Читать книгу Весло невесты. Побег второй, провинциальный «Уйти, чтобы…» - Лина Дорош - Страница 6

Утро началось очень рано. Просто ночи почти не было – не спала всю ночь. Так странно. Ни о чем не думала. Просто не спала и всё. Будто ждала чего-то. И вдруг очень ясно поняла, что сегодня же утром уеду.

Обычно, когда задумываются о побеге внутрь родной географии, театрально провозглашают: «В деревню! В глушь! В Саратов!». Пунктуацию автора никто, конечно, не соблюдает. В связи с этими часто встречающимися восклицательными знаками Саратов перестал быть беспросветной провинцией. И теперь приходится искать другой вариант глуши. Хотя и у меня искушение рвануть в Саратов было, не скрою. Но тут же прошло. Еще с особой тщательностью сейчас приходится выбирать способ передвижения в глушь. В зависимости от цели. Глушь с аэропортом – вариант для побега сразу с обратным билетом на точно известную дату. Признак серьезных намерений – глушь с железнодорожным вокзалом. Жэдэ вокзал – это максимум. Только он оставляет возможность вернуться, но сделать это не слишком быстро.

Спросила себя: «На чем?» Для приличия помедлила с ответом. Выдерживать паузу надо даже в разговоре с собой. Ответила: «На поезде». Ответ принят. Пауза. Ответ верный. Теперь надо было обсудить вопрос: «Куда?»

Вариант «в деревню» невозможен. На него моего чувства юмора точно не хватит. Поэтому двигаться будем в город. Такой город, название которого мне покажется знакомым или просто понравится. В любой город без аэропорта, до которого на поезде ехать часов двадцать или больше. Ради приличия подумала, не вернуться ли в мой родной город? Но возможность совместить жизнь номер раз и грядущую номер три – тоже слишком серьезное испытание для моего «ч/ю».

Вернуться к истокам невозможно. Без «потому что» и без «а вдруг». Сейчас важно попасть туда, где меня не знают: ни какой я была сразу после детства, ни какой я стала чуть позже – то есть меня не знают совсем. Мной не будут интересоваться, меня не будут сравнивать со мной же только три года назад, а также пять, десять, пятнадцать лет назад и так далее. Не будут сравнивать с моими школьными подружками. Волнуют меня возможные сплетни? Нет. Просто воздуха хочется чистого, без лишней пыли. Дышать хочется свободно. Хочу жизнь номер три, а не номер один или а-ля номер один. Хочу другую и новую. Хочу. Решено.

Обычно, когда примешь важное ночное решение, моментально проваливаешься в сон. А тут я никуда не провалилась, просто стало легко. Легко и понятно. Понятно, что нужно делать. Появилась перспектива. Перспектива, скорее, надуманная, но она была очень нужна, пусть и такая. Ясность появилась, а сна по-прежнему не было. Значит, нужно, чтобы скорее наступило утро.

Таким нетерпеливым ожидание рассвета бывает только в детстве. Перед каким-нибудь хорошим событием. Например, завтра – праздник, и наденешь новое платье. Или перед поездкой. Не важно: на автобусе к родственникам в деревню или на самолете в Москву или Питер. Предвкушение всегда одинаково приятное, даже трепетное. И заснуть невозможно. Еще такое предвкушение «чего-то» бывало поздней весной, как сейчас. Жаль, что я и весна – по ощущениям понятия слишком далекие. Жаль, что весна сейчас – не повод.

Очень хотелось, чтобы и ночь еще продолжалась и утро чтобы скорее наступило. Ночь уже совсем нетрудная – решение принято, и рассвет поэтому очень срочно нужен. Но ночь-то какая хорошая – и не хочется совсем, чтобы она заканчивалась. Что делать? И рассвет нужен. И ночь нужна. Все нужно! Мне. Здесь. Сейчас. Такое состояние очень напоминает зуд. Где-то глубоко внутри организма. Какой тут сон, когда такой глубинный тектонический зуд в душе. Но есть способы… избавиться от него.

Вот, например, отличный способ не то чтобы снять душевный зуд, а быстро уснуть – прогуляться перед сном. Хорошо помогает, если пойти вынести мусор, особенно если удается уйти в тапочках и халате и вернуться раньше, чем через двое суток. Можно выгулять собаку. Если не забыли её купить. Если забыли – можно взять кого-нибудь из домашних. В моем случае получился вариант – ассорти: очень поздний выход, как в первом, забыли купить собаку – из второго, и неизвестно откуда качели – до кучи. Надела плащ и вышла во двор. Нет ничего смешнее, чем торчащий из-под полы плаща махровый халат.

