Читать книгу Идущие. Книга I - Лина Кирилловых - Страница 13

– Болван набитый, – сказала Лучик. – Впрочем, как и все ему подобные. Других проблем нет, что ли? Не ходящий, ничего не знающий, а туда же – нос в прореху…

– Не дурак он – человек, – возразил Курт и отхлебнул ещё чаю.

– И что? – Лучик поморщилась. – «Человек» – оправдание?

– «Человек» – любопытство. Это врождённое, инстинктивное. Он просто слушал, что скажет кровь.

– И кровь сказала ему пойти в неизвестность.

– Да. Так когда-то были открыты части света, атом и пенициллин.

– Ха! Но он-то – нарушитель! Какие тут и для кого полезные открытия?

– Когда-то ты придерживалась несколько иных взглядов на правила.

– Что-то я не помню.

– Зря, зря…

Капитан выразительно кашлянул – не шумите, дети – и поднялся, чтобы задёрнуть шторы. Кабинет номер четыреста восемь, единственный обитаемый на семьдесят третьем заброшенном этаже, погрузился в песчаный полумрак. Но одно окно Капитан оставил свободным – льющий синеватый от наступающих сумерек свет прямоугольник. Снег косо скрёб по нему, как бесплотная лапа.

– Ты знала, что он идёт за тобой? – спросил Капитан.

– Да, – спокойно сказала Четвёртая.

– И не остановила.

– Именно.

– Ты имела на него какие-то виды? Ну, к примеру, приманка для зверей за дверью, чтобы проскользнуть самой, пока его будут грызть…

– Нет. Как ты добр. Просто предоставила своей судьбе.

– Судьбе быть сожранным. Понятно. По-моему, в доброте ты меня крупно обставила…

– Но его не сожрали, – резонно ответила рыжая. – К тому же, он действительно оказался полезен. Правда, Курт?

– Правда. Отвлёк меня от дел, заставил понервничать, сам перепугался, но зато косвенно поспособствовал тому, что мы нашли ядро в том квадрате, так что спасибо ему…

– Спасибо, – согласилась Четвёртая. – И он не только нам пользу принёс, но и себе.

– Не верю! – Луч помахала голубой варежкой в воздухе. – Что за польза может быть от страха? Элегантная седина? Кэп, не в твою сторону…

Тот рассмеялся и присел на подлокотник кресла.

– У меня не элегантная, а разбойничья, знаю… Объясни наконец ребёнку, рыжая, что ты имеешь в виду.

– Всё просто, Луч: тот человек нашёл сказку.

– Дурак, – повторила Лучик. – Какие сказки за дверями, в Неназванном?

– Специфические, да, – сказал Капитан. – Но наша рыжая не признает иного термина. Только «сказка». Здорово ведь? Рыжая?

– А ты всё так же иронизируешь.

– Молчу, молчу… Называй, как хочешь. Хотя, как по мне, твоё практически неприкрытое одобрение попавшего и его безрассудства – просто поощрение инфантилизма.

– Ты как-то говорил, что тебе нравится полёт духа и вера в необыкновенное. И называл это стремлением к волшебству, а не незрелостью или легкомыслием.

– Разум тоже никто не отменял. И обычный природный инстинкт сохранения собственной шкуры, который – я хочу заметить это, Курт – должен быть гораздо сильней всяческого там любопытства.

– Ты скучный, – Курт демонстративно зевнул и вытянул ноги. – А вот меня давно научили, что любопытство – двигатель жизни…

Но они тогда не стали играть ни в бильярд, ни в шашки – Лучик снова взяла его под руку и заговорщицким шёпотом (для этого ей пришлось потеребить Курта за рукав, чтобы он нагнулся) предложила показать одно интересное место.

«Но нам придётся подняться наверх».

«На крышу?»

«На холм, – сказала Лучик. – Позади центрального корпуса. С крыши видно плохо».

