Читать книгу Рождение Королевы - Лилия Лукина - Страница 2

Погода была ужасной и настроение ей под стать – впрочем, у Елены уже давно не было другого. Старательно обходя лужи – туфли были старенькие и единственные – она торопилась в офис, недоумевая, зачем шефиня вызвала ее на ковер в разгар рабочего дня. Шефиней была директор Центра социального обслуживания населения одного из районов областного города Желтогорска. Выбившись в начальство из рядовых работниц исключительно потому, что в числе ее подопечных оказалась мать одного влиятельного человека, которого она слезно, почти на коленях умолила помочь ей, она держалась за свою должность мертвой хваткой. Зная работу не понаслышке, она не давала спуску своим подчиненным, понимая, что малейший их промах мгновенно скажется на ней, и прощай теплый кабинет – благодетель предупредил ее, что его помощь будет разовой. А у власть предержащих и своих кандидатур на это место хватало – кто же не захочет устроить на непыльную работенку свою родственницу? И тогда ей снова придется в любую погоду таскаться с тяжелыми сумками, а возраст и здоровье уже не те. Вот она и следила за подчиненными день и ночь, старательно гася даже намеки на какие-либо конфликты.

Елена проработал в центре всего неделю, старалась изо всех сил, но, многого еще не зная, думала, что совершила какую-то страшную ошибку, и готовилась к разносу, на которые шефиня была большая мастерица, а то и к увольнению – хотя штат был не укомплектован, та, не задумываясь, выгнала бы ее, дорожа собственным местом.

Войдя в офис, Елена забежала в туалет, чтобы привести себя в порядок и, взглянув на свое отражение в зеркале, только горько усмехнулась. И было от чего. В свои неполные пятьдесят лет она выглядела гораздо старше, о косметике и прочих женских штучках давно и хорошо забыла, а ее густые, черные с обильной сединой волосы торчали во все стороны, потому что соседка, работавшая когда-то мужским мастером и теперь по дешевке стригшая всех окрестных старух, к которым Елена причисляла и себя, была подслеповата. Кое-как причесавшись, она пошла к кабинету шефини, внутренне готовая к тому, что судьба приготовила ей очередную пакость – как будто ей предыдущих было мало!

За дверью бушевало то, что посторонний человек счел бы скандалом, а на самом деле было обычным рабочим моментом – это шефиня выясняла отношения с одной из своих подчиненных, судя по голосу, Надеждой.

– Ну, знаешь! – бушевала Надя, которая когда-то начинала вместе с начальницей и они были на «ты». – Я и так перед Княгиней только что барыню не плясала, а она?!.. Да она сама не знает, какого рожна ей надо! Пользуется тем, что ты перед ней стелешься, и перебирает нас, как другая – помидоры на базаре.

– А ты знаешь, сколько она сюда платит? – кричала в ответ шефиня. – Она за полный комплекс услуг платит!

– Знаю! Сама у нее деньги беру! Только ей от нас ничего не надо! Совсем! Ни продуктов, ни рецептов, ни оформления документов! – не унималась Надя. – Она с жиру бесится и любопытством мается! В душу влезть хочет! И все-то ей знать надо: какое у тебя образование, какая семья, что и о чем ты думаешь, почему ты именно здесь работаешь… Из одной все, что можно, выпытает, а потом другую требует! Да какое ее собачье дело, почему я здесь работаю? Уж не от хорошей жизни я сюда пришла, как и ты когда-то! Да у меня проблем – выше крыши! И делиться я ими с ней не буду! Она же меня все равно не поймет! Она же ни одного дня в своей жизни не проработала! Всю жизнь за мужем-профессором припеваючи прожила в собственном особнячке! Мы с тобой, как лошади ломовые, вкалывали, а она?! Маникюрчики-педикюрчики! Завивочки-укладочки! – ерническим тоном сказала она. – Бабе под восемьдесят, а она все никак угомониться не может!

– Значит, умнее нас оказалась, раз сумела так устроиться, – вздохнула шефиня.

– Это точно, – вынуждена была согласиться Надя и снова взорвалась: – Только какого черта я буду с ней лясы точить и кофе распивать?! Да у меня каждая минута на счету! У меня своих дел по горло! Да мне этот кофе ей в морду выплеснуть хочется! Мне этот ее сладкий кусок в горло не лезет! А я ей улыбаться должна! Нет, вот ты скажи, чем я ей не угодила?

– Да нет у нее к тебе никаких претензий, – успокоила ее шефиня. – Просто хочет другую социальную работница! Вот и все!

– Так не осталось же никого, – удивилась Надя.

– Ошибаешься, Королёва осталась. Последняя, – поправила ее шефиня. – И мой последний шанс как-то поладить с Княгиней.

– Новенькая?! – воскликнула Надя.

– Выхода другого нет, – вздохнула шефиня. – Ты же Княгиню знаешь! Одно ее слово – и я вылечу с этого места в два счета. И посадят сюда какую-нибудь блатную девулю, с которой вы же первые наплачетесь. Вспомните тогда меня!

– Не каркай! – попросила ее Надя.

– Ладно, авось обойдется, – с бо-о-ольшим сомнением в голосе, вздохнув, сказала шефиня. – Кстати, где Королёву черти носят? Давно должна была прийти.

Стоявшая под дверью Елена, с одной стороны, успокоилась, что ни в чем не виновата, а с другой – испугалась, что может не справиться и подвести людей. Она осторожно постучала в дверь и, услышав ответ «Войдите», сначала заглянула в кабинет, а потом осторожно вошла. Шефиня, едва взглянув на нее, все поняла и спросила:

– Все слышала? – Елена кивнула. – Тогда забирай у Надежды документы и вперед. И очень тебя прошу: постарайся поладить с Княгиней. Чем черт не шутит, вдруг у тебя получится то, что не вышло у других?

Елена вздохнула и пообещала:

– Я постараюсь!

Прочитав на обложке дела имя «Маргарита Георгиевна Князева», она спросила:

– Поэтому и Княгиня?

– Не только! Впрочем, сама все увидишь! Это нечто! – выразительно сказала Надя. – Когда же мы с тобой к ней пойдем? По графику я должна к ней завтра зайти, но раз уж ты ее забираешь, то давай сегодня в четыре вечера встретимся на Набережной – она там рядом на Кленовой живет и я вас познакомлю. Договорились?

Елена в ответ просто кивнула и отправилась по своим делам, по дороге размышляя о новой подопечной. Надо же – в собственном особнячке! Елена хорошо знала город, так что представляла себе эту коротенькую, длиной всего в один квартал, улочку, пролегавшую чуть выше и параллельно Набережной между двумя спускавшимися к Волге переулками и сплошь застроенную маленькими кирпичными и деревянными домиками. Несколько лет назад «новые русские» собрались снести весь этот квартал и выстроить на его месте элитный дом, но очень скоро вдруг почему-то отказались от своего плана и даже не объяснили причин.

Ожидая вечером на Набережной Надю, Елена грустно размышляла о том, что, если жизнь и правда, как зебра, полосатая, то лично у нее черные полосы преобладают и по частоте, и по ширине, а последняя, начавшаяся много лет назад, и вовсе конца не имеет. Одно слово – беспросветность! И она искренне обрадовалась, когда Надя оторвала ее от этих безрадостных мыслей.

На их звонок в дверь симпатичного, каменного особнячка с прилегавшим к нему небольшим садиком – верхушки кленов были видны из-за высокого каменного забора с солидными металлическими гаражными воротами – им открыла невысокая, стройная блондинка ослепительной красоты с необыкновенно яркими, голубыми, лучистыми глазами, никак не старше пятидесяти лет на вид, в брюках, элегантном джемпере и с дымящейся сигаретой в тонких, холеных пальцах со свежим маникюром, и Елена просто не поверила своим ушам, когда Надя сказала:

– Вот, Маргарита Георгиевна, это Елена Михайловна Королёва. Теперь с вами будет работать она, – и, увидев округлившиеся от удивления глаза Елены – вот так старушка под восемьдесят! – она, довольная произведенным впечатлением, ехидно хмыкнула и, быстро распрощавшись, ушла.

– Очень приятно! – отозвалась Княгиня, радушно протягивая Елене ухоженную руку, и приветливо пригласила: – Проходите, пожалуйста – надо же нам с вами познакомиться.

– Мне тоже очень приятно, – с трудом выдавила из себя, входя в дом, Елена, понимая, что невозможно не ответить на рукопожатие, и одновременно испытывая жгучий стыд за свои собственные огрубевшие руки, давно забывшие, что такое крем. – Но я, в общем-то, на минутку, Маргарита Георгиевна, только познакомиться и узнать, чем я могу быть вам полезна, – ошеломленно лепетала она.

– Ах, Елена, если бы вы знали, как я не люблю обсуждать что-то в коридоре! Но вы, наверное, торопитесь? – полу-утвердительно спросила Князева.

– Да-да! – обрадовавшись этой неожиданной подсказке, подтвердила Елена. – Сегодня, вообще, был очень нелегкий день.

– Ну, хорошо! – улыбнулась Маргарита Георгиевна. – Но в следующий раз мы с вами обязательно поболтаем. Сколько там у вас по правилам отводится на одну старушку? Тридцать минут, кажется?

– Так это на старушку, – не могла не улыбнуться ей в ответ Елена. – А вы и не старушка вовсе. Вы очень симпатичная и энергичная дама средних лет.

– Да? – тонкие, соболиные брови Князевой иронично приподнялись. – Кажется, именно в таких случая Фаина Раневская говорила о себе, что она симулирует здоровье. Выходит, у меня это тоже неплохо получается, – с этими словами она достала из лежавшей на тумбочке сумочки банкноту в пять тысяч рублей и блокнот, на листке которого что-то быстро написала и, протянув его вместе с деньгами Елене, сказала: – Купите мне, пожалуйста, все вот по этому списку в супермаркете «Гурман». Там очень простая система: вы заходите, отдаете список какой-нибудь девушке, она все собирает в пакет и приносит на кассу, а вы тем временем можете попить кофе в баре. Кстати, кофе бесплатный. И пяти тысяч рублей вам должно хватить. Вот вам моя визитка с телефонами – ведь по правилам это вы мне должны звонить и интересоваться, что мне надо. Не так ли?

– Да-да! Так! – кивнула Елена, убирая визитную карточку в сумку.

– Замечательно! Значит, с этим все. И вот еще что, Елена. Было бы лучше, если бы вы приходили ко мне в конце вашего рабочего дня, когда вам не нужно будет никуда больше спешить. Не волнуйтесь! – добавила она, видя удивление Елены. – Я не собираюсь вас долго задерживать, но и вам, и мне будет неприятно, если вы будете сидеть, как на иголках, и украдкой посматривать на часы, а я буду делать вид, что этого не замечаю. Договорились?

– Да, конечно… Если вам так удобно… – только и смогла произнести Елена.

– Вот и славно! И не надо меня так откровенно бояться! Поверьте, я не кусаюсь! – и, словно в подтверждение этого, Князева широко улыбнулась, демонстрируя великолепные белоснежные зубы. – До завтра, Елена!

– До свиданья, – пятясь в сторону двери, сказала та и испытала несказанное облегчение, когда эта самая дверь за ней закрылась.

Она постояла немного на крыльце, ожидая, пока прохладный, пахнущий рекой воздух охладит ее разгоряченное лицо и, придя, наконец, в себя, пробормотала:

– Да уж! Действительно Княгиня!

Тут она услышала сдавленный смешок из-за двери и с тщетной надеждой, что это ей только показалось, заторопилась домой. Но, войдя во двор и взглянув на темные окна своей квартиры, Елена в очередной раз испытала страшную боль от того, что в них не было света. Она никак не могла смириться с мыслью, что мама там ее уже не ждет, что ей некого покормить обедом, что нет больше того самого любимого, самого родного, единственного на свете человека, которому было по-настоящему интересно все, что с ней происходило, который переживал ее беды еще горше, чем она, и радовался ее счастью большее ее самой. Эта боль, несколько притуплявшаяся заботами дня, наваливалась на нее одинокими пустыми вечерами и изводила до стона, до крика, до горьких отчаянных рыданий, в которых ее некому было больше утешить. Уже никогда мама не подойдет к ней, не погладит по голове, не скажет: «Ну, ничего, доченька! Не плачь! Все образуется! Все будет хорошо!». Потому что уже ничего и никогда не будет у нее в жизни хорошо.

На лестнице, как всегда, пахло кошками и дешевым, вонючим табаком, по углам блестели лужи органического происхождения, и свет слабенькой синей (чтобы никто не позарился) лампочки под потолком едва позволял попасть ключом в замок. Квартира встретила ее темнотой и тишиной. Этот миг, когда она входила в ставшую теперь словно чужой для нее квартиру, пугал Елену больше всего, и она тут же зажигала свет во всех комнатах, хотя это тоже было больно – ведь он показывал ей, что она в доме одна. Совсем одна. Елена сразу же, как было всегда, прошла к креслу, в котором мама проводила все свои дни, опустилась перед ним на колени, уткнулась лицом в лежавший на сидении плед, еще хранивший мамин запах, и глубоко его вдохнула, чувствуя, как подступают к горлу рыдания. Чтобы заглушить их, она заговорила, как всегда, рассказывая маме все, что с ней произошло днем – других собеседников у нее давно уже не было:

– Ты знаешь, а мне новую подопечную дали! Ее у нас Княгиней зовут, и я с ней сегодня познакомилась. Это совершенно необыкновенная женщина. Ей почти восемьдесят, а выглядит не больше, чем на пятьдесят! Мамочка, я знаю, что ты мне сказала бы! Что я должна быть осторожна с новым человеком, от которого неизвестно чего можно ожидать, и я обещаю тебе, что я буду очень осторожна. Ты уж не волнуйся за меня там, хорошо? Не переживай! Я тут пока что справляюсь… Вроде неплохо…

Быстро поднявшись с колен, Елена бросилась в кухню и только там уже разрыдалась. Словно снова пряча от мамы свои слезы, словно мама могла их увидеть и расстроиться из-за того, что ее дочка так горько, так безутешно плачет.

Есть совершенно не хотелось, и она сделала себе кофе (самый дешевый из растворимых, что только был в продаже), чтобы выкурить с ним свои две сигареты в день, только две. И не потому, что так заботилась о своем здоровье, до которого теперь никому на свете, в том числе и ей самой, не было никакого дела, а потому, что по деньгам больше не могла себе позволить. А на кухне… Наверное, куря на кухне, она пыталась обмануть саму себя, вернуться в то время, когда могла курись только там, чтобы не беспокоить маму табачным дымом. Вот ей и казалось, что, если она будет сидеть, как раньше, на кухне, это будет значить, что мама по-прежнему здесь… Дома…

А завтра она снова будет ходить по домам старушек, добрых и злых, умных и уже выживших из ума, а, главное, одиноких. Будет ходить, смотреть на них, и видеть в них саму себя, свою собственную одинокую, ничем и никем не согретую старость и понимать, что и к ней когда-нибудь будет приходить такая же, как она сама, социальная работница (если они к тому времени, конечно, еще будут существовать). Она будет приносить ей продукты, оформлять документы и, занятая своими собственными проблемами, торопиться поскорее уйти, не испытывая никакого желания поговорить. Кому же интересны одинокие старики?

«А все-таки странно, – думала, уже засыпая, Елена, – зачем Князевой социальный работник?».

