Читать книгу Женщина в «Восточном экспрессе» - Линдси Эшфорд - Страница 10

Загреб – София

Ей снился Торки, сад, полный цветущих нарциссов. Они с Арчи нарядились для скачек; вдруг он протянул руку и поменял местами их шляпы. Поля налезли ей на глаза, и когда она сдвинула шляпу, то увидела, как он улыбается из-под вуали и шелковых маргариток. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись. «Боже, до чего я тебя люблю!» – воскликнул Арчи, но тут его шляпа снова съехала ей на лицо, стало нечем дышать… А потом она падала куда-то – мимо нарциссов, в холодную, темную землю; мимо костей Тони, ее терьера; мимо червей размером с пожарный шланг и уховерток с клыками… Вниз, все дальше и дальше…

В чувство ее привел металлический запах йода. Агата открыла глаза и увидела за окном голубое небо. Прямо над ней нависало лицо Кэтрин; белокурый нимб волос делал ее похожей на ангела.

Она промокнула рану; Агата поморщилась и рефлекторно поднесла руку к голове.

– Нет-нет, не трогайте. – Голос Кэтрин звучал по-другому, мягче обычного.

– Я… Она…

Агата попыталась сесть, в голове царил полный хаос.

– Не надо ничего объяснять. – Кэтрин обняла ее за плечи и уложила обратно на подушку. – Я все видела. Раздался страшный грохот, и я выбежала в коридор. Повезло вам – чудом не свалились. Вы спасли ей жизнь.

– Так она?..

– В порядке. Отделалась парой синяков. Вы ее знаете?

Агата отвела взгляд. У нее нет никаких доказательств.

– Досточтимая Энн Грэнфилд. – Кэтрин достала из зеленой жестяной коробочки повязку и наложила ей на лоб. – В прошлом сезоне – дебютантка года по версии «Татлера»[18], красовалась на обложке «Вога». В этом году вышла за виконта Нельсона – в апреле или в мае, кажется. Интересно, что пошло не так?

Агата зажмурилась – и не от йода. Новости Кэтрин ощущались как удар под дых. Так, значит, это вовсе не любовница ее мужа, а просто какая-то другая Нэнси: светская красавица, чье лицо стало публичной собственностью – по крайней мере, теперь понятно, почему она показалась смутно знакомой.

Но кто же тот мужчина? Агата готова была поклясться, что видела своего бывшего мужа. Мог ли Арчи связаться с женой виконта? И не потому ли так отчаянно старался не упоминать ее фамилию в процессе развода? И если это был он, то зачем Нэнси убивать себя, ведь они только что попрощались?..

Агата осторожно приоткрыла глаза – в окно слепило солнце. Интересно, сколько времени прошло и в какой стране они находятся?

– Лежите-лежите, не вставайте.

– Я хотела… – Агата снова опустила голову на подушку. – Где мы?

– В Югославии – недавно пересекли границу. – Кэтрин глянула на часы. – Вы недолго пролежали без сознания. В Триесте привели врача. Впрочем, вы, наверное, не помните.

Агата нахмурилась.

– Нет… Я… И что он сказал?

– Что у вас, возможно, сотрясение мозга и за вами надо присматривать. Как вы себя чувствуете? Не тошнит, надеюсь?

Агата дотронулась до виска. Болит или не болит? Рана от удара о поручень, конечно, ноет… Тут она непроизвольно охнула.

– Что, что такое? Больно?

– Я… Нет… Очки… Вы не видели мои очки?

– Вот они – проводник нашел, когда убирал постель.

Кэтрин протянула ей очки в роговой оправе. В ее глазах Агата прочла намек на улыбку, которая могла означать что угодно – или ничего. Может, Кэтрин рассмотрела ее фотографию на обложке книги и узнала?

– Я посижу тут и почитаю, если вы не возражаете, – сказала Кэтрин, и в ее голосе не было ни малейшей иронии. – А вы закройте глаза и попытайтесь уснуть. Через час-другой, если станет получше, закажу нам что-нибудь поесть.

На Агату вдруг нахлынула усталость, как будто слова Кэтрин обладали гипнотической силой. Делать нечего: если обман раскрыт, с последствиями разберемся потом. Прямо сейчас ей хотелось только одного: забвения.