Качели не скрипели. Они качались. Разгонялись легко, и дух захватывало неожиданно сильно для такой невеликой амплитуды. Вокруг никого не было. Качаться в одиночестве долго не интересно. И вот качели уже остановлены силой мысли. Показалось, что сон где-то на подступе, уже зашел в подъезд и пора идти его догонять. Как вдруг – черная собака.

Абсолютно черная. Настолько черная, что ей удалось появиться совершенно внезапно. Хорошо, мои глаза привыкли к темноте, и я увидела, что это не сами по себе чужие глаза, а они на собаке. Потому как пес такой величины автоматически и нешуточно пугает. Собака была без ошейника и без заискивания в глазах. Хотя, судя по степени ее лохматости, ошейник мог у нее быть, просто затерялся в шерсти. Впечатление потерявшейся или брошенной она не производила. Я подумала, что сейчас на горизонте появится хозяин, и решила его подождать. Собачка не собиралась быть агрессивной, но на всякий случай, мне подумалось, лучше не делать резких движений. Она села рядом с качелями. Большая и лохматая. Ньюфы – это прекрасно, даже ночью в пустом дворе, когда уже собираешься идти домой. Шерсть у собаки выглядела такой мягкой и шелковистой, что ее очень хотелось погладить. Ньюф воспринял мое желание как должное. Глаза у него, или неё, были как у Пьеро – грустные, но в отличие от Пьеро – умные. И тоже почти черные. Глядя в эти глаза, неожиданно для себя я начала говорить вслух:

– Ты меня уважаешь?

Пёс посмотрел на меня снизу вверх. С сочувствием.

– Поняла, с именем промахнулась. Тебя зовут не «ты».

Пёс моргнул и облизнулся.

– Ты сейчас моргнула или моргнул?

Собака открыла рот, высунула язык и посмотрела опять с сочувствием.

– Ну вообще, права или прав – сейчас это совсем не важно. Можно тебя еще погладить?

Ньюф положил голову мне на колени. Шерсть будто только что помыта. Даже показалось, что слегка пахнет шампунем. И не собачьим шампунем. Предположить, что это духи, было бы экстремально, но очень похоже на правду.

– Почему у тебя глаза такие умные?

Пёс поднял голову с моих колен и опять посмотрел с сочувствием.

– Поняла, осталась одна карта, и мне грозит перебор, – я нагнулась, чтобы посмотреть в глаза не сверху вниз, – попробую перейти к главному. Уж, не обижайся, если опять промахнусь с именем. Оно сейчас не предмет нашего разговора. Так вот, Дорогулишна, что же делать, если душа стала по ощущениям как у тебя глаза? Форму глаз можно пластикой исправить, а с душой – как? Что мне делать-то? Скажи, умные глаза?

Собака не протестовала против имени «Дорогулишна». Она опять отвечала молчанием. На этот раз в ее глазах читалось не «сочувствую», а «элементарно, Ватсон». Но почему-то хотелось разъяснений, как юристу комментариев к новоиспеченному закону.

– Это тебе может элементарно, а для меня – это теория вероятной относительности. Или относительной вероятности. Не смотри на меня, знаю, что таких теорий нет, вот и представь толщину и высоту стен моего тупика.

Собака молчала. И тут я неожиданно для самой себя сказала:

– Гав!

Нареченная Дорогулишной посмотрела на меня, вытянула шею, стараясь поймать носом ветер. Что-то почуяла в воздухе и побежала из двора. Я начала говорить ей вслед, говорить тихо, но была уверена, что она меня прекрасно слышит:

– Ну, Дорогулишна! Не уходи! Знаю, что глупо, что перебор, что слишком для твоих умных глаз, а ты не уходи! Пожалуйста! Как я пойму? Без тебя.

Собака остановилась в арке, повернула голову в мою сторону. Показалось, что сверкнули ее глаза. Потом снова вытянула шею в сторону улицы.

– Ну, раз говоришь, что элементарно, – значит, элементарно. Таким умным глазам виднее.

Она махнула своим роскошным по лохматости хвостом и выбежала из арки.

