Читать книгу Одна из историй. Часть 1 - Лия Оз - Страница 2

Глава 2. Мерзкие взрослые

Оглавление

В бар зашла группа подростков. Это были четверо парней и три девушки лет 18. Выглядели они не бедно, и было видно, что большая часть этих ребят – дети из состоятельных семей. Их поведение было, мягко говоря, отвратительным. Одна девушка французским поцелуем на общее обозрение впилась в одного парня, который засунул руки к ней под юбку, абсолютно не стесняясь публики. Другие громко кричали, делали селфи, и подгоняли бармена быстрее их обслужить.

Почему-то не хотелось заглядывать в их будущее. Хотелось думать, что еще их прошлое, быть может, пока не такое отвратительное.

– Один из них недавно сбил ребенка пьяным на скорости около 100 км/час в городе, – прерывает ваши размышления Мия, вернувшись на свое место. – И уехал. Да, придорожная камера зафиксировала номера его машины, но его папочка использовал свои связи в мэрии, и потому об этом никто не узнал. А девочке было всего девять лет. Ее очень любила мать, у которой не было больше детей. Сейчас она пьет почти каждый день и не хочет больше жить. Вы видите его будущее? Вон того, блондина в кожаной куртке.

Слушая Мию, у вас в горле встал ком. Вы растеряно молчите, и сделав пару глотков из бокала, наконец отвечаете:

– Сейчас он пропивает деньги отца, через год его отправят учиться в Кембридж, опять же, за отцовские деньги. Там он по пьяной волне изнасилует одну из студенток, и его отчислят, но дело не заведут. Он вернется сюда, и его отец заставит его найти работу, однако через год сжалится и выделит ему капитал на открытие своего предприятия. Однако долго свой бизнес этот парень не удержит. Через два года инвестиции сгорят, и в итоге его к себе на работу возьмет отец. После смерти того наследником станет, разумеется, его непутевый сын, которому на тот момент будет 29. Компания будет идти на дно из-за его действий, и один из вице-директоров предприятия, будучи умным человеком с опытом, сделает так, что через пару лет активы предприятия перейдут партнерской компании, а наш мальчишка к 35 годам станет обыкновенным представителем среднего класса. Это хорошо еще, что он женится и по знакомству найдет работу менеджером в страховой компании. Умрет спустя пару десятков лет от цирроза печени.

Мия кивает, когда вы закончили свою речь, будто бы согласившись, а затем спрашивает:

– Вы когда-нибудь задумывались, откуда обычно берутся мерзкие взрослые? Люди, которые ставят себя выше других, наполняя своим эгоизмом всё окружающее пространство?

Вы с любопытством смотрите на Мию, тем самым даете понять, что ответа у вас нет.

– Ответ очень прост: из мерзких детей, – коротко изрекает та. – Мы все рождаемся в одинаковом положении, но гены, воспитание, обстоятельства формируют из нас определённый тип личности. И чем старше ребёнок, чем более проявляется та самая мерзость. Кому-то родители дают всё, не позволяют думать о цене и последствиях. Кого-то наоборот, жизнь с детства ставит в узкие рамки, и в какой-то момент ребёнок, на пороге взрослой жизни, ломается, и становится моральным уродом, в отместку ломая жизнь других. Ещё в школе происходит расслоение, когда мерзкие дети вводят в так называемую моду ту самую мерзость, унижая и оскорбляя не таких, как они. И в итоге количество мерзких взрослых на нашей планете увеличивается с каждым годом.

– Мия, – прерываете вы девушку. – Мерзких, как ты говоришь, взрослых было предостаточно всегда. Просто сейчас другие обстоятельства, им дано больше свободы.

– Отчасти вы правы. Но я, будучи ребенком, попала как раз на тот переходный период смены тысячелетий. И тогда менялись не только цифры календаря, менялась мода, глобальное мышление. И да, людям дали больше свободы, возможностей, технологий, и вот, таким образом от безделья появилась мода «на обложки». Нам важнее вся эта мишура – показать, что мы богатые, потратить десятки, сотни тысяч евро на свадьбу, помолвку, день рождения, похороны, черт возьми. Покупать себе брендовые вещи, делать себе пластические операции и инъекции не потому, что надо для здоровья, а потому хочется или скучно. Из серьезных проблем мы имеем только такие: в каком наряде, куда сходить показаться, как набрать подписчиков в инстаграме или тик-токе. Вы понимаете, нас окружает одна фальшь. У нас скоро не останется среднего слоя населения, а будут лишь те, кто будет думать о том, как выжить, и еще будут те, то будет думать куда себе вкачать ботулотоксин2 и какую дизайнерскую тряпку еще купить. А еще есть подражатели – они будут скорее из первого слоя, но отчаянно буду показывать, что ближе ко второму. Их легко будет узнать в общественном транспорте, к примеру, когда те будут ехать в дорогих вещах и с телефоном последний модели, взятых в кредит. И подрастающие дети также будут думать, что главное то, что снаружи, а не внутри. Мораль сейчас стала товаром, которая измеряется в деньгах.