* * *

Нэнси натянула простыню на лицо. Ей ужасно хотелось остаться одной. Увы, в купе прочно обосновалась устрашающего вида итальянка в тесно прилегающем голубом мундире железнодорожной компании.

Итальянским Нэнси владела не лучше, чем итальянка – английским, так что разговор получился весьма ограниченный. Впрочем, объяснений не требовалось: синьорину Тедальди явно приставили караулить неудавшуюся самоубийцу.

– Ты спать, нет?

Это прозвучало чуть ли не как приказ, несмотря на добрые намерения охранницы. Впрочем, Нэнси было не до сна – голова горела, как в огне.

А если бы ей удалось? Если бы та женщина не успела ее схватить? Теперь, в безопасности купе, она уже ни в чем не была уверена – разве только в том, что рада остаться в живых, независимо от последствий. Стоя в распахнутом дверном проеме, на ледяном ветру, вышибающем дух, она вдруг почувствовала знакомое трепыхание в животе, как будто наполовину сформировавшееся существо трясло прутья клетки, пытаясь привлечь к себе внимание. Тогда она поняла, что не имеет права на столь отчаянный шаг – ведь от нее зависит еще одна жизнь.

Нэнси закрыла глаза, думая о спасительнице. В памяти сохранились лишь сумбурные обрывки: белый хлопок, развевающийся на ветру, словно парус, женщина в ночной сорочке на пути в уборную… Если бы она не проснулась, если бы не вышла из купе…

Нэнси судорожно вдохнула. Интересно, а что она сама стала бы делать в подобной ситуации? Хватило бы у нее духу помешать незнакомому человеку спрыгнуть с поезда на полном ходу?

Кто бы ни была та женщина, она здорово поранилась. При воспоминании об этом Нэнси непроизвольно вонзила ногти в ладонь: разбитая голова, капли крови на рубашке… Надо срочно ее разыскать, умолять о прощении и поблагодарить. Да, поблагодарить: несмотря на панику, вспухающую изнутри каждый раз, когда она пыталась думать о будущем, жить, несомненно, стоило – и было ради чего. Вдруг нахлынуло нестерпимое желание рассказать доброй самаритянке, что она спасла не одну жизнь, а целых две.

Нэнси приоткрыла глаза на долю дюйма, покосившись на свою итальянскую сиделку. Та писала что-то в блокнот. Интересно, нужно ли просить разрешения выйти из купе? Возможно, синьорине Тедальди приказали сопровождать ее до самого Дамаска. Вполне объяснимо: компания хочет избежать дурной славы. А вот в Багдаде ее никто не ждет – сойдя с поезда, она будет предоставлена сама себе.

При мысли о кузине перехватило горло. Последний раз они виделись два года назад: Нэнси провожала Делию на вокзале после отпуска. Помнится, они смеялись над парочкой моряков, которые высовывались из вагона и посылали воздушные поцелуи.

– Приезжай в гости! – крикнула Делия, поднимаясь по ступенькам. – Устроим вечеринку!

Нэнси улыбалась и махала до тех пор, пока дым не отогнал ее с края платформы. Слово «Багдад» звучало так странно, так чужеродно. Слушая рассказы Делии о тамошней жизни – о жаре, насекомых, местных с выводком жен, – Нэнси думала про себя: вот уж никогда бы не поехала туда отдыхать!

Невозможно поверить в смерть Делии! Она с такой страстью отдавалась работе, была так влюблена в жизнь… В телеграмме причина смерти не упоминалась. Интересно, кто ее отправил? Наверное, кто-нибудь из британского консульства, где работала Делия. Может, обратиться к ним – вдруг помогут найти жилье на первое время, пока она не решит, что делать дальше. В конце концов, это их работа – помогать британским гражданам в затруднительном положении, разве не так? А положение хуже, чем у нее, трудно выдумать.

* * *

Кэтрин разглядывала спящую Агату. В ярком солнечном свете стало заметно, что волосы, откинутые со лба, у корней другого цвета. Отросли всего на долю дюйма, с окрашивания прошло не больше недели; и все же вполне достаточно, чтобы стало ясно: Мэри Миллер не была от природы рыжей.