– Могла бы из вежливости хоть раз сказать «гав». Ну, да ладно, – я слегка раскачала качели, – трудно, наверное, быть хозяином такой собаки. Умная и стильная – как ей соответствовать? Непостижимо. Тут один раз неудачно пошутила, сказала вполне приличное «гав» в халате из-под плаща, а твой имидж уже похоронили.

Качели остановились. Оглядевшись, поняла, что все дела во дворе завершены. Вытянула голову и стала носом ловить ветер. Вдруг ясно почувствовала, что сон мирно ждет в моей квартире. Свернулся калачиком перед тумбочкой и украдкой иногда поглядывает на часы.

Вернулась домой и легла в постель. А потом как-то очень скоро зазвонил будильник. Сашки уже не было дома. Или его не было с вечера? Стыдно, но вспомнить я решительно не могла. В любом случае – хорошо, что его не было. Не пришлось менять план и медлить с выходом.

Не знаю почему, но почему-то очень важно было выйти из дома рано. Чтобы было уже светло, но еще рано. Хотя, конечно, классически побег принято совершать ночью. А у меня блажь какая-то – после рассвета и всё тут!

Благодаря будильнику утро побега началось вовремя. Не сказать, чтобы сборы были бодрыми. И слишком решительными они не были. Сборы были быстрыми. Вещей с собой брать почти не предполагалось. Во-первых, когда лирический герой или героиня обдумывают побег, они же рассуждают о высоком, а не о зубной щетке и теплых вещах. Во-вторых, здесь моего почти ничего нет, всё – сплошь подарки. Что-то из подарков взять, а что-то оставить – окончательно обидеть человека их дарившего. Он ведь всё от души дарил. С любовью даже или может быть. Пришлось ради справедливости стукнуть себе по губам – конечно, с любовью.

Из «своего» нашла немного. Сумку выбрала попроще и побольше: чтобы формат А4 помещался. Почему именно так – не знаю, но знаю, что А4 должен входить обязательно – без А4 мне никак. Из вещей захватила несколько единиц белья, нижнего, разумеется. Трусы показались очень важным моментом для начала новой жизни в чужом краю. Какую такую особую роль они должны были сыграть в жизни №3? Из сумки, с которой выходила вчера, вытряхнула все содержимое в ту, что волею судьбы избрана сопровождать меня в странствиях провинциальных.

Если скажу, что даже не взглянула, что именно отправляется со мной в путь – ясно, что совру. Заглянула-таки в сумку: косметичка есть, кошелек есть. Проверила присутствие в нем банковского пластика – выложила все, а попутно с ними и все дисконтные карточки выкинула на тумбочку. Вроде бы все. Вру. Одну банковскую оставила. На ней была зарплата, которой раньше никогда не пользовалась. Пришло время. Присела на дорожку. Ну, все – пора. Окинула взглядом квартиру – куда доставал глаз. И увидела чашку. Чайную фарфоровую. С дурацким рисунком: желто-золотым и к тому же цветочным. Она меня всегда возмущала. Потому что бесила. Откуда взялась – не помню. Было смутное ощущение, что она была прихвачена впопыхах. Возможно, когда так же с пустой сумкой я уезжала из родного города. Хотя вру, тогда я уезжала даже без сумки. Да, тогда я была идеалисткой, а сейчас – прагматик до мозга костей: о трусах подумала. Если без сумки, то чашку прихватить не могла. Тогда откуда она здесь? Купить такое безобразие я тоже не могла. Даже давно. И ее мне не дарили – это точно. Разбираться времени не было. В общем, чашка упала в сумку – должны же быть в новой жизни и отрицательные эмоции тоже, так пусть они будут предсказуемы. Конфликт был исчерпан. Осталось решить вопрос с ключами. Оставить или забрать. Забрать или оставить. Не так. Вопрос звучал не так. Ключи – это возможность вернуться. До этого надо еще дожить. Опять не то. Эту возможность надо еще заслужить. Ближе к правде. Ключи тихо приземлились на тумбочку рядом с карточками.