Подойдя на следующий день к супермаркету «Гурман», Елена невольно замедлила шаги – ей еще никогда не приходилось бывать в таких дорогих магазинах, потому что у нее не было денег на покупки там, а заходить просто из любопытства, как на экскурсию, ей казалось неприличным. Но, поскольку сегодня она шла туда по делу, да к тому же с деньгами, которые весь день ужасно боялась потерять, Елена собралась с духом и вошла, словно в холодную воду нырнула. И тут же застыла, ошеломленная всем этим великолепием: многочисленными стойками с разнообразными разноцветными коробками и коробочками, пакетами, банками и бутылками, снующими по залу молоденькими продавщицами в практически прозрачных халатиках, под которыми даже издалека были видны тоненькие полоски черного нижнего белья. Заметив ее, к ней тут же подскочила, приветливо улыбаясь, симпатичная блондиночка со словами:

– Я могу вам чем-то помочь?

– Да, – немного смущенная таким радушным приемом кивнула головой Елена. – Мне сказали, что вам нужно просто отдать список, и вы сами все соберете и отнесете на кассу. Так?

– Конечно, это входит в мои обязанности, – продолжая улыбаться, подтвердила девушка, вот только в глазах у нее при виде старого костюма Елены и ее совершенно немодных, неоднократно чиненых туфель появилось нескрываемое презрение. – Давайте список, а вы пока можете выпить кофе. Пожалуйста! – и она показала рукой на ведущую в бар лесенку.

Елена поднялась и, чувствуя себя совершенно не в своей тарелке, осторожно присела за столик – перед ней тут же, словно из воздуха, появилась крохотная чашечка, от которой исходил одурманивающий аромат хорошего, дорогого кофе. Елена попробовала этот обжигающий напиток и даже зажмурилась от удовольствия – такого она не пила уже много-много лет. Стараясь растянуть удовольствие, она пила кофе крохотными глоточками и старалась незаметно все рассмотреть – вряд ли ей придется побывать в таком месте еще раз. «Интересно, – думала она, – зачем было поднимать бар на такую высоту? Ведь отсюда можно разглядеть только продавщиц, но уж никак не то, что они накладывают в пакеты. Почему в баре сидят, в основном, мужчины – ведь ходить за покупками, вроде бы, совершенно не их занятие? Почему у двух женщин, пьющих кофе за соседним со мной столиком, сидя спиной к залу, такое брезгливое выражение на лицах?».

– Ваш заказ готов, – услышала Елена над ухом чей-то голос, подняла взгляд и увидела стоящую рядом и дежурно улыбающуюся девушку, но вот в глазах у нее было совершенно не понравившееся Елене выражение торжествующего злорадства.

Конечно, по всем правилам приличия Елене следовало уйти, оставив кофе недопитым, но он был таким вкусным! «Ну и пусть думают обо мне, что хотят!» – решила она и одним глотком допила его, нечаянно прихватив и осадок – не самое приятное ощущение. Расплатившись за покупки, Елена посмотрела на часы – ого, уже четыре! – и направилась к Княгине.

– Здравствуйте, Маргарита Георгиевна! Я ваш заказ принесла, – сказала она открывшей ей дверь Князевой, протягивая пакет и сдачу.

– Добрый вечер, Елена! И спасибо! – приветливо отозвалась та. – Проходите в комнату и не вздумайте снимать туфли – здесь это не принято. Сейчас мы с вами поужинаем и поболтаем.

– Н-н-нет, Маргарита Георгиевна! Что вы! Нам этого нельзя! Нам правилами запрещено! – испуганно запротестовала Елена, глядя в спину Княгини, которая, забрав пакет, направилась, наверное, в кухню.

– Ах, Елена! Жизнь и так невероятно скучная вещь, а уж по правилам!.. – Князева, не оборачиваясь, махнула рукой. – Вы же целый день бегали по чужим делам и в лучшем случае перехватили на ходу пирожок с начинкой неопознанной природы. Сейчас я вас отведу вымыть руки, и мы съедим кое-что вкусненькое. И не волнуйтесь вы так! Я вашей грозной заведующей ничего не скажу, так что бояться вам нечего.

«Ну и положение!» – думала Елена, проходя в комнату и оглядываясь по сторонам – увиденное ее потрясло: в гостиной стояла антикварная мебель в отличном состоянии, на полу лежал роскошный пушистый ковер в приглушенных желто-бежевых тонах, на который было страшно наступить, а стол был уже сервирован на двоих такой посудой, есть с которой было настоящим кощунством – настолько она была прекрасна.

– Пойдемте сюда, – позвала ее вернувшаяся Князева, проходя к противоположным дверям. – Ванная здесь.

«Какая может быть ванная в одноэтажном домике? – удивилась Елена. – Здесь и удобства-то должны быть во дворе!». Но она ошиблась – ванная была, да еще какая! Черная, огромная, блестящая! Такие Елена видела только в рекламе по телевизору. Позже, уже за столом, где Елена чувствовала себя, несмотря на все радушие хозяйки, невероятно скованно и старалась, как можно лаконичнее, отвечать на все ее вопросы, Князева неожиданно спросила:

– Елена, а вы смотрели, что в пакете, когда забирали его из магазина? Вы в «Гурмане» все это покупали?

Елена мгновенно внутренне сжалась, и от нехорошего предчувствия у нее тут же защемило сердце.

– Д-д-да, там! Но в пакет? Нет, Маргарита Георгиевна, не смотрела!

– Ерунда! – махнула рукой Князева. – Это я просто так спросила, – и тут же резко сменила тему: – Елена, ваш рабочий день с восьми до семнадцати, не так ли? – Та, соглашаясь, кивнула. – Так вот, сейчас только половина пятого, а мне нужно кое-куда съездить. Вы не составите мне компанию? Обещаю, что позже пяти я вас не задержу.

– Да-да, конечно! Это ведь входит в мои обязанности! – Елена тут же начала подниматься из-за стола. – Вам помочь убрать посуду?

– Пусть остается здесь – на это у нас с вами уже нет времени. Так же, как и на кофе, к сожалению. Но обещаю, что в следующий раз я напою вас чудным кофе.

– Спасибо, – с трудом улыбнулась Елена и спросила: – Мы пойдем на троллейбусе или на автобусе?

Это был совсем не праздный с ее стороны вопрос – ведь на трамвай и троллейбус ей выдавали проездной, а в автобусе ей пришлось бы платить за проезд.

– На моей машине. А вы водите машину, Елена?

– Нет, что вы! Я, вообще, техники боюсь, потому что ничего в ней не понимаю! – воскликнула та.

– Ну и зря! Это она вас должна бояться. Что вы вдруг возьмете и сломаете ее, чтобы не своевольничала. Уверяю вас, это не самый плохой способ обращения с ней.

Выйдя вслед за Князевой из дома прямо в гараж, Елена увидела там длинную, блестящую и явно очень дорогую машину цвета старого золота. Княгиня села за руль и кивнула Елене на место рядом, которое та послушно заняла. Князева щелкнула пультом, и металлические ворота сначала бесшумно поднялись, выпуская их, а затем опустились у них за спиной. Княгиня вела машину также легко и уверенно, как и все остальное, что она делала. Когда они свернули к супермаркету «Гурман», Елена почувствовала неладное, тем более, что на парковке рядом со своими машинами стояли и явно ожидали кого-то, как их теперь принято называть, «лица кавказской национальности» и еще один человек, в котором Елена, вглядевшись, узнала самого известного в городе адвоката Григория Борисовича Берлимбле, импозантного мужчину лет пятидесяти пяти на вид, славившегося тем, что не проиграл за свою жизнь ни одного процесса. Маргарита Георгиевна остановила машину рядом с входом и, перегнувшись назад, взяла с заднего сидения недавно принесенный ей Еленой пакет с покупками (и когда она успела его туда положить?), бросив при этом:

– Пойдемте, мне надо кое-что выяснить.

Она вышла из автомобиля и направилась в магазин. Елена, с ужасом понимая, что влипла в какую-то крайне неприятную историю, которая ей может очень дорого обойтись, как загипнотизированная, последовала за ней, но краем глаза успела заметить, что при виде Князевой стоявшие около своих машин мужчины двинулись следом за ними – выходит, они ждали их. Войдя в магазин, Маргарита Георгиевна высыпала содержимое пакета на блестящий прилавок рядом с кассой и спокойно спросила:

– Как прикажете это понимать? Все приобретенные в этом магазине продукты с просроченным сроком годности.

Сидевшая за кассой жгучая брюнетка весьма вульгарного вида мельком глянула на эту кучу и мило улыбнулась:

– Это невозможно! У нас таких продуктов не бывает! И потом, это не наш фирменный пакет. А чек у вас есть?

Елена поняла, что еще немного, и она упадет в обморок – ей и в голову не пришло, что чек могли не положить в пакет – ведь его всегда и везде обязательно туда кладут, да и откуда ей было знать, какой фирменный пакет в этом магазине.

Маргарита Георгиевна повернулась к ней и попросила:

– Покажите мне девушку, которая вас обслуживала.

Чувствуя, что ее начинает сотрясать противный, мелкий, нервный озноб, Елена крутила головой во все стороны, но не могла увидеть ту продавщицу.

– Ее здесь нет, – с трудом прочистив перехваченное спазмом горло, только и могла пролепетать она. – Это была такая молоденькая блондинка.

– У нас много молоденьких блондинок, – все еще продолжая улыбаться, сообщила ей брюнетка, только теперь это была улыбка уже знакомого Елене торжествующего злорадства, словно она хотела сказать: «Ну, что? Влипла, клуша?»

– В таком случае соберите здесь всех работниц, – спокойно потребовала Княгиня.

– Извините, но в нашем магазине распоряжается наш директор, – с нажимом произнесла кассирша.

– Ошибаетесь! – невозмутимо заявила Маргарита Георгиевна. – В моем магазине распоряжаюсь я. Кстати, позовите и вашего директора. И поторопитесь, я не намерена долго ждать.

На кассиршу стало больно смотреть, улыбка мгновенно исчезла с ее лица, глаза забегали, она заметалась, явно не зная, что делать, но потом все-таки сорвалась с места и побежала вглубь зала. Княгиня же повернулась к мужчинам, которые все это время стояли за их спинами, и приветливо произнесла, обращаясь к Берлимбле:

– Как вы добры ко мне, друг мой! Бросить свои дела, когда мне потребовалась ваша помощь!.. Что бы я без вас делала? – и протянула ему руку, к которой тот почтительно склонился.

– О чем вы говорите, Маргарита Георгиевна? Разве могло быть иначе? – сказал он, глядя на Князеву своими печальными большими, карими глазами.

– Я знаю это, друг мой! Знаю и ценю! – проникновенно сказала Князева и улыбнулась ему легкой, летящей улыбкой, а потом повернулась к остальным мужчинам. – Рашид! – позвала она, и к ней тут же направился высокий красивый кавказец лет сорока, которому она тоже протянула руку, а он ее бережно принял двумя руками и, слегка поклонившись, осторожно пожал. – Рашид! – продолжала Князева. – Вы не раз предлагали мне продать вам этот супермаркет и я, немного поразмыслив, решила согласиться. Сама я никогда не имела склонности к коммерции и приобрела его в свое время, чтобы моему любовнику, теперь уже, конечно, бывшему, было чем заняться, но он, как я поняла, не справился.

«Выходит, это магазин Княгини? А его директор – ее любовник? Да какой у нее может быть любовник в таком возрасте?! Зачем он ей, даже если она так хорошо выглядит?! Что здесь, вообще, происходит?», – изумленно думала немного успокоившаяся Елена, надеясь, что Князева сможет во всем разобраться. Тем временем, к ним подошел модно и дорого одетый высокий мужчина, из тех, кого принято называть «мачо», по виду ровесник Рашида. Он, улыбаясь, склонился к руке Князевой и негромко спросил:

– Что случилось, Маргарита Георгиевна?

В ответ она только глазами показала на лежавшие на прилавке продукты. Парень тут же, быстро посмотрев их, твердо и категорично заявил:

– Это покупалось не здесь!

Услышав это, Елена почувствовала, как ее душат подступившие к горлу рыдания, и ей отчаянно не хватает воздуха, потому что Княгиня, конечно же, поверит своему любовнику, пусть, как она сказала, и бывшему, а не ей. А она, недотепа, ничего никому не сможет доказать. А ведь бабушка и мама постоянно предупреждали ее, излишне доверявшую людям, что нужно быть осторожной с новым человеком, и совсем не зря за нее беспокоилась. И, не выдержав такого нервного напряжения, Елена горько и безнадежно расплакалась.

– Вот видите, Маргарита Георгиевна! – продолжал между тем директор. – Она вас просто элементарно обворовала, а теперь плачет, стремясь вызвать вашу же жалость!

Тут Елена, никогда в жизни не взявшая ни у кого ни копейки, воспитанная, как ей неоднократно приходилось слышать о себе, «честной дурой», поняла, что она сейчас просто умрет, прямо на этом самом месте, потому что большего незаслуженного оскорбления ей в жизни никто никогда не наносил.

– Елена! – резкий, как удар хлыста, окрик Князевой заставил ее поднять голову и посмотреть той в лицо. – То, что вы не умеете нападать – это полбеды! Но вот то, что вы не умеете защищаться, уже совсем никуда не годится! Но учитесь! Учитесь же! – гневно сказала Княгиня и повернулась к директору: – Кажется, я велела собрать здесь всех работниц магазина! Или я должна повторять дважды?

– Как скажете, Маргарита Георгиевна, – тут же согласился тот и, когда через пару минут около них собралась толпа девушек, сказал: – Ну вот, все в сборе.

– А теперь, Елена, – Князева четко и жестко выговаривала, глядя ей в глаза, – посмотрите внимательно на этих людей и скажите, кто из них вам знаком.

Елена, преодолевая мелкую внутреннюю дрожь, мучительно всматривалась в эти враждебные лица и испытала несказанное облегчение, когда, наконец, смогла кивнуть на одну из девушек:

– Вот она подошла ко мне в баре и сказала, что мой заказ готов. Но блондинки, которой я отдавала список, здесь нет.

– Я не ослышалась? – спросила Маргарита Георгиевна, глядя на директора. – Ты, кажется, сказал, что все в сборе?

– Одна из продавщиц отпросилась ненадолго, – он изо всех сил старался сохранить лицо. – Но это все равно ничего не меняет. Мало ли, что наговорит эта дрянь! – и с ненавистью покосился на Елену.

Тут из глубины зала к толпе подбежала уже знакомая Елене чем-то очень довольная блондинка и, встретившись с ней глазами, ехидно улыбнулась.

– Вот этой девушке я отдавала список! – чувствуя, что с ее души спадает непомерная тяжесть, воскликнула Елена.

– Я эту женщину вижу первый раз в жизни! – хладнокровно заявила та. – И, вообще, нищенки в наш магазин даже не заходят!

Елена растерянно повернулась к Князевой, которая, казалось, потеряла всякий интерес к происходящему, потому что мило улыбнулась Берлимбле и сказала:

– Друг мой, у вас найдется при себе лист бумаги и ручка? – и, когда тот с готовностью полез в свой портфель, попросила: – Продиктуйте, пожалуйста, Елене заявление на мое имя от сегодняшнего числа с описанием всего произошедшего. Кстати, напомните мне, друг мой, как там было сформулировано в контракте, который вы от моего имени заключили со всеми наемными работниками магазина?

Тот тут же процитировал:

– «В случае умышленного нанесения морального, равно материального ущерба Владельцу или Предприятию, либо репутации Владельца или Предприятия, виновная сторона несет ответственность…»

Но тут Княгиня прервала его:

– Вот-вот, это именно тот случай! И там было еще что-то о коллективной ответственности! Вы не откажетесь мне помочь, друг мой?