«Разве нам можно выходить за пределы больницы?» – Курт опасливо огляделся – нет ли здесь, в общем холле, чутких на слух докторов. Однако три дежурившие медсестры в данный момент были увлечены пинболом, а негромкий, но ровный гул, производимый голосами собравшихся пациентов, делал любой шепот неразличимым.

«Нельзя. Но неужели тебе не интересно?»

«Мне боязно, что нас поймают».

«Даже если поймают, что сделают-то? Прочтут лекцию? Выругают? Оставят без сладкого? Брось».

«Ты – авантюристка».

Лучик рассмеялась, встряхивая чудными волосами.

«Есть немного. Ну, так что – пойдёшь со мной?»

«А высоко в гору лезть?»

«На холм. Нет, не очень. Там довольно пологий склон, идти не трудно. Хотя, если ты неважно себя чувствуешь для прогулки, отложим на другой раз – вон, столик освободился, я сяду, займу… О, они оставили коробку с „Монополией“. Сыграем?»

Она, не стремясь к тому, конечно, чувствительно уколола его самолюбие.

«Я настолько выгляжу дряхлой развалиной? – ворчливо спросил Курт. – Тогда где мои ходунки? И зубы вставные… Подождет „Монополия“. К слову, о том, что это такое, я не имею понятия. Веди. Авантюристка…»

Лучик смотрела него очень лукаво.

«Тогда снимай халат».

«Чего?»

«Халат, говорю, снимай, – и тут же деятельно освободилась от своего, встряхнула и скатала в мягкий светло-голубой валик. – Иначе будешь цепляться полой за ветки. Да и, если споткнёшься о корень и свалишься, вымажешься в земле, потом придётся объяснять. А так, даже испачкавшись, можно будет скрыть следы преступления, надев халат обратно. У подножия холма, как только начинается подъём, есть старая сосна с большим дуплом. Я свой халат обычно оставляю там».

Больничный халат, бывший до этого момента для Курта своеобразным панцирем, защищающим, обещающим заботу и уход, определяющим в отдельную, правда, всё ещё не очень понятную касту, оказался обычной одеждой. Его можно было снять, не потеряв при этом статуса пациента – только без халата он сразу почувствовал себя голым и мёрзнущим. Вручил свой свёрток Лучику и пошёл следом за ней, неловко ощущая тяжесть рук, которые нельзя было пристроить в карманы. Но в нём уже начал говорить интерес. Что это за тайное место, подготовка к посещению которого требует такой конспирации?

«Там, должно быть, друидский алтарь, и ты меня на нём прирежешь».

«Но у меня нет ножа», – с улыбкой ответила Лучик.

«Тогда там ждёт кто-то с ножом».

«Мне жаль тебя разочаровывать, но нет».

«Тогда ты просто перегрызёшь мне горло».

«Я не достану. Ты слишком высокий».

«Сплошные препоны! – Курт со смехом всплеснул руками. – И божество Горы останется некормленым».

«Это холм, Курт».

«Но „Гора“ звучит солидней. Не отказался бы зваться Живущим На Горе. Мне поклонялись бы и приносили подарки. Апельсиновый лимонад ящиками…»

«Для этого тебе не нужно селиться абы где: вот он, твой лимонад, – Лучик показала на автомат с напитками, стоящий в нише коридора. – Только не напивайся сильно: как я тебя, такого булькающего, наверх одна потащу…»

Но Курт её уже не слышал.

Чуть позже, действительно слегка побулькивающий, с картонным стаканчиком, полным шипучки, в правой руке, – на дорожку – и чувством доброго умиротворения, Курт послушно шагал след в след за своей провожатой вверх по усыпанному хвоёй и поросшему невысокими соснами склону холма. Под ногами упруго стлался черничник. Ягод, несмотря на сезон, на нём почти не было. «Собрали уже», – сказала Лучик, подразумевая то, что на холм ходит не одна она. Здания больницы тускло краснели сквозь частокол сосновых стволов. С этой, оборотной стороны, Курт ещё не бывал. Оказывается, позади больницы рос лес.