Вроде бы всё? Уходить насовсем без теплых вещей – не убедительно. Надо, конечно, налегке, но что-то из теплого прихватить. Я окинула мысленно взглядом всё, что является вещами первой необходимости с октября по апрель. Второстепенного нет! Шуба – предмет первой необходимости. И вторая, и короткая тоже. И вторая короткая – без вопросов. Сапоги на каблуке – тоже. И каждый вид каблуков по-своему, но жизненно необходим. Сапоги без каблуков – как без них прожить? В категории «без каблуков» есть три жизненно необходимых модели и еще две модели «жизненно важных». Вот этим минимумом «жизненно необходимого или всего лишь важного» и приходится как-то обходиться. А специальная зимняя сумка?! В количестве пяти штук?! Можно поседеть. Но из неподарков я нашла только один предмет. Единственной теплой вещью, придающей солидности и серьезности отъезду, мог стать зонт. Он как-то по-дурацки приехал с моей исторической Родины. Вот так же случайно тогда из всех вещей взяла зонт. Внезапный отъезд с малознакомым мужчиной мама еще поняла, но почему из всех вещей с собой надо брать зонт – было уже выше ее понимания. И она пошла пить валерьянку. А зонт вот он: по-прежнему огромен и черен. Ручка всё так же изогнута, рыжа и деревянна. Кованый наконечник, как обычно, упирается в небо или в пол. «Золотое» кольцо готово в любой момент захватить края спиц. Оно думает, что самое главное, потому что блестит. Но, как большинство блестящих предметов, ошибается. Главные, как и в старые добрые времена, – пуговка, колечко и резинка. Маленькая черная пуговка с четырьмя дырочками. Она пришита на одном краю резинки, а на другом – маленькое кованое колечко. Резинка обычная бельевая, только черная и сделана в Англии. «Липучка» или кнопка – это не то. Настоящий зонт должен застегиваться на пуговку. С четырьмя дырочками. Пуговка должна быть пришита на одном конце резинки, а колечко – на другом. Только такой зонт считается правильным в моем ортодоксальном учении о зонтах. «Пуговку» беру с собой. Однозначно. Тем более сейчас никому объяснять не нужно, что в этой «пуговке» такого жизненно необходимого. Появилось ощущение команды, и сборы пошли быстрее. Точнее, логично подошли к концу. Опираясь на трость-зонт, почти как Петр I на картине, еще раз обошла квартиру, обдумывая на ходу не столь великую, но столь же решительную и радикальную реформу. Завершила обход – круг замкнулся. В голове щелкнуло: «Теперь точно – всё».

Выражение лица было – лучше бы его не было. Правда, обошлось без слез. Уходила по сухому варианту. Но слезы, возможно, даже украсили бы. Бывают такие моменты, когда слезы красят. А слабо засмеяться сейчас, без перехода, с места в карьер? Раз-два-три. Не получилось. Дать себе вторую попытку? Наверное, лучше сразу третью, и закрыть эту тему. Я смотрела на себя в зеркале. Чем хороший портрет отличается от плохого? Художником – ответ неверный. Размером полотна – тоже мимо. Глаза – самое главное в портрете. Живые глаза – хороший портрет. Нарисованные – плохой. Из зеркала на меня смотрели глаза нарисованные. Даже не просто нарисованные. Они были очень плохо нарисованы.

– Рыжая, рыжая, рыжая, бесстыжая, – голос предпринял попытку подправить глаза, но понял, что не случилось, – какой от тебя толк, рыжая с плохо нарисованными глазами? Ни заплакать, ни засмеяться – ни на что ты не годишься! Уходи!

Обе части меня оказались на удивление солидарны и гордо, ничего не ответив, открыли дверь и закрыли с другой стороны. Точнее, просто захлопнули. И я ушла.

На дворе было начало седьмого утра. А я уже выходила из дома. Еще позавчера, даже вчера! – подъем раньше десяти утра казался нарушением прав человека. Вообще этим утром пришлось вспомнить многое из основательно подзабытого. А точнее, из подзабытых нелюбовей. Например, метро. Моя «нелюбовь номер один». Сколько бы ни говорили, что метро – это очень удобно, я его не любила. Причем всегда. Может быть, не само метро, а то, что оно сжирало столько времени. Еще очень не нравилось, что в метро так много всех. С детства не любила, когда вокруг чего-то или кого-то много. В метро много людей. Всегда. Поэтому я всегда не любила метро. Не любила, когда жила в своем родном городе. Не полюбила и когда переехала в столицу. Еще, когда постоянно ездишь в метро, получаешь в награду такой же постоянный насморк. На все времена года. Просто – навсегда. До сих пор вспоминаю с «благодарностью» о метро своей юности, когда после первого глотка горячего чаю тянусь за носовым платком. Зимой и летом одним цветом – это? Носовой платок! Летом и зимой всегда со мной – это? Носовой платок!