– Безусловно, Маргарита Георгиевна! Зачем вы спрашиваете? – и адвокат укоризненно покачал головой.

– Простите, друг мой! Простите! Это просто нечаянно вырвалось, – и Князева ласково улыбнулась ему.

«Господи! Как же он ее любит!» – мелькнула в голове у Елены совершенно неуместная для нее в данной ситуации мысль – ей бы о себе в тот момент думать. Но тут она перевела взгляд на сотрудников магазина и изумилась произошедшей в них перемене – сейчас они больше всего напоминали загипнотизированных удавом Каа бандерлогов – такой ужас и безысходная обреченность были написаны на их лицах. «А, может быть, не стоит писать это заявление? – подумала Елена. – Княгиня мне поверила… Все обошлось… А то она их сейчас под горячую руку всех просто уничтожит… Хотя… Какая уж тут горячая рука? Холодный расчет и полная невозмутимость! Нет, ну что за женщина! Настоящая Княгиня! И зря говорят, что короля играет свита! Она и одна, без этих мужчин справилась бы!». Наверное, эти мысли были так откровенно написаны на ее лице, что Маргарита Георгиевна тут же все поняла и довольно жестко спросила:

– Елена, вам жаль этих людей? А вот они вас не пожалели! И окажись на моем месте другой человек, вам пришлось бы выкладывать эти пять тысяч рублей из своей крохотной зарплаты. Ведь вы бы не пошли сюда выяснять отношения? Не так ли? – Елена, опустив голову, просто кивнула. – Вот именно! И за что бы вы отдали свои кровные деньги? За то, что они решили поразвлечься за ваш счет? За то, что они просто хотели самоутвердиться? Считая, что полностью подстраховались, и никто ничего не сможет доказать, захотели поиздеваться над, как выразилась эта особа, нищенкой? И вы думаете, что вы первая? До меня доходили слухи, как одна бедная старушка, получив пенсию, решила побаловать себя, купив что-нибудь вкусненькое в этом роскошном супермаркете, а они ей с милой улыбкой вонючую красную рыбу подсунули и тоже без фирменного пакета и чека. Поплакала старушка, поплакала, да и проглотила унижение. Именно поэтому я, решив проверить, как в действительности обстоят дела в магазине, и послала сюда вас. И выяснилось, что эти слухи не беспочвенны! А ведь эти мерзавцы никогда не рискнули бы проделать подобное с человеком, способным за себя постоять! Они бы после этого свои зубы на сувениры знакомым и родственникам в радиусе пятидесяти метров от этого магазина собирали и в мыслях не держали кому-то пожаловаться! Что может быть подлее, чем издеваться над беззащитным?! А вы их пожалели!

Елена, затаив дыхание, слушала эту невероятную женщину и не верила своим ушам. Она даже предположить не могла, что Княгиня с высоты своего положения и несомненного богатства способна понять, как это горько и обидно, когда наглые и самодовольные типы унижают тебя просто так, походя, именно, чтобы развлечься, чтобы в очередной раз самоутвердиться, доказать самим себе и окружающим, что они могут себе это позволить.

– Пишите! – приказным тоном бросила Князева Елене и повернулась к директору, с которого уже давно слетела вся самоуверенность, и он выглядел так, словно от смерти его отделяли считанные секунды, причем смерти весьма и весьма мучительной. – Откуда здесь, вообще, могли взяться просроченные продукты?

– Не успели вовремя реализовать, а списывать было жалко, – бормотал он, отводя глаза.

– Я знала, милейший, что ты болван, – равнодушно бросила Маргарита Георгиевна. – Но ты оказался идиотом – случай клинический и лечению не поддается. Тебе дали шанс, а ты его бездарно упустил. Впрочем, теперь меня это больше не волнует, – тут она повернула к Елене, старательно писавшей заявление под диктовку адвоката, и спросила: – Елена, а что бы вы сделали с таким товаром?

– Я? – Елена на секунду растерялась, а потом сказала: – Я не специалист, но… Если бы я видела, что какой-то товар почему-то залежался и до истечения срока годности осталось совсем немного, то, чтобы не портить репутацию магазина, организовала бы его продажу с большой скидкой с лотка где-нибудь в районе рынка. А предварительно дала бы рекламу по телевизору, хотя бы бегущей строкой. И все бы тут же расхватали…

– Неплохо, – задумчиво сказала Князева, внимательно глядя на Елену.

– Плебейство, – почти одновременно с ней пробормотал себе под нос директор.

– При той зарплате, которую ты здесь получал, такие простые мысли могли бы прийти в голову и тебе, – спокойно заметила Маргарита Георгиевна, которую, судя по всему, уже совершенно не волновала судьба ее действительно бывшего любовника. – Между прочим, вы знаете, Елена, сколько получали эти пожелавшие развлечься за ваш счет девицы? Триста долларов за две недели работы в месяц. И вы, с вашей грошовой зарплатой, еще собирались их пожалеть!

Тут у Елены в голове как-то сами собой сложились в единую картину все замеченные ей днем странности, и она совершенно невольно сказала:

– Больше!

– Что «больше»? О чем вы, Елена? – Княгиня требовательно уставилась на нее, явно ожидая подробного ответа.

– Не знаю… – смутилась Елена. – Может быть, я глупость скажу…

– Ни-ког-да! – отчеканила по слогам Князева. – Никогда не начинайте свою речь с этой фразы. Если вы не уверены в том, что хотите сказать, это можно выразить совершенно иначе. Например: «Я не имею достаточной информации, но из того, что я знаю, мне представляется, что дело обстоит следующим образом…». Вам ясно, Елена? – Та только испуганно кивнула головой. – Хорошо! Тогда говорите. И потом, я уже поняла, что вы можете в чем-то ошибиться, но вот глупость сказать – вряд ли. Я слушаю вас!

– Видите ли, Маргарита Георгиевна, мне в этом магазине показались довольно странными некоторые вещи, – поначалу робко начала Елена, но, ободренная доброжелательным вниманием Князевой, продолжила уже смелее. – Понимаете, не было никакой необходимости так высоко поднимать бар над торговым залом. Ведь оттуда можно разглядеть только разгуливающих по залу продавщиц, а они одеты, как вы сами видите, настолько откровенно, что могут представлять интерес только для находящихся в определенном настроении мужчин, которые, в общем-то, и сидели в баре. Хотя мужчины, как мне кажется, редко ходят за покупками. А тут их было много, и они просто сидели и пили кофе. А вот две женщины, которые сидели там же, наоборот, совсем в зал не глядели. Специально! И выражение лиц у них было, знаете, такое… Брезгливое! Вот я и подумала, что мужчины, если сюда и приходят что-нибудь купить, то потом приглашают продавщицу… – покрасневшая, как рак, Елена попыталась поделикатнее выразить свою мысль: – Ну, предположим, помочь им уложить продукты в холодильник. И потом, куда могла отпроситься с работы та блондинка? В таком-то виде?

– Спасибо, Елена. Я все поняла. Ваши рассуждения не лишены логики, – коротко кивнула ей головой Князева и обратилась к Берлимбле: – Вам не кажется, друг мой, что сумма возмещения за нанесенный Владельцу и Предприятию моральный ущерб и подрыв репутации возрастает в геометрической прогрессии?

– Я полностью с вами согласен, – печально качая головой, отозвался адвокат. – Кто бы мог подумать?

– Рашид! – Княгиня повернулась к кавказцу. – Вы собирались купить магазин, а здесь, оказывается, публичный дом. Мне нужно прежде, чем продавать его, навести здесь порядок. Или вы согласны приобрести бордель?

– Вах, Маргарита Георгиевна! – всплеснул руками Рашид. – Зачем красивой умной женщине самой руки пачкать? Зачем, спрашиваю, когда мужчина есть? Вы мне этот магазин продаете со всеми ними и их долгами, и здесь уже другой магазин будет! Большой магазин! Красивый магазин! Уважаемый магазин! А эти… – тут он замялся, не решаясь в присутствии Князевой назвать продавщиц так, как они заслуживали, – свои долги сполна отработают! У меня на базарах много точек есть. На всех хватит! Картошка-моркошка, зелень-мелень всякая! Вот пусть они там и постоят в жару, в мороз или под дождем! Узнают тогда, что картошку продавать – не собой торговать! А этот щенок будет им на тележке мешки возить-грузить! Что заслужили – то и получили! Собаки неблагодарные! Не ценили хорошее, пусть получают плохое! А не захотят там стоять, так они мне эти деньги по-другому отработают! – и он хищно ухмыльнулся.

– Благодарю вас, Рашид, – величественно произнесла Княгиня. – Мне действительно не очень хотелось заниматься этой грязной работой. Хотите совет, как здесь все организовать?

– Ваши советы, Маргарита Георгиевна, очень высоко ценятся и очень дорого стоят, – широко улыбнулся ей кавказец, чуть склонив голову.

– Благодарю за комплимент, но этот будет бесплатный. Так вот… – начала она, но вдруг повернулась к Елене и спросила: – А как бы вы здесь все организовали?

«О, господи! – мысленно взмолилась та. – Она мне какой-то экзамен устраивает! Ну, откуда я знаю, как нужно торговать?». Но, увидев, что Князева вовсе не собирается оставлять ее в покое, Елена с отчаянья ляпнула:

– А здесь ничего менять не надо! – Брови Маргариты Георгиевны удивленно поползли вверх, и Елена поторопилась объяснить: – Понимаете, сама по себе система обслуживания очень хорошая, но вот…

– Как говорил один мой знакомый генерал: «Мысль праведная, но изложение похабное», – рассмеялась довольная Княгиня – видимо, это была именно ее идея.

– Да, правильная! – продолжила Елена. – Только вместо девушек сюда нужно взять на работу молодых симпатичных ребят.

– То есть поменять в борделе не мебель, а персонал? – уточнил, усмехаясь, Берлимбле, намекая на старый анекдот.

– Не обращайте на него внимания, – попросила Князева Елену. – Даже очень умные мужчины совершенно не выносят, когда женщина говорит что-то дельное. – Лицо адвоката тут же вытянулось. – Продолжайте, прошу вас!

– Понимаете, – ободренная ее поддержкой уже более уверенно продолжила Елена. – Это ведь очень дорогой магазин и за покупками сюда будут приходить женщины, которые могут себе это позволить, например, жены богатых людей. А мужчины, которые много зарабатывают, как правило, заняты своим делом так, что у них не остается ни сил, ни времени, чтобы уделять своим женам достаточно внимания. Нет! – испугалась Елена того, что ее могут неправильно понять. – Я не имею в виду, что эти ребята будут также, как они, – она кивнула в сторону продавщиц. – Нет! Эти женщины, конечно же, никогда ничего себе не позволят, но им будет приятно, что их обслуживают симпатичные молодые люди, понимаете? Сама атмосфера! – тут Елена повернулась к кавказцу и нерешительно спросила: – Рашид! Простите, не знаю, как ваше отчество. Вы ведь азербайджанец?

– Азербайджанец, дорогая! – и он ей широко улыбнулся.

– Ну, тогда я ничего нового и интересного вам не сказала. Ведь все говорят, что у азербайджанцев в крови талант вести успешную торговлю.

Услышав это, Рашид откровенно развеселился, а Княгиня, серьезно и внимательно глядя на Елену, задумчиво сказала:

– А у вас, Елена, очень неплохая голова! Вы небезнадежны! Возможно, из вас еще будет толк! – а потом, чуть помолчав, уже совершенно другим тоном продолжила: – Я жду вас в пятницу в то же время, что и сегодня. Да… И передайте там, в центре, что вы мне подходите, – и она повернулась к Рашиду: – Ну, что ж, документы мы оформим завтра, но я не возражаю, если вы уже сегодня начнете здесь осматриваться. И позаботьтесь, пожалуйста, чтобы Елену отвезли домой – я ее сегодня совершенно непозволительно задержала. А вы, друг мой, – обратилась она к Берлимбле, – не составите ли мне компанию? Нам надо кое-что обсудить.

Лицо адвоката вспыхнуло от радости, и он торопливо предложил Князевой руку, а она улыбнулась всем на прощанье своей легкой, летящей улыбкой и они вышли из магазина. И Елена, и азербайджанцы смотрели им вслед, и Рашид, не выдержав, сказал:

– Какая женщина! Королева! Нет! Царица! Вах! Как же я старику завидую!

«Он, что, с ума сошел? Она же ему в матери годится! – ошеломленно подумала Елена, но, взглянув в лицо Рашида, поняла, что тот говорил совершенно искренне – таким восхищением светились его глаза. – Нет! – решила она. – Мужчин понять совершенно невозможно!», и, тихонько сказав:

– До свиданья, – пошла к двери.

– Как «До свидания»?! Какое «До свиданья»?! – воскликнул Рашид. – Тебя, дорогая, отвезти домой велели! Подожди минутку, тебя сейчас Гурам отвезет, – и он начал что-то говорить на своем родном языке стоявшему рядом с ним парню.

– Да не надо! Не беспокойтесь, пожалуйста! – лепетала Елена. – Мне тут недалеко! – соврала она.

– Неправильно говоришь! – оборвал ее Рашид. – Голова у тебя хорошая, только ты себя не ценишь. Себя, – он стукнул себя в грудь, – любить надо, уважать надо, тогда и другие люди тебя уважать будут.

Елена поняла, что ей не отвертеться, и покорно ждала, когда появится ушедший куда-то Гурам. Тот вернулся довольно быстро с набитым под завязку большим пакетом, и она поплелась вслед за ним. Когда они подъехали к ее подъезду, хотя Елена, как могла, этому противилась, говоря, что достаточно остановиться просто около дома, Гурам, взяв пакет, вышел с ней из машины, объяснив:

– Хозяин велел до квартиры проводить, чтобы не обидел никто, – и, когда Елена отперла замок своей двери, протянул ей пакет: – Это тебе, дорогая!

– Да, что вы! Не надо! – испуганно запротестовала Елена.

– Обидеть хочешь, да?! – спросил Гурам. – Мы тебя от всей души благодарим! От чистого сердца даем! Бери, пожалуйста! Ты сегодня хозяину такой замечательный совет дала! Теперь братья приедут, племянники приедут! Всем работа будет! И о нас ты так хорошо сказала, что мы торговать умеем! Так что не обижай! Бери! А, если что нужно будет – приходи, поможем. Мы добро помним! – и он ушел только после того, как за ней закрылась дверь.

Елена обессилено привалилась к стене и тоскливо подумала: «Это происходит со мной? Или не со мной? Может быть, мне снится какой-то невероятный сон? Я сейчас проснусь, и ничего этого не будет?». Но тяжелый пакет в руках напомнил ей, что она не спит. Пройдя в кухню, Елена начала выставлять на стол содержимое пакета: бутылку отличного коньяка, коробку шоколадных конфет, банку дорогого натурального кофе, большой пакет с виноградом, банки с икрой и другими деликатесами и еще какие-то свертки, в которые она не заглянула. Елена ошеломленно оглядела все это и бросилась в комнату, где подошла к серванту и сказала, обращаясь к стоявшей на нем фотографии, последней, где были вместе сняты мама и бабушка:

– Родные мои! Что мне делать? Со мной происходят какие-то непонятные вещи и мне страшно. Мне очень страшно! Раньше все было просто и понятно, а сейчас, с появлением Княгини, я чувствую, что все изменится. Эта невероятная женщина и притягивает, и пугает меня. Она именно невероятная! Таких просто не бывает! Но она ко мне, вроде бы, неплохо относится и, несмотря на то, что я сегодня так опростоволосилась, сказала, что я ей подхожу. Я знаю, что вы мне сказали бы: что я сама во всем виновата, потому что нужно было самой все проверить. Не беспокойтесь! Я больше никогда так не ошибусь. Но как мне быть с Княгиней? Она почему-то мной интересуется, и я совершенно не понимаю, зачем ей это! Но ведь вы же поможете мне советом, как помогали всегда? Правда? Ведь я же чувствую, что вы все равно рядом, что вы меня слышите и жалеете!

