Читать книгу Театр мыльных пузырей - Лина Сайфер - Страница 6

Выйти из ванной на разговор с мамой всё же придётся, так что Руби решила не откладывать это на потом.

Девушка прошла по коридору навстречу матери и, кивнув ей, свернула на кухню за бутылкой кока-колы. Закрывая дверцу холодильника, она вновь встретилась с взглядом, в котором читалась немая боль. Боль и жалость.

– Не нужно этого, – слегка пренебрежительно сказала девушка, почувствовав, как что-то кольнуло в груди.

– Поговорим? – предложила женщина, снимая с шеи тонкий шарф и нервно перебирая ткань между пальцами.

Руби лишь пожала плечами.

Мама вытащила из сумки небольшую брошюрку, чуть помявшуюся по краям, и дрожащими руками протянула дочери. Та приняла её, чувствуя, как все внутри стягивается в узел. Руби знала, что последует за новостью о её болезни. Лекарства, химия, стопки книг о Раке, психологические тексты, лекции о том, что нужно любить жизнь, и так далее. Карла Барлоу всеми силами будет пытаться вернуть дочери веру в счастливый финал. Ей следовало давно опустить руки. Особенно после того, что случилось полгода назад.

– Доктор посоветовал тебе прочесть это, – тихо сказала женщина, будто боясь спугнуть ее. – Это будет полезно для того, чтобы ты лучше узнала свою… свой диагноз.

– Мою болезнь? – хмыкнула девушка, но тут же наткнулась на отчаяние в глазах матери и нахмурилась. – Хорошо, я прочитаю.

Руби понимала, что выкинет брошюру в мусорку сразу, как представится возможность, но сейчас всё же посмотрела на обложку. На заднем плане была изображена женщина, которая держалась за свою голову, внутри которой сидел «демон», убивающий её, а на переднем врач с шикарной шевелюрой, показывающий руками крест. Крест, который каждый мог расценить по-разному. Смерть, вера, могила, Бог, просьба остановиться, просьба не останавливаться…

– Тебе придётся реже ходить в школу, – донесся до Руби голос матери. Девушка подняла глаза от брошюры, которая вовсе не внушала доверие и только больше раздражала. В ту же минуту буклет полетел на стол, а девушка подняла глаза на маму. Руби никогда не видела её в столь разбитом состоянии.

– Хорошо, буду ходить через день, – кивнула Барлоу, стиснув зубы, но отлично понимая, что матери тоже приходится несладко.

– Ты не сможешь посещать занятия, – еще тише, но тверже сказала женщина, опуская глаза.

– Нет, я смогу. – Внутри начало подниматься раздражение и беспричинное волнение – она не могла запретить ей видеться с друзьями или ходить на уроки! – Сделай мне так называемый «раковый бонус». Я не хочу упускать оставшееся время.

– Не говори так! – внезапно сорвалась женщина. – У тебя будет очень много времени всё наверстать, когда ты поправишься.

– Я буду ходить в школу, – упрямо повторила девушка.

– Руби, – с мольбой в глазах посмотрела Карла на дочь. – Я знаю, тебе нравится учиться, там Лили и…

– Мама. Я буду ходить в школу.

– Но у тебя не будет времени! Ты будешь ходить на процедуры, посещать курсы облучения, химиотерапию, принимать таблетки…

Женщина не успела договорить – бутылка с колой полетела на пол и разбилась, оставив на плитке медленно растекающуюся во все стороны лужицу и множество осколков. Карла вскрикнула и отступила, не отрывая взгляда от дочери.

– Почему ты мне врёшь? – жестко спросила Руби.

– О чём ты? – выдохнула женщина, и по её щеке скатилась первая слеза. Она отчаянно старалась держаться. Она отчаянно старалась показать дочери, что всё ещё может наладиться, что не всё потеряно. Она должна быть сильной ради неё, должна подарить ей веру.

– Опухоль неоперабельна, так ведь? – уже спокойнее произнесла Руби.

– Нет-нет-нет, солнышко… – Карла двинулась было навстречу, но девушка предостерегающе подняла руку.

– Опухоль неоперабельна, – утвердительно сказала она.

Напряжение между ними, казалось, мерцает, до него можно дотронуться, его можно разорвать, в него можно окунуться, будто в мягкий дым.

– Как ты узнала? – прошептала Карла.