Хотя почему именно «не любила», почему в прошедшем времени? Хочется сказать, что сейчас я не просто не люблю, а ненавижу многолюдность. Хочу, но не могу. Потому что не испытываю столь сильных чувств. Вообще чувств не испытываю. Только вспоминаю их. Все реакции организма свелись к непереносимости, то есть к аллергии и насморку. Спасибо изобретателю одноразовых носовых платков. Он достоин нобелевской премии по литературе, ведь его изобретение связано с бумагой, в буквальном смысле поглощающей эмоции человеков.

Еще одно воспоминание о моей «нелюбви за номером два» – вокзал. И эту нелюбовь я испытала давно. Как-то сразу поняла, что не люблю ездить поездом. Охотно верю, что кто-то действительно отдыхает и отсыпается в дороге. И что стук колес очень успокаивает. Наверное, мне просто несколько раз не повезло с поездами. И я запомнила только странно сыроватое белье, жуткую духоту и неопределенность: опасаться за свои шмотки или нет. Но поезд был необходимостью. Сначала поездки в гости к родне, потом – на учебу и в командировки. Переехав в столицу, я ни разу никуда поездом не ездила. Только самолетом. И ко мне никто не приезжал поездом. Никто. Ко мне вообще никто не приезжал из моей первой жизни в родном городе.

Вокзал я не полюбила не только за поезда. Сам по себе он меня всегда пугал. Сгусток непонятной и чужой мне энергии – так я чувствовала вокзал. А видела – сами всё знаете. Беспризорники, бомжи, бомбилы – всё на вокзале казалось на букву «б». Помню страх, который охватывал при входе в здание вокзала и отпускал только в купе. И то отпускал не совсем.

И вот я снова вхожу в вокзал. В ближайший от моего дома. От моего уже бывшего дома. От моей второй жизни. Здесь всё изменилось – я про вокзал. Хотя именно на этом вокзале я никогда не была. Сравниваю с вокзалом из первой жизни – разница есть. И уже есть хорошая новость – страха нет. Есть интерес или, как минимум, любопытство.

Начинаю скользить глазами в поисках кассы. Натыкаюсь на газетный киоск, церковную лавку, сигареты-шоколадки, сумки, колготки. Сначала куплю билет, а потом прикину, сколько журналов и шоколадок надо брать.

В расписании-табло разобраться без «полбанки» невозможно. В кассе меня довольно тактично послали в окошко с именем «Справка». Внезапно вспомнила, что стиральная машина осталась с тремя килограммами белья и ненажатой кнопкой «пуск». Чувство долга как-то вдруг наполнило сердце и даже желудок. Даже желудок захотел домашней манной каши. И ноги готовы были показать, где здесь «выход». Но разброд и шатания остановил зонт. Он крепко уперся кованой верхушкой в каменную плиту пола, и образовалась плоскость. Этой новой плоскости было перпендикулярно до манной каши и чувства долга. Локти легли на стойку, над которой красовалась надпись «Справка».

– Доброе утро, – улыбка на моем лице появилась спонтанно, а в окошечке на нее отреагировали недоумением.

Ярко-желтая блондинка пристально смотрела в монитор. Ее карие глаза были так аккуратно и красиво накрашены, что доброта в них была бы избыточной. А контур красиво-красных губ улыбкой был бы непоправимо деформирован, поэтому, чтобы не нарушать красоту, девушка держалась и не улыбалась ни глазами, ни губами.

– Здравствуйте, – точку она ставила перед первой буквой, а не за последней.

– Мне нужна Ваша помощь, – улыбка на моем лице перешла в режим автономного автоматического сохранения, – нужно уехать в какой-нибудь маленький город часах в двадцати или чуть больше пути отсюда. И, желательно, ближайшим поездом.

– Шмелев. Двадцать три часа в пути. Отправление поезда через пятьдесят минут, – она отвернулась и продолжила внимательно изучать монитор.

Серьезная блондинка явно не собиралась больше со мной говорить. Я не стала ее утруждать. Хотя очень хотелось дать ей совет, насчет макияжа, разумеется, но удалось сдержаться и сказать универсальное и ни к чему не обязывающее, особенно в данной ситуации:

– Спасибо.