Елена смотрела в добрые глаза своих родных, видела в них извечное беспокойство за нее, не оставлявшее их даже в самые лучшие времена, и безграничную любовь к ней. И, не выдержав, она тихонько заплакала, понимая, что у нее начинается какая-то новая, совершенно незнакомая жизнь, о которой она абсолютно ничего не знала и поэтому ужасно ее боялась. Так скулил бы маленький, беспомощный, испуганный щенок, оставшись один-одинешенек в большом, а, самое главное, чужом мире, около родной, но навсегда закрытой для него двери в свою прошлую, пусть не всегда благополучную, но такую привычную жизнь.

Подходя в пятницу к дому Княгини, Елена еще раз повторила про себя все заранее приготовленные извинения за свою оплошность, но, едва она начала свою покаянную речь, как Князева прервала ее:

– Ошибки делают абсолютно все, Елена. Просто отметьте для себя на будущее, что яркая, красочная упаковка еще не свидетельствует о доброкачественном содержимом. А сейчас мойте руки – дорогу вы уже знаете.

Но Елена наотрез отказалась садиться за стол:

– Маргарита Георгиевна, извините меня, но это как-то неправильно получается, что вы меня угощаете.

– Ерунда! – отмахнулась Князева. – Или вы думаете, что я разорюсь, если два раза в неделю покормлю вас ужином?

– Да нет, я уже поняла, что это вам не грозит.

– Ну, в таком случае не спорьте со мной! На это даже мужчины не решаются!

– Да, это я уже видела, – смирившись с неизбежным, сказала Елена и, вернувшись из ванной и садясь за стол, спросила: – А вы не жалеете, что продали магазин?

– Конечно, нет, – спокойно ответила Княгиня. – Просто весь этот всесоюзный бардак, в просторечье именуемый перестройкой, а потом и всероссийский беспредел оказались великолепным средством от скуки и мне захотелось немного поиграть в бизнес-леди. Вот я и купила кое-что, в том числе и этот супермаркет. А этому мальчику… Ну, вы понимаете, о ком я… Ему так хотелось доказать мне, что он способен на великие свершения, и я решила дать ему шанс. Что из этого вышло – вы видели. И, вообще, состояния создаются либо на крушении, либо на рождении империи.

– Да, – согласилась с ней Елена, в этот момент пытавшаяся понять, что же она все-таки ест: рыбу или курицу. – Ретт Батлер тоже так говорил.

– А-а-а, «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл. Война Севера и Юга глазами южанки, – сказала Княгиня, заметив при этом: – Да, курица это! Курица!

– Вы умеете читать мысли? – Елена от удивления даже жевать перестала.

– Конечно, особенно, когда они написаны на лице собеседника такими крупными буквами, – улыбнулась Княгиня и объяснила: – Просто это китайская кухня, которую вы, наверное, никогда не пробовали. Но вернемся к этому роману. Скажите, Елена, вы действительно верите, что на рабовладельческих плантациях Юга царили такие патриархальные отношения?

– Нет, конечно! – воскликнула Елена. – Ведь у Марка Твена в «Томе Сойере» негр Джим сбежал, испугавшись того, что его могут продать работорговцу с Юга. Да и у Майн Рида в «Квартеронке» жизнь рабов показана совершенно иначе. Но все равно история красивая, правда?

– Скорее, поучительная: мало жить и видеть, надо правильно понимать, что ты видишь, и вовремя делать соответствующие выводы. А изучать историю по романам я считаю совершенно неразумным. Уж если ей интересоваться всерьез, то лучше читать мемуары. Сравнивая воспоминания разных людей об одной и той же эпохе, можно, в конце концов, понять, что же тогда происходило в действительности. Я вас разочаровала таким прозаическим подходом?

– Нет, что вы! – запротестовала смущенная Елена, которая именно так и подумала, но Княгиня прервала ее:

– Хорошо, спишем этот маленький обман на вашу деликатность. А вот кофе мы с вами будем пить в кабинете. Проходите вон туда, – она кивком показала на дверь и, решительно отвергнув предложение помочь ей, ушла в кухню.

Первое и единственное, что увидела там, войдя, Елена, были книги, и больше ее не интересовало уже ничего. Забыв обо всем на свете, она шла вдоль полок, читая сделанные золотом надписи на корешках солидных фолиантов в переплетах из натуральной кожи, и только тихо ахала время от времени при виде какой-нибудь редкости. Но, когда ее взгляд остановился на трех совсем невидных томах, она, не веря своим глазам, бросилась к ним так резко, что ударилась лбом о стекло дверцы, и, потирая ушибленное место, могла только вполголоса повторять:

– Этого не может быть! О, господи! Этого не может быть!

– Что с вами? – спросила Княгиня, появившаяся в дверях с сервировочным столиком на колесиках. – Вам плохо?

– Простите меня, ради бога, Маргарита Георгиевна, – смутившись так, что у нее покраснела даже шея, попросила Елена. – Я понимаю, что это совершенно неприлично с моей стороны… Но, скажите, пожалуйста, это действительно «Короткий век Стюардов»? Я не ошиблась?

– Вы слышали об этих мемуарах?! – удивленно спросила Князева, опускаясь в кресло и откидываясь на спинку. – Откуда?

– Понимаете, у нас была очень хорошая учительница истории. Когда мы проходили Англию семнадцатого века, она сказала, что наиболее полно и достоверно этот период отражен именно в этих анонимных мемуарах, которые вышли в восемнадцатом веке в Испании малюсеньким тиражом и, как считалось, до нашего времени не дошли, но упоминания о них встречаются у многих историков.

– Неужели в советской школе изучали историю Англии в таких подробностях? – удивилась Княгиня.

– Нет, конечно! Но я же в английской спецшколе училась, – объяснила Елена. – А потом в университете, на романо-германском.

– Так вы знаете английский? – уже по-английски спросила Князева.

– Да, по диплому я учитель английского языка и литературы, но я никогда не работала по специальности. Хочу надеяться, что мой английский все еще можно понять, – грустно улыбнувшись, тоже по-английски ответила ей Елена.

– Понять? – удивилась Маргарита Георгиевна. – Да, у вас прекрасное бостонское произношение! Вы говорите на правильном, так называемом, «королевском» английском, который я уж никак не ожидала услышать в нашем городе.

– Спасибо за комплимент, Маргарита Георгиевна! Очень хотелось бы, чтобы это было правдой!

– О, нет! Это не комплимент, Елена! Я говорю это совершенно искренне, – возразила ей Князева и продолжила уже по-русски: – Ну, тогда, если вы не возражаете, я вас буду звать на английский манер Хелен. А почему же вы не работали по своей специальности?

– Потому что раньше с иностранным языком была одна дорога – в школу, а педагогическими способностями меня бог явно обделил, – объяснила Елена.

– Кем же вы работали? – с интересом спросила Княгиня.

– Библиотекарем, – слегка улыбнулась Елена и, вздохнув, объяснила: – Это было такое замечательное время! Я приносила домой книги, и мы все их читали, а потом обсуждали!

– Почему же вы оттуда ушли? – удивилась Маргарита Георгиевна.

– Мама заболела, – сразу потухнув, ответила Елена. – За ней ухаживать нужно было, вот я и уволилась.

– Какой кошмар! – воскликнула Князева. – На что же вы жили?

– На ее пенсию, – снова вздохнула Елена. – Ну и вещи продавали, конечно.

– Но если вы снова пошли работать, это значит, что она… – Княгиня вопросительно посмотрела на Елену.

– Да! – кивнула та. – Две недели назад, – и у Елены на глазах выступили слезы.

– Простите! – покаянно попросила Маргарита Георгиевна. – Я невольно затронула еще незажившую рану и сделала вам больно.

– Вы же не специально! – вытерев слезы, сказала Елена.

– И все-таки извините! – повторила Княгиня и Елена, взглянув на нее, поняла, что та была совершенно искренна, а потом, явно желая перевести разговор на другую тему, она спросила: – Но почему вы с высшим образованием и знанием иностранного языка пошли на эту работу?

– Да вы что?! – воскликнула Елена. – Мне еще сказочно повезло, что я ее нашла! И так быстро! Сейчас же иностранный язык сам по себе ничего не стоит. Вот если бы в сочетании с какой-нибудь профессией: экономист или юрист – тогда другое дело. А потом в моем возрасте уже невозможно найти приличную работу, – печально вздохнула Елена и, чтобы Княгиня не подумала, что она жалуется, поторопилась добавить. – Вы не думайте, Маргарита Георгиевна, у меня все нормально.

– Ну, что ж, вам виднее, – согласилась та и спросила: – Значит, вы любите читать?

– Конечно! – явно удивившись такому вопросу, воскликнула Елена. – Как же можно не любить читать? Книги – это самое большое богатство, которое у меня осталось. Такой библиотеки, как у вас, у меня, естественно, нет, да и быть не может, но классика, зарубежная, русская и советская у меня есть.

– Тогда возьмите почитать! – Князева кивнула на заинтересовавшие Елену мемуары. – Заодно и язык вспомните.

– Да вы что! – в ужасе воскликнула та. – Я их и в руки-то взять побоюсь! А, если с ними что-нибудь случится? Если я их нечаянно потеряю или испачкаю? Нет-нет, что вы!

– Зря! – чуть усмехнувшись, сказала Княгиня. – Там есть масса любопытных вещей. Во всяком случае, прочитав их, вы уже никогда не будете испытывать никакого сострадания или симпатии к представителям этой династии – ведь, чтобы взойти на трон Англии, король Яков предал свою мать Марию Стюарт, пусть не самую любящую и нежную, но все-таки мать! Карл Первый был серой личностью, человеком на престоле совершенно случайным. Он, как и его отец, полностью доверился лорду Бекингему, редкостному, между прочим, мерзавцу, и получил в результате то, что заслужил. Карл Второй недалеко ушел от своего отца, а уж Яков Второй был полным ничтожеством. Что же касается Оливера Кромвеля, то он был настоящий мясник, заливший Англию кровью.

– Знаете, Маргарита Георгиевна, вы говорите о них так, как другие говорят о своих соседях по коммунальной квартире, – испуганно глядя на Князеву, тихонько сказала Елена.

– Да? – удивилась та. – Наверное, это потому, что я прочитала слишком много мемуаров, – она усмехнулась, а потом, улыбнувшись, сказала: – Хелен! Я думаю, что вам все-таки стоит оторваться от шкафа, присесть в кресло и попробовать кофе, который, надеюсь, еще не очень остыл.

– Спасибо большое! – смутилась Елена. – Я о нем как-то совсем забыла, – она опустилась в кресло и очень осторожно взяла двумя пальцами маленькую кофейную чашечку из тончайшего фарфора, способного, казалось, расколоться даже от человеческого дыхания, и, вдохнув аромат, тихонько сказала, посмотрев на Княгиню благодарным взглядом: – Какая прелесть!

– Я рада, что он вам нравится, – улыбнулась та. – А мне, в свою очередь, очень нравится с вами беседовать. Надеюсь, я вам еще не надоела своими рассуждениями?

– Ну что вы?! – воскликнула Елена. – Зачем вы так говорите?! Я никогда не встречала человека более… – тут она запнулась, не зная, как точнее сформулировать свою мысль. – Более цельного, чем вы.

– А вот мне почему-то кажется, Хелен, что вы встречали в своей жизни не так уж много людей. Я права?

– Да, – согласилась с ней Елена. – Но мне все равно ни с кем не было так интересно разговаривать, как с вами. Если только с мамой и бабушкой, – грустно улыбнувшись, добавила она.

– Ну, что ж, в таком случае два вечера в неделю мы с вами будем проводить в приятных беседах за чашкой кофе. Кстати, не окажете ли вы мне услугу?

– Конечно! – тут же отозвалась Елена, со стыдом вспомнив, что она все-таки на работе, а то расселась, как в гостях. – Что нужно сделать?

– Да успокойтесь вы, Хелен! – улыбнулась Князева. – Что вы так всполошились? Я просто хотела попросить вас прочесть один роман, чтобы узнать ваше мнение. Вы не против?

– Нет, что вы! Конечно, нет! – сразу же успокоилась Елена.

– Вот и славно! Возьмите, – и Маргарита Георгиевна протянула ей книгу. – А во вторник мы ее обсудим.

– Маргит Беллз. «В лучах Короля-Солнце», – прочитала вслух Елена. – Я видела книги этой писательницы, говорят, они очень интересные, но… Я давно уже не покупаю новых книг, – смущенно добавила она.

– В таком случае, если она вам понравится, можете оставить ее себе, – предложила она, и что-то в ее тоне проскользнуло такое, что Елена поняла – ей пора уходить и тут же встала.

– Спасибо вам большое, Маргарита Георгиевна!

– Да за что? – удивилась Князева, услышав дрожь в ее голосе.

– За книгу, за кофе… За все… – и чувствуя, что вот-вот расплачется, Елена быстро повернулась и пошла к выходу.

– Жду вас во вторник, Хелен, – закрывая за ней дверь, сказала Княгиня. – И не стоит ждать четырех часов. Приходите, как освободитесь.

Елена шла домой, не торопясь: она хотела оттянуть тот момент, когда опять окажется одна в доме, а еще, чтобы немного успокоиться – разговор с Князевой очень сильно напомнил ей, как они когда-то подолгу обсуждали с мамой и бабушкой прочитанные книги, как интересно и совсем не скучно было им тогда втроем. Дома Елена быстренько поела, сделала себе кофе, села в мамино кресло, словно они вместе собирались читать эту книгу, повозилась, устраиваясь поудобнее, как возилась когда-то в детстве, умащиваясь у мамы под боком, и сама не заметила, как с головой погрузилась в полную хитросплетений, интриг и любовных приключений жизнь двора короля Людовика Четырнадцатого.

– Ну, что скажете по поводу этой книги, Хелен? – спросила ее во вторник Княгиня, когда они, уже поужинав, сидели с кофе в ее кабинете.

– Знаете, Маргарита Георгиевна, – задумчиво сказала Елена, – умом я понимаю, что Беллз права, но так грустно расставаться с красивой сказкой о благородных дворянах, залитых светом сотен свечей бальных залах, прекрасных дамах в роскошных платьях, всем этим миром, знакомым по романам и фильмам.

– А ведь я вас предупреждала, что история и исторический роман также не похожи между собой, как день и ночь. Но я рада, что вы соглашаетесь с автором, – усмехнулась Князева, – а не бросаетесь на него в атаку, обвиняя в разрушении иллюзий – вещи, на мой взгляд, невероятно опасной. Но что же вам показалось самым шокирующим?

– Все! – ответила Елена. – Конечно, я читала Дюма и помню, что в детстве Людовик Четырнадцатый спал на рваных простынях…

– Хелен! – негромко окликнула ее Княгиня. – Мазарини был просто красивым, в этом ему не откажешь, проходимцем с душой мелкого лавочника, который, дорвавшись до власти, спешил воспользоваться моментом и урвать кусок побольше. Вы не можете себе представить, во что превратился французский двор в то время, когда он был первым министром. Во дворце забыли, что такое восковые свечи, и сажа от сальных свечей оседала на плечах, прическах и платьях дам. Это только в фильмах нижние юбки выглядят белоснежными, а в действительности они были цвета застиранных солдатских портянок – ведь ни отбеливателей, ни стиральных порошков тогда не было. Да и сами платья… Как, вы полагаете, можно выстирать туалет из тяжеленной золототканой парчи? Вы представляете, сколько он весит в мокром виде? Так что неземная привлекательность придворных дам, не более, чем фантазия авторов. В действительности же эти женщины премерзко, простите за грубость, воняли.