«А почему тут нет заборов?» – спросил он.

«Заборы для тех, кто делает двери – напрасны, – ответила Лучик, будто цитируя. – Это мне рыжая как-то сказала, только не объяснила, что она имеет в виду. Но я тоже заметила, когда здесь гуляла. Ни заборов, ни оград, ничего, что ограничивало бы. Мне кажется, так потому, что здешние люди руководствуются каким-то другими границами, не рукотворными».

«Или здешнее начальство поощряет любопытных, – пробормотал Курт. – Прайм и тот… директор…»

«Не знаю насчет поощрения, – произнесла Лучик. – Но лучше, думаю, не попадаться».

Курт отхлебнул лимонада. Он был не очень похож на привычный ему, тот, что из прошлой жизни – более… острый, что ли, и вкус насыщенней, гуще. Курт задумался, пытаясь подобрать сравнение, и, споткнувшись обо что-то, чуть не пропахал носом землю.

«Аккуратно, тут всюду корни. В темноте их можно принять за змей».

«Ты ходила сюда в темноте?»

«Спускалась. Потому что сидела там долго. Там, наверху. Завораживает…»

«Тогда нам следовало взять с собой фонарик».

«Ну, мы же не будем до сумерек. Покажу тебе город, и только».

«Город за холме?» – Курт не очень понял.

«Под холмом, внизу. Вернее, под холмами. Больница тоже стоит на возвышенности».

Значит, где-то рядом с ними спал, дышал и переговаривался тёплый человеческий улей – автомобильный рокот, звон трамваев, светящиеся жёлтым окна, детский смех. Чего и следовало ожидать, конечно, – какая больница не связана с городскими службами? А за городом она расположена просто из терапевтических соображений: тишина, чистый воздух, природа. Но что здесь такого таинственного – какой-то город внизу… Курт спросил об этом.

«Он – не какой-то. Он – необычный».

Они уже преодолели большую часть дороги – к вершине холм становился песчаным, лысел. Сосны росли реже, черничник почти исчез, зато вдоволь было поваленных брёвен, пней и вереска. Вереск цвел фиолетовым и отчего-то пах яблоками. Над ним роились жадные до нектара шмели.

«А в чём его необычность, увидишь, – продолжила Лучик. – И мне очень хочется знать, как именно ты это увидишь».

«Глазами, – великодушно поделился Курт. – По-другому не умею».

«Я имею в виду – что увидишь, какую картину. Предполагаю, что для тебя она будет особенной».

«Ну, если жители этого твоего городка пустят в мою честь фейерверк, то да».

«Болтушка».

Лучик весело глянула на него через плечо, и Курт подумал ещё: не только лес с растущими у его напитанных влагой корней колокольчиками и фиалками, но и золотистое, жаркое от солнца вересковое взгорье. Цветущие цветочные глаза. Озорство и улыбка, в отличие от смертного ужаса, который он в этих глазах однажды видел, казались влитыми в них природой. Тот ужас вызвал человек.

«Только не говори мне, что это станет моим прозвищем», – жалобно сказал Курт.

«Тогда веди себя хорошо».

Он клятвенно пообещал, что постарается, допил свой лимонад, споткнулся ещё раз, полюбовался мимоходом на деловитую колонию крупных чёрных муравьев, обосновавшихся в старом пне, и заприметил несколько кустиков земляники. Узорные листья её выгорели от июльского зноя – пошли жёлтыми и рыжими пятнами. Кое-где ещё темнели небольшие спелые ягоды. Курт, не замедляя шага, стал собирать землянику в пригоршню, чтобы угостить свою спутницу, увлёкся и не заметил, как они выбрались на вершину – Лучик просто сказала «Пришли» и остановилась.

Тут вообще уже деревьев не было – один высохший валежник и вереск, да ещё солнце, въедливо ощупывающее землю. На ровной песчаной проплешине у одного пологого края лежало побелевшее от времени бревно. Лучик подошла к нему и села, закинув ногу на ногу.