Всё-таки иногда очень хорошо, если не решаешься что-то сделать или сказать. Хотя все говорят о пользе решительности. Для здоровья в целом и для пищеварения в частности. Шутка. Про пищеварение, конечно.

Итак, город Шмелев – цель наша. «Мохнатый шмел на душистый хмел» – так сказать, так сказать. Не споет эту песню грузинский мальчик. Точнее, я не услышу ее в его исполнении, потому что у нас – Шмелев. Целый день в пути: что будем читать? Деловая пресса – ноу, найн, нихт. Тогда что? А не спросить ли нам совета у профессионала? И мы с зонтом перешли к следующему окошку.

– Доброе утро, скажите, пожалуйста, что хорошо читается в поезде? – я надела улыбку, но уже поскромнее.

Женщина лет пятидесяти в очках, надежно прячущих глаза, тоже скромно улыбнулась.

– Странно, что спрашиваете, – голос у нее был тихий и интеллигентный.

– Почему? – мои брови сделали «домик».

– Потому что у науки нет ответов на интересующие Вас вопросы! – продавец журналов развела руками.

– Вы меня заинтриговали, честное слово. А у жизни есть?

– Вы меня тоже удивили, – женщина с доброй улыбкой пережила шок, что к ней обратились с вопросом не о цене, и задумалась, подняла глаза к потолку. Тоже сложила брови домиком. Под крышей родилась мысль, и она ею поделилась: – Возьмите то, что Вы любите читать, и что-нибудь, что обычно не читаете. Тогда приятные моменты будут Вам обеспечены в любом случае. И, возможно, даже приятные открытия.

– Неожиданно! Спасибо за совет. Тогда мне VOGUE, ESQUIRE и какие-нибудь кроссворды.

– В разгадывании кроссвордов есть своя прелесть, вот увидите!

– А Вы уверены, что именно кроссворды – экспериментальная часть покупки?

Улыбка стала мне ответом.

– Спасибо.

– Счастливого пути!

В соседнем киоске купила шоколадных конфет и батончиков. Уже пошла было на перрон, но вернулась к газетному киоску. Протянула чудесной моей собеседнице шоколадку.

– Это Вам, еще раз спасибо за мудрый совет, – так приятно, когда делаешь спонтанно то, что показалось сейчас важным. – Хорошая, с миндалем.

– Что Вы! Ни к чему это! – чудесная продавщица прессы подняла руки, будто решила сдаваться.

– К чему, поверьте, – я положила шоколадку как можно ближе к ней, потому что было ясно: она хоть и сдается, но прямо сейчас ничего не возьмет из моих рук.

– Спасибо, и храни Вас Бог, – она опустила руки, но еще не взяла шоколадку. Интеллигентный человек отказывается до последнего и, даже оставшись наедине с собой, продолжает мучаться трудным для себя выбором. А не слишком интеллигентствующий прохожий забирает шоколадку, или занимает место в транспорте, или делает что-нибудь еще, спасая интеллигента от муки выбирать. Поэтому я положила шоколадку дальше от рук проходящих мимо, чтобы больше шансов было у миндаля быть съеденным на пользу тонких структур интеллигентного мозга, а не просто вместо сахара.

Вторая попытка дойти до перрона. Опять остановка. Увидела перед собой иконы. Маленькие и большие. Много. Тут же в голове повторилась фраза «Храни Вас Бог!». И я опять не вышла из здания вокзала, а принялась внимательно изучать предложение церковной лавки.

– Скажите, а что это за кулон? – я показала на небольшой медальон, один из многих, издалека не отличимых друг от друга.

– Это ангел-хранитель, – женщина в платке, еще более кроткая, чем те, что ходят в парандже, отвечала, не глядя на то, что я ей там показывала.

Хотелось пошутить, как-то вроде: «Прямо настоящий?». Но удалось задать вопрос более дурацкий:

– Серебро? – разницы особой – серебро или нет – не было, но надо о чем-то поговорить, пока я решу: можно ли купить ангела-хранителя.

– Серебро, конечно, – женщина пыталась говорить со мной на моем же языке, как она себе его представляла, и сохранять доброжелательность.

Сознание выхватило слово «конечно», и решение было принято.

– Вот кто мне сейчас нужнее всего. Будьте добры кулон и … – глаза скользили по витрине с цепочками.

– Цепочку? – женщина в платке уже протянула мне кулон и подставку с цепочками.

– Да, именно – браслет.