– Маргари-и-ита Георгиевна… – укоризненно протянула Елена.

– Что «Маргарита Георгиевна»? – вскинула брови Княгиня. – Подумайте сами, Хелен, в то время не было дезодорантов и запах пота, смешиваясь с пронзительным запахом духов, витал над толпой придворных дам, отпугивая комаров. А их прически? Вы думаете, их делали каждый день заново? Ничего подобного! Хотя некоторые, конечно, могли себе это позволить, но большинство – нет. Они делали их в лучшем случае раз в неделю, а то и в две. Да эти дамы просто кишили вшами! В отличие от мужчин, которым следить за собой было намного проще – ведь под париками были лысины. А как же было не облысеть, если голова постоянно, как в парной! А блохоловки? Представляете? Изумительно выполненные, золотые, усыпанные драгоценными камнями… Но блохоловки!

– Но ведь были же ванны… И потом… В Сене купались… – запротестовала Елена.

– Хелен! Ну, о чем вы! Ванны! Да кто ими пользовался? Единицы! Сам Людовик смердел, как дикий зверь! А насчет Сены…Подумайте сами – в эту реку стекались отходы со всего города, там простолюдинки стирали белье, там мыли лошадей, а потом эта же самая вода гидравлическим насосом поступала в город. Кошмар!

– Но все равно ведь Париж самый прекрасный город на земле? – пытаясь хоть как-то защитить свою сказку, спросила Елена.

– Я не собираюсь это оспаривать. Париж прекрасен! – мечтательно сказала Князева. – Но… В то время не существовало асфальта, а мощеными были только центральные улицы. На остальных же после дождя была непролазная грязь, в жаркую и сухую погоду проезжавшие кареты поднимали тучи пыли, а на земле в любую погоду лежали, пардон, кучи лошадиного навоза.

– Знаете, Маргарита Георгиевна, а вы умеете разрушать иллюзии ничуть не хуже, чем Маргит Беллз, – грустно сказала Елена.

– И неудивительно! Ведь Маргит Беллз это я, – улыбнулась Княгиня, и, видя изумление Елены, не выдержала и рассмеялась. – Ну да! Это я написала все эти романы. Просто мне было очень скучно, и я решила немного развлечься.

– Маргарита Георгиевна, – попросила Елена, с трудом удерживаясь от желания забраться с ногами в огромное кресло, в котором сидела, чтобы, удобно устроившись, слушать, слушать, слушать эту необыкновенную женщину. – Расскажите что-нибудь! Пожалуйста!

– Что же вам рассказать? – задумалась Княгиня. – А вот, впрочем… Моя первая книга была о жизни средневековой Англии. Как и во всех прочих, страсти в ней рвались в клочья. Она была полна мистики, заклинаний, приворотов и всего прочего. И вот была там одна интересная сюжетная линия, когда совершенно невзрачная девушка смогла привязать к себе мужчину с помощью приворотного зелья, основанного на травах. Отправила я этот роман в одно московское издательство и от души развеселилась, получив оттуда рецензию. Некая ученая дама написала, что абсолютной неудачей представляется история некоего зелья, которое способствует, как мгновенному любовному притяжению мужчины к женщине, так и такому же мгновенному отторжению – был там такой момент. Она, вообще, подвергла сомнению существование в природе подобных трав, посчитав это очевидной натяжкой.

– А что же в этом смешного? – не поняла Елена.

– А то, Хелен, что о существовании и свойствах таких трав знали и жрицы Древнего Египта, и гетеры Древней Греции, и куртизанки Древнего Рима. И не только знали, но и вовсю пользовались ими. Да и в средние века колдуньи, несмотря на все старания инквизиции, этих рецептов не растеряли. Хотя… – она пожала плечами. – Какое это колдовство? Просто знание природы, вот и все. И то, что такое понятие, как «феромоны» появилось относительно недавно, еще не значит, что их раньше не существовало. А сейчас многие косметические фирмы стали выпускать продукцию, имитирующую воздействие феромонов на человека – ведь, если верить Дарвину, мы все произошли от зверей, и для нас запах, пусть даже самый слабый, еле-еле уловимый, играет не менее важную роль, чем для них.

– Знаете, Маргарита Георгиевна, наверное, эта женщина действительно никогда ничего не слышала и не читала о феромонах. Ведь вы же не знаете, какую жизнь она прожила, – осторожно заметила Елена, боясь, что Княгиня рассердится и ничего больше рассказывать не будет. – Может быть, она старая дева, например.

– Может! – согласилась Княгиня. – И вполне может быть, что она, как известная околополитическая дама, знает о сексе только по рассказам других людей, которые заверили ее, что это совсем не интересно, – и, увидев, как покраснела Елена, непринужденно рассмеялась: – Ах, Хелен, какой же вы еще ребенок! И к тому же неисправимый ребенок! Вы все время стремитесь всех понять, пожалеть и простить! Поймите, если человек чего-то не знает, ему не следует быть столь категоричным, а то он рискует попасть в смешное положение.

– А что вы сейчас пишете? – заинтересованно спросила Елена.

– Что пишу?.. – задумчиво произнесла, закуривая, Княгиня и по комнате поплыл дивный аромат дорогого табака, а она внезапно предложила: – Кстати, Хелен, если вы курите, то угощайтесь, пожалуйста! – она показала на сигареты, который Елена никогда в жизни раньше даже не видела – А то, говорят, пассивное курение еще вреднее активного, и я вас, получается, самым бессовестным образом травлю.

– Спасибо! – благодарно улыбнулась Елена, осторожно беря сигарету и закуривая, а сама тем временем подумала: «И как только Княгиня догадалась, что я курю, и мне ужасно хочется попробовать эти незнакомые и явно очень дорогие сигареты? Наверное, у меня действительно все мои мысли, как она говорила, на лице написаны!»

Елена вдохнула ароматный дым, отпила немного кофе и почувствовала, что нужно немедленно ущипнуть себя и убедиться, что это не сон, потому что в реальной жизни с ней ничего подобного произойти просто не могло. Ну, не могла она, Елена Михайловна Королёва, сидеть в этой комнате, полной старинных книг, напротив самой настоящей писательницы и вот так запросто разговаривать с ней, попивая кофе с дорогой сигаретой в руках. По определению не могла, и все!

– Так что же вы сейчас пишете, Маргарита Георгиевна? – снова спросила она.

– Роман из рыцарской жизни. А что вы, Хелен, знаете о рыцарстве?

– Турниры, серенады, Крестовые походы, – послушно перечислила Елена и, осмелев, добавила: – Но, зная вас, пусть и совсем немножечко, уже ясно, что вы от бедных рыцарей не оставите камня на камне.

Услышав это, Княгиня весело рассмеялась:

– Конечно! Скажите, Хелен, а вам бы понравилось, если бы какой-то совершенно незнакомый человек, дурно пахнущий своим, из-за вечно не снимаемых лат, и конским потом, без малейшего повода с вашей стороны объявил вас дамой своего сердца и стал выть ночами под окном серенады, домогаясь взаимности? А, попав все-таки в замок, начал поглощать бочонками старое вино и беззастенчиво врать о своих подвигах, немилосердно приукрашивая, как количество, так и размеры побежденных им драконов? Кстати, вы же читали «Айвенго» Вальтера Скотта?

– Конечно, – кивнула Елена.

– Ну, так вспомните, как леди Ровена гордо сидела в зале замка, а сквозняк, тем временем, колыхал драпировку на стене – из щелей просто-напросто дуло. А Сервантес своим «Дон Кихотом», вообще, забил последний гвоздь в крышку гроба, навеки похоронив, как рыцарский роман, так и само представление о рыцарях. Я права?

– Да! – восторженно глядя на Княгиню, сказала Елена. – Нет, ну как же интересно вас слушать!

– А вы, Хелен, в свою очередь, очень хорошо умеете слушать, и поэтому мне нравится все это вам рассказывать, – улыбнулась ей Князева.

Под впечатлением того, с какой чудесной женщиной свела ее судьба, Елена почти бежала домой, но, войдя в свою квартиру, сникла – поделиться этой радостью ей было уже не с кем.

С тех пор у Елены в ее бедной, серой жизни появились целых два праздника в неделю – вторник и пятница, которых она с нетерпением ждала, чтобы встретиться с Князевой. В эти дни она стремилась выйти из дома пораньше, чтобы поскорее освободиться и прийти в этот чудесный дом. Однажды она поймала себя на том, что приходит к Княгине все раньше и раньше, и ей стало стыдно. «А ведь я для Маргариты Георгиевны ничего не делаю, – думала Елена. – Вообще ничего! Но зато подолгу сижу у нее, ем ее угощение, пью кофе, курю сигареты… Зачем я ей нужна? Она прекрасно прожила бы и без меня. Ей скучно и она хочет развлечься? Но собеседник из меня никакой – ведь по сравнению с ней я знаю ничтожно мало. А она так добра, что слушает мой детский лепет и не смеется. Но, как бы там ни было, я больше не буду у нее так задерживаться. Буду приходить на два часа! Нет, даже на час! А ровно в пять подниматься и уходить. Это эгоизм с моей стороны так беззастенчиво пользоваться ее добротой».

Но этому благому намерению не суждено было осуществиться, потому что, едва Елена начала объясняться, как была прервана удивленной донельзя Княгиней:

– Великое небо! Хелен! Что вы говорите? Неужели вы думаете, что задержались бы в этом дома хотя бы на секунду, если бы ваше присутствие было мне неприятно?

– Я просто подумала, что вы из деликатности меня не прогоняете, – пролепетала Елена.

– У вас должно быть очень хорошее зрение, если вы смогли разглядеть во мне деликатность! – рассмеялась та в ответ.

И заведенный Княгиней порядок так и не был нарушен, они по-прежнему пили в ее кабинете кофе и вели неторопливые беседы обо всем понемногу. Однажды Елена отважилась и спросила Маргариту Георгиевну, не страшно ли ей жить одной в таком большом доме, да еще полном антиквариата и других ценных вещей, ведь у нее нет ни решеток на окнах, ни охранной сигнализации.

– Ах, Хелен! – отмахнулась от нее Князева. – Я уже давно здесь живу, и никто еще ни разу даже не попытался забраться сюда. Думаю, что это и впредь не случится! – уверенно заявила она.

– Вы, наверное, фаталистка, Маргарита Георгиевна? И считаете, что от судьбы не уйти и то, что должно произойти, непременно произойдет?

– Фаталистка? – вскинула брови Князева. – Вот уже нет. Я всю жизнь прожила, надеясь только на себя и свое знание жизни и людей – правда, у меня были очень хорошие учителя – но уж никак не на судьбу и на бога. А вот вы, Хелен, очень часто говорите: «боже», «господи». Вы так набожны?

– Нет, что вы, Маргарита Георгиевна! Я даже некрещеная. В то время это было не принято. А говорю так… – задумалась Елена. – Знаете, наверное, потому, что все так говорят. Но ведь вы и сами иногда восклицаете: «Великое небо!». Это, наверное, от «Good Heavens!», английского эквивалента русского «О, боже!»?

– Да? – удивилась Князева и рассмеялась: – А ведь вы правы, Хелен! Странно! Я сама об этом как-то не задумывалась! – и, помолчав немного, спросила: – Значит, в бога вы не верите?

– Нет, – честно ответила Елена.

– Ну а к гадалкам когда-нибудь обращались? Их рекламой сейчас все газеты и телепередачи забиты! Куда ни глянь – сплошь ясновидящие, ворожеи и экстрасенсы в черт знает каком поколении. Только в нашем городе – я не поленилась и подсчитала – их двадцать четыре человека, причем, заметьте, все они дают стопроцентную гарантию «вернуть любимого» или «приворожить»! – рассмеялась Маргарита Георгиевна.

– Никогда не ходила, потому что я в это тоже не верю! – покачала головой Елена. – Ведь, если в это поверить, то это будет программирование какое-то! Предположим, мне сказали бы, что я выйду замуж через пять лет, а я бы встретила хорошего человека через год, но прошла бы мимо него, потому что была бы уверена в том, что встречу своего будущего мужа гораздо позже. Или мне сказали бы, что я буду счастливо только во втором браке, вот я и вышла бы замуж за первого, кто позвал бы, чтобы поскорее развестись и ждать того, второго. А вдруг этот первый был бы замечательным человеком и любил меня, а?

– Разумно! – одобрительно кивнула Княгиня. – А как насчет того, чтобы приворожить? Никогда такого искушения не возникало?

– А это, вообще, подло! – с горячностью воскликнула Елена. – Ну и что, если мне понравился какой-то мужчина? Но я-то ему не нравлюсь! Может быть, он влюблен совсем в другую женщину? А его силой заставят со мной встречаться или даже жениться на мне. Но дальше-то что? Я-то ведь буду знать, что он со мной не по своей воле живет! И как я буду с этим жить? Смотреть ему в глаза? Это какое-то насилие над личностью получается! Человека в раба превратить!

– Мудро и совершенно правильно! – очень серьезно сказала Князева. – Я очень рада, что вы так думаете! А, как насчет того, чтобы вернуть любимого?

– А так же! – не раздумывая, ответила Елена. – Ведь все эти гадалки обещают вернуть человека к той, кого он уже не любит. То есть, его опять-таки силой будут возвращать туда, откуда он по своей собственной воле ушел, значит, его мнение в расчет не принимается, словно он и не человек вовсе, и ничего хорошего из этого получиться не может, потому что это опять насилие над личностью. А счастья из-под палки не бывает! – гневно заявила она и, глубоко вздохнув, чтобы успокоиться, добавила: – Да и не верю я, что такое возможно! Шарлатанство все это!

– Да, подавляющее большинство всех этих белых, серых и так далее магов – шарлатаны, наживающиеся на чужом горе и человеческой глупости. Но есть люди, реально способные воздействовать на другого человека, – внимательно глядя на Елену, сказала Князева и хмыкнула: – Правда, их плотность на один квадратный километр гораздо меньше, чем это рекламируется. Бывает, они сами не знают, какими способностями обладают. Пожелают сгоряча кому-нибудь, порой и своему ближнему, какую-нибудь пакость, а с тем это возьми и случись. Они потом волосы на себе рвут, а исправить ничего не могут, потому что сами не знают, как это у них получилось. Но это зло невольное, хотя тоже отольется им со временем. А вот тех, кто сознательно использует свои способности во зло другим людям, чтобы, насилуя чью-то личность, привораживать, отвораживать, и, вообще, работать с запредельным, ждет жесточайшая расплата! Эти люди все до единого очень больны и умирают долго и мучительно.

– И совершенно заслуженно! – сердито сказала Елена.

– Да! – согласилась с ней Княгиня. – А вот со знаниями совсем другое дело! Они из поколения в поколение передаются! И бабки-знахарки, которые раньше в деревнях людям зубную боль, кровотечение, грыжу и так далее заговаривали, жили чуть ли не до ста лет. А все потому, что использовали свои знания во благо других людей. Понимаете, Хелен, во благо! И даже тогда, когда к ним обращалась обманутая девушка для того, чтобы избавиться от ребенка, это тоже было во благо, хотя кто-то со мной может и не согласиться! Потому что иначе этой несчастной была одна дорога – в омут головой! Так что вывод прост: уж, если природа наградила тебя выдающимися способностями или какие-то люди передали тебе свои сокровенные знания, надо использовать их только во благо другим людям! Ну, или для собственной защиты, что, я думаю, совершенно оправданно! Вы согласны со мной, Хелен?