– Честно, я ощущаю в твоих словах гнев. Ты словно на кого-то злишься, – прерываете вы Мию.

– Я встречала таких и не раз, – вздыхает девушка. – И мне грустно, что люди сейчас чтут не те тенденции.

– Мия, – сделав глоток из стакана с напитком, неожиданно для себя вы решаетесь попросить. -Расскажи о своем прошлом.

Мия сощуривает взгляд и с любопытством смотрит на вас.

– Вы уверены, что хотите сидеть здесь очень долго и слушать все это?

Вы киваете, и, откинувшись на спинку стула, скрещиваете руки, показывая свою готовность слушать Мию. Та, в свою очередь, выдерживает паузу, будто раздумывая, стоит ли это того, а затем начинает:

– Я родилась в семье моряков. Хотя семья моя уже была неполноценной с самого начала. Отец познакомился с матерью, когда они оба работали на судне, и у него уже была семья. Я стала случайным ребенком. Отец ничего не хотел знать даже о моем рождении – так сказала мне мать. Но я до сих пор не знаю, правда ли это. Она любила его – в этом я была уверена, потому что каждый раз наш разговор о нем либо обрывался в самом начале, либо доводил ее до слез. Когда мне было около пяти лет, моя мама вышла замуж за другого мужчину, к слову, также моряка. Через полтора года у них родился сын. Он стал центром вселенной, и пока с ним, еще малышом, нянчились, я сидела дома одна. У меня не просто не было друзей, я даже не видела вживую детей моего возраста. И ко всему прочему природа решила наградить меня не самой милой внешностью, а также сбоем в обмене веществ: в шесть лет я, непонятно с чего, начала набирать вес, и произошло это буквально в считанные месяцы. И вот представьте, абсолютно необщительный, неуверенный в себе ребенок с лишним весом приходит в первый класс, где уже есть немалая часть потенциально мерзких взрослых? Разве может что-то быть дальше хорошее?

Вы отрицательно качаете головой.

– Вот и я о том же, – изрекает Мия. – В общем, мои круги ада начались еще в школе. Я помню все фрагментами. И многие их них, увы, крепко отпечатались в голове.

***

– Я не пойду в столовую! – крикнул кому-то худощавый парень на весь коридор, наполненный школьниками. – А иначе стану таким же жирным как она! – он показал своим тощим пальцем на меня.

Подростки, стоящие рядом, громко рассмеялись. Это были мои одноклассники. Переполненная неловкостью, я стыдливо опустила голову. Красивая жёлтая кофточка со стразами, подаренная мне крестной моего брата, не оправдала надежд. Так хотелось хоть в ней скрыть излишнюю полноту своей бесформенной фигуры, не такой, как у её сверстниц. Мне тогда было всего лишь десять лет.

Кто-то из моих одноклассников подошел и пнул мой потрепанный тяжелый рюкзак. Это было модно – поиздеваться надо мной. Все смеялись, я молчала.

В моем классе лидерами были те, кто были самыми смелыми и отвязными бунтарями, учились плохо и уже с 12 лет курили, пили, имели отношения с противоположным полом, кое-то из них даже утверждал, что были уже и интимные. Стандартная в общем-то ситуация для многих школ.

Я помню тот день до мелочей. Меня унизили при всех, и это было не впервые. Но именно тогда я помню цвет стен коридора, серое небо за окном, номер кабинета у которого мы стояли – 304. В этом же кабинете был мой любимый предмет, математика, и одновременно там был мой самый нелюбимый преподаватель. Старая учительница, которая всегда всем улыбалась, а не деле нисколько не разбиралась в людях и позволяла своим прихотям быть выше справедливости. Именно у нее, в этом кабинете номер 304, происходило большинство «фрагментов», которые я помню.