Кэтрин открыла титульную страницу с портретом автора и поднесла книгу как можно ближе к лицу спутницы. Да, нос тот же самый: крупный, римский, но не сказать, чтобы некрасивый. Широкая линия рта, нижняя губа чуть полнее верхней. И брови: если бы Кэтрин рисовала ее лицо, бровям она уделила бы особое внимание. Ничего искусственного – никаких выщипываний, косметики. Брови разлетались над глазами, словно крылья чайки; концы заходили за линию ресниц на добрых полдюйма.

Конечно, трудно утверждать наверняка. Как будто рассматриваешь артефакты пустыни, полузасыпанные песком. Кэтрин привыкла собирать целое из кусочков, наметанным глазом определяя, чего не хватало. Глядя на спящую женщину, она мысленно видела, как фотография из книги переносится на лицо, накладываясь на плоть.

– Это ведь ты, правда? – прошептала она.

* * *

Агата проспала всю Югославию и очнулась лишь на границе с Болгарией. На платформе стояла палатка с черно-белыми колбасками, наваленными рядом с дымящейся жаровней. Мимо окна прошла женщина с подносом, на котором лежали кусочки чего-то похожего на запеченную тыкву, приправленную орехами и глазурью. Глянув на часы – половина третьего, – Агата вдруг почувствовала волчий голод.

Впрочем, Кэтрин это предвидела. Она тут же вызвала проводника, и тот принес тарелку изящно сервированных сэндвичей, а к ним – шоколадный мусс.

– Хорошо, что у вас проснулся аппетит. Какие планы на вечер? До ресторана дойдете?

– Пожалуй, – кивнула Агата. – Только куда ж я с этим? – Она коснулась рукой лба, ощупывая повязку. – Я, наверное, выгляжу как страшилище.

– А мы прикроем чем-нибудь. У вас есть шарф?

– Нет, только шляпки.

Кэтрин покачала головой.

– Ничего, у меня есть шарф – сиреневый с черными блестками. У вас найдется что-нибудь подходящее по цвету?

– Разве что черная накидка…

– Отлично! – резюмировала Кэтрин. – А других очков у вас нет? Эти вам ну совсем не идут.

– Э… я… – У Агаты перехватило горло.

– У вас очень красивые глаза, не стоит их прятать.

Кэтрин вновь улыбнулась загадочной улыбкой Моны Лизы. Провоцирует ее на признание? Или это ее обычный прямолинейный стиль общения?

К счастью, в дверь постучал проводник с букетом белых роз и французской лаванды.

– Для вас, мадам, – сказал он, протягивая ей карточку.

– От нее? – поджала губы Кэтрин.

– Да. – Агата прочла вслух: – «С глубокой признательностью и пожеланиями скорейшего выздоровления. Надеюсь лично поблагодарить вас, когда вы поправитесь. Нэнси Нельсон».

– Вряд ли эта особа посмеет показаться на ужине. – Кэтрин достала сигарету и вставила в серебристый мундштук. – Наверняка попросит вас зайти к ней в купе. Интересно, что она придумает в свое оправдание?

* * *

Агата вышла в уборную, и Кэтрин решила воспользоваться случаем. Руки чесались, еще когда та спала, да риск был слишком велик – малейшее неверное движение могло ее разбудить.

Конечно, нехорошо рыться в чужих вещах, но ведь это для ее же блага! Если Агата и вправду хочет посетить Ур, ей придется заслужить уважение Леонарда. Он терпеть не мог туристов, совершенно их не выносил, а уж затея с гостями для него будет просто кошмаром, особенно если гостья – женщина.

Зато Леонард всегда уважал ясный ум, невзирая на пол. Другой фактор, гарантировавший его внимание, – деньги. Если Мэри Миллер и вправду Агата Кристи, Леонард примет ее с распростертыми объятиями.

Понадобилось лишь несколько секунд, чтобы найти искомое: пальцы нащупали нечто плоское и твердое, завернутое в кружевной платок. Мелькнул черный матовый уголок, золотой вензель британского герба – лев с единорогом… Кэтрин покосилась на дверь и наскоро пролистала страницы. Вот оно, доказательство: Агата Мэри Кларисса Кристи, девичье имя – Миллер.

* * *

Проходя мимо купе Нэнси, Агата помедлила. «Надеюсь лично вас поблагодарить, когда вы поправитесь». Звучит как официальное приглашение постучать в дверь, однако жалюзи были опущены. Может, спит? Агата огляделась по сторонам и приложила ухо к стеклу.