– Конечно, Маргарита Георгиевна! – кивнула Елена и удивленно спросила: – Но откуда вы все это знаете?

– Интересовалась когда-то от скуки, – небрежно махнув рукой, ответила Князева.

На сороковой день после смерти мамы Елена сидела вечером, перебирая фотографии, и, тихонько разговаривала с ней, надеясь, что та ее слышит:

– Сегодня, если верить тому, что говорят, твоя душа навсегда покинет этот мир, в котором я осталась теперь совсем одна. Мне очень не хватает тебя и бабули – ведь вы единственные приносили свет в мою жизнь! А мне всегда было очень тепло и радостно рядом с вами! Спасибо вам за все! Я не говорю вам: «Прощайте!»! Я говорю: «До свиданья, родные!» и верю, что мы обязательно встретимся там и снова будем вместе.

Внезапно раздавшийся звонок в дверь прервал ее, и она пошла открывать, заранее злясь на соседку, которая всегда умудрялась появиться в самый неподходящий момент с очередной нелепой просьбой. Но это оказалась Князева.

– Здравствуйте, Маргарита Георгиевна, – изумленно сказала Елена, увидев неожиданную гостью. – Проходите, пожалуйста.

– Спасибо, Хелен. Извините, что без приглашения, но я знаю, какой сегодня у вас день, и, как мне кажется, вам не стоит оставаться сейчас одной, – объяснила она свое появление и, войдя и оглядевшись, сказала: – А у вас чистенько. – Это был единственный комплимент, который теперь можно было сделать квартире Елены, в которой остались только самые необходимые вещи. – Ваши мама и бабушка? – спросила Князева, показывая на фотографию.

– Да, – кивнула Елена. – Вы присаживайтесь, Маргарита Георгиевна, я сейчас, – и сбежала на кухню, чтобы немного отойти от такого потрясения: она даже представить себе не могла, что Княгиня придет разделить с ней ее горе.

Она поставила на плиту чайник и заметалась, мучительно думая, чем же угостить Князеву. Подаренный азербайджанцами коньяк у нее был и, естественно, неоткрытый, как и несколько банок консервов и хлеб, но больше-то ничего! Тут в дверях появилась Князева и протянула ей коробку с тортом, которую та раньше не заметила:

– Возьмите, Хелен. Я выбрала на свой вкус, но надеюсь, что он вам понравится, – и она вернулась в комнату.

Когда они сидели за столом, Княгиня попросила:

– Хелен, расскажите мне о вашей маме. Судя по фотографии, она была очень добрым, мягким, интеллигентным человеком.

– Да, – согласилась Елена. – Она такой и была. Наверное, поэтому и жизнь ее не баловала. Ее папа был профессором нашего политехнического института. Когда в 37-ом начали одного за другим забирать его коллег, он понял, что очередь вот-вот дойдет и до него. И он, чтобы спасти семью… – она замолчала, стараясь побороть волнение.

– Покончил жизнь самоубийством? – попыталась помочь ей Князева.

– Нет, что вы! – воскликнула Елена и горько усмехнулась. – Это значило бы, что он чувствовал себя виноватым и испугался «справедливого возмездия». Нет. В тот день он, как обычно, ушел в институт. Но вот только лекарство он оставил дома, а у него было очень больное сердце. В общем, на работе ему стало плохо, и спасти его не удалось. Его торжественно похоронили, все, как положено. Поэтому бабушку и маму репрессии не коснулись, но они-то знали… Точнее, потом все поняли, когда вспомнили, как он с ними прощался тем утром.

– Да… С этим трудно жить! – согласилась с ней Княгиня.

– Да. Трудно, – повторила за ней Елена. – Мама окончила школу с золотой медалью и поступила в тот же институт. Она собиралась выйти замуж за своего однокурсника, но тут началась война. Ее жениха забрали на фронт, и он погиб в первые же дни. Мама его очень любила и долго не могла забыть. – Елена охотно рассказывала все это Княгине, потому что очень хотела, чтобы та поняла, каким замечательным человеком была ее мама. – Конечно, им очень тяжело приходилось: мама училась, а бабуля не работала, она, вообще, никогда в жизни не работала. И они за время войны распродались до голых стен. Ну вот, как сейчас, – и Елена показала глазами вокруг. – Но у меня остались книги – мама ни за что не хотела их продавать, говорила, что я больше никогда не смогу их купить, а вот они дедовскую библиотеку продали, и маме ее было особенно жалко. И, когда она пошла работать, ей пришлось начинать все с нуля. Она книги очень любила и ночами в очереди стояла, чтобы подписаться – тогда же книги только так можно было достать.

Княгиня подлила ей в рюмку коньяк, который Елена машинально выпила, даже не заметив, и продолжила:

– Замуж мама так и не вышла. Время было такое, что за понравившегося мужчину нужно было бороться, а мама по характеру была совсем не боевая. Я долго не знала, кто мой отец – мама скрывала, говорила, что мне лучше не знать. Только незадолго до своей смерти сказала, что это был директор ее завода.

– Какого именно? – поинтересовалась Князева.

– Почтовый ящик 2214, – ответила Елена. – Я помню, что в детстве видела его иногда и слышала, как мама с бабушкой говорили, что он очень несчастный человек. Это, благодаря ему, меня в английскую школу взяли – как бы иначе я туда попала? Да и квартиру эту тоже он нам дал. Его потом в Москву перевели, мне тогда лет десять было. Мама иногда ездила туда в командировку, и они тайком встречались. А через пять лет он умер прямо на работе – инсульт. Потом бабушка умерла, – вздохнула Елена, – и мы с мамой остались вдвоем. А теперь вот я одна! – и она, не выдержав, разрыдалась.

– Что делать, Хелен? Это жизнь! – тихонько говорила Князева, поглаживая ее по руке, и от этого искреннего сочувствия Елена расплакалась еще горше. – Это жизнь! – повторила она и спросила: – А вы были замужем, Хелен?

– Да, – всхлипывая, ответила Елена. – Очень недолго.

– А почему? Он оказался подлецом?

– Нет, что вы! – слезы Елена мгновенно высохли. – Он был замечательный человек и очень любил меня. Но, понимаете? Я его совсем не любила! Я не знаю, как вам объяснить… Мне было его очень-очень жалко за то, что он меня так любит, а я его – нет, и я вышла за него замуж. А когда поняла, что… Ну, не получится у нас ничего! Ну, не было у меня сил видеть постоянно его влюбленные, преданные глаза и знать, что я ничем не могу ему на это ответить. Вот я и развелась с ним, чтобы освободить, чтобы он смог свою жизнь устроить с другой, любящей его женщиной.

– И как же сложилась его судьба?

– Я знаю, что он женился, у него дети. Сейчас, наверное, уже и внуки. Но я давно о нем ничего не слышала…

– Но сами вы кого-нибудь любили?

– К сожалению, да! – горько сказала Елена.

– К сожалению? Что это значит? – удивилась Княгиня.

– То, что эта любовь отравила мне жизнь на многие-многие годы вперед. Он не любил меня. Совсем. А вот я его любила… Долго любила… И всех, кого потом встречала, с ним сравнивала. И сравнения эти, – Елена вздохнула, – были только в его пользу. И тогда я стала жить по принципу: «Мужчины приходят и уходят, а мама на всю жизнь только одна». Вот и все. Так что не очень-то счастливо жизнь сложилась, что у мамы, что у меня.

– А почему вы решили, что жизнь вашей мамы сложилась неудачно? – возразила Княгиня. – Она родила ребенка от любимого и любящего ее человека, она прожила свою жизнь душа в душу рядом с любящей, заботливой дочерью. И, скажите мне откровенно, доведись вам начать все сначала, вы бы поступили точно так же, не правда ли?

– Да! Вы все правильно поняли, – согласилась Елена. – И я ни о чем не жалею. Хотя кое-кто говорил мне, что, ухаживая столько лет за мамой, я изуродовала свою жизнь.

– Вот уж глупость! – воскликнула Князева. – И, кроме того, ваша жизнь, Хелен, еще не закончилась. Она, как мне кажется, еще и не начиналась и у вас все впереди, – уверенно сказала она.

– Мне скоро пятьдесят, Маргарита Георгиевна, – невесело усмехнулась Елена.

– Какая же вы еще молодая, Хелен! – улыбнулась та и разлила по рюмкам коньяк. – Давайте же выпьем за ваше будущее, которое видится мне светлым, радостным и счастливым.

– Спасибо на добром слове! – вздохнула Елена. – Но разве одинокий человек может быть счастливым?

– У одиночества есть свои плюсы, Хелен. И, главный из них – свобода, но это вам еще только предстоит осознать. А пока я хотела бы поговорить с вами о деле.

Поняв, что не только сочувствие привело к ней Княгиню в этот день, Елена насторожилась – от этой невероятной женщины можно было ждать всего, чего угодно.

– Я думаю, вы не обидитесь на меня, – продолжала тем временем та, – если я скажу, что навела о вас самые подробные справки. И наши с вами долгие беседы не были случайными. Я внимательнейшим образом пригляделась к вам и поняла, что вы именно тот человек, который мне нужен.

– Зачем? – выдохнула ошеломленная Елена.

– В качестве моего секретаря. Полагаю, что зарплата в две тысячи долларов в месяц, для начала, разумеется, должна вас устроить, – спокойно ответила Князева и пояснила: – Вы умеете печатать, – и она показала на стоявшую на шифоньере старую, большую пишущую машинку, – и я смогу диктовать вам свои книги.

– Да, – согласилась Елена, чувствуя, что у нее начинает потихоньку кружиться голова. – Приходилось подрабатывать. Мама, выйдя на пенсию, печатала днем, когда я была на работе, а по вечерам – я.

– Вот видите. К тому же вы знаете английский язык, что мне очень нравится – будет с кем поболтать, благо у нас с вами схожие взгляды, интересы и увлечения.

Елена слушала ее, широко открыв глаза и даже не дыша, и не верила своему счастью.

– А, если у меня не получится? – испуганно спросила, наконец, она.

– У вас все получится, Хелен, – успокоила ее Княгиня. – А если вам у меня вдруг почему-то не понравится, то вы всегда сможете вернуться в свой дом, да и работу я вам тогда найду более достойную и денежную.

– То есть я должна буду жить в вашем доме? – потерянно пробормотала Елена.

– Естественно, – и видя, как сникли плечи Елены, Князева сочувственно сказала: – Хелен, я понимаю, что вас останавливает. Вам кажется, что, уйдя из этого дома, вы предадите память о своей маме? Да? – Елена кивнула. – Но это же не так! Память не в вещах, Хелен – память в сердце! И она живет там, пока оно бьется! Поверьте, я знаю, что говорю! И потом… Ваша мама любила вас и желала вам счастья и добра. Неужели вы думаете, она хотела бы, чтобы вы отказались от своего будущего и навсегда остались вот тут? – Княгиня показала вокруг. – Нет, этого она вам не пожелала бы. Впрочем, вы можете с ней посоветоваться – ведь сегодня она еще здесь, – с этими словами она поднялась и пошла в коридор. – Подумайте, Хелен! Хорошенько подумайте! Сейчас именно тот случай, когда ваше будущее в ваших собственных руках. И только в ваших! – сказала на прощанье Князева и Елена, взглянув ей в глаза, встретила взгляд, от которого у нее зашлось сердце – так на нее смотрела только мама.

Она ушла, а потрясенная Елена, машинально убирая со стола, вдруг увидела оставленные Князевой сигареты. «Вот оно что! – поняла Елена. – Маргарита Георгиевна хотела закурить, но, почувствовав, что в комнате, где жила мама, этого делать нельзя, даже виду не подала, а я, недотепа, ни о чем не догадалась. И это Княгиня, которая командует мужчинами, как дрессированными собачками! По сравнению с которой я никто, ничто и звать никак, проявила такое внимание, такую деликатность к памяти моей мамы!».

– Что мне делать? Помогите! Посоветуйте! – попросила Елена, беря в руки фотографию мамы и бабушки.

И вдруг ей показалось, что они ободряюще ей улыбнулись, словно хотели сказать: «Не волнуйся! Все будет хорошо! Ведь мы же все равно всегда будем рядом с тобой!».

Выпив для храбрости еще рюмку коньяка, Елена позвонила Княгине – даже в тех стесненных обстоятельствах, в которых они с мамой оказались в последние годы, они не могли отказаться от телефона – ведь тогда, чтобы вызвать «Скорую», пришлось бы или беспокоить соседей, или бежать ночью на улицу.

– Маргарита Георгиевна, если ваше предложение все еще в силе и если вы думаете, что я справлюсь, то я буду счастлива работать у вас, – сказала она.

– Я рада, что вы приняли правильное решение, Хелен, – невозмутимо отозвалась Княгиня. – Но вот ваша закомплексованность мне решительно не нравится, и я буду с ней беспощадно бороться. Не боитесь?

– Нет, Маргарита Георгиевна, не боюсь! – сказала истинную правду Елена.

– Да? А почему? – удивилась Князева.

– Потому что я вам верю, – тихонько сказала Елена, чувствуя, как слезы подступают к глазам, но Княгиня ее услышала и ответила каким-то добрым, «домашним» голосом:

– И совершенно правильно делаете! До завтра, Хелен! Спокойной ночи!

Уволившись из центра, Елена поселилась в доме Князевой, а свою квартиру сдала семье, которую ей порекомендовал Берлимбле. В ее небольшой, но очень уютной комнате было все необходимое, а, главное, вместительный книжный шкаф, в который она перевезла свою библиотеку. Да и остальным дорогим ее сердцу вещам и альбомам с фотографиями нашлось место, а на прикроватную тумбочку она поставила рамку с фотографией родных – в их присутствии Елена чувствовала себя как-то более уверенно. В шифоньере висели и лежали совершенно новые вещи, которые они с Княгиней приобрели в первые же дни. Елена попыталась, было, объяснить, что ей совсем не нужно так много, но Князева заявила, что это просто ее рабочая одежда, и, поскольку она в качестве секретаря будет обязана сопровождать ее во всех выходах, тут Маргарита Георгиевна иронично хмыкнула, «в свет», то должна быть прилично одета, и Елена смирилась. Ее предположения о том, что ей нужно будет убираться, стирать, готовить и заниматься другой домашней работой, не оправдались – белье забирала прачечная, убираться раз в неделю приходила жившая на этой же улице домработница, а обеды заказывались в ресторанах и их, в лучшем случае, надо было только разогреть. В первый же вечер Княгиня объяснила Елене, что, прежде, чем та начнет работать, ей предстоит изучить компьютер, научиться водить машину и пользоваться бытовой техникой, во множестве имевшейся в доме, и, самое главное, привести себя в порядок.

– Поймите, Хелен, – говорила Княгиня, серьезно глядя на нее. – Вы мой секретарь и выглядеть должны соответственно, а это значит, что регулярное посещение косметического салона, фитнесс-центра и бассейна входят в ваши обязанности.

Следующий месяц Елена провела, как в водовороте, вынырнув оттуда совершенно другим человеком. «Неужели это я?» – думала она, разглядывая как-то утром в зеркале отражение совершенно незнакомой женщины: моложавой, подтянутой и ухоженной.

– Посмотрите на меня! – она повернулась к фотографии. – Посмотрите, какой я стала! И все это благодаря Маргарите Георгиевне! Спасибо вам, родные мои! Вы, как всегда, дали мне хороший совет! Как же я вас люблю!