Прозвенел звонок. Дети один за другим лениво и нехотя стали заходить в кабинет. Со мной мало кто хотел сидеть (в первых классах у меня было три подруги, но одна очень быстро перешла в другую школу, другая училась в параллели, а третья часто отсутствовала), поэтому та старая учительница посадила меня с самым отвратительным учеником класса, назовем его для упрощения каким-то простым именем, например, Иво. Я неоднократно просила пересадить меня, но та старушка меня и слушать не хотела. Этот вечно ухмыляющийся безрассудный мальчишка был уже тогда обречен, несмотря даже на то, что ему было чуть более 11 лет. На переменах он в лучшем случае бегал курить со старшеклассниками, а в худшем – выискивал, где бы что и у кого утянуть или над кем бы поиздеваться. И нет, он не был из неблагополучной семьи. У него были добрые заботливые родители, которые сутками работали, чтобы обеспечить Иво всем лучшим. Но бедному Иво всё-таки чего-то не хватало. Ко мне он относился также, как и практически все остальные: презрительно и надменно, но проявлял этой с ещё большей жестокостью.

– Ого, ты принесла учебник! Не тяжело? – язвительно спросил он у меня, усевшись на своё место.

– Тяжело, – тихо ответила я, пытаясь не вдыхать запах сигарет, которым весь пропах Иво после перемены. Мой рюкзак и правда был очень тяжёлым. В классе существовало правило, по которому соседи по партам договаривались носить учебники по очереди, но не в моем случае. Иво редко появлялся в школе и не всегда даже ручку при себе имел. Я носила все учебники одна, развивая себе тяжёлым портфелем сколиоз раннего возраста.

Иво бросил на меня очередной насмешливый взгляд и, выхватив резким движением из моих рук пенал для карандашей и ручек, начал оттуда всё вытряхивать на парту.

– Что ты делаешь?! – я попыталась забрать пенал из рук малолетнего негодяя.

– Иво, Мия, тихо! – раздался голос учительницы, прервав начинающуюся суматоху.

– Мия, ты должна помогать Иво, а не играть с ним в любовные игры!

Учителя редко умеют шутить, и этот случай не был исключением. Однако волна едких смешков всё равно прокатилась по классу.

− Но я… я помогаю, а он не хочет, − чуть слышно ответила я. Тогда я не умела держать зла, была очень ранимым домашним ребенком и старалась всегда доказать всем, что могу быть полезной.

− Хорошо, − прищурив взгляд, строгим голосом старушка-учительница. – Подойди ко мне после урока.

Прозвенел звонок. Я собрала вещи в сумку и, дождавшись, пока большая часть одноклассников выйдет из класса, подошла к учительскому столу.

− Вы просили подойти… − я нерешительно начала разговор.

− Да, Мия, это по поводу твоей последней контрольной, − учительница выдержала паузу и посмотрела на меня долгим задумчивом взглядом. – Ты единственная из класса решила последнее задание, которое было дано из школьной программы высшего уровня. Может ты в этом году попробуешь свои силы в отборочном школьном туре на участие в районной олимпиаде по математике?

Я была немного взволнована этой новостью, но в то же время обрадована. Впервые мне удалось в чём-то выделиться среди остальных. Моя наивная детская душа трепетала от радости. «Я смогу быть полезной!», – думала я в тот момент. Меня записали на отбор.

Уроки закончились, и я отправилась домой. Идти было недолго. Мы с мамой и братом жили недалеко от школы, в небольшой квартире на окраине района. Моя мать была властной женщиной и категорически отказывалась принимать не подходящий по её планы расклад событий, в прочем, как и мнение других. Единственным человеком, в котором она души не чаяла, был её сын, он же мой брат – опять же, для обозначения назовем его, к примеру, Алек. Я уже о нем упоминала ранее, тот самый, который с рождения стал центром вселенной нашей семьи. Он был младше меня на шесть лет и только в этом году пошёл в школу. Моя мать ещё с его рождения верила, что у Алека большое будущее и всех в этом убеждала. Те, кто хоть как-то пытался противоречить суждениям влюблённой до безумия в своего сына женщины, автоматически заносились в «чёрный список».

Придя домой, я почувствовал вкусный запах свекольного супа, приготовленный мамой. Надо признать, готовила она вкусно. В животе урчало после голодного дня, состоящего из семи уроков, факультатива и репетиции в театральном кружке, в который я начала ходить пару лет назад, так как мне нравилось выступать на сцене. Я не ходила обедать в столовую как все дети по простой причине: у меня практически никогда не было карманных денег. Моя мама обычно выделяла мне деньги строго, когда того требовали в школе на что-то вроде обязательных экскурсий и различных мероприятий.