– Ты выглядишь не особо обнадеживающе, – прямо ответила Руби. – Я не дура.

– Я не… прости меня. Я просто… я просто хотела, чтобы ты верила. Верила, что можно жить дальше… – Карла прижала руку ко рту, но сквозь нее все равно вырывались всхлипы. – Мне так жаль, солнышко.

Мать вновь потянулась к дочери в надежде обнять её, но та вновь отошла и облокотилась на столешницу.

– Никогда мне больше не ври, – попросила Руби и тут же добавила: – Хотя это будет очень короткое «никогда».

– Руби, доктор сказал, что надежда на выздоровление всё равно есть. Он специалист, на его практике было немало случаев, когда даже самые обречённые выбирались! Если мы попробуем…

– «Хуже не станет», – закончила за маму девушка. – Но я не хочу. Всё равно ведь умру.

– Не говори так, – прошептала Карла. По впалым щекам струились ручейки слёз. – Не поступай так со мной.

Она была совершенно разбита. Куда сильнее, чем дочь, до сознания которой, наверное, еще не дошёл весь смысл. Куда сильнее, чем дочь, которая, так или иначе, хотела покончить со всем этим.

Женщина тяжело опустилась на стул и закрыла лицо руками. Её тело сотрясалось в беззвучном плаче, а Руби всё так же стояла на месте, роняя крупные капли слёз.

– Это мой остаток жизни, – хриплым голосом отозвалась девушка. – Мой остаток жизни, который больше никому не принадлежит. Отдай его мне полностью, я имею на это право. И я проведу его так, как захочу.

Руби Барлоу приблизилась к матери и опустила руку на её плечо, не решаясь обнять. Она не выносила нежности, да и с мамой они никогда не были так близки, так что ей стоил больших усилий даже этот банальный жест.

– Я свихнусь без Лили. Ты же знаешь. Я свихнусь без прогулок ранним утром. Я свихнусь от постоянного общения с врачами и их наставлениями о том, что я должна любить жизнь.

– Хорошо, хорошо… – Наконец согласно закивала Карла, хватая руку дочери и прижимая её к губам.

– Я буду пить таблетки. Просто чтобы ты знала, что я их пью, ясно? Но никаких процедур, – посуровевшим голосом произнесла Руби, пытаясь заглянуть матери в глаза.

– Хорошо, – вновь всхлипывая, кивнула та.

– И мы не будем делать операцию, – уже тише добавила девушка и сразу продолжила, увидев шокированный взгляд мамы: – Я знаю, сколько это стоит, и я не хочу, чтобы ты тратила все свои сбережения на дело, которое заранее обречено.

– Но речь идет о твоей жизни! – Карла вскочила со стула и отчаянно схватила дочь за запястье. На мгновение девушке показалось, что в глазах матери сверкнуло безумие.

– Вот именно! – Руби отдёрнула руку. – О моей жизни! Я не хочу, чтобы после моей смерти ты побиралась на улице, потому что отдала все деньги за человека, который всё равно скоро исчезнет!

– Замолчи! Слышишь, хватит! Ты не понимаешь, ты никогда не поймёшь! Ты не можешь… не смеешь так говорить!

Женщина вновь осела и закрыла лицо руками, уже совершенно мокрыми от слёз.

Руби запустила пальцы в спутанные волосы. Голову переполняли тысячи мыслей, а от отчаянных попыток сдержать слёзы начала болеть голова. Происходящее начинало ей надоедать, ибо она знала, что этого можно было избежать, если бы мама просто согласилась с ней. Но та лишь тряслась в беззвучной истерике и чувствовала, как выстроенный ею мир рушится, как её ребенок буквально отказывается от жизни. Руби отчасти понимала мать, но всё равно считала, что куда лучше дать свободу человеку, который скоро потеряет саму жизнь. Разве можно было назвать это неправильным?

И разве можно назвать неправильными чувства женщины, каждый день наблюдающей за своим совершенно отчаявшимся ребёнком, который засыпает со слезами на глазах и просыпается с желанием исчезнуть? Разве можно судить женщину, осознавшую, что единственный лучик света в её жизни скоро потухнет, забирая с собой всё тепло и надежду?

Разве можно судить девушку, сдерживающую слёзы ради желания казаться сильной и стойкой? Разве можно обвинять в желании умереть девушку, унёсшую с собой несколько жизней?..