– Ну вот, наконец-то! – было первое, что она услышала тем утром от Княгини. – А я все ждала, когда же в вас проснутся отцовские гены?

– Вы знали моего отца? – растерянно спросила Елена, чувствуя, что у нее подгибаются колени, и обессилено опустилась на стул.

– Да, как, впрочем, и всю его семью. Ваш отец, Хелен, был очень интересным человеком: умным, в высшей степени интеллигентным, сильным! У него был бешеный характер – весь завод по струнке ходил. Правда, красавцем он не был, но для мужчины это не главное. И он очень любил вашу мать.

– Сильным? – недоверчиво переспросила Елена. – Нет, не верю! Если бы он был сильным, то развелся бы, чтобы жениться на моей маме.

– Может быть, он и рискнул бы своей карьерой и партийностью, чтобы обрести семейное счастье, которого всегда был лишен, если бы не одно но. Вы ведь знаете, что он был намного старше вашей матери? – Елена в ответ кивнула. – Так вот, во время той безумной кровавой резни, которую потом для благозвучия назвали революцией, и последовавшей за ней гражданской войны, он потерял всех своих родных. Скитался, беспризорничал, попал в детдом, где при оформлении документов скрыл, что происходит из дворян, пусть не самых богатых и родовитых, но дворян. Потом он поступил в институт, закончил его и тут на свою беду случайно встретил одну девку, которая знала о нем правду, и та шантажом женила его на себе. И он оказался прикован к ней на-всег-да!

Затаив дыхание, Елена слушала эти потрясающие подробности из жизни своего отца, которого никогда не знала.

– Великое небо! Вы, не представляете себе, Хелен, в каком постоянном кошмаре он жил! Как же она его компрометировала, третировала и унижала! Эта недалекая, жадная, неспособная, да и не желавшая чему бы то ни было учиться бабища! – гневно говорила Князева. – К тому же она гуляла от него, как последняя шлюха! А он? Этот сильный и гордый человек ничего не мог сделать. Ведь, вздумай он с ней развестись, она донесла бы на него! Ее не остановило бы даже то, что этим она могла разрушить жизнь своих детей, по моим наблюдениям, не всегда его собственных. Она, как я уже говорила, была очень-очень недалекой!

– Ну и что, что он из дворян? – спросила потрясенная Елена. – Он же никому ничего плохого не сделал? Никакого преступления не совершил?

– Преступление было в том, что он это скрыл! – объяснила Князева. – Ведь знай об этом раньше компетентные, – презрительно выговорила она, – органы, он бы даже в институт никогда не поступил. Не говоря уж о том, чтобы стать директором номерного завода! И, раскройся этот обман, он поплатился бы за это не только свободой, но, может, и жизнью! Вот так-то, Хелен! Бывают обстоятельства, способные согнуть самого сильного человека. Так что не судите строго своего отца! Его не за что судить!

Елена сидела, уставившись в пол, в тягостных размышлениях о не сложившейся жизни своих родителей, а Княгиня, между тем, продолжила:

– Хелен, вы никогда не задумывались над тем, что дети, как правило, похожи на своих отцов? Вот вы, например, очень на него похожи!

– То есть, не красавица? – криво улыбнулась Елена.

– А вы хотели, чтобы я вам солгала? – удивилась Княгиня. – Да, Хелен, вы не красавица, хотя в молодости, как я вижу, были довольно привлекательны. Но сейчас я говорю о вашем унаследованном от отца характере, который не мог получить должного развития, потому что над ним довлели образ жизни вашей семьи и воспитание. А как могли воспитать вас, простите за прямоту, безотцовщину из бедной семьи, своего единственного, позднего, горячо любимого ребенка две беззащитные женщины, пережившие ужасы сталинизма, многие годы боявшиеся стука в дверь, знающие какой страшной ценой заплатил ваш дед за их свободу, а, может быть, и жизнь? А только такой же, какими были они сами. Клянусь небом, у меня и в мыслях нет осуждать ваших близких, которые были раздавлены витавшим над страной страхом, как и миллионы других! – горячо говорила она. – А когда вы подросли, то уже сами сознательно крушили свой характер, свои устремления, потому что знали, что не имеете права на риск, потому что несете ответственность за своих близких, по которым любая ваша неудача ударит сторицей, и они могут этого просто не пережить. И это было то обстоятельство, которое заставляло вас быть в чем-то более уступчивой, в чем-то нерешительной, а от чего-то отказаться совсем. Вы, как и ваш отец, не могли управлять обстоятельствами, вы были вынуждены им подчиниться. И это сделало вас такой, какая вы есть, но какой я не позволю вам оставаться! – решительно заключила она.

– Да, Маргарита Георгиевна, вы, конечно, правы, – задумчиво сказала Елена и спросила: – А как вы сами узнали о прошлом моего отца?

– Он дружил с моим мужем, профессором Бобровским, и был вхож в наш дом. Его супругу, – презрительно выговорила Князева, – я, естественно, здесь не принимала!

– Так вы меня и на работу к себе взяли потому, что я его дочь? – спросила Елена.

– Нет, Хелен! – покачала головой Княгиня. – Сначала я решила взять вас к себе секретарем, а о том, что вы его дочь, я узнала уже у вас, взглянув на фотографию вашей матери – я видела ее несколько раз.

– А, как вы поняли, что во мне проснулись его гены?

– По вашему виду. Когда мы с вами впервые встретились, он был у вас совершенно потерянный, а взгляд потухший. А сейчас вы выглядите неплохо, но вот ваши глаза! Мне совершенно не нравится выражение ваших глаз! Вы не умеете смотреть! Правда, видеть вы пока тоже не умеете, но это приходит не сразу – нельзя ведь вырастить тюльпан из луковицы за один день. Но вот смотреть вы у меня научитесь! – решительно заявила Княгиня.

– Чем же вам так не нравится выражение моих глаз? – улыбаясь, спросила Елена, которая уже привыкла к этой императивности, знала, что ничем плохим она ей не грозит, и поэтому совершенно ее не боялась.

– А ваши глаза громко кричат о том, что все ваши комплексы еще не изжиты, а просто дремлют, чтобы в совсем неподходящий момент проснуться и испортить вам жизнь. Но я не позволю им вести себя так бесцеремонно. Пора с ними покончить!

– Мне принести мухобойку? Или мы отравим их дустом? – иногда Елена, пользуясь хорошим настроением Княгини, позволяла себе немного пошутить.

– Неплохо! – рассмеялась Князева. – Вы начинаете вылупляться, как цыпленок из яйца, но это пока только первые тоненькие трещинки на скорлупе. Нет, Хелен, мы обойдемся с ними более жестоко. С сегодняшнего дня у нас с вами начинается бурная светская жизнь: театры, концерты, презентации и так далее. И учтите, что я не позволю вам снова превратиться в маленького, серенького, книжного червячка.

– Маргарита Георгиевна! Неужели по взгляду действительно можно все узнать? – удивилась Елена.

– Конечно! Вы помните, что я вас просила отметить для себя на будущее и что не устаю повторять постоянно?

– Что яркая, красивая упаковка не всегда соответствует доброкачественному содержимому, – послушно ответила Елена.

– Вот именно, Хелен! И это в полной мере относится к людям. Но есть щелочка, через которую можно подглядеть, что скрывается внутри. Это глаза! Взглядом можно оскорбить, приласкать, унизить, возвеличить, убить, в конце концов. Но глаза не могут сделать одного – они не могут солгать. Смотрите человеку в глаза, и вы поймете, что он собой представляет. И поэтому, запомните хорошенько, никогда не обсуждайте никаких важных вопросов по телефону. Только лично! Видя глаза собеседника!

Постоянно и повсюду сопровождая Княгиню – частенько к ним присоединялся и Берлимбле – Елена все больше и больше восхищалась этой невероятной женщиной и старалась подражать ей во всем: в манере говорить, смотреть, ходить, улыбаться, смеяться, и радовалась, видя, что той это нравится. И постепенно в Елене росла и крепла уверенность в себе и в своих силах. Она научилась совершенно бестрепетно говорить, кому бы то ни было, «нет» и никогда не опускалась до объяснений, считая, что это может быть воспринято, как попытка оправдаться. По вечерам, вернувшись домой из театра или с концерта, они частенько обсуждали теперь уже их общих знакомых, и Князева радовалась, если Елена могла правильно оценить человека, но порой и разносила ее суждения двумя-тремя словами в пух и прах, на что Елена никогда не обижалась – она наслаждалась каждой минутой общения с Маргаритой Георгиевной. Ей казалось, что она не просто читает необыкновенно увлекательный роман, но и принимает в его действии самое активное участие.

Иногда Княгиня садилась к стоявшему в гостиной старинному кабинетному роялю и играла. Ее руки, более подходившие молоденькой девушке, чем даме столь солидного возраста, едва касаясь, медленно бродили по клавишам, извлекая чистые, ясные звуки, то грустные, то веселые, то задумчивые в зависимости от ее настроения. А порой она негромко напевала и Елена в такие минуты старалась сидеть тихонько, как мышка, чтобы не спугнуть эти чудные мгновенья, и чувствовала себя необыкновенно счастливой оттого, что судьба свела ее с этой невероятной, потрясающей женщиной, так круто изменившей ее жизнь. Сама Елена была начисто лишена музыкального слуха и, хотя и закончила в свое время на одном упорстве музыкальную школу, пианистка из нее была никакая, а уж петь она никогда даже и не пробовала.

Вернувшись однажды раньше, чем планировала, она еще в коридоре услышала, как Маргарита Георгиевна поет по-настоящему: это была ария из «Юноны и Авось», которую она никогда раньше не пела, и Елена поняла, что в жизни Князевой была какая-то страшная трагедия, о которой та никогда ничего не говорила, потому что это было, наверное, для нее слишком больно. Конечно, Елене очень хотелось узнать, что же тогда произошло, и вовсе не из любопытства, а чтобы постараться как-нибудь помочь или утешить, но она так никогда и не решилась спросить, потому что тогда ей пришлось бы признаться в том, что она невольно подслушивала.

– Я тебя никогда не увижу! Я тебя никогда не забуду! – с каким-то давним, обреченным отчаяньем пела Княгиня и в ее сильном, звучном, чарующем голосе, более подходившем для оперной сцены, чем для гостиной их небольшого домика, звучала неизбывная тоска.

Время летело незаметно. Лето плавно перетекло в осень, окрасившую листья кленов в их маленьком садике прощальным золотом. Маргарита Георгиевна, и раньше любившая посидеть там вечером в шезлонге, любуясь ночным звездным небом, теперь проводила там еще больше времени, впадая иногда в грустную, совершенно несвойственную ей задумчивость. В такие минуты у Елены становилось тревожно на душе, но она не осмеливалась подойти и заговорить. Князева нарезала кленовых веток с еще державшимися на них листьями и, засушив, расставила их в вазах во всех комнатах. Когда же Елена, собрав опавшие листья в кучу, подожгла их, Княгиня снова сидела и смотрела, как поднимался вверх сизый, пахнущий прощальной горечью уходящего лета дымок, словно природа подавала поздней осени сигнал о полной и безоговорочной капитуляции, о том, что сдается перед ее натиском, перед ее нудными, моросящими дождями.

В душе Елены крепло чувство надвигающейся беды, мысли о том, что Маргарита Георгиевна тяжело и неизлечимо больна, все чаще и чаще приходили ей в голову и однажды она, прекрасно понимая, что может здорово поплатиться за свое самоуправство, тайком от Княгини пошла к Берлимбле, самому близкому той человеку. Он выслушал ее и успокоил, сказав, что у Маргариты Георгиевны осенью всегда бывает такое настроение, которое пройдет с первым снегом. Но больше, чем его слова, Елену убедило то, что этот беззаветно преданный Княгине человек, нимало не взволновался, а потом, глядя, как Князева улыбается, наблюдая за кружением первых снежинок, Елена успокоилась и сама.

Но вместе с первым снегом, постоянными то потеплениями, то похолоданиями и прочими капризами погоды пришел и грипп. И как-то вечером Елена, беспощадно обчиханная накануне в магазине сопливой, со слезящимися глазами продавщицей, поняла, что заболела: ломило суставы, раскалывалась голова, глаза при малейшем их движении невыносимо резало, а температура уже перевалила за тридцать восемь градусов. Перепуганная тем, что может заразить Маргариту Георгиевну, так же, как в свое время до ужаса боялась, что может заразить маму, Елена засела в своей комнате, пригоршнями поглощая лекарства, и отбивалась от постоянных попыток Княгини зайти и помочь.

На следующий день вечером Елена с трудом выбралась из своей комнаты, чтобы налить себе в кухне воды, и обнаружила, что она одна в доме. Она заглянула в стоящий в коридоре шкаф и поняла, что Княгиня вышла из дома, накинув только легкую дубленку, да еще и ключи от машины лежали, как обычно, на тумбочке. Тут Елене стало совсем плохо, ведь она слышала, как весь день барабанил по крыше дождь, а к вечеру, как всегда, должно было подморозить, значит на улице страшная гололедица. «Господи! Ну, куда же она могла пойти? – думала Елена, чье лихорадочное состояние никак не способствовало ясности мысли. – Она же может упасть и сломать себе ногу… А в ее возрасте кости очень плохо срастаются… И еще пролежни могут быть… А, может быть, она уже упала? Ну, конечно, она упала и лежит там беспомощная… А на нашей улице по вечерам ни души и никто не может ей помочь…». И Елена начала одеваться, не очень-то отдавая себе отчет, где именно и, главное, как она в таком состоянии сможет найти Княгиню, но она упорно, преодолевая слабость, одевалась и уже застегивала сапоги, когда открылась дверь и вошла с нагруженным чем-то пакетом Маргарита Георгиевна.

– Великое небо! – потрясенно закричала она, что было ей совсем несвойственно. – Хелен! Безумная вы женщина! Куда вы собрались в таком состоянии?

– Искать вас, – просто ответила Елена и потеряла сознание.

Потом она смутно ощущала, что кто-то стаскивает с нее сапоги и пальто и куда-то тащит. Окончательно очнулась она уже в своей кровати, раздетая и укрытая. На стуле рядом с ней сидела Князева, которая, увидев, что Елена открыла глаза, взяла с тумбочки чашку и поднесла к ее лицу:

– Пейте! – непреклонным тоном потребовала она. – Это жуткая гадость, но так надо!

– Что это? – еле слышно спросила Елена.

– Травы. Это должно вам помочь, – объяснила Княгиня.

– Так вы за ними ходили? – догадалась Елена.

– Да! – сердито сказала Маргарита Георгиевна и прикрикнула: – Да пейте же! – И Елена послушно выпила. – О вашем безобразном поведении мы поговорим, когда вы выздоровеете, а сейчас ответьте только, зачем вы собрались меня искать.

– Я боялась, что вы упали и сломали себе что-нибудь – скользко же… – только и успела пробормотать Елена и, хотя ей хотелось рассказать все, что она передумала, когда обнаружила, что Князевой нет дома, сил на это у нее уже не было – она, как в бездонную пропасть, провалилась в сон.

Когда она проснулась, была, наверное, глубокая ночь. На ее тумбочке горел ночник, а на стуле по-прежнему сидела Княгиня.

– Как вы себя чувствуете, Хелен? – спросила она, когда Елена пошевелилась.

Елена прислушалась к себе и вдруг обнаружила, что не чувствует больше температуры, и голова не болит.

– Хорошо, Маргарита Георгиевна, – честно сказала она. – Только слабость ужасная, а так – все хорошо.