– Как прошёл день? – моя мама зашла на кухню в тот момент, когда я в нетерпении искала черпачок, чтобы налить себе в тарелку суп.

– Отлично, – я на мгновение отвлеклась от поисков и обернулась, в моем сердце уже трепетала радость от того, что я расскажу это маме.

– Ну, ну, рассказывай, – моя мать присела на стул и с интересом посмотрела на меня.

– Я была сегодня была на факультативе по математике, и знаешь, что? Мы готовимся к олимпиаде! – с гордостью ответила я и посмотрела на маму в ожидании похвалы.

– Хм, – задумчиво протянула она и уголки её губ чуть приподнялись, – очень хорошо, молодец! Это куда полезнее, чем твой театр. Умные люди многого добиваются в жизни.

– Спасибо! – налив себе в тарелку суп, я села напротив. – Знаешь, о чём я мечтаю?

– И о чём же?

Зачерпнув ложку супа и проглотив его, я громко и с гордостью ответила:

– О том, что я после школы выучусь на какую-нибудь важную должность юриста или того, кто управляет компанией, стану очень богатой куплю тебе большой дом, ‒ я даже на этом моменте вытянула руки в ширину, ‒ и какую захочешь дорогую красивую машину!

Детским языком я несла бред, но мысли у меня были чистые и искренние: я хотела, чтобы мой гордились.

– Скорее, это сделает Алек, – усмехнулась в ответ моя мама. – Кстати, пора его будить, а то уже полдень.

В те годы я была очень привязана к ней и ее мнению. Моими любимыми моментами тогда было, когда она, почитав сказки на ночь Алеку, подходила ко мне и желала спокойной ночи, гладя рукой по волосам.

– Спокойной ночи, – говорила она при этом тихим, приятным голосом.

Ещё до рождения Алека это было каждый день, то потом раз в три дня, раз в неделю, раз месяцев, а после и то реже.

Через год мое положение в школе улучшилось, но сомнительно. Я стала отличницей, побеждала на олимпиадах по математике, химии, физике. И одноклассники ко мне стали тянуться, жаль лишь, что тогда я путала лицемерие с дружелюбием. Меня использовали, чтобы списать, бесплатно получить помощь и прочее. А при удобном случае опять же издевались, и не только мои одноклассники, по-своему издевались даже учителя.

В любимом 304-м кабинете на одном из уроков моя нелюбимая старушка-учительница иногда делала непонятные для меня вещи для взрослого человека.

Как-то в самом начале урока, когда весь класс уже уселся за парты, и нам уже было по 14-15 лет, она внезапно начала занятие таким словами:

– Ребят, знаете, что я думаю? – на этих словах весь класс напрягся. В это время на заднем парте одноклассники нещадно использовали мою тетрадь, чтобы по-быстрому списать домашнее задание. Они периодически тыкали меня в спину, чтобы возмущаться, какой же все-таки у меня отвратительный почерк. Я же, в свою очередь, спокойно сидела раскрашивая ручкой квадратик в тетрадке.

Старушка-учительница выждала паузу и продолжила:

– Я очень ценю и уважаю детей, который безвозмездно помогают ровесникам, искренне и по доброте.

Я подняла голову и посмотрела на нее. Вероятно, она сейчас скажет обо мне, о ком же еще?

– Как, например, Роксана, – учительница внезапно кивнула головой в сторону другой девочки из нашего класса, которая училась примерно на том же уровне, что и я, только никому особо не помогала. Она также была спортсменкой и симпатичной на вид, поэтому ей удалось заработать положительный статус в школе, и ее полностью устраивало, что «ботаником» для унижения и списывания в классе служила я. – Роксана прекрасная добрая девочка, не то, что Мия. Мия вот никому не помогает и эгоистка, – закончила свою речь наш преподаватель математики.

В этот момент я ощутила острую обиду. Но еще хуже, что тогда я узнала про существование предательства и лицемерия. Весь класс как в рот воды набрал. Все молчали. Никто ни сказал ни слова о том, что это не так. На первой парте лишь один худой паренек, который, к слову, не так часто использовал мою помощь, тихо-тихо сказал:

– Мия – не эгоистка.

Его никто не услышал. Или притворились, что не услышали.