Раздался кашель, потом скрип – кто-то встал или сел?.. А вдруг она не одна? Вряд ли человека в состоянии стресса оставили без присмотра. Наверное, лучше позвать проводника: пусть спросит, можно ли ей зайти. С другой стороны, в данных обстоятельствах это выглядело чересчур формально, даже несколько абсурдно.

Едва она подняла руку, чтобы постучать, как дверь внезапно распахнулась. В проеме возникла крупная сердитая женщина в форме железнодорожника.

– Кто там? – послышался изнутри дрожащий, типично английский голос.

Женщина в форме оглянулась через плечо. В открывшуюся щелочку между ее массивным телом и дверным проемом Агата успела заметить Нэнси: та сидела на краю полки, засовывая ноги в шлепанцы в цвет бирюзового халата.

– Можно войти? – робко улыбнулась Агата.

Охранница нахмурилась.

– Она спать.

– Но я же вижу, что она проснулась.

Женщина подвинулась, загораживая вид.

– Non capisco[19], – ответила она.

Агата не собиралась сдаваться.

– Parlez-vous français?[20]

Настороженный взгляд.

– Un petit peu[21].

Агата бегло говорила по-французски – сказалось детство, проведенное в Париже с матерью. Она объяснила свою роль в этой истории и пообещала надолго не задерживаться.

Охранница бросила на нее мрачный взгляд, затем посмотрела на часы.

– Жесть минут, – пробормотала она и направилась в сторону уборной.

– Миссис Миллер! – Хотя Нэнси улыбалась, ее подбородок дрожал – было видно, что держится из последних сил. – Мне ужасно жаль… Я… Ваша голова… – Она умолкла и достала из кармана платок.

– Пустяки, всего лишь царапина.

Агата заметила, что карие глаза покраснели и опухли – видимо, проплакала всю ночь.

– Если вы хотите остаться одна, я не обижусь.

Нэнси закрыла глаза и протяжно вздохнула.

– Спасибо, что пришли. Эта ужасная женщина… Чувствую себя как в тюрьме!

Агата села на стул, принесенный для охранницы. В голове роились десятки вопросов.

– Вы знаете, как меня зовут… Откуда?..

– Видела где-то вашу фотографию – кажется, в журнале.

– А… – Прерывистый вздох. – Наверное, думаете, с ума сошла.

– Ну я… – Агата умолкла, понимая, что любой ответ будет бестактным.

Нэнси упорно разглядывала ковер, словно в его узоре скрывался ответ.

– Банальная история: я вышла замуж за человека, которому безразлична.

Слова повисли в воздухе. Агата замерла, ожидая продолжения.

– Мне казалось, убежать проще всего. – Долгая пауза. – Я ехала в Багдад, к кузине – надеялась остановиться у нее и обдумать, что делать дальше. А прошлой ночью получила телеграмму…

Нэнси разжала руку с платком, смятым в тугой шарик, и уставилась на него глазами, полными слез.

– Делия, моя кузина, умерла.

– Ох… Мне очень жаль!

Горе Нэнси притягивало, словно магнит. Агате захотелось наклониться к ней, обнять дрожащие плечи, однако останавливало воспоминание о лице, отразившемся в оконном стекле. Глаза, так похожие на Арчи… Если остается хоть малейший шанс, что он в этом замешан…

– Мне было… одиноко, – бормотала Нэнси едва слышно. – Я лежала в темноте, слушала стук колес, и вдруг мне пришло в голову, что единственное решение – спрыгнуть с поезда.

Она провела рукой по волосам.

– Я всех разочаровала. Отец перевернулся бы в могиле, если бы узнал, что я натворила. Он считал, что Феликс будет превосходным мужем. – Девушка содрогнулась всем телом, словно неприязнь к мужу граничила с ужасом. – Но я не могла остаться – не могла этого вынести…

– Кто-нибудь знает, где вы? – спросила Агата самым нейтральным тоном.

Нэнси моргнула, словно не понимая вопроса.

– Мне не к кому возвращаться, если вы об этом. Кроме Делии, у меня никого не осталось.

Не к кому возвращаться… Тогда кто же тот мужчина?..

Агате вдруг пришло в голову, что она ошиблась: сложила два и два, а получила пять. Увидела отражение лица в стекле и решила, что Нэнси смотрела в ту сторону. А если, допустим, лицо зеркально отразилось с противоположного конца вагона? А Нэнси всего лишь пыталась привлечь внимание официанта где-то вне поля зрения Агаты?