«Когда ты умрёшь, закончится не только твоя жизнь, Руби Барлоу. И не только ты сегодня больна…» – сказала себе девушка, вытирая сбежавшую из уголка глаза слезу.

– Я смирилась с тем, что Рак занял место в моём мозгу. Теперь только он решает, сколько мне еще ходить по земле, и, увы, с ним не договориться. Я смирилась, – тихо произнесла Руби и направилась к себе в комнату.

– Ты хотела этого, – внезапно громко и с ноткой злобы отозвалась Карла. – Ты так давно жаждала уйти, но ты никогда не думала обо мне!

– Знаешь, что действительно хреново, мам? То, что я даже уйти спокойно не могу, потому что моя чёртова жизнь не принадлежит чёртовой мне! Я никогда не боялась всё закончить, никогда, но каждый раз я останавливалась у самого края, потому что знала, что ты будешь чувствовать! Я знала, что ты ожидала большего от меня, и мне правда жаль, что я стала для тебя такой большой проблемой. Мне правда жаль, что я перестала думать о себе, и каждый раз на пороге невозврата думаю лишь о том, что скажут люди, что будешь чувствовать ты, что будет происходить в душах тех, кто меня любил! Прости, что я стала ошибкой, которая любит уничтожать себя и кричать в подушку по ночам! Прости, что я стала ошибкой, которая разбивает руки о стены и оставляет порезы на ногах! Прости, что я стала ошибкой, которую ты не заслужила! Ошибкой, которая хочет как лучше, а вместо этого убивает людей!

Кухня погрузилась в напряженное молчание. Карла перестала всхлипывать и полными ужаса глазами глядела на дочь, лицо которой застилали слёзы, руки которой были так сильно сжаты в кулаки, что побелели разбитые костяшки. В покрасневших глазах которой плескалась ненависть. К себе.

– Ты… ты не виновата, милая, – лёгкий испуг и оцепенение женщины сменились безграничным сочувствием.

– Не нужно меня жалеть! – закричала девушка, взмахнув рукой. – Я убила их! Они были детьми, просто детьми, которые еще даже жить не начали, но они мертвы, из-за меня мертвы!

– Руби…

– Нет, молчи! Я пыталась сделать нечто стоящее, я просто хотела, чтобы меня понимали, но не резали вены под мои песни! Я просто хотела быть любимой, слышишь?! Я хотела быть знаменитой, нужной и значимой! Я хотела, чтобы меня чувствовали!

– Эти дети… они не так всё поняли… – начала успокаивать дочь Карла, медленно, шаг за шагом, приближаясь к ней. Разговор зашел о самой болезненной теме для обеих.

– Не так всё поняли?! Как можно «не так понять» смерть?!

– Милая…

– Каково это – знать, что твоя дочь убийца?

Девушка не просто резко сменила тон. Только что беспорядочно машущие руки повисли вдоль исхудавшего тела, на лице отразилась печаль, будто она в одну секунду перестала верить в частичку света, до сих пор остававшуюся в её душе. Из Руби словно вытащили стержень.

Карла ничего не ответила.

– Каково смотреть на свою дочь и знать, что она своим творчеством загубила четыре жизни? Только начавшиеся жизни.

– Я никогда не перестану говорить тебе, что ты не виновата.

– Я заслужила смерть. Я должна понять, что они испытывали, как они боялись, когда делали последний вдох, когда видели свет, закрывали глаза. Я должна чувствовать всё это, потому что я заслужила.

– Руби… – в который раз начала Карла, но уже сама не смогла закончить. Она понимала, что никакие слова не в силах сейчас переубедить дочь, так отчаянно обвиняющую себя в смерти глупых, потерявшихся в жизни подростков.

– Почему это происходит со мной? – в отчаянии прошептала девушка, в глазах которой зияли бездонные пропасти. – Я заслужила это? Чем? Что я сделала не так?

Карла не могла ответить на эти вопросы. Она молча смотрела на своего ребёнка, который рассыпался на глазах.

В голове Руби мелькнула мысль, что все события в её жизни, каждая, пусть даже мимолётная, идея о возможном исходе вела именно к этому моменту. Человек – всего лишь маленькая крупица эволюции, которая представляет собой побочный эффект общего вымирания. Жизнь сейчас казалась гонкой, дистанцией, являющейся замкнутым, огромных размеров кругом, по которому колесить придётся не один десяток лет. И Руби Барлоу уже почти сошла с нее. Казалось, жизнь – всего лишь побочный эффект смерти, а больные раком дети в ней – неудачная мутация, толкающая человечество вперёд, поднимая на новые уровни.