Детского эгоизма хватало даже в старших классах. Думая об этом, я вспоминаю Дэна. У Дэна все было хорошо, кроме чрезмерного эгоизма и гиперэмоциональности. Он был единственным человеком в классе, на кого я даже напала и дала пару пощечин, хотя я никогда не умела драться. Это произошло, когда мне было девять лет, и я не помню, что он такого сказал мне, но после моих пощечин он плакал. Удивительно, как можно было такого тихого мягкого ребенка как я спровоцировать на попытку драки.

Когда мне было 16 лет, мы с классом собирались на экскурсию, в ходе которой мы на пароме должны были отправиться в другую страну, погулять там в столице по музеям и вернуться паромом на следующий день. Ясное дело, ночь на пароме молодежь обычно использовала не для того, чтобы спать. Все запасались алкоголем, травкой и тому подобным. Я помню прекрасный солнечный день весны, когда я вышла со школы и двинулась в сторону дома. Недалеко меня подкарауливала группа парней во главе с Дэном. Нет, они меня не избили, но как мне показалось, они были к этому близки.

– Слышь, стукачка! Иди сюда! – спускаясь по ступенькам школьной лестницы, услышала я голос Дэна.

– Да, Мия, иди сюда или будешь опять потом плакаться училке! – выкрикнул другой голос из компании.

После этого последовало еще несколько выкриков, более нецензурных.

Я остановилась и дрожащим голосом попыталась ответить:

– Я не понимаю, о чем вы…

– Да все ты, жирная корова, понимаешь, – мне навстречу двинулся быстрыми шагами Дэн, как будто хотел напугать. – Это ты заложила нас сопровождающей училке, и та теперь не пустит нас на паром без досмотра.

– Я никому ничего не говорила, – я попятилась в испуге, осознавая, что они могут сделать, решив, что это действительно была я.

– Да конечно! – Дэн рассмеялся. – Парни, слышите? Она никому ничего не говорила!

Друзья Дэна стали вторить ему противным смешками, подобно стаду гиен.

В этот момент из главного входа школы вышел учитель программирования, который был крепким рослым мужчиной, да и вдобавок разъезжающим на байке. Это меня и спасло. Дэн и его приятели попятились, а я быстрым шагом побежала за школу, откуда шла вторая тропинка, ведущая к моему дому. Помню, что плакала всю дорогу домой, и не понимала, почему именно я должна была это терпеть.

Спустя несколько лет, как я закончила школу, и с одной из своих одноклассниц по имени Мила, которая все это видела, я подружилась. Как-то раз, когда мы выпивали дома у меня вино уже будучи взрослыми, она мне сказала:

– Прости, Мия, что я тебя тогда не защищала, я боялась. Это был стадный инстинкт.

Нет, я ее не винила. Я ее понимала. Мы были каждый из своего мира, и чтобы не стать изгоем в школе, каждый шел на свои жертвы. Но Мила рассказала мне кое-что еще в тот же вечер, и я возненавидела школьные времена еще больше. То, что рассказала Мила, объясняло и ненависть Дэна ко мне также.

Причина, по словам Милы, оказалась абсурдной и жестокой.

В младших классах большая часть учеников ходила в бассейн после уроков. Я не умела плавать, и как-то на дополнительном занятии и упала в ту часть бассейна, где было глубоко. Я начала захлебываться водой. Тренером была железная леди в возрасте, которая явно не любила детей. Она стояла и смотрела, а помочь велела тогда мне Дэну. Дэн с минуту колебался, пока я пыталась ухватиться за стену и не утонуть. Потом Дэн протянул мне все-таки руку. Это случай я помнила всегда, но не знала, что было после. А то, что случилось потом, и повлияло на отношение Дэна ко мне.

– Его начали нещадно гнобить, – рассказала мне тогда Мила. – Спасти тебе жизнь у нас в классе было позором. Ты было кем-то вроде уродца, и помогать тебе было запрещено. И Дэну за то досталось. Поэтому он возненавидел тебя.

***

– Мне жаль, Мия, что ты столкнулась плотно с детским эгоизмом, – говорите вы, выслушав первую часть рассказа девушки. – Но, увы, такое бывает часто.