Если так, то человек, похожий на Арчи, мог быть кем угодно: например, пассажиром, который сел на поезд в Париже и высадился через несколько остановок. Агата мысленно обругала себя идиоткой.

– Мы были женаты меньше года, но мне казалось – целую вечность…

Нэнси отвернулась к окну, глядя на горные пики, отливающие в предзакатном свете пурпурным.

– Простите за нескромный вопрос: давно вы замужем?

– Тринадцать лет.

– Вы когда-нибудь… – Нэнси умолкла, снова разглядывая ковер. – Вы когда-нибудь чувствовали, что все, дальше продолжать невозможно?

Ее слова перенесли Агату назад, в прошлое: четырнадцатое декабря 1926 года, за десять дней до их двенадцатой годовщины. Вспомнилось лицо Арчи, когда он поднимался по ступенькам отеля в Харрогейте, его взгляд, полный холодной ярости. Никогда в жизни она не чувствовала себя настолько одинокой…

– Я его очень любила, – вырвалось непроизвольно. – Мы… Я…

Она никому не рассказывала об этом – ни Шарлотте, ни даже сестре. Ее чувства к Арчи, причина, по которой она инсценировала самоубийство, – все это было слишком больно, слишком унизительно… Но перед ней сидела женщина, которая и в самом деле пыталась покончить с собой.

Внезапно нахлынуло желание уберечь ее, рассказать правду, насколько возможно.

– Он влюбился в другую женщину, и для меня жизнь кончилась.

Нэнси смотрела на нее широко раскрытыми глазами – надо было продолжать.

– Это случилось в пятницу вечером. Я ждала его, а он не вернулся домой. Тогда я поехала туда, где он мог быть – к дому его друзей. Там стояла ее машина – той девушки, с которой он встречался. Не знаю, о чем я думала… Я припарковалась и долго сидела в машине – смотрела на дом, на тени, движущиеся в окне. Потом уехала в ночь, сама не знаю куда. Помню только – хотелось умереть. Я оказалась у старого карьера и подумала: а не съехать ли вниз?

– И что же вас остановило?

Агата перевела взгляд на горы, темнеющие за окном. Она знала, как нужно ответить. Да, по дороге она думала о Розалинде, но когда заглушила мотор, ее мысли сосредоточились на Арчи: как можно все устроить, как вывернуть его мир наизнанку…

– Я не смогла оставить дочь. Это было бы… – Агата умолкла, и от ее дыхания затуманилось стекло.

Голова Нэнси качнулась на долю дюйма – едва различимый кивок.

– А потом я вспомнила еще одну вещь, которую нам сказала учительница на уроке математики. Мне тогда было двенадцать.

Припоминая точные слова, она помедлила. То, что казалось столь глубокомысленным, сейчас уже подверглось сомнениям. Учительница говорила о любви и страдании, о Христе в Гефсиманском саду; о том, что каждый из них в какой-то момент почувствует себя одиноким, заброшенным всеми – даже Богом. И когда время придет, они должны знать – это не конец, Бог рядом и поможет, если вверить ему себя. Почему-то эти слова запали в душу крепче любой проповеди, однако не стоит повторять их Нэнси – не сейчас.

– И что же она сказала? – Нэнси наклонилась ближе.

Агата перевела дух.

– Она сказала: «Каждый из вас рано или поздно впадет в отчаяние». – В принципе, недалеко от оригинала. – «Невозможно любить без страданий – но кто не любил, тот никогда не познает смысла жизни». Потом еще добавила: «Когда все оборачивается против вас и кажется, что больше нет сил, не сдавайтесь: именно в этот момент наступит поворотный пункт, и все изменится».

Агата глянула на свои руки, на обручальное кольцо.

– Я завернулась в пальто и закрыла глаза… Должно быть, уснула, а когда проснулась, было уже утро. Сквозь туманную дымку вставало солнце, где-то неподалеку пел дрозд, и я радовалась, что живу.

– Спасибо.

Рука Нэнси поднялась и застыла на полпути: ей хотелось дотронуться до плеча собеседницы. Снаружи послышались шаги, и она отдернула руку.

– Если захочется улизнуть, приходите ко мне, – сказала Агата, поспешно вставая. – Я в купе номер шестнадцать.