Читать книгу Гражданин России - Лилия Валентиновна Печеницына - Страница 4

Зарождение революционной идеи

Оглавление

Мы часто собирались у реки: любили расположиться на траве, погреться на солнышке. В тот день нас собралась небольшая группа – молодые офицеры: Косовский Александр Иванович, Миллер Федор Петрович, офицер в очках (фамилия потеряна в веках) и я. Мы встретились, чтобы отдохнуть, наслаждаясь красками и звуками природы. Кое-кто из нас был полураздет, но, по некоторым деталям одежды было очевидно, что все мы – прапорщики. Вдалеке виднелось имение Тевяшовых. Вечерело. Шла беспечная болтовня, естественным образом я стал центром, вокруг которого завертелись фразы.

«Ну, как Вы находите Подгорное? Красивое имение, правда?».

«Здесь пахнет свежестью и чистотой дикой природы. Интересное местечко. Не жалею, что заглянул в столь безупречную обитель».

«А мы с Миллером любим бывать у Тевяшовых. Частенько сюда наведываемся, не даем скучать Рылееву».

«Уверен, Рылеев скучать не умеет: Константин Федорович и без вашей помощи способен найти себе целый рой занятий».

«С истиной не поспоришь. Уж, конечно, без нашего участия Рылеев собирается жениться».

Все смеются. Поступает предложение искупнуться в речке.

Косовскому вспоминается случай (меня касающийся): «Один вон искупался (кивает в мою сторону). Чуть не утонул».

Офицер в очках (сомневается): «Да, ну?».

Косовский: «Рылеев плавать не умеет».

Офицер в очках: «А чего полез тогда?».

Я: «За уткой». (Все смеются.)

Офицер в очках: «Я понимаю – за лебедем: не грех! Но за уткой?!» (Раздается новый взрыв смеха.)

Мне было весело, когда делился воспоминаниями с товарищами: «Я в лодке на другой берег Дона переправлялся. Когда переезжали самую быстрину реки, я увидел плывущую по течению убитую дикую утку. Потянулся, чтобы схватить её и упал за борт. Лодочник бросил вёсла, ухватил меня за одежду. Лодка накренилась, и он сам чуть не упал в воду. С трудом, но лодочник меня из воды вытащил».

Косовский: «Вы, Кондратий Федорович, как никто из нас, постоянно попадаете в невероятные истории. И друзьям по причине Вашей резвости приходится испытывать на себе всю остроту опасных приключений».

Миллер удивляется верному замечанию Косовского: «Александр Иванович, Вы же прям в яблочко попали! Мне до смерти не забыть, как я Рылеева чуть не застрелил из заржавленного ружья».

Офицер в очках: «Когда?!».

Миллер: «Было дело. По неосторожности. Всё обошлось, слава Богу».

Я дружелюбно усмехаюсь: «Эх ты, и убить-то не сумел. А еще знаток оружия!».

Офицер в очках: «Ну-ка, ну-ка, Миллер, расскажите, что за история!».

Миллер: «Я купил ружье у мужика, который откопал его в степи из кургана. Стал осматривать ружье, чтобы удостовериться: не заряжено. Рылеев стоял напротив. Комнатка, где мы находились, маленькая – три шага. Сначала я дул в отверстие ствола, затем попросил Рылеева приложить руку к затравке. Спрашиваю: «Ну как?» Отвечает: «Воздух проходит свободно». Тогда я взвожу курок и прошу Рылеева посторониться. А он вдруг засмеялся: «Стреляй! Стреляй из пустого ружья. Я стоял уже дважды против пистолетных пуль, так не приходится прятаться от заржавленного ружья. Спускай курок!» В это мгновенье «небо обрушилось» – раздался страшный грохот и сверкнул огонь. Что вы думаете? – заряд крупной волчьей дроби врезался в деревянную стену чуть-чуть выше левого плеча Рылеева».

Офицер в очках: «Похоже, судьба лелеет и хранит Вас на каждом шагу, Кондратий Федорович. Завидую Вам! Ни вода, ни огонь Вас не берут!».

Моя бравада решала многое в те годы, я хорохорился и бросал вызов пространству, не задумываясь о вариантах жизненного пути.

Ответствую товарищам: «Что же тут мудрёного? Я уверен, что судьба никогда не перестанет покровительствовать тому гению, который ведет меня к славной цели».

После этого моего заявления, офицеры плотно обступают меня.

Косовский: «Но в чем же заключается эта цель? Пожалуйста, откройтесь, если не всем сразу, то хотя бы одному по выбору. Вы молчите? Дурного же Вы мнения о своих товарищах! А, может, среди нас и нашелся бы такой, который смог бы умно обсудить с Вами Ваши идеи, лишь бы они клонились к пользе».

Офицер в очках: «Да, бросьте, Александр Иванович! Я не верю, что Кондратий Федорович попал на счастливую мысль. Как благородный человек, он не стал бы таить сокровища от друзей».

Я: «Собираюсь ехать туда, где люди живут и дышат свободно».

Косовский: «А куда бы, например, ехать?».

Я (безапелляционно): «В Америку! (Офицеры недоуменно переглядываются.) Непременно в Америку! Я собираюсь купить там участок земли и положить основание колонии независимости. А кто из вас захочет жить по собственному произволу и не быть в зависимости от подобных себе, забыть о том, что такое русское лихоимство и беззакония, тех я приму с распростертыми объятиями».