– Да, это еще поверхностный рассказ, – отвечает вам Мия. – До сих пор не понимаю, чем же я была всем так отвратительна. Плохо, что я поздно научилась стоять за себя. Хотя это до сих пор под сомнением, – Мия улыбается и делает глоток из своего стакана и продолжает:

– В девятом классе среди мальчишек появилась странная мода – подходить к самой некрасивой по мнению остальных в классе девочке и звать ее в кино, а когда та, наивности ввиду соглашалась, весь класс истошно смеялся. В моем классе такой девочкой была я. Их смех до сих пор стоит в моих ушах, хотя прошло двенадцать лет. А на день святого Валентина один из мальчишек принес 15 роз (у нас в классе было 17 девочек). Он принес 15, потому что одна девочка уже неделю болела, а еще одна часто прогуливала. Представьте себе, именно в тот день они тоже пришли. Этот парень раздал 14 роз, и у него осталась пятнадцатая. И остались три девочки без розы: я, моя будущая подруга Мила и еще одна тихоня класса. Я помню, как он сидел на уроке физики размышлял, кому из нас ее подарить. Было видно, он хотел выглядеть джентльменом в глазах всего класса, но прогадал с расчетом. Он размышлял достаточно долго и в итоге подарил розу тихоне. И мне тогда казалось, что на меня смотрят как на неудачницу года. К чему я веду? А я веду к тому, что я не было уродцем на самом деле. Я позволила им себя такой сделать. Моим главными воспитателями стали не мама и папа, как у других детей, а жестокость чужих и время.

– Но твоя мать, – выслушав Мию, вспоминаете вы. – Она же вырастила тебя, содержала. И воспитала же в тебе человека.

– Да. Человека, который вышел в этот мир сломанным. Человеком, которым она не гордится. Я старалась ей помогать. Черт возьми, еще будучи подростком я пошла работать летом на уборку школьных помещений и прочего, чтобы помочь ей с деньгами. В последнем году учебы в школе я начала работать частным репетитором по математике, выдавая себя за студентку педагогического института, чтобы начать что-то копить для себя. В 18 лет я уже работала официанткой. Но чем старше я становилась, чем расплывчатее становился детский образ моего идола – мамы. Превращался этот образ постепенно в усталую женщину, которая была недовольна своей жизнью, и хотела, чтобы хотя бы дети были под ее контролем. Я не смогла быть под ее контролем, и поэтому стала злодейкой и грешницей. А вот Алек, мой младший брат, был в ее глазах праведником, хотя в семь лет уже мог на словах послать мать, но та этого будто бы не слышала.

– Мия, – вы прерываете монолог девушки. – Но так часто бывает, старшему ребенку в семье кажется, что младшего больше любят, ему больше позволяется.

– Может быть, – сухо отвечает Мия. – И вы правы, моему брату также больше позволялось.

***

Однажды, когда ему было 11 лет, он соорудил деревянный арбалет из длинных острых шпажек для приготовления люля-кебаба, позаимствовав их на кухне у мамы. Он игрался, будто тренируясь стрелять из мини-арбалета. Я в этот момент сидела на диване нашей с ним общей небольшой комнаты и делала какую-то домашнюю работу на компьютере. Алек, в чем нет удивительного, мишенью выбрал меня, или даже мои глаза. В тот момент я этого не знала, просто не заметила. И вот, в какой-то момент в сантиметре от моего глаза в мою переносицу вонзилось что-то острое, после этого я почувствовала боль, закрыла лицо руками и стала кричать. Я чувствовала, как по моим рукам течет много крови. На мой крик в комнату влетела наша мама.

– Что случилось? Алек, Мия?! – услышала я ее взволнованный голос.

– Мам, – я пыталась не смотреть на свои окровавленные руки и говорила сквозь всхлипы. – Алек… Он попал в меня чем-то острым, мне больно.

Моя мама подбежала ко мне и выхватила мои руки, тем самым открыв мое лицо. Затем облегченно вздохнула.

– Слава богу, не в глаз. А то было рядом.

Ее слова немного успокоили меня. В конце концов, в этом было проявление заботы.

– Слава богу, не в глаз, – повторила моя мать еще раз, на этот раз поворачиваясь к моему брату. – А то лишил бы сестру глаза, ходил бы с тяжестью этого греха на душе всю жизнь, Алек! Будь аккуратнее в следующий раз, – с этими словами она развернулась и пошла за льдом на кухню.

Не знаю, почему, но я запомнила этот момент. Ее заботил больше «камень на душе» моего брата.

***

2

Ботулотоксин или ботокс – инъекционный препарат, который используют в индустрии красоты, чтобы разгладить мимические морщины.

Одна из историй. Часть 1

Подняться наверх