– Вот и славно, Хелен! Теперь вы быстро поправитесь, – Князева наклонилась к ней и осторожно погладила по голове.

И Елена, расплакавшись от переполнявшего ее чувства благодарности, невыразимой никакими словами признательности к этой совершенно чужой, но одновременно такой близкой и родной женщине, взяла ее руку, прижалась к ней лицом и поцеловала. Плакала и целовала. Плакала и целовала.

– Ну, будет!.. Будет!.. – Княгиня осторожно высвободила свою руку и, поправив на Елене одеяло, сказала: – Спите, Хелен. Спите, дитя мое.

Это происшествие сблизило их настолько, что их отношения превратились почти в родственные, и Князева начала обращаться к ней на «ты» и звать «дитя мое», а потом предложила, чтобы Елена, в свою очередь, звала ее «тетя Рита». Но это обращение как-то не прижилось и быстро трансформировалось просто в «Тетушку» – такое милое, уютное, теплое и домашнее слово. Теперь они еще больше времени проводили вместе, сидя около камина в гостиной, куда они перебрались из кабинета, и говорили, говорили, говорили, совершенно забросив книгу, которую Княгиня начала было диктовать Елене.

– Ах, дитя мое! – сказала она, махнув рукой. – Это так скучно! Мне это теперь больше неинтересно.

Зима прошла очень весело: Новогодний и Рождественский губернаторские балы, куда Елена сопровождала Княгиню и где порой ловила на себе весьма заинтересованные мужские взгляды, вновь вошедшее в моду катание на тройках на Масленицу и множество других праздников, на которых Елена уже не чувствовала себя пробравшейся туда тайком самозванкой. Но больше всего ее удивляло то, что у Князевой хватало сил, чтобы активно участвовать в этой, как она, иронично улыбаясь, называла ее, «светской» жизни.

В апреле Маргарите Георгиевне исполнилось восемьдесят лет, и торжества по этому поводу прошли невероятно пышно. Сама именинница, принимая поздравления, величественно сидела, как на троне, в кресле с высокой спинкой в специально сшитом к этой дате костюме: длинная юбка из коричневого бархата, своеобразного фасона жилет из такой же материи и белоснежная блузка с оборками. В снятом по этому случаю самом фешенебельном ресторане города звучали с большей или меньшей долей искренности заздравные речи, тосты сменяли один другой, заехал с поздравлением даже сам губернатор, с которым Княгиня бодро прошлась в туре вальса. Елена, неоднократно слышавшая, что подобные торжества частенько заканчиваются для именинника весьма трагично – редко, кто может выдержать такое эмоциональное напряжение в более, чем зрелые годы – с тревогой наблюдала за Князевой, сжимая сумочку, где лежал обновленный набор лекарств, которые она раньше всегда держала наготове для мамы. Но Маргарита Георгиевна, судя по ее виду, чувствовала себя прекрасно и явно получала удовольствие от царившей вокруг нее праздничной суеты. Когда они вместе с Берлимбле вернулись домой и расположились в гостиной, где Елена по просьбе Княгини быстренько поставила на стол коньяк, фрукты и конфеты, Маргарита Георгиевна, подняв бокал, весело сказала:

– Ну, что, друзья мои? Я, как именинница, требую продолжения банкета, и поэтому он плавно перетекает в концерт! Хотите?

– Еще как! – радостно воскликнули хором Елена и Берлимбле.

И Маргарита Георгиевна, довольно рассмеявшись, села к роялю и запела. Она пела в полный голос. Это были песни из репертуара Эдит Пиаф, Мирей Матье, Тины Тернер, Уитни Хьюстон, Эллы Фитцджеральд, французские, итальянские и английские песни, оперные арии, а они с восторгом слушали Княгиню и любовались ей, радостно-оживленной и совсем не выглядевшей усталой после такого насыщенного событиями дня. Засиделись они далеко заполночь, после чего разошлись по своим комнатам – Берлимбле принял приглашение Князевой переночевать в комнате для гостей.

Но Елена, которой пришлось изрядно поволноваться за здоровье Княгини, вопреки своим ожиданиям, что, стоит ей коснуться головой подушки, как она тут же уснет, беспрестанно ворочалась в своей постели, когда услышала в коридоре чьи-то шаги, потом осторожный стук и негромкий голос Григория Борисовича, который спросил:

– Риточка! К тебе можно?

– Заходи, Гришенька! – раздался еле слышный ответ Князевой и за этим последовал тихий щелчок закрываемой двери.

«Нет, этого просто не может быть! – ошеломленно подумала Елена. – Ей же восемьдесят лет! Она годится мне в матери! Но я валяюсь совершенно вымотанная этим безумным днем, а у нее еще есть не только желание, но и силы, чтобы заняться любовью с Берлимбле! Сколько же в ней энергии! Нет, Тетушка совершенно невероятная женщина!» – заключила Елена и, улегшись на бок, завернулась в одеяло с детства проверенным, надежным способом – так, чтобы обязательно было закрыто ухо – и неожиданно для самой себя сладко зевнула и уснула.

Утром за завтраком Елена со щемящим чувством нежности в душе наблюдала за тем, как Берлимбле смотрит на Маргариту Георгиевну сияющим влюбленным взглядом, а она в ответ улыбается ему доброй, ласковой улыбкой. Потом Григорий Борисович уехал по делам, а Княгиня ушла, как она сказала «поработать», в свой кабинет, попросив Елену, когда она освободится, то есть уберет со стола, прийти туда же.

– Дитя мое, нам с тобой сегодня нужно будет очень серьезно поговорить. И я настоятельно требую, чтобы ни одно слово из нашего с тобой разговора не дошло до Григория. Ты мне это обещаешь? – сказала ей Князева, когда она вошла в кабинет.

– Да, конечно, Тетушка! – заверила ее несколько озадаченная Елена.

– Ну, тогда присаживайся и прочти вот это, – Княгиня протянула ей листок бумаги. – Можно вслух.

Елена послушно села и начала читать:

– «Я, Маргарита Георгиевна Князева, поручаю моему секретарю Елене Михайловне Королёвой и моему адвокату Григорию Борисовичу Берлимбле сделать в случае моей смерти следующее…», – голос Елены сорвался, руки с листком бессильно упали на колени и она, с трудом сдерживая рыдания, воскликнула: – Тетушка! Вы чем-то больны? Почему же вы раньше молчали? О, господи!

Насмерть перепуганная Елена вскочила из кресла и заметалась по кабинету, не зная, что сделать раньше: вызвать «скорую» или бежать за лекарствами, но Князева остановила ее одним-единственным словом: «Сядь!», но сказано оно было таким властным тоном, каким она не говорила с ней никогда, и Елена, не посмев ослушаться, покорно села назад в кресло.

– Хелен! – веско произнесла Маргарита Георгиевна. – Прекрати суетиться и успокойся! Я прекрасно себя чувствую и не собираюсь завтра умирать! Кстати, послезавтра я этого делать тоже не собираюсь! Но я нахожусь в том возрасте, когда уже просто необходимо принять некоторые меры разумной предусмотрительности, и эта – одна из них. Ты же не будешь возражать, что тебе предстоит пережить меня? Я знаю твою привязанность ко мне, понимаю, что тебе будет тяжело это перенести, но это же неизбежно. Это жизнь!

– Тетушка! – с дрожью в голосе воскликнула Елена. – Ну, зачем вы так? Не надо об этом говорить! Пожалуйста! Прошу вас! Вчера был такой замечательный день, он так хорошо прошел! Вы так радовались, так веселились! И вдруг такие мысли!

– Дитя мое! Не помню кто, но очень точно сказал, что жизнь – это гостиная, из которой нужно вовремя уйти, со всеми попрощавшись и раздав все долги. Поэтому я и написала, что ты и Григорий должны будете сделать после моей смерти. Так что читай дальше!

Елена не могла не подчиниться и прерывающимся голосом продолжила читать:

– «…сделать следующее: обрядить мое тело именно в тот костюм, который был на мне в день празднования моего юбилея, положить в гроб все засушенные кленовые листья, которые находятся в доме, а ни в коем случае не цветы, и кремировать. Только кремировать! Настоятельно требую, чтобы ни в одной газете не было никаких некрологов и не устраивалось никаких поминок, на которых после второй рюмки все забывают, зачем они, вообще, здесь собрались и начинают веселиться. Те, кто меня искренне любит, и так меня не забудут, а мнение всех прочих людей мне глубоко безразлично. Так же настоятельно требую, чтобы Григорий Борисович Берлимбле держал в секрете факт моей смерти от всех своих родственников до сорокового дня с ее момента. Когда из крематория будет получен мой прах – надеюсь, господин Берлимбле, который прекрасно знает, какие безобразия творятся в сфере ритуальных услуг города, проследит за тем, чтобы это был именно мой прах – урна с ним должна простоять в моей комнате в доме до сорокового дня с момента моей смерти, а что будет помещено в колумбарий меня совершенно не интересует. Дальнейшие же указания о том, как следует поступить с моим прахом, будут даны моему секретарю госпоже Королёвой дополнительно», – закончив читать, Елена подняла на Княгиню полные слез глаза и сказала: – Все. Потом только подпись.

– По-моему, тоже все. Вполне исчерпывающе, – согласилась с ней Князева. – Вот только плакать не надо, дитя мое. Я повторяю тебе, что это не более, чем разумная предусмотрительность, поэтому давай отодвинем эмоции в сторону и поговорим серьезно, – она закурила и, немного помолчав, продолжила жестким, деловым тоном: – На данный момент я владею весьма значительным хозяйством, которым успешно управляю. Я могла бы оставить его тебе, потому что ты, при твоей светлой голове и, наконец-то, проклюнувшемся характере, с этим вполне справилась бы, но я не хочу, чтобы ты погрязла во всех этих совершенно неженских делах, которые свяжут тебе руки. Так что я скажу Григорию, чтобы он перевел все мои активы в деньги, которые положу на открытый специально для тебя номерной счет в швейцарском банке – поверь, дитя мое, что не стоит привлекать к себе внимание раньше времени – и твое будущее будет обеспечено. А немного попозже слетаю кое-куда на недельку, чтобы уладить все остальные формальности. А вот дом и все, что в нем находится, я хочу оставить другому человеку. Ты не обидишься на это, Хелен?

– О чем вы говорите, Тетушка! – воскликнула оскорбленная до глубины души Елена. – Да мне и денег этих не надо! У меня есть моя квартира! И деньги, что я скопила, работая у вас! И, вообще, Тетушка, мне очень неприятен весь этот разговор! – с неожиданной для самой себя решимостью заявила она. – Я не хочу даже думать о том, что это с вами когда-нибудь может случиться! Тем более я не хочу обсуждать, что мне в этом случае достанется! Неужели вы хоть на минуту допустили мысль, что моя искренняя любовь к вам вызвана… – тут голос у Елены сорвался, и она заплакала, как незаслуженно наказанный ребенок.

– Успокойся, дитя мое! – Княгиня встала, подошла к Елене и, прижав к себе ее голову, начала ласково гладить по волосам. – Успокойся, моя хорошая! Я совсем не это имела в виду. Ведь ты, наверное, подумала, что тебе придется уйти из этого дома, к которому ты так привыкла, и из твоей жизни исчезнут вещи, которые тебе так нравятся….

– Самое главное, чтобы из нее не исчезли вы! – всхлипывая, говорила Елена. – А этот дом и все, что в нем? Он для меня одной слишком велик. А по поводу всего остального… Мне в этом году пятьдесят… Я одинокий человек… У меня совершенно никого нет на свете кроме вас, – и она снизу вверх заглянула в лицо Князевой. – Я-то кому смогу все это оставить? Вы представляете, как я мучилась бы, думая, что все эти, столь дорогие для вас вещи, могут пропасть? В музеи завещать? Так мы же с вами смотрели «Момент истины» Караулова, где он сказал, что по данным Счетной палаты из Эрмитажа… Понимаете? Из Эрмитажа неизвестно куда исчезли сотни тысяч ценнейших экспонатов! Так до нашего музея эти вещи просто не дошли бы! Как и книги до библиотек!

– Ты совершенно права, Хелен! Но дело даже не в том, что тебе некому все это будет оставить, а в том, что ты сама не успеешь всем этим воспользоваться. В городе есть очень влиятельные люди, которые неоднократно интересовались, кому все это достанется после моей смерти. И было бы весьма опрометчиво оставлять тебе особняк со всем, что в нем находится, потому что ты не сможешь его удержать. Ты не справишься с этими подонками даже с помощью Григория. Поэтому все это я оставлю не только по дарственной, но еще и с подробной описью одному человеку, который будет считаться официальным хозяином, а ты будешь продолжать жить здесь, среди столь любимых тобой вещей и книг. Но для этого тебе нужно будет продать свою квартиру и прописаться здесь.

Услышав это, Елена, которой казалось настоящим святотатством продать мамину квартиру, замерла от ужаса, испуганно глядя на Князеву, а та, прекрасно поняв, о чем именно она подумала, как понимала это всегда, ласково сказала:

– Хелен! Дитя мое! Я уже говорила тебе, что память не в вещах – она в сердце. В душе, если хочешь. И там твоя мама по-прежнему жива. Жива и любима. Ведь правда? – Елена, кивнув, опустила голову, чтобы скрыть снова навернувшиеся слезы, а Княгиня успокаивающе похлопала ее по руке и сказала: – Хелен, ты неоднократно убеждалась в том, что я всегда знаю, как лучше поступить. Не так ли? – Елена снова кивнула, не поднимая головы. – Вот видишь! Поэтому просто поверь мне на слово, что все это делается для твоего же блага. Так ты согласна продать свою квартиру?

– Да, Тетушка, – с трудом выдавила из себя Елена.

– Вот и славно, дитя мое! – одобрительно сказала Князева. – Значит, Григорий займется еще и этим. Деньги нужно будет тут же перевести в валюту и пусть они лежат здесь, в доме – я не слишком доверяю российским банкам.

– Тетушка! – тихонько спросила Елена. – А кто тот человек, о котором вы говорите? Вы простите, что я спрашиваю, но только я думала, что у вас кроме Григория Борисовича нет других близких людей?

– А ты, дитя мое? – улыбнулась ей Маргарита Георгиевна. – Разве ты не самый близкий мне человек? Разве я не люблю тебя, как родную дочь? – Услышав это, Елена покраснела от радостного смущения, а Князева улыбнулась: – Да, Хелен! Как родную дочь! – а потом объяснила: – Этот человек – моя крестница.

– Кто?! – изумленно воскликнула Елена, которая раньше никогда о ней не слышала.

– Моя крестная дочь, – невозмутимо повторила Князева. – Это очень милая девушка – ей сейчас восемнадцать, и зовут ее, как и меня – Маргаритой. Она круглая сирота и с самого раннего детства живет и учится в Швейцарии. Если со мной что-нибудь случится, ей тут же сообщат. Она, в силу ряда обстоятельств, не сможет сразу же приехать, но вы с ней обязательно встретитесь, – уверенно заявила она.

– А она, если потребуется, сможет отстоять этот дом? – спросила Елена, стыдясь того, что ревнует свою Тетушку к какой-то неизвестной девушке.

– Не думаю, что ей придется этим заниматься. Пойми, дитя мое, оставь я все это тебе, хоть по дарственной, хоть в наследство, на тебя могли бы надавить и заставить от всего этого отказаться. Она же живет за границей, а, значит, повлиять на нее ни у кого не будет никакой возможности. А поскольку я собираюсь оформить дарственную у Григорьны, с которой в нашем городе рискнет связываться только сумасшедший, то могу быть совершенно спокойна и за тебя, и за все остальное.