Офицер в очках: «Нелепая затея».

Косовский: «Колония независимости – пустая фантазия. Для этого нужны большие средства, да и охотников ехать в такую колонию среди дворян не сыщешь».

Я начинаю терять терпение: «Господа, вы или не в состоянии, или не хотите понять, куда стремятся мои помышления. Умоляю вас, услышьте меня! Отечество ожидает от нас общих усилий для блага страны! Души с благородными чувствами постоянно должны стремиться ко всему новому, лучшему, а не пресмыкаться во тьме. Вы видите, сколько у нас зла на каждом шагу, так будем же стараться уничтожать его и всё переменять на лучшее! Не подчиняться никому – наше право. Надо стремиться к равенству вообще и идти путем здравого рассудка».

Офицер в очках (обращается к Миллеру и Косовскому, пытаясь найти в них поддержку): «Нет, нет! Он смеется над нами! Он силится доказать нам красоту того, чего не существует. Пустословием Рылеев прикрывает свою нелюбовь к службе, а из нас каждый чист совестью».

Я (ох, и слеп же был): «Вижу, мне предстоит множество трудов! Жаль только, не имею сотрудника. Потребуется много силы воли, чего ни в одном из вас я не замечаю».

Миллер: «Итак, Кондратий Федорович, ты остаешься при своём. Ты стремишься к благородному, великому! Но мы не наблюдаем в тебе больше ума и способностей, чем в любом из нас».

Косовский: «Любезный Кондратий Федорович, раз уж Вы говорите о всеобщем равенстве, так покажите нам пример: начните сами чистить платье и сапоги своему крепостному – Ефиму да бегите к колодезю за водой!».

Мои офицеры от души смеются.

Я негодую: «Вы не знаете всех моих мыслей и, конечно, не можете понять всего, как следует, хоть бы я вам и объяснил. Вы сами, изначально, выбираете быть послушными, безгласными винтиками в цепи унижений. Вы жалкие люди и умрете в неизвестности».

Косовский, Миллер озорно перемигиваются.

Офицер в очках (ехидно): «А Вы не умрете?».

Моя роль Рылеева активизирует свои позиции: «Я знаю и твердо убежден, что имя мое займет в истории несколько страниц».

Миллер: «Кондратий Федорович, мы готовы признать тебя человеком особенным, но для начала разберись-ка со своим долгом. Ты год целый не можешь завести чистого белья, старое уж расползаться начало. Ну, разве доступны великие дела на благо России подобным пигмеям?». (Офицеры хохочут.)

Я: «Прощаю тебя, Миллер, ибо ты не подлец. Но в следующий раз, когда надумаешь стреляться, хотя бы и с самим чертом, не смей звать меня в свои секунданты».

Я присматривал себе союзников с целью распространять свои идеи, но не верил в серьезность многих молодых офицеров: вели пустую, не обремененную смыслом, жизнь; бездумно подчинялись армейскому порядку. Мне становилось душно в их обществе. Я на бумаге строил планы – истово искал пути борьбы с беззакониями, которые господствовали под видом государственных законов, страстно искал независимости – возможности ее достижения для всех. Пока это были просто мысли, раздумья, мечты, не направленные в конкретное русло. Казалось, нащупал возможность, невидимую для прочих. Я верил, что родился не зря…

В каждом из нас – божественное начало. Кто-то исследует и раскрывает его в себе, но некоторые считают: «Да, в тебе есть божественное начало, а во мне его нет» (а как же действенный пример перед глазами?).

Моей рукой некогда записаны строки, по которым многие решили, что я стремился лишь к собственной славе:

«Чтоб я младые годы

Ленивым сном убил!

Чтоб я не поспешил

Под знамена свободы!

Нет, нет! тому вовек

Со мною не случиться;

Тот жалкий человек,

Кто славой не пленится!

Кумир младой души –

Она меня, трубою

Будя в немой глуши,

Вслед кличет за собою

На берега Невы!».


Сейчас смеюсь, воспринимая эти строки: слава-то не моя! не о ней речь, как большинству показалось, – слава Господа! Ведь все победы справедливости и благоденствия, все победы чистого искреннего сердца – Его победы! А слава отдельной личности – всего лишь знак того, что человек совершил на Земле нечто значимое, возможно, ценное.

Как измерить границы моей наивности? Смотрю в былое не без улыбки. Мне казалось, мое имя будет искриться в вечности для многих поколений, оказалось, у вершителей судеб иные планы…

Да, сейчас мое имя забыто. Даже ты его едва вспомнила! Интересный был момент во всей этой истории, когда ты выбирала тему для контрольной работы во время обучения в Литературном институте. Пробегая по строчкам тематики «Русская литература начала 19-го века», увидела мою фамилию и вспыхнула от удивления: «О, декабрист! Революционер… да еще и поэт?!». И только это одно – поэт – способствовало выбору темы: «Творчество поэта-декабриста Рылеева». Твоя рука сама потянулась за моими произведениями, за книгами воспоминаний моих современников. Ты до сих пор считаешь, что выбор случаен? Весело смеюсь, жаль ты не слышишь. Обнял бы тебя сейчас, любовь моя! Ты чувствуешь мою нежность?.. Конечно, ты чувствуешь…

Гражданин России

Подняться наверх