Читать книгу Письма Ктулху. Обрывки, сказки, зарисовки - Лилу Деймон - Страница 12

Супруга Поликарпа Фадеевича нервно ходила из угла в угол, сцепив пальцы бледных, почти эфемерных рук, и повторяла, будто заведенная :

– А вдруг освищут, Карпуша? Вдруг освищут? Или несвежими продуктами закидают? Я ж не переживу!

– Не посмеют, – отвечал Поликарп Фадеевич. – Ты гениальна, Бусенька. Это я тебе как специалист говорю.

– Но они-то, не специалисты! – не унималась супруга. – Эксперты! Вдруг не проникнутся? Я ж тогда… тогда…

Она рухнула на колени и разразилась слезами.

– Проникнутся, не бойся, – Поликарп Фадеевич успокаивающе потрепал ее по плечу. – Гарантирую.

Супруга с тяжким стоном поднялась с колен и, со словами: « Я репетировать!», бросилась прочь.

Поликарп Фадеевич выждал некоторое время, потом полез под кровать, откуда, кряхтя, выкатил дубовую, внушительных размеров бочку. Протиснув ее в окно, он выбрался сам и, удостоверившись, что за ним не следят, растворился в летнем полуденном воздухе вместе с бочкой.

Хрон, Шуба и Борзый, терзаемые похмельем, трясущимися руками подсчитывали найденные в закромах активы.

– Грустно, – резюмировал Хрон, глядя на тщедушную кучку тусклых монет низкого достоинства.

– Может, на паперть встать? – предложил Шуба.

– Да хоть лечь, один хер, – возразил Борзый. – Ты им, подайте, граждане, копеечку на поправленье здравия. А они тебе – иди работай, сука!

– Черствые люди, – согласился Хрон. – Чего делать-то будем? Трубы горят, сил нет.

– Верить и ждать чуда, – насколько мог твердо, сказал Шуба. – Оно непременно произойдет.

Он верил в чудеса с тех пор, как выудил из помойки пожилую лысеющую шубу и, пропив ее за день целых три раза, получил свою кличку.

Хрон с Борзым согласились. Ничего другого, впрочем, им не оставалось. Они смежили похмельные, в красноватых прожилках веки и принялись ждать изо всех сил.

И чудо случилось. Из воздуха соткался Поликарп Фадеевич, восседающий верхом на бочке.

– Здорово, мужики, – услышали страдальцы. – Бухнуть не желаете?

– Еще как! – оживились друзья.

В руках их, словно по волшебству, появились складные стаканчики. Благодарно трепеща они тянулись к бочке. Та, солидно взбулькнув, расщедрилась до самых их зазубренных краев.

– Как я понимаю, это не бесплатно, – утолив жажду, проявил осторожную бдительность Хрон.

– На криминал не подпишемся, – предупредил Борзый.

– Чего вы сразу про криминал, – заступился Шуба, – может, он просто добрый бескорыстный человек?

– Начнем с того, что не совсем человек, – сказал Поликарп Фадеевич. – Я – Муза. И, да, мне от вас кое-что нужно. Не криминал. Хотя, если смотреть со стороны Трех Граций, тяжкое преступление. Но другого выхода не вижу. Я ее люблю.

– Не слишком ли много информации для одного стакана? – прощупал почву Хрон.

– Она бездонная, не стесняйтесь, – указал на бочку Поликарп Фадеевич.

И, криво усмехнувшись, добавил с горечью:

– Хоть на что-то я гожусь как мифическое существо.

Хрон с Шубой принялись наперебой убеждать Поликарпа Фадеевича, что он не просто «на что-то годится», а настоящий герой, принесший им избавление от страданий.

Поликарп Фадеевич впал в очаровательное смущение, откуда его выдернул чуждый эмпатии Борзый:

– Слышь, существо, ты давай излагай по порядку, а то ни хера не понятно.

– Конечно, – спохватился Поликарп Фадеевич, и принялся излагать.

Принято считать, что Муза – создание редкое, необыкновенное, тонко организованное в легкокрылую полупрозрачную деву, нежную и трепетную. Все верно, но иногда бывают исключения. Например, Поликарп Фадеевич. Образовавшись в чертоге Трех Граций вместе с остальными музами, он для начала наотрез отказался организовываться в легкокрылую деву, а затем и вовсе отчебучил непотребное. Влюбился, материализовался и женился. Все бы хорошо, но жена его вскоре после свадьбы принялась писать стихи под псевдонимом Буся Козырькова, чего за ней прежде не водилось.

– А мы тут причем? – недоуменно переглянулись алкоголики.

– Предназначение Музы – вдохновлять, – сказал Поликарп Фадеевич, – но я неправильный, исключение, поэтому стихи она пишет отвратительные. Вот, например, из последнего: «Вглядись в пещерную нефритовую бездну, мой жаркий копьевидный властелин!»

– Копья, пещеры, властелины… не люблю фэнтези, – поморщился Хрон.

– Размер, быть может, не совсем удачный, но в целом что-то в этом есть, – дипломатично заметил Шуба.