«Иди сюда, Курт», – позвала она.

Он прошёл по валежнику, хрустя ветками, сел рядом и протянул Лучику горсть собранных ягод.

«Любое зрелище лучше, когда есть еда».

Она взяла и поблагодарила.

«С тобой не пропадёшь. Добытчик…»

Он улыбнулся – польщённо и смущённо.

«Спасибо на добром слове… Ну, где он, твой волшебный город?»

«Прямо под нами», – и Лучик указала рукой.

Город вставал из зелени, чисто вымытый, яркий и близкий, со всеми его острыми крышами и похожей на устремлённый в небо палец ратушей, и Курт, вдруг узнав его, вздрогнул и выронил землянику в песок. Курт никогда не видел его так, вживую сверху, но видел снятые с аэроплана подарочные открытки-фотографии: в книжной лавке по соседству с его домом был целый прилавок с подобными. «Любимый наш город». Его родной город. Пока он тут две недели хандрил…

Где-то там должна быть мама.

Он вскочил было на ноги, но тут же снова рухнул в песок, давя коленями рассыпанные ягоды. Попался, сдал себя. Придурок! Сейчас она поймёт, что кто-то здесь не совсем непомнящий. Впрочем, она же сама не помнит, ничего не помнит, никого, и его – но, может, так же, как и он, притворяется? Маленькая рука легла ему на плечо.

«Ты чего?» – испуганно спросила Лучик, опускаясь рядом.

«Это мой город, – не в силах сдержаться, забормотал он. – Ты представляешь, это мой родной город… – и сделал жалкую последнюю попытку как-то исправить беду. – Я, наверное, спятил. Почему я так его назвал?»

В окрестностях его родного города спокон веков не было ни одного холма.

«Потому что он необычный, – Лучик обняла его за плечи, а он дико смотрел ей в глаза. – Подстраивающийся. Оборачивается для каждого определённой стороной. Теперь мне это ясно. Я ведь тоже увидела… кое-что родное. Я хотела привести сюда другого, незнающего человека, чтобы понять, что мне сказала по поводу города рыжая: „Под этими холмами – самая большая дверь из существующих“. Чтобы сравнить то, что вижу я, и то, что видит другой. Прости, мне кажется, я сделала тебе больно…»

«Карточка, – продолжал мямлить Курт в пустоту. – С таким же видом. Фотографическая карточка, открытка. Стояла на столе. Наверное, мне надо сказать об этом доктору. И пусть наругает, что лазил на холм, за яблоню-то уже отругала… Дверь? Что за дверь?»

Позади них затрещал и захрумкал валежник.

«Капитан, – сказал голос рыжей. – Ну, как я и думала».

Ветки заскрипели опять. Курт скосил глаза – мелькнуло клетчатое.

«Дверь, – произнёс Капитан, подходя ближе. – Это такое пространственное искажение. Хотя правильнее называть его пространственно-временным. Бывает рукотворным, а бывает самопроизвольным. Существует для того, чтобы через него ходить или просто смотреть. В последнем случае именуется ещё окошком, а обобщённо они все – прорехи. Да, видимо, придется выдавать информацию более крупными дозами… Дети вы любопытные».

Куратор поднял обоих на ноги и отряхнул от песка. Рыжая держала в охапке их халаты.

«Назад мы пойдём другим путём», – объяснила она.

«Курт, у тебя из-за меня теперь на коленках пятна от земляники», – огорчённо сказала Лучик.

«Ерунда! – отмахнулся он. Оторопь, громоздкий страх и изумление ушли, оставив место жгучему желанию получить объяснения. Исключительно полные и толковые. Курт нетерпеливо дёрнул плечом, высвобождаясь от ненавязчивой хватки Капитана, пошатнулся и снова сел на бревно – теперь лицом к стоящим. – Но я отсюда никуда не уйду, пока мне не расскажут про то, что я только что видел».