– Ты не должна действовать опрометчиво, – произнесла наконец Карла, ухватив дочь за руку. Та снова вырвалась и зло посмотрела на мать. В её взгляде читалось негодование, поэтому женщина сама отдёрнула руку и сделала шаг в сторону. Она не знала, чего можно ожидать от Руби, и была порядком напугана.

– Действовать опрометчиво? Как ты, когда доверилась первому встречному и осталась с ребенком на руках в девятнадцать лет? Это называется «действовать опрометчиво»? Или то, что ты собираешься влачить существование с тряпичной куклой на руках, чей мозг постепенно подыхает?

Карла сделала еще пару шагов назад, открыла рот, но ничего не сказала, лишь болезненно усмехнулась. Руби опустила голову и сжала губы, понимая, какую ошибку только что совершила.

– Ты не заслужила такого отношения к себе, прости, – сказала она, стараясь не смотреть в глаза матери. – Я не это имела в виду, я просто…

– Ты имела в виду как раз это, – грустно отозвалась женщина.

– Мам… – девушка подалась вперёд, но на этот раз пришёл черед Карлы отступать.

– Я и не заметила, как ты повзрослела, – в непонимании пробормотала она. – Будто я упустила всё самое важное… Когда это случилось?

– Давно.

Карла Барлоу не могла понять, что чувствует. Перед ней стояла юная женщина с голубыми глазами, в которых плескалась безысходность, с отпечатком боли на худом лице, руками, которые были покрыты многочисленными шрамами, мозгом, который умирал. Карла не могла узнать в этом человеке свою дочь. Она не могла узнать маленькую девочку, проводящую часы за чтением, играющую с соседскими животными. Она не могла узнать ту, которая так желала стать известной, покорять сцены, показать всем, на что она способна. А чего она желает сейчас? Умереть? Перед ней стояла лишь размытая тень человека, который наверняка мог стать великим.

– Ты не можешь отказаться от операции, – вновь начала женщина после недолгой паузы.

– Операции, которая, скорее всего, не принесёт никаких результатов? Нет, могу, еще как могу. Потом всё будет просто, мам.

– Потом – это когда? – воскликнула она, подавшись вперёд.

– Когда я умру, – спокойно ответила Руби, глядя в красные глаза матери. – Когда я исчезну из твоей жизни. Никто больше не назовет тебя мамой, никто не скачает музыку в машину, и никто не посоветует не тратить деньги на то кошмарное пальто. Никого, похожего на меня, больше не будет в этом доме, и тебе придётся с этим смириться, рано или поздно. Я заслужила, ясно? Может, и ты заслужила. Может, ты была плохой матерью, откуда мне знать? – Девушка замолчала, думая, продолжать или нет. – Знаешь, говорят, родители с самого рождения ребёнка учат его тому, что отлично умеют делать сами. Знаешь, чему меня научил он? Бросать тех, кого на самом деле любишь. Так что, если тебе нужно винить кого-то в моей смерти, вини его, судьбу, жизнь, случай, всех и всё, что угодно, но только не себя. Я умираю, и мне это нравится. Кажется, я выросла неправильной. Кажется, я выросла чудовищем.

Руби замолчала и развернулась, чтобы выйти из кухни. Но уже у двери она внезапно остановилась и, не оборачиваясь, произнесла:

– Я буду пить таблетки, посещать эти чёртовы курсы, где говорят о прелестях жизни, выучу все о своей болезни, но, пожалуйста, позволь мне исчезнуть. – Девушка обернулась. – Умоляю, мам…

– Хорошо, – прозвучал чуть слышный ответ развалившейся на куски Карлы Барлоу. – Хорошо.

По щеке Руби побежала слеза.

Её отпустили.

Пусть пока лишь на словах, но ей дали разрешение покинуть этот мир. Теперь только она вправе определять свою судьбу.

– Я люблю тебя, мам.

Девушка быстро выбежала с кухни и направилась к лестнице на второй этаж, чувствуя знакомую распирающую боль в голове.

Смерть – побочный эффект Рака.

Рак – лучший друг Смерти.