– До Фан Нэй Цзы ей, как моему нефритовому стержню, до яшмовой пещеры, – грубо заржал Борзый.

Он имел ввиду древнекитайский эротический трактат неизвестного автора, предположительно жившего в период династии Суй. До того, как оказаться в нынешнем плачевном положении, Борзый преподавал античную литературу в престижном учебном заведении.

– Его оттуда с треском выгнали, – доверительно сообщил Шуба.

– За что? – спросил Поликарп Фадеевич.

– Слишком борзый, – цыкнул гнилым зубом Хрон и добавил, – Продолжим.

Казалось бы, что тут такого? Ну пишет тетка стихи, пусть плохие, так ведь каждый хоть раз в жизни строчку другую да срифмовал. Однако, Поликарп Фадеевич и тут оплошал.

– Я ей открылся. Да еще прихвастнул, мол, лично знаком с Тремя Грациями, покровительницами искусств. И могу им даже ее произведения гениальные на суд представить. Порисовался, значит, перед любимой женщиной. Думал, забудет. А она не забыла. Вот я к вам и пришел за помощью. Посидите, послушаете, похвалите. Ей приятно, а вам бочка бездонная. На всю жизнь обеспечены будете.

– Лично я согласен, – опорожнил стакан Хрон.

Это был черт знает какой по счету стакан, но странное дело, обычного опьянения алкоголик не ощущал. Чувствовал он внутри себя томную благость, а еще кураж и готовность к свершениям.

– Сканаем за Граций то? – засомневался Шуба.

– Конечно, – заверил его Поликарп Фадеевич. – Вас ведь трое. К тому же, не каждый день на пороге дома в приличном районе появляются маргинальные личности послушать стихи. Скажем, маскировка, чтобы простой человеческий глаз от великолепия божественного не ослеп вдруг.

– А я не согласен, – насупился Борзый. – Мне принципы не позволяют эту порнуху поэзией называть и хвалить, даже за бездонную бочку с бухлом. Пусть в интернет идет. Там на каждого писаку найдется читака.

– У нее там целый фанклуб, – стыдливо потупился Поликарп Фадеевич, – и все ждут отчета о сегодняшнем мероприятии. И это не простое бухло, а амброзия с нектаром. Встряхнутая, но не взболтанная. Материализовавшись, из закромов чертоговых прихватил. Последнюю.

– Все равно не буду, – упрямился Борзый. – Мотивация слабовата.

– Любовь и бочка слабая мотивация?! – воскликнул Хрон. – Сдается мне, кто-то зажрался.

– Я любви не наблюдаю, – огрызнулся Борзый. – Где тут любовь? Сплошное самолюбие бабское. А этот подкаблучник, недомуз, потакает.

– Технически верно, – вздохнул Шуба. – Придется тебе его убеждать.

Поликарп Фадеевич беспомощно озирал суровые похмельные лица, пытаясь найти убедительные слова.

– Понимаете… – выдавил он, – вот она …когда стихи эти свои сочиняет… у нее… лицо… такое… такое… и глаза… и вся она …светится… понимаете? И хочется плакать и на колени встать и весь мир к ее ногам положить. Подвиг ради нее совершить, с жизнью расстаться… ну и всякое такое…

Он смутился и умолк, мечтая провалиться сквозь землю.

– Хммм, – после продолжительного гробового молчания изрек Борзый.

– Это, значит, согласны, – шепнул Шуба, мягко подталкивая Поликарпа Фадеевича к выходу. – Жди.

Вечер удался. Хрон, Шуба и Борзый так вжились в роли Трех Граций, что даже Петр Фадеевич почти поверил. А о супруге его и говорить нечего. Сошлись на том, что стихи ее настолько опережают свое время, что оно вряд ли когда-нибудь их догонит. Прощаясь в дверях, Буся Козырькова обняла Борзого и горячо зашептала :

– Знаю я, что стихи говно. Но Карпуша… то есть, Поликарп, он ведь Муза. И когда я эту херню сочиняю и читаю, у него лицо …такое… такое… и глаза… и весь он… светится. Понимаете?

– Хочется плакать и на колени встать, и весь мир, и подвиг, и прочее и прочее… Понимаю, да, – ответил Борзый.

– Надеюсь, он хорошо вам заплатил за этот фарс.

– Будьте спокойны, барышня, – дыхнул ей в ухо Хрон, – сполна.

– Спасибо, – потряс руку Поликарпу Фадеевичу Шуба, – мы в чертоги. Переваривать пережитое наслаждение.

– Этот гондон правда нас не узнал, или просто тупой?

– Не гони, Аглая, бочка то вернулась.

– Мне обидно! Все равно, что матерей родных не узнать! Эвфрозина, ты чего молчишь?!

– Вернусь в чертоги, запишусь в группу анонимных нектарных амброголиков, довольна, Талия?

– Какие же вы сучки!

– Если бы! Всего лишь Грации.

Провожая взглядами удаляющихся в закат алкоголиков, Поликарп Фадеевич с супругой лучились счастьем и желанием подвига.