Капитан вздохнул.

«Подвинься, – произнёс он. – И развернись лицом к городу. Ты узнал его?»

«Да», – сквозь зубы сказал Курт.

Капитан смотрел на него пристально, вдумчиво, и Курт подумал – Капитан всё понял. Но ему вдруг стало безразлично. За их спинами рыжая помогала Лучику выпутать из волос сухую колкую хвою.

«Ой, Луч, да у тебя ещё все брюки в песке. Давай-ка отойдём, чтобы он не летел на эту парочку, и я тебя почищу…»

«И как ты видишь его?» – спросил Капитан, когда девушки удалились.

«Он – город, в котором я родился и вырос, – сказал Курт с горьким вызовом. – А потом я…»

«Не моё дело», – прервал Капитан.

Он смотрел всё так же пристально – шрамы, проходящие через уголки глаз, добавляли пристальности глубокий оттенок всезнания. Но это просто шрамы. Курт засомневался.

«Капитан…»

«Не моё дело, что было потом. Что вообще с тобой было. Или не было. И вообще ничьё дело. Никого здесь это не касается. Запомнил?»

«Но ты же куратор, – растерянно произнёс Курт. – Я думал…»

«Не знаю, что ты там думал, и знать не хочу, и мысли, слава дверям, читать не умею. Да, куратор – вас, какие образовались здесь после выдёргивания. На кой мне ваше прошлое, которого у большинства здесь вообще нет?»

«Но…»

«Но если ты мне хочешь покаяться, то выбрал неудачное место и не того человека. Смотри сюда, – Капитан ткнул себя пальцем в лицо. – По-твоему, я похож на священника?»

Он разговаривал нарочито жёстко, так не похожий на себя самого, когда они знакомились, и Курт обиделся и примолк.

«А по-другому с этим нельзя, – уже мягче сказал Капитан и потрепал Курта по плечу. – В среде нам подобных прошлое – не всеми приветствуемая тема для разговоров. Часто вызывает негативный отклик. Я полагаю, это не очень приятно».

«Именно», – буркнул Курт.

«Поэтому делай выводы. Ну, всё, не дуйся. Извини меня. И послушай про город».

Лучик вернулась и тоже села рядом, присоединилась к ним и рыжая, и Капитан рассказал – про самую большую прореху из известных. Она образовалась здесь тогда, когда построили здание Организации («Я имею в виду не только главное здание, которое вы ещё не видели, но и больничные корпуса, и – вы их тоже не видели – лаборатории, стадион, парк, в общем, всё») – как сопутствующий побочный эффект, радуга после дождя, таракан, набежавший на хлебные крошки. «Луч, что ты хихикаешь, это не я, между прочим, придумал», – но Капитан улыбался, и можно было подумать, что он специально так сказал, чтобы повеселить. Прореху притащило с собой то, что обитает на нулевом этаже. «И что же там обитает? Тараканы?» – спросил Курт, а Капитан коротко ответил: «Оно» и углубляться в эту тему не стал – добавил лишь, что благодаря этому «оно» здесь всё и держится. Прореха, продолжил Капитан, чаще всего изображает из себя город, для каждого, кто смотрит на неё, свой – а иногда, чередуясь, даже несколько. Извлекает образы из глубин сознания смотрящего. При этом сам человек вовсе необязательно должен живо и ярко их помнить – некоторым картина под холмами кажется знакомой лишь смутно, а то и вообще непонятной, чужой.

«Почему мы это видим?» – спросила Лучик.

«Потому, что мы все – Идущие, – ответил Капитан. – И ходить сквозь прорехи, создавать их, заставлять их показывать нам то, что хотим, для нас так же естественно, как есть, пить, дышать, спать и думать. Прореха-город подчиняется нашим непроизнесённым командам – бессознательному желанию увидеть родные места. Ключевые места нашей жизни. Существует теория, что некоторые из них с нами ещё не случились».