, банкира Гарольда Бичема и его жены Эни было еще трое дочерей, помимо Кэтрин, а после родился сын Лесли, любимый брат, трагически погибший во время Первой мировой. Кэтрин запомнился неспешный мир детства, в котором лениво, напоенные солнцем, проходили дни. «Пикник», «Прелюдия» – она не раз опишет, как была счастлива.

В 1903 году три старших дочери отправляются в Англию, в Лондон, завершать образование в закрытом и весьма престижном учебном заведении под названием «Куинз Колледж». Там Кэтлин Бичем превращается в Кэтрин Мэнсфилд и решает посвятить жизнь писательству. Там она зачитывается Уайльдом, увлекается символистами, живо интересуется поэзией. Возможно, именно там начинается ее любовь к Чехову, чьим английским отражением ее принято считать и по сей день. Одним словом, тихая, беззаботная жизнь в Новой Зеландии больше не подходит этой девушке. Вернувшись домой, она только и грезит о том, как бы уехать обратно в Лондон. Родительское согласие на отъезд Кэтрин удастся получить не раньше, чем ей исполнится двадцать.

Бывают люди с внутренним ощущением счастья

В одном интервью Татьяна Толстая сравнивает два рассказа: Мэнсфилд и Чехова, которого английская писательница действительно считала своим учителем. Кэтрин взяла знаменитый рассказ «Спать хочется» и написала свой вариант. Небольшую повесть. В ней сирота Варька, задушившая в полусне и безумии ребенка, становится мечтательницей, грезящей наяву, вспоминающей о чем-то, думающей, живой. Совсем не о том она написала, о чем хотел Чехов. У него – беспросветная российская действительность, которая только нам и понятна, у нее – маленькая жизнь, даже если горестная и одинокая, все равно счастливая, где-то внутри, потому что живая. Толстая предлагала сравнить эти два рассказа своим американским студентам. «Ни один человек не предпочел рассказа Чехова. Всем понравилась эта мыльная опера, которую развела эта Кэтрин Мэнсфилд», – возмущается она.

Есть у Мэнсфилд и «чеховские» рассказы. Она знала о том, какова жизнь, когда каждый день приходится бороться за кусок хлеба, выбивать себе место под солнцем. Во второй раз Лондон встретил ее уже не так гостеприимно. Небольшой суммы денег, выделенной отцом, хватало лишь на оплату самой скромной комнаты. Какое-то время ей даже пришлось гастролировать по провинции с оперной труппой в качестве хористки. Именно в ту пору у нее начался туберкулез, ставший причиной ранней смерти писательницы.

«Чеховским» считается рассказ «Жизнь матушки Паркер». Старую поденщицу постигает тяжелое горе – умирает ее внук, единственная ее радость. Вся ее жизнь состояла из непосильного труда, маленький лучик света, и тот отобран. И не с кем даже разделить скорбь. Нет для нее места на земле.

Рассказ «Муха» повествует о человеке, потерявшем в недавнем прошлом любимого сына. Однако, несчастье, которое когда-то казалось неизбывным, улетучилось. Героя больше забавляет муха на промокашке, пытающаяся выбраться из-под обрушивающихся на нее чернильных капель. Равнодушие поглотило мир. И все же подобные рассказы вполне могли принадлежать перу любого талантливого поклонника психологической прозы. Кэтрин нашла свою интонацию. Ее почерк легковесен, но в нем кроется любование каждой мелочью ускользающей жизни. И каждая из этих мелочей наполняет ее смыслом.

Усталая Розабел, из одноименного рассказа, оживляет в памяти только что прожитый, полный забот, день. Она – продавщица шляп в магазинчике. Ах, как трудно угодить покупателям. Вечером, добравшись до каморки, в которой живет, она грезит о красивом кавалере, богатой обстановке, сытом горячем обеде, о родовом поместье, куда они с мужем отправятся сразу же после свадьбы. Она засыпает, закутавшись в одеяльце, и продолжает мечтать, уже во сне. «Холодные пальцы рассвета сомкнулись на ее непокрытой руке, серый день проник в унылую комнату. Розабел поежилась, не то всхлипнула, не то вздохнула и села. И оттого, что в наследство ей достался тот трагический оптимизм, который слишком часто оказывается единственным достоянием юности, еще не совсем проснувшись, она улыбнулась чуть дрогнувшими губами».

Лейла ехала на бал в кэбе со своими кузинами, и ей хотелось смеяться и плакать одновременно. Так трудно делать вид, что все происходящее вокруг обыденно и не интересно. Она опустила руку на подлокотник, и ей показалось, что невидимый кавалер кружит ее в вихре вальса, а мимо проносятся столбы, дома, деревья. Все волновало ее в этот вечер. Туберозы Мэг, янтарные бусы Джоз, бесконечная вереница кэбов перед гимнастическим залом, тесная и шумная дамская комната, прелестные серебристо-розовые программки с розовыми карандашиками на пушистом шнурке, мороженое на очаровательной стеклянной тарелочке с очаровательной, но очень холодной ложечкой, словно ее тоже заморозили… Неужели восемнадцатилетней девушке на ее первом балу может что-то не показаться чудесным. Кавалеры приглашают ее один за другим. Томные, немного скучающие денди. Но вот перед ней толстяк в мятом жилете. Он так жалок, так неуклюж в сравнении с остальными. Он обнимает ее за талию и тихо шепчет на ушко, что маленькая леди наверняка в первый раз на балу. Его не проведешь, у него тридцатилетний стаж. Он-то знает, что очень скоро маленькая леди будет сидеть вместе с раздобревшими мамашами в золоченых креслах на возвышении и рассказывать всем, что какой-то нахал пытался поцеловать ее дочь на балу в клубе. А ее саму никому больше не захочется поцеловать. Лейле расхотелось танцевать. Все правда, но зачем же было говорить ей об этом. Чего он добился, злобный толстяк. Теперь она больше никогда не будет счастлива, подавленная горем, не сможет даже вежливо улыбнуться в ответ на приветствие. Разве только потанцевать в последний раз, самый последний. С королевской покорностью она возлагает руку на плечо молодому человеку с вьющимися волосами. Один поворот, ноги заскользили по паркету, и все смешалось – огни, азалии, платья, розовые лица